Лекции.Орг


Поиск:




Категории:

Астрономия
Биология
География
Другие языки
Интернет
Информатика
История
Культура
Литература
Логика
Математика
Медицина
Механика
Охрана труда
Педагогика
Политика
Право
Психология
Религия
Риторика
Социология
Спорт
Строительство
Технология
Транспорт
Физика
Философия
Финансы
Химия
Экология
Экономика
Электроника

 

 

 

 


III. Хождение души по мытарствам. Мытарство первое




Итак, Митя сидел и диким взглядом озирал присутствующих, не понимая,что ему говорят. Вдруг он поднялся, вскинул вверх руки и громко прокричал: - Не повинен! В этой крови не повинен! В крови отца моего не повинен...Хотел убить, но не повинен! Не я! Но только что он успел прокричать это, как из-за занавесок выскочилаГрушенька и так и рухнулась исправнику прямо в ноги. - Это я, я окаянная, я виновата! - прокричала она раздирающим душувоплем, вся в слезах, простирая ко всем руки, - это из-за меня он убил!..Это я его измучила и до того довела! Я и того старичка-покойничка бедногоизмучила, со злобы моей, и до того довела! Я виноватая, я первая, я главная,я виноватая! - Да, ты виноватая! Ты главная преступница! Ты неистовая, тыразвратная, ты главная виноватая, - завопил, грозя ей рукой, исправник, нотут уж его быстро и решительно уняли. Прокурор даже обхватил его руками. - Это уж совсем беспорядок будет, Михаил Макарович, - вскричал он, - выположительно мешаете следствию... дело портите... - почти задыхался он. - Меры принять, меры принять, меры принять! - страшно закипятился иНиколай Парфенович, - иначе положительно невозможно!.. - Вместе судите нас! - продолжала исступленно восклицать Грушенька, всееще на коленях. - Вместе казните нас, пойду с ним теперь хоть на смертнуюказнь! - Груша, жизнь моя, кровь моя, святыня моя! - бросился подле нее наколени и Митя и крепко сжал ее в объятиях. - Не верьте ей, - кричал он, - невиновата она ни в чем, ни в какой крови и ни в чем! Он помнил потом, что его оттащили от нее силой несколько человек, а чтоее вдруг увели, и что опамятовался он уже сидя за столом. Подле и сзади негостояли люди с бляхами. Напротив него через стол на диване сидел НиколайПарфенович, судебный следователь, и все уговаривал его отпить из стоявшегона столе стакана немного воды: "Это освежит вас, это вас успокоит, небойтесь, не беспокойтесь", прибавлял он чрезвычайно вежливо. Мите же вдруг,он помнил это, ужасно любопытны стали его большие перстни, один аметистовый,а другой какой-то яркожелтый, прозрачный и такого прекрасного блеска. Идолго еще он потом с удивлением вспоминал, что эти перстни привлекали еговзгляд неотразимо даже во все время этих страшных часов допроса, так что онпочему-то все не мог от них оторваться и их забыть как совершеннонеподходящую к его положению вещь. Налево, сбоку от Мити, на месте, гдесидел в начале вечера Максимов, уселся теперь прокурор, а по правую рукуМити, на месте где была тогда Грушенька, расположился один румяный молодойчеловек, в каком-то охотничьем как бы пиджаке и весьма поношенном, предкоторым очутилась чернильница и бумага. Оказалось, что это былписьмоводитель следователя, которого привез тот с собою. Исправник же стоялтеперь у окна, в другом конце комнаты, подле Калганова, который тоже уселсяна стуле у того же окна. - Выпейте воды! - мягко повторил в десятый раз следователь. - Выпил, господа, выпил... но... что ж, господа, давите, казните,решайте судьбу! - воскликнул Митя со страшно неподвижным выпучившимсявзглядом на следователя. - Итак, вы положительно утверждаете, что в смерти отца вашего, ФедораПавловича, вы невиновны? - мягко, но настойчиво спросил следователь. - Невиновен! Виновен в другой крови, в крови другого старика, но неотца моего. И оплакиваю! Убил, убил старика, убил и поверг... Но тяжелоотвечать за эту кровь другою кровью, страшною кровью, в которой неповинен...