Психические заболевания как следствие социального роста 2 страница

Но что такое «человеческое общество»? Существует ли оно как некое единство? Вопрос о «патологии нормальности» общества в целом так или иначе затрагивался Шандором Ференци, поскольку, как уже говорилось, он искал и находил корни неврозов, индивидуальной патологии в принудительной силе морально-этических установок общества. Эта мысль венгерского психоаналитика будет развита затем рядом критиков западной культуры. В частности, эта тема получила продолжение в книге Эриха Фромма «Здоровое общество». Он пишет: «Однако многие психиатры и психологи отказываются признать, что общество в целом может быть психически здоровым. Они считают, что проблема душевного здоровья общества заключается лишь в количестве «неприспособленных» индивидов, а не в возможной «неотлаженности» самого общества... Но прежде чем приступить к непростому обсуждению понятия социальной патологии, давайте познакомимся с некоторыми весьма красноречивыми и наводящими на размышления данными, которые позволяют судить о масштабах распространения индивидуальной патологии в западной культуре (Фромм Э. Здоровое общество).

Врач-психоаналитик, как считает Ференци, способен раскрыть интроспективную слепоту своих пациентов — сначала выявить симптомы индивидуальной патологии, а затем и общую невротичность социума. Если человек обрел в результате работы с аналитиком «внутреннюю свободу», то сможет ли он сохранить ее в обществе, где господствуют патологические симптомы? Психоаналитик работает с пациентом над тем, чтобы вопреки социальному давлению ввести в разговорную коммуникацию различные инстинктивные желания. Так возрождается правда об истории жизни пациента и устраняется биографическая легенда, которая создана невротически слабым Я. Но если общество не поддерживает этой обретенной правды, то она остается без социальной ратификации. Пациент вновь уходит в неврозы. Стало быть, аналитик пытается преодолеть господство идеологий и иллюзий. «Психоанализ, — пишет Ференци, — хочет индивидуализировать то, чем пренебрегает природа; анализ стремится сделать жизне- и дееспособными индивидов, которые погибли бы из-за подавления их со стороны природы, не заботящейся о слабых людях».

Ференци, пожалуй, лучше, чем другие аналитики, выразил общую мысль о социальной миссии психоанализа: «То, чего уже сегодня достиг психоанализ в извлечении определенных душевных болезней, вселяет надежду, что этот метод исследования сумеет доискаться и до действительных причин многих тяжелых заболеваний общества и сделает их доступными излечению».

Будущее же, как считал Ференци, принесет нам радикальную реформу воспитания человеческой души, вырастет поколение, которое не будет погружать в бессознательное свои естественные, зачастую контрастирующие с культурой влечения и желания, не покончит с ними путем отрицания или инстинктивной защиты, но научится терпеть их в сознании и разумно ими управлять. А это будет означать конец эпохи, которую характеризуют лицемерие, слепое поклонение догмам и авторитетам и отсутствие самокритики.

По мнению Ференци, в ходе свободного ассоциирования пациент признает неприятные истины, при этом рождается такая свобода слова и эмоционального самовыражения, которые едва возможны в реальной жизни. «Столь резкое разделение мира фантазий и реальности, которое достигается благодаря анализу, помогает человеку достичь чуть ли не безграничной свободы...».

Эта свобода ощущается в форме отрицания как освобождение от ненужного внутреннего принуждения.

Психоанализ ориентирован на то, чтобы вновь подчинить Я бессознательные и ставшие автоматическими части Оно. В этом смысле он является борьбой против автоматизма и стремится заменить те нецелесообразные, похожие на привычку способы разрешения конфликтов, которые психоаналитики называют симптомами, новым приспособлением к реальности.

