Глава V. ПОЗНАНИЕ

Проблема познания является одной из важнейших, которы­ми занимается философия, наряду с такими проблемами, как сущность бытия, человека и общества. Ее решение находится в тесной связи, а зачастую и в прямой зависимости от того, как решаются проблемы бытия.

Вспомним древнегреческого философа-материалиста Демо­крита. Все вещи состоят из мельчайших неделимых частиц — атомов. И душа тоже состоит из атомов. От вещей отделяются тончайшие оболочки — эйдосы. Эйдос Демокрита — это мате­риальная форма вещи. Попадая в человека через глаза, эйдосы отпечатываются на душе, как печать на мягком воске. Итак, два процесса определяют познание: истечение эйдосов и их впечатывание в душу. Но Демокрит не останавливается на этом. Он признает и активную деятельность ума. Во-первых, ум корректирует чувственные образы — отпечатки. Ведь эйдо­сы могут деформироваться, пока они достигнут души. Во-вто­рых, ум позволяет познать то, что лежит глубже, что стоит за внешними впечатлениями, за чувственными образами-отпе­чатками. Именно ум способен увидеть невидимые глазу атомы, именно ум способен представить множественность миров людям, живущим в этом мире. Поэтому Демокрит делит позна­ние на два вида: темное, осуществимое чувствами, и светлое, осуществимое умом. Помимо этого подразделения древнегре­ческие философы любили использовать антитезу: по истине и но мнению. Первое — это то, что дает философия, поднимаю­щаяся над обычными взглядами необразованных людей. Вто­рое — это мнение толпы. Согласно Демокриту, по мнению су­ществуют разные вещи, а по истине — только атомы и пустота, ибо атомы и пустота — это внутренняя основа бытия любых вещей.

Современная теория познания не противопоставляет органы чувств, как инструмент познания, уму, способности человека давать логическую, понятийную картину мира. Но все же следует заметить, что органы чувств дают лишь внешнюю кап тину явлений, изучаемых человеком. Алогические средства no-знания позволяют, на основе общественно-исторической прак­тики, проникнуть в сущность явлений и событий окружающего нас мира. Этот факт в различии средств познания и зафикси­рован еще древними мыслителями в форме антитезы чувст­ва—ум.

Проблемы теории познания в достаточно строгой форме разработал Аристотель. Он уделял большое внимание анализу выводного знания. Силлогистика Аристотеля на многие столе­тия определила развитие логики. Группа логических работ Аристотеля уже в древности была объединена и получила на­звание “Органон”, т.е. инструмент для получения истинного знания.

В Новое время теория познания получила импульсы к раз­витию. У истоков этого процесса стоял Ф. Бэкон с его замеча­тельной работой, критический характер которой отражен уже в самом ее заглавии: “Новый органон”. Цель этого сочинения— разработка учения о методе познания законов природы. Зна­ние — сила. Этот тезис Бэкона не потерял своего значения и се­годня. Но сила имеется только у истинного знания. Бэкон по­ставил на обсуждение целый ряд вопросов, имеющих большое значение для разработки теории познания. Отметим лишь не­которые из них.

Основой познания он предлагал считать не старые авторите­ты, не церковные “священные писания”, а опытно-эксперимен­тальное изучение природы. Как организовать эксперименты и анализировать их результаты; каково соотношение теории и эмпирических исследований; каким образом следует формиро­вать исходные понятия; каковы характерные заблуждения (идолы, ложные образы), стоящие на пути научного позна­ния, — одно перечисление проблем и вопросов, предлагаемых Бэконом к рассмотрению, свидетельствует о широте и глубине его подходов к процессу научного познания, к поиску истины.

Предлагая программу “Великого восстановления наук”, Бэкон начинает с критики догматизма, в первую очередь дог­матизма Священного писания, которое в течение столетий рассматривалось как абсолютно истинное знание и, по существу, единственный источник познания, и догматизма средне­векового аристотелизма. Сомнение в авторитетах, преодоле­ние “призраков театра” — такова первая задача, без решения которой нельзя построить новую науку.