Страшное обвинение, господа, точно по лбу огорошили! Но кто же убил отца,кто же убил? Кто же мог убить, если не я? Чудо, нелепость, невозможность!.. - Да, вот кто мог убить... - начал было следователь, но прокурорИпполит Кириллович (товарищ прокурора, но и мы будем его называть длякраткости прокурором), переглянувшись со следователем, произнес, обращаясь кМите: - Вы напрасно беспокоитесь за старика слугу Григория Васильева.Узнайте, что он жив, очнулся и, несмотря на тяжкие побои, причиненные емувами. по его и вашему теперь показанию, кажется, останется жив несомненно,по крайней мере по отзыву доктора. - Жив? Так он жив! - завопил вдруг Митя, всплеснув руками. Все лицо егопросияло: - Господи, благодарю тебя за величайшее чудо, содеянное тобою мне,грешному и злодею, по молитве моей!.. Да, да, это по молитве моей, я молилсявсю ночь!.. - и он три раза перекрестился. Он почти задыхался. - Так вот от этого-то самого Григория мы и получили столь значительныепоказания на ваш счет. что... - стал было продолжать прокурор, но Митя вдругвскочил со стула. - Одну минуту, господа, ради бога одну лишь минутку; я сбегаю к ней... - Позвольте! В эту минуту никак нельзя! - даже чуть не взвизгнулНиколай Парфенович и тоже вскочил на ноги. Митю обхватили люди с бляхами нагруди, впрочем он и сам сел на стул... - Господа, как жаль! Я хотел к ней на одно лишь мгновение... хотелвозвестить ей, что смыта, исчезла эта кровь, которая всю ночь сосала мнесердце, и что я уже не убийца! Господа, ведь она невеста моя! - восторженнои благоговейно проговорил он вдруг обводя всех глазами. - О, благодарю вас,господа! О, как вы возродили, как вы воскресили меня в одно мгновение!..Этот старик - ведь он носил меня на руках, господа, мыл меня в корыте, когдаменя трехлетнего ребенка все покинули, был отцом родным!.. - Итак, вы... - начал было следователь. - Позвольте, господа, позвольте еще одну минутку, - прервал Митя,поставив оба локтя на стол и закрыв лицо ладонями, - дайте же чуточкусообразиться, дайте вздохнуть, господа. Все это ужасно потрясает, ужасно, небарабанная же шкура человек, господа! - Вы бы опять водицы... - пролепетал Николай Парфенович. Митя отнял отлица руки и рассмеялся. Взгляд его был бодр, он весь как бы изменился в одномгновение. Изменился и весь тон его: это сидел уже опять равный всем этимлюдям человек, всем этим прежним знакомым его, вот точно так, как если бывсе они сошлись вчера, когда еще ничего не случилось, где-нибудь в светскомобществе. Заметим однако кстати, что у исправника Митя, в начале егоприбытия к нам, - был принят радушно, но потом, в последний месяц особенно,Митя почти не посещал его, а исправник, встречаясь с ним, на улице например,сильно хмурился и только лишь из вежливости отдавал поклон, что очень хорошозаприметил Митя. С прокурором был знаком еще отдаленнее, но к супругепрокурора, нервной и фантастической даме, иногда хаживал с самымипочтительными однако визитами, и даже сам не совсем понимая, зачем к нейходит, и она всегда ласково его принимала, почему-то интересуясь им досамого последнего времени. Со следователем же познакомиться еще не успел, нооднако встречал и его и даже говорил с ним раз или два, оба раза о женскомполе. - Вы, Николай Парфеныч, искуснейший, как я вижу, следователь, - веселорассмеялся вдруг Митя, - но я вам теперь сам помогу. О, господа, явоскрешен... и не претендуйте на меня, что я так запросто и так прямо к вамобращаюсь. К тому же я немного пьян, я это вам скажу откровенно. Я, кажется,имел честь... честь и удовольствие встречать вас, Николай Парфеныч, уродственника моего Миусова... Господа, господа, я не претендую на равенство,я ведь понимаю же, кто я такой теперь пред вами сижу. На мне лежит... еслитолько показания на меня дал Григорий... то