Ференци показывает, что воспоминание активизирует не только познавательный процесс. Рождается повторное переживание прежних конфликтов. Путь к воспоминанию лежит через сдерживание того, что Фрейд называл «отыгрыванием». Познавание вытесненного предполагает его воспроизведение, его сценическое объективирование. Ференци говорит о приоритете переживания, а не самопознания в процессе лечения. Нельзя, следовательно, пренебрегать настоящим пациента, осуществляя рейды лишь в прошлое. Бессознательное может и не припомниться, если оно никогда не было пережито. Простое сообщение, нечто вроде «реконструкции», само по себе непригодно для того, чтобы вызвать аффективные реакции. Важно, чтобы пациент заново пережил прошлое, только так можно убедиться в реальности бессознательного. Он показал роль и значение подавленных эмоций как причины эмоциональных расстройств.

С 1919 г. Шандор Ференци — профессор психоанализа Будапештского университета. Он опубликовал совместно с О. Ранком книгу «Развитие психоанализа». В книге изложен разработанный ими прием «активной терапии», который основан на активном участии психоаналитика в поощрении или запрещении различных действий пациента. Обоснован и другой прием — прием «вынужденных фантазий», который побуждал пациентов к фантазированию на заданные темы.

В ходе анализа пациент должен честно и прямо взглянуть на свои проблемы, осознав то, что осталось в бессознательном. К. Хорни подмечает, что это, однако, не только интеллектуальный процесс, как можно предположить из-за слова «осознание». Она пишет: «В психоаналитической литературе, начиная с Ференци и Ранка, всегда подчеркивалось, что это одновременно и интеллектуальный процесс, и эмоциональное переживание. Если позволить себе воспользоваться жаргоном, то этот процесс можно сравнить с извлечением всей информации о себе, которую мы ощущаем своим «нутром».

По мнению Хорни, инсайтом может оказаться осознание полностью вытесненного фактора, например, открытие в себе, скромном и доброжелательном человеке, смутного презрения к людям. Это может быть и открытие того, что осознаваемое влечение имеет такую степень напряженности, силу и качество, о которых он никогда и не подозревал: например, человек мог думать, что честолюбив, но он никогда раньше не думал, что честолюбие является всепоглощающей страстью, определяющей его жизнь и содержащей деструктивный элемент потребности испытывать мстительное торжество над другими.

В 1910 - 1919 гг. Ференци опубликовал результаты исследования возможностей и технических трудностей психоанализа в лечении истерии и истерической ипохондрии. Ипохондрия, считает Ференци, в чистом виде неизлечима. Только там, где присутствуют невротические компоненты переноса, психотерапевтическое вмешательство может обеспечить некоторую надежду на успех.

В работе «Краткий анализ случая ипохондрии» (1919) аналитик демонстрирует некоторые из своих методов исследования пациента, он также показывает значение подавленных эмоций как причины эмоционального расстройства. Примером может служить вытесненное желание смерти своего ребенка у пациентки и ее тщетные попытки найти выход в «безумии». Кроме того, в данном случае проявилось желание многих женщин обладать пенисом, чтобы либо сравняться с мужчинами, либо (как у пациентки Ференци) иметь возможность получать сексуальное удовлетворение без участия мужчины. Этот случай показывает еще и то, что вытесненное бессознательное желание смерти может быть столь же патогенным, сколь и вытесненная сексуальность.

Ференци, описывая этот случай, отмечает, что обычно это довольно медленный и утомительный процесс. В данном варианте лечение проходило быстро, а клиническая картина (и по форме, и по содержанию очень интересная и разнообразная) развертывалась крайне драматично, почти без перерывов, подобно кинематографической ленте.

Пациентку, молодую привлекательную иностранку, направили к Ференци на лечение ее родственники после того, как уже были испробованы различные другие методы. Она производила довольно неблагоприятное впечатление. Наиболее ярко у нее был выражен симптом чрезмерной тревоги. Ее заболевание не было агорафобией в точном смысле слова (страх открытого пространства). Несколько месяцев она не могла находиться без постоянного присутствия другого человека. Стоило ей остаться одной, как приступы тревоги у нее усиливались, даже ночью она вынуждена была будить своего мужа или любого, кто оказывался рядом, и часами рассказывать им о своих тревожных мыслях и ощущениях.

Кроме необычно быстрого течения болезни, эпикриз этого случая представляет интерес. Здесь речь идет о смеси чисто ипохондрических и истерических симптомов, причем в начале анализа клиническая картина болезни была неотличима от шизофрении, в то время как в конце проявились, хотя и слабые, признаки паранойи.

