Мой Учитель Шри Юктешвар

Ученик Лахири Махасая

 

Беспристрастие святых коренится в их мудрости. На них больше не влияют меняющиеся лица майи, они больше не подвержены пристрастиям и предубеждениям, путающим суждения непросвещенных людей. Шри Юктешвар не выказывал никакого особого предпочтения сильным мира сего или образованным, не относился пренебрежительно к бедным или неграмотным. Он с уважением выслушал бы слова истины от ребенка, а когда надо, мог открыто проигнорировать тщеславного пандита.

Ужин бывал в восемь часов, и некоторые гости задерживались до этого времени. Гуру не простил бы себе трапезу в одиночестве: никто не покидал ашрам голодным или неудовлетворенным. Шри Юктешвар никогда не чувствовал затруднения, его никогда не пугали неожиданные посетители; при его изобретательных указаниях ученикам из скромной пищи мог получиться целый банкет. Тем не менее он был экономен, его скромных средств хватало надолго. «Располагай комфортом по деньгам, – говаривал он часто. – Расточительность принесет вам лишения». В деталях приема гостей в ашраме, в работах по его обустройству и ремонту да и в других практических делах проявлялась оригинальность творческого духа учителя. Тихие вечерние часы зачастую приносили мне сокровища, не подверженные действию времени, – беседы с гуру. Каждая фраза была отточена мудростью. Его манеру выражения себя отмечала величественная уверенность – она была единственной в своем роде из известных мне людей. Мысли его проверялись на точных весах различения, прежде чем он позволял им облечься в слова. Суть истины, всепроникающей даже в физиологическом смысле, исходила от него как благоухающее излияние души. Я всегда осознавал, что нахожусь в присутствии живого проявления Бога, голова под влиянием его божественности сама собой склонялась перед ним.

Если гостям становилось заметно, что хозяин поглощен Бесконечным, Шри Юктешвар старался быстро занять их беседой. Он был не способен позерствовать или рисоваться уходом в себя. Всегда единый с Господом, он не нуждался в отдельном времени для общения с Ним. Познавший себя учитель уже оставил за собой переходный мостик медитации. «Цветок опадает, когда появляется плод». Но святые придерживаются иногда каких-либо духовных форм для того, чтобы давать пример ученикам.

С приближением полуночи гуру мог впасть в дремоту с естественностью ребенка. Постельные принадлежности его не волновали. Часто он ложился на узкую тахту, накрытую тигровой шкурой, даже без подушки. Днем эта тахта использовалась в качестве сиденья.

Философская дискуссия на всю ночь не была редкостью, любой ученик мог вызвать ее своим живым интересом. Тогда я не чувствовал ни усталости, ни желания спать – живых слов учителя было достаточно. «О, уже рассвет! Погуляем по Гангу» – так кончались многие моменты моего ночного воспитания.

Кульминацией моих первых месяцев общения с Юктешваром был полезный урок на тему: «Как перехитрить москитов». В доме моей семьи ночью всегда пользовались защитными занавесями. Я был обескуражен тем, что в серампурском доме этот благоразумный обычай не был удостоен внимания. Насекомых же было полным-полно: я был искусан с головы до ног. Однажды гуру сжалился надо мной:

– Купи себе занавесь и мне тоже. – Засмеявшись, он добавил: – Если ты купишь только себе, все москиты перекинутся на меня.

Моей признательности не было границ. Каждую ночь, что я проводил в Серампуре, учитель просил меня пристроить на ночь занавеси.

Однажды вечером москиты были особенно злы, а учитель забыл дать обычные указания. Отправившись спать около полуночи, я нервно вслушивался в предупреждающее жужжание насекомых. Прочитав в их адрес умилостивительную молитву, через полчаса я притворно кашлянул, привлекая внимание гуру. Я думал, что сойду с ума от укусов, а в особенности от «песен», с которыми москиты справляли кровожадные ритуалы.

От учителя не последовало никакого ответа. Я осторожно приблизился к нему; он не дышал. Это было первое близкое наблюдение мною его в йоговском трансе, и я весьма испугался.

«Должно быть, отказало сердце», – подумал я, приблизив к его носу зеркало; оно не запотело. Чтобы удостовериться вдвойне, я на несколько минут закрыл пальцами ему рот и ноздри. Тело было холодным и недвижным. Ошеломленный, я повернулся к двери, чтобы позвать на помощь.

– Ладно! Многообещающий экспериментатор! Мой бедный нос! – учитель сотрясался от смеха. – Чего ты не спишь? Разве весь мир должен измениться ради тебя? Переменись сам: избавь свое сознание от москитов.

Мне пришлось смиренно вернуться в постель. Ни одно насекомое не осмелилось приблизиться. Я понял, что гуру соглашался ранее на занавеси только ради меня, москитов он не боялся. Его йоговская сила была такова, что он мог либо заставить насекомых не кусать себя, либо прибегнуть к какой-то внутренней неуязвимости.

