V. Не ты, не ТЫ.

По дороге к Ивану пришлось ему проходить мимо дома, в которомквартировала Катерина Ивановна. В окнах был свет. Он вдруг остановился ирешил войти. Катерину Ивановну он не видал уже более недели. Но ему теперьпришло на ум, что Иван может быть сейчас у ней, особенно накануне такогодня. Позвонив и войдя на лестницу, тускло освещенную китайским фонарем, онувидал спускавшегося сверху человека, в котором, поравнявшись, узнал брата.Тот стало быть выходил уже от Катерины Ивановны. - Ах, это только ты, - сказал сухо Иван Федорович. - Ну прощай. Ты кней? - Да. - Не советую, она "в волнении", и ты еще пуще ее расстроишь. - Нет, нет! - прокричал вдруг голос сверху из отворившейся мигом двери.- Алексей Федорович, вы от него? - Да, я был у него. - Мне что-нибудь прислал сказать? Войдите, Алеша, и вы, Иван Федорович,непременно, непременно воротитесь. Слы-ши-те! В голосе Кати зазвучала такая повелительная нотка, что Иван Федорович,помедлив одно мгновение, решился однако же подняться опять, вместе с Алешей. - Подслушивала! - раздражительно прошептал он про себя. но Алешарасслышал. - Позвольте мне остаться в пальто, - проговорил Иван Федорович, вступаяв залу. - Я и не сяду. Я более одной минуты не останусь. - Садитесь, Алексей Федорович, - проговорила Катерина Ивановна, самаоставаясь стоя. Она изменилась мало за это время, но темные глаза еесверкали зловещим огнем. Алеша помнил потом, что она показалась емучрезвычайно хороша собой в ту минуту. - Что ж он велел передать? - Только одно, - сказал Алеша, прямо смотря ей в лицо: - чтобы выщадили себя и не показывали ничего на суде о том (он несколько замялся)...что было между вами... во время самого первого вашего знакомства... в томгороде... - А, это про земной поклон за те деньги! - подхватила она, горькорассмеявшись. - Что ж, он за себя или за меня боится - а? Он сказал, чтоб ящадила - кого же? Его иль себя? Говорите, Алексей Федорович. Алеша всматривался пристально, стараясь понять ее. - И себя, и его, - проговорил он тихо. - То-то, - как-то злобно отчеканила она и вдруг покраснела. - Вы не знаете еще меня, Алексей Федорович, - грозно сказала она, - даи я еще не знаю себя. Может быть вы захотите меня растоптать ногами послезавтрашнего допроса. - Вы покажете честно, - сказал Алеша, - только этого и надо. - Женщина часто бесчестна, - проскрежетала она. - Я еще час томудумала, что мне страшно дотронуться до этого изверга... как до гада... и вотнет, он все еще для меня человек! Да убил ли он? Он ли убил? - воскликнулаона вдруг истерически, быстро обращаясь к Ивану Федоровичу. Алеша мигомпонял, что этот самый вопрос она уже задавала Ивану Федоровичу, может всегоза минуту пред его приходом, и не в первый раз, а в сотый, и что кончили ониссорой. - Я была у Смердякова... Это ты, ты убедил меня, что он отцеубийца. Ятолько тебе и поверила! - продолжала она, все обращаясь к Ивану Федоровичу.Тот, как бы с натуги, усмехнулся. Алеша вздрогнул, услышав это ты. Он иподозревать не мог таких отношений. - Ну, однако довольно, - отрезал Иван. - Я пойду. Приду завтра. - Итотчас же повернувшись, вышел из комнаты и прошел прямо на лестницу.Катерина Ивановна вдруг с каким-то повелительным жестом схватила Алешу заобе руки. - Ступайте за ним! Догоните его! Не оставляйте его одного ни минуты, -быстро зашептала она. - Он помешанный. Вы не знаете, что он помешался? Унего горячка, нервная горячка! Мне доктор говорил, идите, бегите за ним... Алеша вскочил и бросился за Иваном Федоровичем. Тот не успел отойти ипятидесяти шагов. - Чего тебе? - вдруг обернулся он к Алеше, видя, что тот его догоняет:- велела тебе бежать за мной, потому что я сумасшедший. Знаю наизусть, -раздражительно прибавил он. - Она, разумеется, ошибается, но она права, что ты болен, - сказалАлеша. - Я сейчас смотрел у ней на твое лицо: у тебя очень больное лицо,очень, Иван! Иван шел не останавливаясь. Алеша за ним. - А ты знаешь, Алексей Федорович, как