Постепенно Ференци пришел к пониманию этих индивидуальных ипохондрических беспорядочных переживаний. Они восходят к нарциссическому предпочтению пациенткой собственного тела, но впоследствии стали — что-то вроде «физической предрасположенности» — средством выражения истерических процессов (первоначально воображаемых: например, ощущение удлинения ушей стало напоминанием о физической травме). Тем самым становится возможным наблюдение проблем (пока еще не решенных), органических основ взаимного перехода истерии и ипохондрии. Be роятно, размышляет Ференци, на первый взгляд один и тот же застой органического либидо — в соответствии с сексуальной конституцией пациента — может иметь или чисто ипохондрическую, или превращенную истерическую «суперструктуру». Здесь, несомненно, проявилась комбинация обеих возможностей. Истерическая сторона невроза сделала возможным перенос и психоаналитическую разрядку ипохондрических ощущений. Там, где такой возможности разрядки не существует, ипохондрик остается недоступным для лечения и фиксируется — часто до безумия — на ощущениях и наблюдении своей парестезии.

Ференци постоянно подчеркивал, что понимание себя не должно оставаться на интеллектуальном уровне: оно может с этого начинаться, но должно стать эмоциональным переживанием. Хорни по этому поводу писала: оба эти фактора тесно переплетены, поскольку никто не может воспринимать, например, гордость вообще, можно переживать только собственную гордость по отношению к чему-либо определенному.

Исторически в психоанализе интеллектуальное знание первоначально считалось целительной силой... Преувеличение силы интеллекта проявилось и в ожидании того, что просто признания иррациональности некоторых тенденций будет достаточно для приведения вещей в порядок. Затем маятник качнулся в противоположную сторону. Эмоциональное переживание стало более важным и с тех пор подчеркивалось разными способами. «В действительности это перемещение акцента, — пишет Хорни, — характерно для развития многих психоаналитиков. Оказывается, каждому надо заново раскрыть для себя важность эмоциональных переживаний». Об этом же пишут в книге «Развитие психоанализа» Ш. Ференци и О. Ранк.

По мнению Ференци, психоанализ следует проводить в ситуации отказа. Для врача, которому нельзя априорно отклонять фантастические ролевые притязания своих пациентов, но положено вдаваться во все детали этих требований, это означает, что он остается пассивным в качестве радушного наблюдателя и советчика. Он как зритель наблюдает за естественным процессом. «Желания пациента, — пишет Ференци,— получить свидетельства позитивного контрпереноса должны оставаться неисполненными; ведь задача анализа состоит не в том, чтобы в ходе лечения осчастливить пациента нежным и дружеским обхождением (с подобными притязаниями он должен обратиться к реальной жизни после анализа), а в том, чтобы повторить реакции пациента на отказ при более благоприятных условиях, чем это было возможно в детстве, и скорректировать исторически реконструируемые нарушения развития».

Врач служит пациенту, пока тот сам над собой не властен, вспомогательным Я, «духовным вождем». Такие отношения, по мнению Ференци, неизбежно оживляют прежние зависимости (родительский гипноз). Особо подчеркивая утопический элемент анализа, Ференци более энергично и определеннее, чем другие психоаналитики, говорит о необходимости освободить пациента от этой, вновь приобретенной зависимости, «отпустить его полностью совершеннолетним». Ференци утверждает, что пациент должен забыть, что именно врач направил его по правильному следу, и найти истину сам. С помощью заново пережитых вытесненных воспоминаний и фантазий он должен «самостоятельно и без чьего-либо влияния... критически пересмотреть собственную душевную жизнь. Если это отвязывание, «отвыкание» не произойдет, возникнет постоянное желание анализироваться, «своего рода невроз... который требует лечения».

Венгерский аналитик считал, что психоаналитическая техника никогда не является окончательной. Психоанализ создает повышенное напряжение через отказ и релаксацию, через предоставление свободы. По Ференци получается, что можно предпринять два корректирующих друг друга «технических эксперимента». С одной стороны, подчеркивается «диктатура аналитика». С другой стороны, делается акцент на спонтанность пациента при «покорности» врача.