«Он продемонстрировал то йоговское состояние, к достижению которого я должен стремиться», – подумал я. Йог должен быть в состоянии войти в сверхсознание и сохранять его, невзирая на многочисленные отвлечения, никогда не пропадающие надолго с этой земли – жужжание насекомых, всепроникающее сияние дневного света! На первой стадии самадхи, называемой сабикальпа, приверженец изолирует себя от всех чувственных ощущений внешнего мира. За это он вознаграждается восприятием звуков и сцен внутренних миров, более прекрасных, чем утраченный рай[[90]].

Москиты послужили поводом и для другого начального урока, полученного в ашраме. Был тихий час сумерек. Гуру бесподобно изъяснял древние тексты. Я находился в полном покое у его ног. Один свирепый москит нарушил идиллию и вступил в борьбу за обладание моим вниманием. Когда он вонзил ядовитую иглу в бедро, я машинально поднял руку для немедленного отмщения. Отсрочка неминуемой расправы! Мне вовремя пришел на память один из афоризмов Йога-сутры Патанджали об ахимсе (непричинение вреда)[[91]].

– Что же ты не кончаешь дело?

– Учитель! Вы поддерживаете убийство?

– Нет, но в уме ты уже нанес смертельный удар.

– Я не понимаю.

– Под ахимсой Патанджали подразумевал устранение желания убивать. – Для Шри Юктешвара мои мысли были открытой книгой. – В этом мире затруднительно буквальное исполнение ахимсы. Человек может быть вынужден уничтожить вредную тварь. Но он вовсе не обязан также чувствовать гнев или враждебность. Все живое имеет равное право дышать воздухом майи. Святой, открывающий тайну творения, находится в гармонии с бесчисленными смущающими внешними проявлениями природы. Все люди способны осознать эту истину, преодолев страсть к разрушению.

– Гуруджи, следует ли пожертвовать собой или убить дикого зверя?

– Нет, тело человека бесценно. Оно обладает высшей эволюционной ценностью благодаря его уникальному мозгу и спинным центрам. Они позволяют продвинутому приверженцу схватывать и выражать высочайшие аспекты божественного. Ни одна из более низких форм не имеет такой организации. Это верно, что человек возьмет на душу некоторый грех, если будет вынужден убить какое-нибудь животное. Но шастры учат, что бессмысленная утрата человеческого тела является серьезным проступком против кармического закона.

Я вздохнул с облегчением: подкрепление естественных инстинктов Священным Писанием происходит не часто.

Насколько я знаю, учитель никогда не встречался близко с леопардом или тигром. Но смертельная кобра однажды предстала перед ним – и только для того, чтобы оказаться побежденной его любовью. Столкновение произошло в Пури, где у Шри Юктешвара была обитель на побережье. Юный ученик Прафулла был при этом.

"Мы сидели на свежем воздухе у ашрама, – рассказывал мне Прафулла, – как вдруг совсем рядом появилась кобра – сущий ужас, длиной более метра. Капюшон ее сердито раздулся, она быстро двигалась на нас. Раздался восторженный смешок учителя, как будто это был ребенок, а не кобра. Когда я увидел, что Шри Юктешвар ритмично хлопает в ладоши[[92]], мной овладел ужас. Он развлекал страшного посетителя! Я сидел тихо, пылко молясь про себя. Змея, находившаяся рядом с гуру, неподвижно застыла и казалась загипнотизированной его лаской. Страшный капюшон мало-помалу сжался, она скользнула между ног учителя и исчезла в кустах.

Почему гуру шевелил руками и почему кобра на них не бросилась, я тогда не понял, – заключил Прафулла, – но с тех пор понял, что мой божественный учитель абсолютно не боится никакой живой твари".

Однажды после полудня в первые месяцы пребывания в ашраме я заметил, что на меня устремлен пронзительный взгляд Шри Юктешвара.

– Мукунда, ты слишком худ.

Его замечание задело меня за живое. Запавшие глаза и истощенный вид не нравились мне самому. Постоянное нарушение пищеварения преследовало меня с детства. Дома на полке в моей комнате стояло множество бутылок с различными тонизирующими средствами, но ни одно из них не помогало. Время от времени я с грустью спрашивал себя, имеет ли смысл жизнь в столь нездоровом теле.

– Возможности лекарств весьма ограничены; божественная созидательная сила беспредельна. Верь в это: ты непременно будешь здоров и крепок.

Слова учителя немедленно доказали, что я могу достаточно успешно применить эту истину в жизни. Ни один другой целитель (а я перепробовал многих) не смог вызвать у меня столь глубокой веры.

День за днем я прибавлял в здоровье и силе. Благодаря скрытому благословению гуру, за две недели я набрал вес, к которому безрезультатно стремился в прошлом. Постоянные желудочные расстройства пропали навсегда.

В дальнейшем я был свидетелем мгновенного божественного исцеления гуру лиц, страдающих от туберкулеза, диабет, эпилепсии и паралича.

