IV. Проблема диалога матери и ребенка

Представление об активности ребенка и о значении его вклада во взаимодействие с окружающими людьми сейчас примерно в равной степени признают психологи, работающие в рамках глубинной и поведенческой психологии. Много общего можно найти и в содержательной трактовке ими этого понятия. Но наиболее интенсивно разработку проблем взаимодействия матери и ребенка ведут сторонники необихевиоризма.

Прежде всего авторы подчеркивают природное начало активности, ее биологически обусловленный характер. Поведению младенца приписывается изначальная спонтанность, периодичность и избирательность. Благодаря спонтанности родителям не приходится творить поведение ребенка из ничего: его основа задана, и нужно лишь увязать ее с другим, уже организованным поведением взрослых (Шаффер, 1977. С. 45). Периодичность свойственна функционированию всех жизненных процессов ребенка. Особенно тщательно она исследована в отношении сосания, вновь привлекшего внимание психологов, но уже в ином, не фрейдовском аспекте. Вспомнив слова Ж. Пиаже, что сосательный рефлекс – «начало психологии», разные авторы теперь изучают его как первый важный контакт с миром. Установлена его необычная сложность. Оказывается, что сосание – ни в коем случае не простая стереотипная деятельность, пассивно побуждаемая голодом и стимулами, исходящими от матери, а сложное и упорядоченное чередование покоя и функционирования, к которому мать (и другие взрослые) обязательно должна приспосабливаться при своих воздействиях на ребенка. Исследование периодичности сна также позволило установить ее сложную природу: неожиданно продолжительным оказалось бодрствование даже в самом начале жизни – до 8 часов уже в первую неделю! (Пармали, Уеннер, Шульц, 1964) с постепенным изменением его чередования с периодами сна и быстрым нарастанием общей длительности в последующие недели и месяцы.

Избирательность отношения младенца к миру подверглась тщательному изучению в опытах со зрительными и слуховыми воздействиями. Знаменитые опыты Р. Фанца (1961, 1966, 1970) показали, например, что в первую же неделю жизни младенцы обнаруживают неодинаковое отношение к зрительным стимулам, а затем у них все четче вырисовывается предпочтение к структурированным, сложным, движущимся и трехмерным объектам. Все перечисленные предпочитаемые черты сочетаются в человеке, что обусловливает биологически фиксированную готовность ребенка к взаимодействию с людьми. Аналогичная предадаптация выявляется и в области слуха (Эпплтон, Клифтон, Голдберг, 1975. С. 115).

Итак, говоря об активности ребенка, поведенческая психология сводит ее к сумме таких прирожденных свойств, как способность к хаотическому двигательному функционированию, периодичности ритмов жизнедеятельности и избирательной чувствительности к разным аспектам стимулов при особой склонности к тем их чертам, которые типичны для человека как особого объекта восприятия.

Роль младенца внутри пары «взрослый – ребенок» увязывают также с индивидуальными особенностями детей и с их состояниями (states). «Понятие состояния, – пишет Р. Шаффер, – поразительно ярко демонстрирует, до какой степени ответ младенца на стимуляцию зависит от внутренних факторов» (1977. С. 56). Взгляд на индивидуальные различия показывает то же самое: разные младенцы реагируют на одно и то же впечатление различным образом. А. Томас, С. Чесе, X. Берч, М. Херциг, С. Корн (1964) обнаружили у младенцев очень ранние и устойчивые индивидуальные различия по их подвижности, объему внимания, порогам чувствительности и степени отвлекаемости. Причины различий не выяснены, но они, несомненно, существенно обусловливают ответ ребенка на обращение взрослого.

Гораздо реже активность ребенка связывается с его преднамеренными действиями, направленными на овладение внешними событиями в предметном и социальном окружении. В этих случаях обычно вспоминают ранние наблюдения Ж. Пиаже, описавшего у своего сына Лорана «зачатки интенции» еще в 3 мес.; Лоран и другие дети Пиаже примерно в этом столь раннем возрасте впервые начинали отделять средство от цели. В опытах Дж. Уотсона (1972) описано, как дети еще моложе – двух месяцев от роду – научились приводить в действие подвижную игрушку, двигая головой по подушке особой конструкции. Обычно же указание на «активность» младенца означает признание всего лишь того факта, что ребенок не приемлет одинаково любые воздействия извне, словно воск или глина, но определенным образом преломляет и опосредствует их, усиливая одни, ослабляя другие, модифицируя третьи.

