– Поделом будет, Мукунда, если отец лишит тебя наследства! Как глупо ты расточаешь свою жизнь! – Упреки старшего брата обрушились на мою голову.
Мы с Джитендрой, свеженькие с дороги (это образно говоря; на самом деле мы были в пыли с головы до пят), только что прибыли с поезда в дом Ананты, недавно переведенного из Калькутты в древний город Агру. Брат был главным бухгалтером правительственного департамента коммунальных работ.
– Ты же хорошо знаешь, Ананта, я ищу наследства от Небесного Отца.
– Сначала деньги, потом Бог! Кто знает – жизнь может быть слишком длинна.
– Сначала Бог, деньги – Его рабы! Кто знает – жизнь может быть слишком коротка.
Мое возражение было вызвано остротой момента, в нем не было никакого предчувствия. Жизнь для Ананты действительно закончилась рано[[74]].
– Мудрость из обители, я полагаю! Но я вижу, ты оставил Бенарес. – Глаза Ананты светились удовлетворением, он еще надеялся приколоть мои крылья к семейному гнезду.
– Пребывание в Бенаресе было не напрасным! Я нашел там все, чего желало сердце. Можешь быть уверен, это не твой пандит и не его сын!
Ананта вместе со мной рассмеялся, вынужденно признавая, что выбранный им бенаресский «ясновидящий» на самом деле оказался несколько недальновидным.
– И каковы твои планы, мой бродящий братец?
– Джитендра уговорил меня заехать в Агру. Здесь мы осмотрим красоты Тадж Махала[[75]], – объяснил я. – Затем отправимся в Серампур к моему вновь обретенному гуру.
Гостеприимный Ананта сделал все, чтобы нам было удобно. Несколько раз за вечер я замечал, что глаза его задумчиво на мне задерживались.
«Знаю я этот взгляд, – подумал я. – Замышляется заговор!»
Развязка наступила во время раннего завтрака. – Итак, ты чувствуешь себя независимым от отцовского состояния, – Ананта с невинным взглядом подвел итог колкостям вчерашней беседы.
– Я сознаю свою зависимость от Бога.
– Слова ничего не стоят! До сих пор жизнь берегла тебя. Как бы обернулось дело, окажись ты вынужденным надеяться на Незримую Руку в пропитании и приюте? Ты, верно, вскоре оказался бы уличным нищим.
– Никогда! Я скорее не поверил бы в прохожих, чем в Бога! Для Своих приверженцев Он может открыть тысячи источников помимо чаши нищего!
– Опять слова! Предположим, я решусь испытать твою хвастливую философию в этом осязаемом мире.
– Я бы согласился! Ты что, ограничиваешь Бога одной только умозрительной сферой?
– Посмотрим; сегодня у тебя будет возможность либо изменить, либо подтвердить мои собственные взгляды. – Ананта выдержал драматическую паузу, потом заговорил медленно и серьезно:
– Предположим, я пошлю тебя с твоим единомышленником Джитендрой сегодня утром в соседний город Бриндабан. У вас не должно быть ни единой рупии, вы не должны просить ни еды, ни денег, никому не открывать затруднительного положения, и все это не должно привести к остановке в Бриндабане. Если вы до двенадцати ночи вернетесь сюда, в мой дом, не нарушив ни одного правила этого испытания, я буду самым удивленным человеком в Агре!
– Я принимаю вызов, – ни в словах, ни в сердце у меня не было колебания. Передо мной промелькнули приятные воспоминания о незамедлительных благодеяниях: исцеление от смертельной холеры через обращение к портрету Лахири Махасая; шаловливый дар двух воздушных змеев на лахорской крыше с Умой; своевременной появление амулета в период упадка духа в Барейли; имеющая решающее значение весть от незнакомого бенаресского садху из-за ограды дома пандита; видение Божественной Матери и Ее величественные слова любви; Ее нежное внимание через учителя Махасая к моим пустячным затруднениям; руководство в последнюю минуту, материализовавшееся дипломом средней школы; и высший дар – живой учитель из тумана мечтаний всей жизни. Я никогда не допускал того, что моя «философия» не подходит к какой-то борьбе на почве грубых мирских доказательств.