сходят с ума? - спросил Ивансовсем вдруг тихим, совсем уже не раздражительным голосом, в которомвнезапно послышалось самое простодушное любопытство. - Нет, не знаю; полагаю, что много разных видов сумасшествия. - А над самим собой можно наблюдать, что сходишь с ума? - Я думаю, нельзя ясно следить за собой в таком случае, - с удивлениемотвечал Алеша. Иван на полминутки примолк. - Если ты хочешь со мной о чем говорить, то перемени пожалуста тему, -сказал он вдруг. - А вот, чтобы не забыть, к тебе письмо, - робко проговорил Алеша и,вынув из кармана, протянул к нему письмо Лизы. Они как раз подошли к фонарю.Иван тотчас же узнал руку. - А, это от того бесенка! - рассмеялся он злобно и, не распечатавконверта, вдруг разорвал его на несколько кусков и бросил на ветер. Клочьяразлетелись. - Шестнадцати лет еще нет, кажется, и уж предлагается! - презрительнопроговорил он, опять зашагав по улице. - Как предлагается? - воскликнул Алеша. - Известно, как развратные женщины предлагаются. - Что ты, Иван, что ты? - горестно и горячо заступился Алеша. - Эторебенок, ты обижаешь ребенка! Она больна, она сама очень больна, она тожеможет быть с ума сходит... Я не мог тебе не передать ее письма... Я,напротив, от тебя хотел что услышать... чтобы спасти ее. - Нечего тебе от меня слышать. Коль она ребенок, то я ей не нянька.Молчи, Алексей. Не продолжай. Я об этом даже не думаю. Помолчали опять с минуту. - Она теперь всю ночь молить божию матерь будет, чтоб указала ей, какзавтра на суде поступить, - резко и злобно заговорил он вдруг опять. - Ты... ты об Катерине Ивановне? - Да. Спасительницей или губительницей Митеньки ей явиться? О томмолить будет, чтоб озарило ее душу. Сама еще, видите ли, не знает,приготовиться не успела. Тоже меня за няньку принимает, хочет, чтоб я ееубаюкал! - Катерина Ивановна любит тебя, брат, - с грустным чувством проговорилАлеша. - Может быть. Только я до нее не охотник. - Она страдает. Зачем же ты ей говоришь... иногда... такие слова, чтоона надеется? - с робким упреком продолжал Алеша: - ведь я знаю, что ты ейподавал надежду, прости, что я так говорю, - прибавил он. - Не могу я тут поступить как надо, разорвать и ей прямо сказать! -раздражительно произнес Иван. - Надо подождать, пока скажут приговор убийце.Если я разорву с ней теперь, она из мщения ко мне завтра же погубит этогонегодяя на суде, потому что его ненавидит и знает, что ненавидит. Тут вселожь, ложь на лжи! Теперь же, пока я с ней не разорвал, она все еще надеетсяи не станет губить этого изверга, зная, как я хочу вытащить его из беды. Икогда только придет этот проклятый приговор! Слова "убийца" и "изверг" больно отозвались в сердце Алеши. - Да чем таким она может погубить брата? - спросил он, вдумываясь вслова Ивана. - Что она может показать такого, что прямо могло бы сгубитьМитю? - Ты этого еще не знаешь. У нее в руках один документ есть,собственноручный, Митенькин, математически доказывающий, что он убил ФедораПавловича. - Этого быть не может! - воскликнул Алеша. - Как не может? Я сам читал. - Такого документа быть не может! - с жаром повторил Алеша, - не можетбыть, потому что убийца не он. Не он убил отца, не он! Иван Федорович вдруг остановился. - Кто же убийца по-вашему, - как-то холодно повидимому спросил он, икакая-то даже высокомерная нотка прозвучала в тоне вопроса. - Ты сам знаешь кто, - тихо и проникновенно проговорил Алеша. - Кто? Эта басня-то об этом помешанном идиоте эпилептике? ОбСмердякове? Алеша вдруг почувствовал, что весь дрожит. - Ты сам знаешь кто, - бессильно вырвалось у него. Он задыхался. - Да кто, кто? - уже почти свирепо вскричал Иван. Вся сдержанностьвдруг исчезла. - Я одно только знаю, - все так же почти шепотом проговорил Алеша: -Убил отца не ты. - "Не ты!" Что такое не ты? - остолбенел Иван. - Не ты убил отца, не ты! - твердо повторил Алеша. С полминуты длилосьмолчание. - Да я и сам знаю, что не я, ты бредишь? - бледно и искривленноусмехнувшись, проговорил