Начиная с 1918 г. Ференци настаивал на «активном вмешательстве» в психический механизм пациента, запрещая всякие суррогаты невротического сексуального удовлетворения. Только так можно, считал он, повысить у пациента давление влечений и тем самым ускорить ход анализа, добиться осознания вытесненного.

Ференци использует своеобразную метафору. Пассивно выжидающий акушер не торопится вступить в дело, пока все идет естественным путем. Но у него должны быть наготове щипцы, чтобы довершить роды, которые спонтанно уже не продолжаются. Активная техника напоминает «лечение стимуляцией», которое подстегивает защитные силы и способствует исцелению.

В середине 20-х годов Ференци сам пришел к выводу, что «активная техника» имеет авторитарный привкус. «Отношения между врачом и пациентом довольно сильно походили на отношения между учеником и учителем». В это время он развивает взгляды на феномен социализации. Отсюда и новый поворот в «технике»: «Ребенка нужно привести к тому — даруя ему огромную любовь, нежность и заботу, — чтобы он простил родителей за то, что они произвели его на свет без его намерения, иначе немедленно заявит о себе потребность в разрушении».

Пациент и без того натерпелся от родительского гнета. Поэтому можно частично использовать и потакающее поствоспитание. «Метод, который я применяю в отношении тех, кто проходит у меня анализ, по праву можно назвать изнеживанием. Жертвуя собственным комфортом, насколько это возможно, терапевт уступает желаниям и побуждениям пациента... Он ведет себя подобно нежной матери, которая не ложится спать до тех пор, пока не уладит все нерешенные маленькие и большие проблемы, страхи, дурные намерения, угрызения совести, т.е. пока не даст успокоения».

Ференци выступает против «лицемерия профессиональной деятельности»: «Аналитическая ситуация: сдержанная холодность, профессиональное лицемерие и скрываемая за всем этим антипатия к пациенту, который чувствует ее всеми своими членами, не очень-то отличается от той ситуации, которая в свое время — я имею в виду в детстве — действовала болезнетворно».

В 1924 г. Ференци опубликовал книгу «Таласса: теория гениталий» (от греч. «таласса» — море). Ференци считал, что истоки сексуального инстинкта лежат в эволюционном стремлении организма к восстановлению прежнего состояния жизни в океане как колыбели всего живого. Представителем всего сущего выступает материнская околоплодная жидкость. Ференци сформулировал воззрение на существование «инстинкта материнской регрессии» (инстинкта возвращения в материнское лоно), который реализуется, например, при совокуплении.

Развитие одного человека, по Ференци, повторяет в сокращенном виде историю становления человечества и культуры. Индивидуальное развитие можно представить как летопись становления задатков влечения — от аутоэротизма через нарциссизм к генитальности (любви к объекту). То же развитие, если оценивать его в категориях познания, идет от магически нарциссического «всемогущества мысли» через проекцию и интроекцию к признанию неудовольствия, иначе говоря, к реалистическому познанию.

Труды по проблемам психоанализа, которые в нашем издании получили название «Тело и подсознание», составлены из работ Ференци, опубликованных им с 1919 по 1933 гг. Хронологический порядок расположения работ позволяет проследить развитие взглядов психоаналитика, показать его стремление к научному поиску в теоретическом обосновании новой отрасли знания о человеке и экспериментировании. Доказывая эффективность своих методов, Ференци постоянно обращается к авторитетной поддержке Зигмунда Фрейда, обильно цитирует и интерпретирует труды своего учителя и друга. Выступая с отнюдь не только юбилейными речами в честь 70-летия и 75-летия Фрейда, Ференци высоко оценивает вклад Мастера в науку, которой предстоит осознать важность открытий психоанализа в культурологии, биологии и медицине. В избранные труды включено немало докладов Ференци, сделанных им на международных конгрессах. В них венгерский психоаналитик предстает как блестящий полемист, защитник и популяризатор идей Фрейда. Он призывает своих коллег и оппонентов воспользоваться новыми научными идеями в области психологии, в понимании природы человека.