лежит, - о конечно уж лежит -страшное подозрение! Ужас, ужас - я ведь понимаю же это! Но к делу, господа,я готов, и мы это в один миг теперь и покончим, потому что, послушайте,послушайте, господа. Ведь если я знаю, что я не виновен, то уж конечно водин миг покончим! Так ли? Так ли? Митя говорил скоро и много, нервно и экспансивно и как бы решительнопринимая своих слушателей за лучших друзей своих. - Итак, мы пока запишем, что вы отвергаете взводимое на вас обвинениерадикально, - внушительно проговорил Николай Парфенович и, повернувшись кписарю, вполголоса продиктовал ему, что надо записать. - Записывать? Вы хотите это записывать? Что ж, записывайте, я согласен,даю полное мое согласие, господа... Только видите... Стойте, стойте,запишите так: "В буйстве он виновен, в тяжких побоях, нанесенных бедномустарику, виновен. Ну там еще про себя внутри, в глубине сердца своеговиновен, - но это уже не надо писать (повернулся он вдруг к писарю), это ужемоя частная жизнь, господа, это уже вас не касается, эти глубины-то сердца,то есть... Но в убийстве старика отца - не виновен! Это дикая мысль! Этосовершенно дикая мысль!.. Я вам докажу и вы убедитесь мгновенно. Вы будетесмеяться, господа, сами будете хохотать над вашим подозрением!.. - Успокойтесь, Дмитрий Федорович, - напомнил следователь, как бы видиможелая победить исступленного своим спокойствием. - Прежде чем будемпродолжать допрос, я бы желал, если вы только согласитесь ответить, слышатьот вас подтверждение того факта, что кажется вы не любили покойного ФедораПавловича, были с ним в какой-то постоянной ссоре... Здесь по крайней мере,четверть часа назад, вы, кажется, изволили произнести, что даже хотели убитьего: "Не убил, воскликнули вы, но хотел убить!" - Я это воскликнул? Ох, это может быть, господа! Да, к несчастию, яхотел убить его, много раз хотел... к несчастью, к несчастию! - Хотели. Не согласитесь ли вы объяснить, какие собственно принципыруководствовали вас в такой ненависти к личности вашего родителя? - Что ж объяснять, господа! - угрюмо вскинул плечами Митя, потупясь. -Я ведь не скрывал моих чувств, весь город об этом знает, - знают все втрактире. Еще недавно в монастыре заявил в келье старца Зосимы... В тот жедень, вечером, бил и чуть не убил отца и поклялся, что опять приду и убью,при свидетелях... О, тысяча свидетелей! Весь месяц кричал, все свидетели!..Факт на лицо, факт говорит, кричит, но - чувства, господа, чувства, это уждругое. Видите, господа (нахмурился Митя), мне кажется, что про чувства выне имеете права меня спрашивать. Вы хоть и облечены, я понимаю это, но этодело мое, мое внутреннее дело, интимное, но... так как я уж не скрывал моихчувств прежде... в трактире например, и говорил всем и каждому, то... то несделаю и теперь из этого тайны. Видите, господа, я ведь понимаю, что в этомслучае на меня улики страшные: всем говорил, что его убью, а вдруг его иубили: как же не я в таком случае? Ха-ха! Я вас извиняю, господа, вполнеизвиняю. Я ведь и сам поражен до эпидермы, потому что кто ж его убил наконецв таком случае, если не я? Ведь не правда ли? Если не я, так кто же, кто же?Господа, - вдруг воскликнул он, - я хочу знать, я даже требую от вас,господа: где он убит? как он убит, чем и как? скажите мне, - быстро спросилон, обводя прокурора и следователя глазами. - Мы нашли его лежащим на полу, навзничь, в своем кабинете, спроломленною головой, - проговорил прокурор. - Страшно это, господа! - вздрогнул вдруг Митя и, облокотившись настол, закрыл лицо правою рукой. - Мы будем продолжать, - прервал Николай Парфенович. - Итак, что жетогда руководило вас в ваших чувствах ненависти? Вы кажется заявлялипублично, что чувство ревности? - Ну да, ревность, и не одна только ревность. - Споры из-за денег? - Ну да, и из-за денег. - Кажется, спор был в