"Много лет назад мне тоже очень хотелось набрать вес, – рассказал мне учитель вскоре после того, как вылечил меня. – Выздоравливая после болезни, я посетил Лахири Махасая в Бенаресе.

– Сэр, – сказал я ему, – я был очень болен и сильно похудел.

– Я вижу, Юктешвар[[93]], ты сделал себя больным, а теперь думаешь, что ты худой.

Я вовсе не ожидал услышать это. Однако гуру одобряюще добавил:

– Дай подумать; я уверен, что завтра ты должен почувствовать себя лучше.

Мой восприимчивый ум принял его слова как намек на то, что он скрытно врачевал меня. На следующее утро, разыскав учителя, я с ликованием воскликнул:

– Господин, сегодня мне гораздо лучше!

– В самом деле! Сегодня ты придал себе сил.

– Нет, учитель! – запротестовал я, – это вы помогли; впервые за несколько недель у меня есть хоть какая-то энергия.

– О да! Болезнь твоя достаточно серьезна. Тело все еще слабо; кто может сказать, что будет завтра?

От мысли о возможном возврате слабости меня кинуло в дрожь. На следующее утро я едва приковылял к дому Лахири Махасая.

– Господин, я снова заболел.

– Так! Ты опять сделал себя нездоровым. – Гуру игриво взглянул на меня.

– Гурудев, теперь понятно, что вы день за днем надо мной смеетесь. Терпение мое иссякло, и я не понимаю, почему вы не верите.

– На самом деле это мысли заставляли тебя чувствовать себя то слабым, то сильным. – Учитель смотрел на меня с нежностью. – Ты видел, как здоровье в точности следует подсознательным ожиданиям. Мысль – это сила, равно как и электричество или гравитация. Человеческий разум – это искра всемогущего сознания Бога. Я мог бы показать, что во чтобы ни уверовал твой разум со всей силой, это мгновенно свершится.

Зная, что Лахири Махасая никогда не говорил попусту, я обратился к нему с благоговением и признательностью:

– Учитель, если я решу, что чувствую себя хорошо и верну прежний вес, случится и это?

– Это так, и даже в сию же минуту, – учитель говорил весомо, его взгляд устремился на меня.

О чудо! Я ощутил возрастание не только силы, но и веса. Лахири Махасая погрузился в молчание. Несколько часов пробыв у его стоп, я вернулся в дом своей матери, где останавливался во время посещения Бенареса.

– Сын мой! Что такое? У тебя, наверное, водянка? – мать едва могла поверить глазам. Тело мое опять отличалось теми же дюжими размерами, что и до болезни.

Я взвесился и обнаружил, что за один день прибавил почти двадцать три килограмма; таким я и оставался всегда. Друзья и знакомые, видевшие мою тощую фигуру, были поражены. В результате этого чуда многие из них изменили образ своей жизни и стали учениками Лахири Махасая.

Мой гуру, бодрствующий в Боге, знал, что этот мир – не что иное, как объективированная греза Творца. Поскльку Лахири Махасая вполне осознавал свое единство с Божественным Грезящим, он мог материализовать или дематериализовать грезы – атомы феноменального мира[[94]].

Все творение управляется законом. Принципы, проявляющиеся во внешней вселенной и открываемые учеными, называются естественными законами природы. Но существуют более тонкие законы, управляющие скрытыми духовными сферами и внутренним миром сознания; эти законы познаются через науку йоги. Не ученый физик, но вполне познавший себя учитель постигает истинную природу материи. С помощью именно такого знания Христос мог исцелить ухо слуге после того, как один из Его учеников отрубил его[[95]] ", – завершая, сказал Шри Юктешвар.

Гуру был бесподобным толкователем Священных Писаний. Многие из самых счастливых воспоминаний связаны с его беседами на эти темы. Но драгоценные мысли нельзя было превращать в пепел невнимательностью или тупостью. Одного беспокойного телодвижения или незначительной рассеянности с моей стороны было достаточно, чтобы остановить учителя.

– Ты отсутствуешь, – заключил однажды он, прервавшись, как обычно, очень внимательно наблюдая за мной.

– Гуруджи! – заявил я протестующим тоном. – Я не пошевелился, веки мои не дрогнули, я могу повторить каждое ваше слово!

– Тем не менее, ты не вполне был со мной. Однако твое возражение принуждает меня заметить, что в подсознании ты в это время воздвигал три больших заведения. Одно было лесным приютом на некой равнине, другое – на вершине холма и третье – у океана.

Эти неясно оформленные мысли действительно присутствовали, но почти бессознательно. В моем взгляде была капитуляция.

– Ну что мне делать с учителем, так легко проникающим в случайные мысли?

– Ты дал мне это право. Те тонкие истины, что я изъясняю, нельзя охватить без полного сосредоточения. Если это не является необходимым, я не вторгаюсь в уединение других умов. Человек обладает естественной привилегией тайно скитаться среди своих мыслей. Господь незваный не входит туда, и я не рискну.

– Я всегда рад вам, учитель!