Иван. Он как бы впился глазами в Алешу. Оба опятьстояли у фонаря. - Нет, Иван, ты сам себе несколько раз говорил, что убийца ты. - Когда я говорил?.. Я в Москве был... Когда я говорил? - совсемпотерянно пролепетал Иван. - Ты говорил это себе много раз, когда оставался один в эти страшныедва месяца, - попрежнему тихо и раздельно продолжал Алеша. Но говорил он ужекак бы вне себя. как бы не своею волей, повинуясь какому-то непреодолимомувелению. - Ты обвинял себя и признавался себе, что убийца никто как ты. Ноубил не ты, ты ошибаешься, не ты убийца, слышишь меня, не ты! Меня богпослал тебе это сказать. - Оба замолчали. Целую длинную минуту протянулось это молчание. Обастояли и все смотрели друг другу в глаза. Оба были бледны. Вдруг Иван весьзатрясся и крепко схватил Алешу за плечо. - Ты был у меня! - скрежещущим шепотом проговорил он. - Ты был у меняночью, когда он приходил... Признавайся... ты его видел, видел? - Про кого ты говоришь... про Митю? - в недоумении спросил Алеша. - Не про него, к чорту изверга! - исступленно завопил Иван. - Разве тызнаешь, что он ко мне ходит? Как ты узнал, говори! - Кто он? Я не знаю, про кого ты говоришь, - пролепетал Алеша уже виспуге. - Нет, ты знаешь... иначе как же бы ты... не может быть, чтобы ты незнал... Но вдруг он как бы сдержал себя. Он стоял и как бы что-то обдумывал.Странная усмешка кривила его губы. - Брат, - дрожащим голосом начал опять Алеша, - я сказал тебе этопотому, что ты моему слову поверишь, я знаю это. Я тебе на всю жизнь этослово сказал: не ты! Слышишь, на всю жизнь. И это бог положил мне на душутебе это сказать, хотя бы ты с сего часа навсегда возненавидел меня... Но Иван Федорович повидимому совсем уже успел овладеть собой. - Алексей Федорович, - проговорил он с холодною усмешкой, - я пророкови эпилептиков не терплю; посланников божиих особенно, вы это слишком знаете.С сей минуты я с вами разрываю и, кажется, навсегда. Прошу сей же час. наэтом же перекрестке, меня оставить. Да вам и в квартиру по этому проулкудорога. Особенно поберегитесь заходить ко мне сегодня! Слышите? Он повернулся и, твердо шагая, пошел прямо не оборачиваясь. - Брат, - крикнул ему вслед Алеша, - если что-нибудь сегодня с тобойслучится, подумай прежде всего обо мне!.. Но Иван не ответил. Алеша стоял на перекрестке у фонаря, пока Иван нескрылся совсем во мраке. Тогда он повернул и медленно направился к себе попереулку. И он, и Иван Федорович квартировали особо, на разных квартирах: ниодин из них не захотел жить в опустевшем доме Федора Павловича. Алешананимал меблированную комнату в семействе одних мещан; Иван же Федорович жилдовольно от него далеко и занимал просторное и довольно комфортное помещениево флигеле одного хорошего дома, принадлежавшего одной небеднойвдове-чиновнице. Но прислуживала ему в целом флигеле всего только однадревняя, совсем глухая старушонка, вся в ревматизмах, ложившаяся в шестьчасов вечера и встававшая в шесть часов утра. Иван Федорович стал достранности в эти два месяца нетребователен и очень любил оставаться совсемодин. Даже комнату, которую занимал, он сам убирал, а в остальные комнатысвоего помещения даже и заходил редко. Дойдя до ворот своего дома и, ужевзявшись за ручку звонка, он остановился. Он почувствовал, что весь ещедрожит злобною дрожью. Вдруг он бросил звонок, плюнул, повернул назад ибыстро пошел опять совсем на другой, противоположный конец города, версты задве от своей квартиры, в один крошечный, скосившийся бревенчатый домик, вкотором квартировала Марья Кондратьевна, бывшая соседка Федора Павловича,приходившая к Федору Павловичу на кухню за супом, и которой Смердяков пелтогда свои песни и играл на гитаре. Прежний домик свой она продала и теперьпроживала с матерью почти в избе, а больной, почти умирающий Смердяков, ссамой смерти Федора Павловича поселился у них. Вот к нему-то и направилсятеперь Иван Федорович, влекомый одним внезапным и непобедимым соображением.