трех тысячах, будто бы не доданных вам понаследству. - Какое трех! Больше, больше, - вскинулся Митя, - больше шести, большедесяти может быть. Я всем говорил, всем кричал! Но я решился, уж так и быть,помириться на трех тысячах. Мне до зарезу нужны были эти три тысячи... такчто тот пакет с тремя тысячами, который, я знал, у него под подушкой,приготовленный для Грушеньки, я считал решительно как бы у меня украденным,вот что, господа, считал своим, все равно как моею собственностью... Прокурор значительно переглянулся со следователем и успел незаметномигнуть ему. - Мы к этому предмету еще возвратимся, - проговорил тотчас следователь,- вы же позволите нам теперь отметить и записать именно этот пунктик: что высчитали эти деньги, в том конверте, как бы за свою собственность. - Пишите, господа, я ведь понимаю же, что это опять-таки на меня улика,но я не боюсь улик и сам говорю на себя. Слышите, сам! Видите, господа, вы,кажется, принимаете меня совсем за иного человека, чем я есть, - прибавил онвдруг мрачно и грустно. - С вами говорит благородный человек, благороднейшеелицо, главное - этого не упускайте из виду - человек, наделавший безднуподлостей, но всегда бывший и остававшийся благороднейшим существом, каксущество, внутри, в глубине, ну, одним словом, я не умею выразиться...Именно тем-то и мучился всю жизнь, что жаждал благородства, был так-сказатьстрадальцем благородства и искателем его с фонарем, с Диогеновым фонарем, амежду тем всю жизнь делал одни только пакости, как и все мы, господа... тоесть, как я один, господа, не все, а я один, я ошибся, один, один!..Господа, у меня голова болит, - страдальчески поморщился он, - видите,господа, мне не нравилась его наружность, что-то бесчестное, похвальба ипопирание всякой святыни, насмешка и безверие, гадко, гадко? Но теперь,когда уж он умер, я думаю иначе. - Как это иначе? - Не иначе, но я жалею, что так его ненавидел. - Чувствуете раскаяние? - Нет, не то чтобы раскаяние, этого не записывайте. Сам-то я нехорош,господа, вот что, сам-то я не очень красив, а потому права не имел и егосчитать отвратительным, вот что! Это, пожалуй, запишите. Проговорив это, Митя стал вдруг чрезвычайно грустен. Уже давнопостепенно с ответами на вопросы следователя он становился все мрачнее имрачнее. И вдруг как раз в это мгновение разразилась опять неожиданнаясцена. Дело в том, что Грушеньку хоть давеча и удалили, но увели не оченьдалеко, всего только в третью комнату от той голубой комнаты, в которойпроисходил теперь допрос. Это была маленькая комнатка в одно окно, сейчас затою большою комнатой, в которой ночью танцовали и шел пир горой. Там сиделаона, а с ней пока один только Максимов, ужасно пораженный, ужасно струсившийи к ней прилепившийся, как бы ища около нее спасения. У ихней двери стоялкакой-то мужик с бляхой на груди. Грушенька плакала, и вот вдруг, когда гореуж слишком подступило к душе ее, она вскочила, всплеснула руками и,прокричав громким воплем: "горе мое, горе!" бросилась вон из комнаты к нему,к своему Мите, и так неожиданно, что ее никто не успел остановить. Митя же,заслышав вопль ее, так и задрожал, вскочил, завопил и стремглав бросился кней навстречу, как бы не помня себя. Но им опять сойтись не дали, хотя ониуже увидели друг друга. Его крепко схватили за руки: он бился, рвался,понадобилось троих или четверых, чтоб удержать его. Схватили и ее, и онвидел, как она с криком простирала к нему руки, когда ее увлекали. Когдакончилась сцена, он опомнился опять на прежнем месте, за столом, противследователя, и выкрикивал, обращаясь к ним: - Что вам в ней? Зачем вы ее мучаете? Она невинна, невинна!.. Его уговаривали прокурор и следователь. Так прошло некоторое время,минут десять; наконец в комнату поспешно вошел отлучившийся было МихаилМакарович и громко, в