Пожалуй, никто ни до, ни после Ференци так внимательно не относился к функциям телесности. С особой тщательностью врача-практика он описывает проявляющиеся в психике физиологические функции работы кишечника, мочеиспускания, нервного тика, заикания, эрекции и др. функций человеческого тела. Возможно, мы, привыкшие к описаниям социально-духовного мира человека, с некоторой долей иронии отнесемся к такому пристальному вниманию, однако раньше, до этих работ Ференци, мы знали о своем теле гораздо меньше. Так вот, теперь мы впускаем наши телесные проявления в мир наших мыслей и чувств.

П. С. Гуревич профессор

2. Технические трудности анализа истерии
Некоторые наблюдения признаков маскируемого
онанизма и «эквивалента онанизма»
(1919)

У одной пациентки, стремившейся весьма разумно и тщательно следовать предписаниям психоаналитического лечения истерии, длительное время не наблюдалось позитивных результатов, хотя сначала таковые как бы намечались. Когда моя работа вообще остановилась, я решился на крайнее средство, определив для себя конечную дату ее лечения, полагая, что за это время сумею обнаружить мотив ее заболевания и выработаю соответствующий курс. Но успех был невелик; вскоре пациентка вернулась к привычной бездеятельности, скрываемой за объяснениями в любви к врачу. Многие часы проходили в ее страстных объяснениях и в моих бесплодных попытках раскрыть природу ее чувств и обратить ее к реальным, хотя ею и не распознанным объектам аффектаций. После намеченной мною даты я отпустил невылеченную пациентку. А она была вполне удовлетворена «улучшением» своего состояния.

Спустя несколько месяцев она вернулась, совершенно подавленная острым рецидивом своего заболевания. Я поддался на ее просьбы и возобновил лечение. Вскоре, когда была достигнута некоторая степень улучшения, она возобновила старую игру. На этот раз из-за внешних обстоятельств ее лечение было прервано.

Резкое ухудшение привело ее снова ко мне, но и на этот раз мы долгое время не продвигались вперед. В ходе ее неустанно извергаемых на врача любовных фантазий она зачастую как бы между прочим отмечала, что у нее возникает «ощущение внизу», т.е. эротические ощущения в гениталиях. Лишь спустя некоторое время я случайно обратил внимание на ее позу: она лежала в течение часа на кушетке со скрещенными ногами. Это наблюдение привело нас (не впервые!) к теме онанизма, поскольку девушки и женщины охотно практикуют онанизм таким образом, сжимая перекрещенные ноги. Она, как и ранее, это категорически отрицала.

Признаюсь, что я медлил с решением запретить пациентке находиться в таком положении, пояснив, что его суть в маскируемом онанизме, незаметно «снимающем» подсознательные побуждения, накопленная энергия которых становится материалом приступов. Эффект указанного запрещения я бы обозначил как сокрушительный. Пациентка, которой было отказано в привычном виде «снятия» генитальности, часами испытывала трудно переносимое состояние беспокойства: она не могла больше спокойно лежать и должна была часто менять позу. Ее фантазии уподоблялись лихорадочным явлениям, во время которых возникали обрывки давно забытых воспоминаний, постепенно группирующиеся в некие события детства и позволяющие разгадать важнейшие травматические поводы заболевания. Последовал существенный прогресс в ее лечении, но пациентка (сознательно соблюдавшая мои установки) понемногу нашла себе удобную «нишу». Иначе говоря, она снова прекратила работу, спасаясь на «острове перенесения любовных излияний».

В силу накопленного опыта я смог докопаться до укрытия, где она отдавалась своему аутоэротическому удовлетворению. Выяснилось, что она следовала предписанием только в час наших аналитических занятий, нарушая их все остальное время дня. Мы установили, что она умело эротизировала, выполняя большинство своих занятий в качестве матери и домашней хозяйки. Незаметно и даже не сознавая она сжимала ноги, естественно отдаваясь подсознательным фантазиям и защищая их от разоблачения. После того как мой запрет был распространен на весь день, лечение заметно продвинулось, хотя и не к завершающей стадии. Похоже, что в данном случае оправдалась пословица «Природа не терпит нарушения ее законов».