Принцип сомнения был воспринят и Декартом. Но у Декарта приобретает значение фундаментального принципа теории познания. Выводное знание нуждается в безусловно истинных исходных посылках. В геометрии это система аксиом, сформулированных еще Эвклидом. А как быть философии? Чтобы дойти до таких начал, которые не могут быть подвергнуты со­мнению, надо усомниться во всем, абсолютно во всем, даже в том, что есть солнце и звезды, есть земля и небо, есть собствен­ные руки и ноги. Но, сомневаясь во всем, нельзя уйти от самого сомнения, а сомнение есть некоторая мысль, значит, мысля­щая душа, сомневающаяся в существовании чего бы то ни было, несомненно, существует сама. Отсюда вывод, тезис, ко­торый может быть и должен быть положен в основу философии в качестве исходного пункта при построении истинной фило­софской системы: “Я мыслю, следовательно, существую” (Cogito ergo sum).

Наши заблуждения — следствие неправильного употребле­ния способностей к познанию и отсутствие метода, обеспечива­ющего правильное их применение. Аксиомы — это положения, истинность которых прямо и непосредственно видна, очевидна для нашего разума. Они — основа познания. Из них следует вы­водить все остальное знание дедуктивным путем. Дедукция — путь к истине (заметим, что у Бэкона главным путем получения истинного знания была индукция: путь движения от отдельных фактов, получаемых в опыте, к общим заключениям).

В “Рассуждении о методе” Декарт предлагает следующие правила познания: 1) допускать в качестве истинных только такие утверждения, которые ясно и отчетливо представлены уму и не могут вызывать никаких сомнений; 2) расчленять сложные задачи на части, более простые и доступные для ре­шения; 3) последовательно переходить от известного и дока­занного к неизвестному и недоказанному и 4) не допускать про­пуска звеньев в цепи логических рассуждении. Применение этих правил обеспечит истинные знания.

Нетрудно заметить, что все рассуждения Декарта касаются в первую очередь деятельности разума. И такого рода система получила название рационализма (от латинского racio — Разум). А теории познания, утверждавшие, что все содержание наших знаний определяется тем, что дано человеку в чувствах, Ощущениях и впечатлениях, получили название сенсуализма (от латинского sensus — чувство, ощущение). Крупнейшим представителем этого направления был английский философ Дж. Локк. Оппозиция сенсуализма и рационализма в значи­тельной мере определила характер философских исследований в области теории познания в XVII и XVIII вв.

Однако уже в этот период были высказаны некоторые идеи разработка которых определила новые направления в теории познания. В этой связи следует отметить деятельность немец­кого философа Г.В. Лейбница. Он дал оценку имеющимся зна­ниям, произвел классификацию истин, стремясь сочетать те­зисы рационализма и тезисы эмпиризма и сенсуализма.

Внимание, проявленное Лейбницем к фундаментальным проблемам логики и математики, определило появление такой его работы, как “Об искусстве комбинаторики”. Лейбниц вы­двинул идею создать алфавит мыслей, с помощью которого можно было бы классифицировать истины, подобно тому как Аристотель с помощью системы категорий классифицировал понятия. Если создать систему знаков для мыслей, подобную системе цифр в науке о числах (в арифметике), и использовать формулы, определяющие истинность или ложность высказы­ваний аналогично алгебраическим уравнениям, то можно раз­работать формальную комбинаторику, дающую возможность отыскивать истины или определять случаи, когда высказыва­ние неизбежно окажется ложным. Таким образом, идея всеоб­щей науки, высказанная еще Бэконом и Декартом, получила у Лейбница форму исчисления высказываний, дающего возмож­ность получать истинное знание формально-логическим путем.