возбуждении, проговорил прокурору: - Она удалена, она внизу, не позволите ли мне сказать, господа, всегоодно слово этому несчастному человеку? При вас, господа, при вас! - Сделайте милость, Михаил Макарович, - ответил следователь, - внастоящем случае мы не имеем ничего сказать против. - Дмитрий Федорович, слушай, батюшка, - начал, обращаясь к Мите, МихаилМакарович, и все взволнованное лицо его выражало горячее отеческое почтисострадание к несчастному, - я твою Аграфену Александровну отвел вниз сам ипередал хозяйским дочерям и с ней там теперь безотлучно этот старичокМаксимов, и я ее уговорил, слышь ты? - уговорил и успокоил, внушил, что тебенадо же оправдаться, так чтоб она не мешала, чтоб не нагоняла на тебя тоски,не то ты можешь смутиться и на себя неправильно показать, понимаешь? Ну,одним словом, говорил, и она поняла. Она, брат, умница, она добрая, она рукиу меня, старого, полезла было целовать, за тебя просила. Сама послала менясюда сказать тебе, чтоб ты за нее был спокоен, да и надо, голубчик, надо,чтоб я пошел и сказал ей, что ты спокоен и за нее утешен. Итак, успокойся,пойми ты это. Я пред ней виноват, она христианская душа, да, господа, этокроткая душа и ни в чем неповинная. Так как же ей сказать, ДмитрийФедорович, будешь сидеть спокоен аль нет? Добряк наговорил много лишнего, но горе Грушеньки, горе человеческое,проникло в его добрую душу, и даже слезы стояли в глазах его. Митя вскочил ибросился к нему. - Простите, господа, позвольте, о, позвольте! - вскричал он, -ангельская, ангельская вы душа, Михаил Макарович, благодарю за нее! Буду,буду спокоен, весел буду, передайте ей по безмерной доброте души вашей, чтоя весел, весел, смеяться даже начну сейчас, зная, что с ней такойангел-хранитель, как вы. Сейчас все покончу и только что освобожусь, сейчаси к ней, она увидит, пусть ждет! Господа, - оборотился он вдруг к прокуроруи следователю, - теперь всю вам душу мою открою, всю изолью, мы это мигомпокончим, весело покончим - под конец ведь будем же смеяться, будем? Но,господа, эта женщина - царица души моей! О, позвольте мне это сказать,это-то я уж вам открою... Я ведь вижу же, что я с благороднейшими людьми:это свет, это святыня моя, и если б вы только знали! Слышали ее крики: "стобой хоть на казнь!" А что я ей дал, я, нищий, голяк, за что такая любовько мне, стою ли я, неуклюжая, позорная тварь и с позорным лицом, такойлюбви, чтоб со мной ей в каторгу идти? За меня в ногах у вас давечавалялась, она, гордая и ни в чем неповинная! Как же мне не обожать ее, невопить, не стремиться к ней как сейчас? О, господа, простите! Но теперь,теперь я утешен! И он упал на стул и, закрыв обеими ладонями лицо, навзрыд заплакал. Ноэто были уже счастливые слезы. Он мигом опомнился. Старик исправник былочень доволен, да кажется и юристы тоже: они почувствовали, что допросвступит сейчас в новый фазис. Проводив исправника, Митя просто повеселел. - Ну, господа, теперь ваш, ваш вполне. И... если б только не все этимелочи, то мы бы сейчас же и сговорились. Я опять про мелочи. Я ваш,господа, но, клянусь, нужно взаимное доверие, - ваше ко мне и мое к вам, -иначе мы никогда не покончим. Для вас же говорю. К делу, господа, к делу, иглавное не ройтесь вы так в душе моей, не терзайте ее пустяками. аспрашивайте одно. только дело и факты, и я вас сейчас же удовлетворю. Амелочи к чорту! Так восклицал Митя. Допрос начался вновь.




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-09-20; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 451 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Слабые люди всю жизнь стараются быть не хуже других. Сильным во что бы то ни стало нужно стать лучше всех. © Борис Акунин
==> читать все изречения...

2279 - | 2192 -


© 2015-2025 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.009 с.