В течение анализа я замечал свойственные пациентке некие «симптоматические действия» — игривое пожимание и растирание различных частей тела. Общий запрет маскируемого онанизма выявил симптомы «эквивалентов онанизма». Я понимаю это явление как внешне невинное возбуждение индифферентных частей тела, фактически подменяющее эрогенность гениталий, хотя по качеству более слабое. В нашем случае лишение либидо любых иных проявлений носило столь тотальный характер, что доходило до оргазма, хотя эти части тела по своей природе отнюдь не являлись явными эрогенными зонами.

Я объяснил пациентке, что она растрачивает свою сексуальность, поддаваясь этим «небольшим невинностям». Похоже, что она поверила мне и ради успеха лечения решила отказаться от привычных с детства видов сексуального удовлетворения. Конечно, это было ей нелегко, но она надеялась на положительный результат. Сексуальность, лишенная таким образом всех анормальных путей выведения, вернулась без малейших усилий, сама по себе в положенную ей зону гениталий, т.е. как бы «на родину после длительной эмиграции».

Эта «репатриация» потребовала преодоления временного возврата к принудительному неврозу детского периода, что было легко нейтрализовано и встретило ее полное понимание. Последний этап был отмечен появлением немотивированного регулярного стремления к мочеиспусканию, отчего я рекомендовал ей воздерживаться.

Однажды она поразила меня сообщением, что чувствует в гениталиях столь сильное возбуждение, что вынуждена активно тереть слизистую оболочку вагины, добиваясь некоторого удовлетворения. Я объяснил ей, что таким образом она подтвердила мое мнение о прохождении пациенткой периода активной инфантильной мастурбации. Сначала она не соглашалась с моим утверждением, но в этом ее убедили собственные сны и побуждения. Рецидив мастурбации длился недолго. После многих попыток она обрела способность находить удовлетворение в нормальном сексе. И это несмотря на длительную несостоятельность мужа, от которого она имела детей. Одновременно удалось понять истоки многих еще необъясненных симптомов истерии, выразившихся в генитальных фантазиях.

Анализируя этот сложный случай, я стремился установить моменты, отличавшиеся особым интересом в технике приемов, описать курс, который привел меня к определению нового аналитического правила. Оно выражается в следующем. Проводя курс лечения, необходимо иметь в виду возможность маскируемого онанизма и его эквивалентов, а при установлении их признаков устранить таковые. Внешне безобидные виды онанизма могут вполне способствовать бессознательному укрытию нарциссического либидо, а в экстремальных случаях даже подменить всю сексуальную деятельность человека. Если пациент заметит, что его способы удовлетворения не распознаны аналитиком, то он закрепляет на них все патогенные фантазии, обеспечивая им кратчайший выход в душевную сферу и отказываясь от нелегкого труда их осознания.

Это техническое правило оправдало себя многократно. Полученные результаты покончили с длительным сопротивлением к продолжению нашей работы. Внимательные читатели литературы по психоанализу, вероятно, установили противоречия между приведенным техническим правилом и суждениями многих психоаналитиков об онанизме. Не удержались от возражений к применению нашего метода и пациенты, заявляя: «Вы же сами говорили о безопасности онанизма, а теперь вы запрещаете его».

Не представляет труда разрешение этого противоречия. Мы не изменяем наше мнение о сравнительной безобидности, например «вынужденного онанизма», и тем не менее настаиваем на требовании отказа от этой практики. Конечно, речь не идет о генеральном осуждении самоудовлетворения, а лишь о профилактике и сроках психоаналитического лечения. Кстати, успешное завершение лечения позволило многим пациентам отказаться от этого вида инфантильного или юношеского сексуального удовлетворения.