Итак, взрослые при уходе имеют дело с внутренне организованным существом, одаренным спонтанной активностью и имеющим присущие ему упорядоченные ритмы и предпочтения. Поэтому социализация ребенка понимается ныне как двусторонний процесс, в котором участвуют обе стороны. А по своему содержанию этот процесс предстает как синхронизация сложных структур действий взрослого (обычно матери) и ребенка.

Изучение синхронизации широко развернулось в последнее десятилетие с применением новейших технических средств (вроде рапидной киносъемки), позволяющих произвести тонкий анализ движений взаимодействующих партнеров. Кэтрин Гарви (1977) изучила стереотипные игры взрослого с младенцами моложе 4 мес. и обнаружила, что ребенок участвует в их отработке с помощью взгляда. Он то смотрит на взрослого, показывающего ему «козу» или делающего «ладушки», то отводит взгляд в сторону, а затем снова устремляет его в лицо взрослого и тем помогает определить темп и ритм движения старшего партнера. После 4 мес. младенцы регулируют взаимодействие не только взглядом, но и жестами. Опыты У. Кондона (1975) обнаружили способность новорожденного уже в первый день жизни двигаться синхронно ритму речи взрослого сходно с тем, как это делают взрослые слушатели. Очень любопытны сделанные Д. Стерном (1971) кинозаписи движений головы у глядящих друг на друга трехмесячного ребенка и взрослого: движения матери и младенца представляют собой очень точно гармонически сочетающиеся взаимные приближения и отступления, составляющие как бы своеобразный «вальс». Образ танца, использованный Д. Стерном, близок к другому выражению – subtle ballet («неуловимый балет»), с помощью которого иные авторы (У. Кондон и Л. Сендер) пытаются передать свои впечатления о непроизвольных синхронных движениях младенцев при звуках осмысленной речи (не возникающих, кстати, в ответ ни на бессмысленный набор речевых звуков, ни на чистый тон или музыкальную фразу). Дж. Джафф, Д. Стерн и Дж. Пири (1973) изучали, как смотрят друг на друга ребенок и мать, и нашли такую организацию во времени их действий, которая была вполне аналогична обмену репликами в беседе взрослых, и тем самым свидетельствует о некоторых универсальных характеристиках человеческого общения. В основе процесса лежит чередование ролей: последовательное включение и выключение, поочередное выполнение партнерами роли то действующего лица, то наблюдателя. Дети используют взгляд, вокализацию, мимику, ритмично их включая (Стерн, 1974); а кормящая мать приурочивает аналогичные обращения к ребенку к паузам, повторно возникающим у него при сосании (Кей, 1977).

Исследование интеракции младенца и матери продолжается (Льюис, Коутс, 1981; Брунер, 1981). Но уже полученные результаты вскрывают тесную согласованность в функционировании пары «ребенок – взрослый», поразительно тонкое и точное совпадение их действий, стройную гармонию взаимодействия. Она не осознается не только ребенком, но и его старшим партнером. Да и психологу она открылась лишь благодаря изощренной математической обработке и анализу с помощью специальных технических средств. И тем не менее синхронизация поведения взаимодействующих членов пары составляет, по–видимому, важнейший факт психологии младенчества, установленный в последние годы.

Сторонники поведенческой психологии считают понимание mothering как диалога новым достижением психологии младенчества, позволяющим преодолеть недостатки его представления как физического ухода, системы позиций и стимуляции, сохранить все позитивное содержание, которое имелось в более ранних моделях (Шаффер, 1977). Действительно, диалог на первом году жизни развертывается на фоне физического ухода. Выше мы уже ссылались на исследование «просто–бесед» ребенка с матерью во время кормления. Можно упомянуть и о работах, где диалог связан с гигиеническими процедурами и зависит от временных параметров взаимодействия матери и ребенка. Так, У. Миллар (1972) выяснял значение быстроты ответа взрослых на сигналы младенца о дискомфорте для формирования временных связей у детей; в 6–9 мес. запаздывание взрослого, как оказалось, не должно превышать 1–2 с. После 3 с отставания научение уже не происходит. Ф. Зескинд (1981) исследовал частоту ответов взрослого на крики младенцев и установил их зависимость от состояния здоровья детей и тревоги за них близких людей.