– Такая готовность делает тебе честь. Сейчас я провожу вас на поезд, – сказал Ананта, и повернувшись к Джитендре, стоявшему с открытым ртом, продолжил: – А ты поедешь с ним как свидетель и, весьма вероятно, как вторая жертва.
Через полчаса я и Джитендра были обладателями двух билетов в одну сторону этой импровизированной поездки. Мы позволили обыскать себя в укромном уголке станции. Скоро Ананта убедился, что у нас не было скрыто никаких припасов. В наших простых дхоти [[76]] было лишь минимум самого необходимого.
Когда дело веры коснулось серьезной сферы финансов, мой друг запротестовал:
– Ананта, дай нам для гарантии одну-две рупии. Тогда в случае неудачи я смогу телеграфировать.
– Джитендра! – воскликнул я укоризненно. – Я не пойду на это испытание, если ты в качестве какой-либо гарантии возьмешь хоть сколько-нибудь денег.
– В звоне монет, быть может, есть что-то успокаивающее. – Встретившись с моим строгим взглядом, Джитендра больше ничего не прибавил.
– Мукунда, я не бессердечен. – Тень смирения закралась в голос Ананты. Возможно, он почувствовал угрызение совести, посылая двух мальчиков без гроша в чужой город, а возможно, по причине собственного религиозного скептицизма. – Если вам каким-то образом удастся пройти через бриндабанское испытание, то я буду просить тебя принять меня в твои ученики.
В этом обещании было некоторое нарушение общепринятых норм, видимо, в связи с из ряда вон выходящим случаем. Старший брат в индийской семье редко склоняется перед младшим; он принимает уважение и повиновение, уступая лишь отцу. Но для моего замечания не оставалось времени. Поезд вот-вот должен был отправиться.
Пока поезд покрывал мили, Джитендра сохранял мрачное молчание. Наконец, пошевелившись, он наклонился вперед и больно ущипнул меня за чувствительное место.
– Я не вижу никаких признаков, по которым можно было бы судить, будто Бог собирается нас покормить!
– Будь спокоен, Фома неверующий, Господь с нами.
– Не можешь ли ты заодно договориться, чтобы Он поспешил? Я ощущаю голод только лишь от вида ожидающей нас перспективы. Я оставил Бенарес для того, чтобы увидеть мавзолей Тадж, а не для того, чтобы оказаться в собственном!
– Не унывай, Джитендра! Ведь нам предстоит впервые взглянуть на священные чудеса Бриндабана?[[77]] Меня всего пронизывает радость при мысли, что я ступаю по земле, освященной стопами Господа Кришны.
Дверь нашего купе открылась, и в нее зашли двое. Следующая остановка поезда – последняя.
– Ребята, у вас есть в Бриндабане друзья? – проявил неожиданный интерес незнакомец, севший напротив меня.
– Никого, а что? – я бесцеремонно отвернулся. – Вы, наверное, убежали из дома очарованные Похитителем сердец[[78]]. Я сам испытываю перед Ним благоговейный трепет и сочту долгом позаботиться о том, чтобы вас покормили и дали укрытие от этой изнуряющей жары.
– Нет, сэр, не беспокойтесь о нас. Вы очень добры, но вы ошибаетесь, принимая нас за беглецов из дому.
Беседа дальше не клеилась, поезд приближался к остановке. Когда мы с Джитендрой сошли на платформу, случайные попутчики присоединились к нам и подозвали кеб.
Мы подъехали к величественному жилью, окруженному вечнозелеными деревьями и садом, содержащимся в отличном состоянии. Наши благодетели, очевидно, были здесь хорошо известны. Улыбающийся мальчик, не говоря ни слова, повел нас в гостиную. Скоро вышла полная достоинства пожилая женщина.
– Гаури Ма, принцы явиться не смогли, – обратился один из наших попутчиков к хозяйке ашрама. – В самый последний момент их планы изменились, и они глубоко извиняются. Но я привел двух других гостей. Едва мы повстречались в поезде, как я сразу почувствовал в них поклонников Господа Кришны.
– До свиданья, юные друзья! – оба попутчика направились к двери. – Если Богу будет угодно, мы еще встретимся.
– Будьте как дома, – Гаури Ма по-матерински улыбнулась двоим неожиданным подопечным. – Лучшего дня выбрать было невозможно. Я ожидала двух царственных покровителей этой обители. Было бы очень досадно, если бы мою кухню никто не оценил!