Одной из заметных тенденций в теории познания XVIII в. стала тенденция агностицизма, т.е. создание таких философ­ских теорий, которые отрицали познаваемость мира. Крупней­шими представителями этого направления были английский философ Дэвид Юм и немецкий философ Иммануил Кант. Аг­ностицизм Юма основывался на предпосылке, согласно кото­рой человек может судить о чем бы то ни было только на осно­вании тех впечатлений, которые есть в его сознании, а выход за пределы сознания, за пределы впечатлений является теоре­тически незаконным. Получалось, что впечатления, воспри­ятия отгораживают человека от внешнего мира. И Юм отгора­живается, таким образом, как от самого внешнего мира, замыкаясь в себе, в своем сознании, так и от теорий, согласно кото­рым сами впечатления субъекта отражают внешний мир. Юм уподобляется страннику, попавшему в чужую страну на маска рад. Он видит кружение масок, но что стоит за каждой маской, он не знает и в принципе не может узнать. Поэтому он не при­дает утверждения материалистов о том, что причиной восприятия является материя, но равным образом отклоняет ут­верждения тех, кто считает, что образы мира даются Богом. Конечно, внешний мир существует, полагает Юм, но нам не дано выйти за пределы собственного сознания. Поэтому все науки сводятся к одной, к науке о душе, к психологии.

Несколько иначе выглядит кантовский агностицизм, о кото­ром шла речь в одной из предыдущих глав (см. гл. VI второго раздела). В данном случае отметим лишь следующее. Для оп­равдания своей агностической позиции Кант выдвигает два ос­нования. Первое — это положение о том, что в процессе позна­ния мы имеем дело только с явлением, а сущность вещи оста­ется нам неизвестной. Второе — это положение о том, что при попытке решения метафизических, т.е. общефилософских, проблем разум сталкивается с антиномиями, т.е. с возможнос­тью получения одинаково обоснованных, но противоположных утверждений, например, что мир бесконечен и что он конечен. Это свидетельствует о том, думал Кант, что душа, космос и Бог представляют собой такие области, которые недоступны науч­ному познанию. Непознаваемую сущность мира Кант обозна­чил специальным термином “вещь в себе”.

Последователи агностицизма нашлись не только среди фи­лософов, но и среди естествоиспытателей XIX в. В этой связи можно указать на английского биолога Томаса Гексли (1825— 1895), который ввел в оборот сам термин “агностицизм”. Одна­ко бурное развитие промышленности и естествознания самим своим ходом опровергало агностические подходы к решению даже самых сложных научных и философских проблем.

В середине XIX в. возникает и развивается новое направле­ние в философии — диалектический материализм, внутри ко­торого получили разрешение многие проблемы теории познания, сформулированные в ходе предшествующего развития философии.

Отметим некоторые существенные моменты в новой теории познания.

Прежде всего следует обратить внимание на то, что концепция диалектического материализма выходит за рамки тради­ционной философии, замыкавшейся в сфере абстрактно -теоретического мышления, и вводит практику в основу теории познания. Этот шаг был сделан уже на раннем этапе развития Диалектического материализма. В “Тезисах о Фейербахе”, написанных в 1845 г., К. Маркс сформулировал ряд принципиальных положений. “Общественная жизнь, — писал он, — является по существу практической. Все мистерии, которые уво­дят теорию в мистицизм, находят свое рациональное разреше­ние в человеческой практике и в понимании этой практики”. В практику в первую очередь входит материальное производ­ство. И хотя этот вид деятельности осуществляется сознатель­но действующими людьми, его результаты непосредственно от сознания не зависят, а зависят от материальных взаимодейст­вий орудий труда и предметов труда. Нельзя обрабатывать стальную отливку резцом, изготовленным из мягкого дерева, а можно только таким, который изготовлен из более твердого ме­талла или сплава. Не может подняться в воздух самолет, не об­ладающий достаточно мощным мотором, соответствующим образом выполненными крыльями и другими конструктивны­ми особенностями, необходимыми для летательных аппара­тов. И только знание объективных законов аэродинамики или более широко — законов природы позволяет создавать аппара­ты, приборы и вообще необходимые человеку вещи.