Понятие позиции родителей в отношении ребенка при новом подходе сохраняет роль, хотя теперь тоже известным образом трансформировалось; главное место в его содержании заняли такие черты поведения взрослых, как способность приноравливаться к внутреннему состоянию ребенка, учитывать сиюминутные и возрастные изменения его способности воспринимать разные воздействия, желания взаимодействовать с окружающими людьми. («Умная мать, – пишет об этих качествах родителей Б. Л. Уайт (1975), – никогда не станет читать длинную нотацию разгневанному, возбужденному малышу или навязывать ему занятие с наскучившей тому игрушкой: она выберет для этого более подходящий момент».)

И конечно, понятие диалога учитывает организацию взрослым стимуляции ребенка. Оно требует, чтобы взрослые в ходе диалога с ребенком принимали в расчет не только богатство стимулов в среде, окружающей ребенка, но и их доступность для его понимания, а также наличие условий, в которых он сумеет действительно эффективно ими воспользоваться. Дж. Каган и С. Тулкин (1971) сравнили поток информации, поступающей к младенцу в закрытом детском учреждении и в семье, и установили, что общее количество получаемых ребенком впечатлений в учреждении даже больше, но основная их часть остается на положении «белого шума» и не достигает ребенка. В семье же стимуляция «персонифицируется»: лично адресуется и подается с учетом состояния детей. Перестройка стимуляции по семейному образцу благоприятно повлияла на ускорение речевого развития воспитанников закрытого детского учреждения.

Вместе с тем понимание деятельности матери как диалога не преодолевает большинство недостатков предыдущих моделей mothering. Выдвигаемая в качестве альтернативы модель критического периода, модель диалога не предусматривает выявления качественных преобразований в психике младенца и направлена лишь на анализ усовершенствования и интенсификации исходных механизмов. Подчеркивается врожденный характер структурных и функциональных предпосылок социального контакта младенца с окружающими: у него выявляются биологически фиксированные структурные основы интеракции (зрение, слух, их избирательная направленность) и функциональные поля (сосание). Генетически запрограммированным объявляется и ответ матери на сигналы о своем состоянии, подаваемые ребенком. Правда, признается, что реальное взаимодействие оказывает огромное влияние на «доводку» врожденных механизмов и на формирование на их основе прижизненного опыта. В книге Р. Шаффера (1971) показано, как складывается такой опыт. В ходе первых «просто–бесед», организуемых матерью, ребенок постепенно практически осваивает, что такое диалог, научается взаимности и интенциональности действий. Далее он постепенно овладевает широким набором средств для сигнализации о своих состояниях и необходимыми для диалога когнитивными умениями (он отделяет себя от других людей; осваивает то понятие об объекте, которое выделил у младенцев Пиаже; расширяет объем внимания). Одновременно обучение проходит и мать. При этом она еще и постоянно следит за ребенком, опираясь на его активность, стимулируя, направляя ее и осторожно внося свои коррективы. Особое значение придается организуемым матерью актам совместного восприятия (Брунер, 1968; Смедслунд, 1966; Шаффер, 1971, 1977; Коллис и Шаффер, 1975). По мнению последнего автора, представление о диалоге ребенка со взрослыми коренным образом меняет прежнее традиционное понимание социализации как внешней силы, навязываемой ребенку. Новое понимание исходит из учета поведения самого ребенка и говорит о взаимном приспособлении партнеров.

«Ребенок и мать изменяют друг друга. Они развиваются оба. Социализация не одностороннее, а двустороннее предприятие: как и воспитание, оно, по существу, дело совместное» (1977. С. 84).

Весьма важно, что понятие диалога заставило психологов включить в представление о деятельности матери также и ее более широкие связи с ребенком, прежде всего игру. Вместо редукции этой деятельности к уходу и защите появляются попытки рассмотреть также и более духовные, не столь «корыстно» обусловленные виды взаимодействия ребенка с близкими взрослыми (Дж. Данн, 1976, 1977; Дж. Уотсон, 1972; Д. Стерн, 1974; Б. Мартин, 1975). Однако первичные органические нужды и прирожденные склонности детей по–прежнему занимают ключевые места в списке факторов, обусловливающих содержание психической жизни младенца в ходе диалога с окружающими людьми.