Правда, не всем. Известны случаи, когда пациенты (по их утверждению) впервые в жизни поддались искушению мастурбации, отметив этим «мужественным поступком» начало благоприятной перемены в своем либидозном развитии. Последнее, однако, относится только к фактам явного онанизма, осознанного как эротическая фантазия, но не к различным формам маскируемого онанизма или его эквивалентам. Последние, безусловно, следует рассматривать как патологии, требующие аналитического разъяснения, что, как мы знаем, достигается за счет временного разрешения акта, а это позволяет вывести возбуждение в чисто психическую сферу и наконец в систему сознания. Когда пациент научится соотносить свои онанизмические фантазии с реальным осознанием, то ему можно вернуть свободу выбора. В большинстве случаев он обратится к онанизму только при крайней необходимости.

Несколько наблюдений о некотором развитии проблемы маскируемого, а также видоизменяемого онанизма. Известно множество людей в целом не невротиков и особенно большое число неврастеников, бессознательно онанирующих всю свою жизнь. Если это мужчины, то их руки весь день в карманах брюк, и по движениям пальцев заметно, что они жмут или трут свой пенис. При этом, собственно, они не думают «о дурном». Напротив, возможно, погружены в глубокомысленные математические, философские или деловые комбинации.

Но не будем торопиться насчет «глубокомыслия». Да, названные деловые комбинации поглощают их внимание, но глубины их души (подсознательно) тем временем заняты примитивно-эротическими фантазиями и обеспечивают кратким, или сомнамбулическим путем желанное удовлетворение.

Особенности одежды и, конечно, воспитанность лишают женщин таких возможностей. Они вынуждены сжимать или скрещивать ноги. Занимаясь, например, отвлекающим внимание рукоделием, они охотно обеспечивают себе таким образом бессознательные «дополнительные радости». Однако учитывая последствия для психики, этот подсознательный онанизм нельзя считать совершенно безобидным явлением. И вот почему: при этом никогда не происходит полный оргазм, имеют место только фрустрационные возбуждения, которые могут содействовать явлениям невротического страха. Мне известны также случаи, когда непрерывные возбуждения в силу очень частых, хотя и минимальных оргазмов (которые у мужчин могут сопровождаться заболеванием простаты), превращают людей в неврастеников и снижают их потенцию. Нормальная потенция характерна только для таких личностей, которые длительное время накапливают свои либидозные побуждения и содержат их в латентном состоянии, а также умеют энергично направить их отток к гениталиям при наличии соответствующих сексуальных целей и объектов. Такая способность не допускает продолжительное расходование малых доз либидо (это, однако, не относится к актам сознательной периодической мастурбации).

Второй момент, который якобы противоречит нашим ранее высказанным суждениям, относится к трактовке симптоматических явлений. Согласно Фрейду, такие явления повседневной психопатологии могут быть использованы в ходе лечения как показатели признаков вытесненных фантазий, но, помимо этого, они совершенно безвредны.

Мы установили, однако, что эти явления интенсивно замещают вытесненное со своих позиций либидо и могут превратиться в отнюдь не безобидные эквиваленты онанизма. Обнаружены переходы от симптоматических явлений к некоторым формам конвульсивного тика, психоаналитическое объяснение которого нами пока не раскрыто.

Я предполагаю, что анализ известных видов тика приведет к их соотнесению со стереотипными эквивалентами онанизма. В этом случае характерная связь тиков с копролалией (например, с подавлением моторных функций) объяснялась внедрением сигнализируемых тиком эротических (чаще всего садистически-анальных) фантазий в предсознание, сопровождаемое импульсивным произнесением адекватных фантазиям словесных выражений. Возникновение тиков обязано механизму, аналогичному копролалии, который благодаря испробованным нами приемам позволяет вынести в сознание возбуждения, ранее находившие выход в эквивалентах онанизма.

Однако вернемся к более интересным методам анализа и психологическим рассуждениям, порожденных объектом, с которого мы начали данный раздел. Я был вынужден в этом случае отказаться от пассивной роли, типичной для лечащего психоаналитика, ограничивающегося выслушиванием и толкованием поступков пациента, и предпочел активное вмешательство в психический механизм пациента.