VII. Промывка мозгов

В двух предыдущих главах я описал методы, которые можно назвать «внушением оптом». Ими пользовались величайший демагог и самые успешные продавцы в истории человечества. Но никакую человеческую проблему нельзя решить только «оптовыми» методами. Иногда уместен дробовик, но порой лучше воспользоваться шприцем для подкожных инъекций. В следующих главах я расскажу о нескольких наиболее эффективных методах для манипулирования не толпами, не целыми аудиториями, а отдельными личностями.

В ходе своих опытов, положивших начало современному исследованию условных рефлексов, Иван Павлов заметил, что, пережив продолжительный физический или психологический стресс, лабораторные животные проявляют признаки нервного срыва. Мозг животного отказывается дальше справляться с невыносимой ситуацией и словно объявляет забастовку: либо полностью перестает работать (тогда собака теряет сознание), либо замедляет и саботирует собственную деятельность (собака начинает вести себя неадекватно, или у нее проявляются физические симптомы, которые у человека вызывают истерику). Одни животные более стрессоустойчивы, чем другие. Собаки, чей темперамент Павлов описал как «сильный неуравновешенный», срываются гораздо быстрее, чем собаки с «подвижным» темпераментом. А «слабый» темперамент доходит до предела намного быстрее, чем «сильный, уравновешенный, инертный». Но даже собаки с самой устойчивой психикой не способны бесконечно выдерживать давление. Если стресс достаточно силен или если собака подвержена ему длительное время, то рано или поздно она сломается и крах будет столь же полным и окончательным, как и у собак с очень слабой психикой.

Во время Первой и Второй мировых войн открытия Павлова подтвердились на многочисленных и вселяющих настоящий ужас примерах. Катастрофическое событие или серия жутких происшествий, менее шокирующих, но часто повторяющихся, приводили к тому, что солдата выводил из строя ряд психофизических симптомов. Временная потеря сознания, перевозбуждение, летаргия, функциональная слепота или паралич, неадекватные реакции на внешние возбудители, странные изменения в поведении, которых люди придерживались всю жизнь, — все эти симптомы, обнаруженные Павловым у собак, проявились и у жертв войны. В Первую мировую войну это считали военным неврозом, во Вторую — боевым истощением.

У каждого человека, как и у каждой собаки, есть свой предел. В современных боевых условиях при относительно непрерывном стрессе большинство людей окажутся на грани примерно через месяц. Люди с устойчивостью ниже средней сорвутся уже па пятнадцатый день. Люди с особенно крепкой психикой продержатся сорок пять или даже пятьдесят. Сильные, слабые — в итоге сломаются все. Точнее, все, кто изначально находился в здравом рассудке. Ирония состоит в том, что бесконечно выносить стресс современной войны могут только душевнобольные. Тех, кто безумен сам по себе, не затрагивает коллективное безумие.

С незапамятных времен известно, что предел есть у каждого, и люди всегда использовали это — пусть грубыми, ненаучными методами. Иногда чудовищное обращение одного человека с другим являлось следствием любви к жестокости как таковой, пугающей и притягательной. Гораздо чаще, однако, чистый садизм подчиняли бытовым, религиозным или государственным нуждам. Физические пытки и иные формы стресса применялись следователями, чтобы развязать язык упрямому свидетелю, духовными лицами — чтобы наказать неверных или заставить их изменить взгляды, секретной полицией — чтобы вырвать признания у людей, подозреваемых в антиправительственных настроениях. При Гитлере жертвами пыток и последующих массовых уничтожений становились биологические еретики — евреи. Для молодого нациста служба в лагерях смерти была, по словам Гиммлера, «лучшим способом увидеть в деле теорию низших существ и недочеловеческих рас». Антисемитизм, который Гитлеру привили венские трущобы, граничил с одержимостью, а потому стало неизбежным подобное возрождение методов, которые в свое время инквизиция применяла в борьбе с ведьмами и еретиками. Но в свете открытий Павлова и опыта, приобретенного психиатрами в ходе лечения жертв послевоенного невроза, эти методы кажутся возмутительным, гротескным анахронизмом. Стрессы, которых с лихвой хватит для обеспечения полного срыва, вплоть до помутнения рассудка, можно обеспечить методами, которые, оставаясь бесчеловечными, все же не являются физическими пытками.

Что бы ни происходило несколько лет назад, сейчас можно с уверенностью сказать, что на сегодняшний день полиция в странах с коммунистическим режимом нечасто прибегает к пыткам. За вдохновением они обращаются не к опыту инквизиции и СС, а к психологу и его лабораторным животным. Для диктатора и его полиции открытия Павлова имеют ряд важных практических применений. Если можно сломать центральную нервную систему собак, значит, так же можно поступить и с политическими заключенными. Надо лишь обеспечить стресс определенной интенсивности на протяжении определенного времени. В результате у заключенного разовьется невроз или истерика, и он будет готов признаться во всем, что пожелают его тюремщики.

Но одного только признания недостаточно. Безнадежный невротик совершенно бесполезен. Умному и практичному диктатору нужен не пациент психиатрической лечебницы, не потенциальная жертва расстрела, а человек, принявший его идеологию и готовый работать во имя «правого дела». Вновь обратившись к трудам Павлова, диктатор узнает, что на пути к окончательному срыву у собаки повышается внушаемость. Когда мозг собаки уже перестал нормально функционировать или вот-вот окажется на пределе, новые поведенческие модели легко прививаются и в дальнейшем оказываются практически неискоренимыми. Подобное обусловливание нельзя повернуть вспять: то, чему животное было обучено под воздействием стресса, останется неотъемлемой частью его сущности.

Психологический стресс можно создать множеством способов. Собак выводит из равновесия интенсивная стимуляция, неопределенность из-за слишком отсроченной реакции на привычные стимулы, озадаченность, когда мозг получает стимулы, противоположные тем, которые она приучена ожидать, стимулы, не имеющие смысла в пределах понимания жертвы. Более того, обнаружилось, что намеренно вызванные страх, ярость или тревожность существенно повышают степень внушаемости у собак. Если поддерживать эти эмоции на высоком уровне интенсивности в течение достаточно длительного периода, мозг начинает «бастовать». Когда это происходит, новые поведенческие модели усваиваются легко.

К физическим же стрессам относятся, например, усталость, ранения и любые недуги.

Для будущего диктатора эти данные имеют важное практическое значение. Они, например, доказывают, что Гитлер был прав, утверждая, что ночные митинги оказываются гораздо эффективнее дневных. Днем, по словам Гитлера, «человеческая воля с величайшей силой сопротивляется любым попыткам подчинить ее воле и взглядам другого человека. Ночью, однако, люди гораздо проще уступают, оказываясь во власти более сильного человека».

Павлов согласился бы с Гитлером: утомление повышает степень внушаемости. Это одна из причин, по которой рекламодатели, спонсирующие телепередачи, предпочитают вечернее время и готовы заплатить за свои предпочтения звонкой монетой.

Болезнь повышает внушаемость еще лучше, чем усталость. В прошлом именно в лазаретах проводились многочисленные беседы на религиозные темы. Диктатор будущего, обладающий научными знаниями, установит во всех больницах в своих владениях подслушивающие устройства и колонки. В палатах двадцать четыре часа в сутки будут транслироваться пропагандистские записи, а наиболее важных пациентов станут навещать проповедники и манипуляторы, как в прошлом их предков навещали священники, монахини и набожные миряне.

Задолго до исследований Павлова люди замечали и использовали тот факт, что сильные негативные эмоции имеют свойство повышать степень внушаемости и способствуют перемене мнения. Доктор Уильям Сарджент в своей замечательной книге «Битва за разум» рассказывает, что проповедник Джон Уэсли был обязан своим невероятным успехом интуитивному пониманию нервной системы человека. Он начинал свою проповедь с долгого и подробного описания мучений, которые неизбежно ожидают его слушателей, если те не примут надлежащую веру. Затем, когда ужас и мучительное чувство вины доводили прихожан до нервного срыва, проповедник менял тон и обещал спасение тем, кто уверует и покается. Подобными проповедями Уэсли обратил в свою веру тысячи взрослых и детей. Сильный и продолжительный страх доводил их до срыва, и они становились легко-внушаемыми. В этом состоянии они могли без всяких вопросов принять его рассуждения о Боге. Затем Уэсли успокаивал и утешал их, и паства выходила из этого испытания с новыми, улучшенными поведенческими моделями, прочно укоренившимися в умах и нервных системах.

Успех политических и религиозных пропагандистов зависит не от того, какие доктрины они проповедуют, но от того, какие методы применяют. Доктрины могут быть истинными или ложными, здравыми или пагубными — это не имеет практически никакого значения. Если предложить идеи должным образом и на нужной стадии нервного истощения, то они приживутся. В правильных условиях практически кого угодно можно убедить в чем угодно.

У нас есть подробные описания методов, которые в коммунистических странах применяют на политических заключенных. С момента ареста жертву систематически подвергают разнообразным физическим и психологическим стрессам. Заключенного плохо кормят, создают ему некомфортные условия, по ночам позволяют спать лишь урывками. И все это время его держат в сильнейшем напряжении, нагнетая неуверенность и дурные предчувствия. День за днем, точнее, ночь за ночью — ведь следователи, знакомые с исследованиями Павлова, знают, как усталость повышает внушаемость, — его допрашивают, часто по многу часов подряд, и прикладывают все усилия, чтобы запутать, обескуражить и запугать свою жертву. Через несколько недель или месяцев подобного обращения мозг заключенного объявляет забастовку, и тот готов признаться во всем, что нужно тюремщикам. Если его хотят обратить в свою веру, а не расстрелять, ему предлагают утешительную надежду. Если он безоговорочно примет истинную веру, его можно спасти, конечно, не в следующей жизни, ведь официально никакой следующей жизни не существует, а в нынешней.

Подобные, хотя и менее радикальные, методы применялись на военнопленных во время корейской войны. В китайских лагерях[7]молодых заключенных с Запада систематически подвергали стрессовому воздействию. За самые безобидные нарушения правил виновных вызывали в кабинет командира, там допрашивали, запугивали и публично унижали. И этот процесс повторялся снова и снова, в любое время дня и ночи. Непрерывная травля приводила жертв в растерянность и вызывала у них постоянную тревогу. Для усиления чувства вины заключенных заставляли писать и переписывать длинные автобиографические отчеты о собственных проступках, включая все больше интимных подробностей. После покаяния в собственных грехах их заставляли сознаться в грехах товарищей. Целью было создать внутри лагеря кошмарное общество, в котором каждый шпионил за другими и доносил на товарищей. На психологический стресс накладывались физические стрессы — недоедание, дискомфорт, болезни. Китайцы ловко использовали достигнутую таким образом повышенную внушаемость заключенных, скармливая этим аномально восприимчивым людям огромные порции прокоммунистической и антикапиталистической литературы. По официальным заявлениям, каждый седьмой американский заключенный оказался виновен в сотрудничестве с китайскими властями, каждый третий — в техническом пособничестве врагу.

Не нужно думать, будто подобное обращение коммунисты приберегли исключительно для врагов. Молодых сельхозработников, которые в первые годы нового режима должны были взять на себя роль коммунистических миссионеров и организаторов в бесчисленных городках и деревнях Китая, заставляли пройти курс подготовки; в его ходе они подвергались более тяжелым испытаниям, чем любые военнопленные. В своей книге «Коммунистический Китай» Ричард Л. Уокер описывает методы, с помощью которых партийные лидеры превращали простых людей в исступленных фанатиков, необходимых для распространения коммунистических доктрин и претворения в жизнь своей политики. При подобной системе обучения «сырье» отправляют в специальные лагеря, где полностью изолируют от друзей, семьи и окружающего мира. В этих лагерях людей заставляли заниматься изнурительным физическим и умственным трудом. Они никогда не бывали одни и проводили все время в группах, вынуждены были следить друг за другом, а также писать самообличительные автобиографии. Они жили в паническом ожидании ужасной участи, к которой могут привести доносы на них и их собственные признания. В состоянии повышенной внушаемости люди проходили курс теоретического и прикладного марксизма — предмета, проваленный экзамен по которому мог означать что угодно: от позорного исключения до срока в трудовом лагере или даже истребления. После полугода в таком лагере продолжительный психологический и физический стресс приводил к результатам, которых, зная об открытиях Павлова, следовало ожидать. Один за другим или целыми группами новобранцы ломались. Проявлялись симптомы невроза и истерии. Некоторые жертвы совершали самоубийства, у других (говорят, их число составляет целых 29 процентов) развивались серьезные психические заболевания. Те же, кто переживал этот жестокий процесс обращения, выходил из лагеря с новыми, неискоренимыми поведенческими моделями. Все их прошлое — друзья, семья, традиционные представления о нормах приличия и добродетели — было выдрано с корнем. Они становились новыми людьми, воссозданными по новому образу и подобию и всецело преданными служению своему новому богу.

В коммунистическом мире сотни центров ежегодно выпускают десятки тысяч этих вымуштрованных и преданных делу молодых людей. То, что иезуиты сделали для Римско-католической церкви в период контрреформации, эти люди, прошедшие более научно обоснованное и еще более жесткое обучение, делают сейчас и, несомненно, продолжат делать для коммунистических партий Европы, Азии и Африки.

В политике Павлов, судя по всему, придерживался старомодных либеральных взглядов. Но по странной иронии судьбы именно его исследования и основанные на них теории породили огромную армию фанатиков, сердцем и душой, рефлексами и нервной системой преданных уничтожению старомодного либерализма всюду.

Промывка мозгов в том виде, в каком она практикуется сейчас, — это смешанная методика, эффективность которой основывается на систематическом насилии и умелых психологических манипуляциях. Она олицетворяет собой традиционные методы «1984», которые постепенно сменяются методами «О дивного нового мира». В будущем, при установленной и хорошо регулируемой диктатуре, современные методы полунасильственных манипуляций, несомненно, покажутся до смешного топорными. Обусловленным с младенчества, а возможно, и генетически, среднестатистическим представителям средних или низших каст никогда не понадобится курс обращения в веру или даже укрепления уже имеющейся веры. Представители высших каст должны уметь порождать новые идеи в ответ на изменение ситуации — следовательно, их обучение будет менее жестким, чем обучение тех, чьей задачей станет не спрашивать о причинах, а делать свое дело и умирать, доставляя как можно меньше хлопот. Высшие касты, подвергшиеся лишь частичному обусловливанию, будут все же диким видом — учителями и опекунами для представителей полностью одомашненной породы. Из-за их дикости есть вероятность, что они обратятся к ереси или восстанут. Когда это произойдет, их придется либо ликвидировать, либо путем промывки мозгов вернуть на путь истинный, либо (как в Дивном Новом Мире) сослать на какой-нибудь остров, где доставлять неудобства они смогут только друг другу. Но от всеобщего обусловливания во младенчестве и других техник манипуляций и контроля нас все еще отделяют несколько грядущих поколений. На пути к Дивному Новому Миру нашим правителям придется положиться на временные, переходные способы промывки мозгов.