К практике относятся также реальные преобразования со­циальных отношений в обществе, хотя здесь отношения между деятельностью людей и познанием законов общественного раз­вития носят более сложный характер.

Отметим также, что в такой деятельности, как наука, ставя­щей своей главной целью познание объективных законов при­роды и общественного развития, имеются свои способы прак­тического действия, к которым в первую очередь относится эксперимент.

Именно практика человечества дает главные аргументы для опровержения агностицизма. “Если мы можем доказать пра­вильность нашего понимания данного явления природы тем, что сами его производим, вызываем его из его условий, застав­ляем его к тому же служить нашим целям, — писал Ф. Эн­гельс, — то кантовской неуловимой “вещи в себе” приходит конец”². И далее Энгельс приводит примеры из истории про­мышленного производства и из истории науки, подтверждаю­щие справедливость этих общих заключений. Введение прак­тики в качестве критерия истины позволило философии диалектического материализма отказаться от распространенной среди философов претензии на абсолютную истину как главную цель создаваемой философской системы.

Философия диалектического материализма, провозгласив отказ от вечных, абсолютных, неизменных истин, бывших идеалом и целью познания для прежних философских систем, разумеется, не отказывается от задач истинного познания мира, она только ориентирует ученых на постоянное развитие наших представлений о мире, на углубление и расширение этих представлений, предостерегая их от того, чтобы частные успехи в познании и возникающие при этом теории объявлять вечными, неизменными, абсолютными.

Классификация знаний в философии диалектического ма­териализма и соответственно классификация истин строится следующим образом.

В первую очередь решается вопрос об источнике наших зна­ний. Поскольку материя, являющаяся главным объектом по­знания, представляет собою объективную реальность, то и со­держание наших знаний, правильно отображающих этот объект, оказывается независимым от познающего субъекта, независимым от отдельного человека и человечества в целом. Поэтому в теорию познания вводится понятие “объективная истина”.

Другой момент в теории познания связан с проблемой пол­ноты, глубины и точности отражения объектов исследования. В этом случае речь идет о соотношении абсолютного и относи­тельного в познании и вводится понятие “абсолютная истина” и “относительная истина”. Абсолютная истина в этом случае рассматривается как точное отражение в сознании, в теории тех или иных объектов познания или их свойств. Как правило, это будут констатации фактов, событий в природе или исто­рии, типа — “сегодня морозный день”, “Россия — многонацио­нальная страна” и т.п. А сколько-нибудь сложные теории и ус­танавливаемые в них законы, как правило, имеют значения от­носительных истин. Однако в каждой относительной истине есть элементы абсолютного, что и обеспечивает процесс постоянного развития совокупного знания человечества, хотя те или иные научные теории теряют свою силу и уступают свое место новым.

Рассмотрим более подробно вопрос о том, с помощью каких средств осуществляется процесс познания, какими способами добывается истина. В современной философии рассматриваются две основные формы познания: чувственное познание и логическое познание. Чувственное познание выступает форме образов, которые возникают в сознании человека в ре­зультате деятельности органов чувств и центральной нервной системы. Это ощущения, восприятия и представления.

Ощущением называется элементарный чувственный образ например, звук, который мы слышим, цвет, который мы видим, чувство тяжести, которое мы ощущаем, поднимая какой-либо предмет, и т.п.

Восприятием называется целостный чувственный образ, который мы получаем от того или иного объекта, когда одно­временно работают несколько органов чувств.

Представлением называется чувственный образ, который возникает в нашем сознании в отсутствие того или иного объ­екта, когда мы вспоминаем об этом предмете и как бы просмат­риваем в своей памяти, как выглядит этот объект. Мы легко можем представить себе своих родных, своих друзей, свой дом, даже если мы находимся далеко от них. В представлении мы имеем обобщенный чувственный образ объекта, не связанный непосредственно с его восприятием.

В отличие от чувственных форм логические средства позна­ния не обязательно должны сопровождаться чувственными об­разами. Скорее верно обратное — любой чувственный образ у человека, в отличие от животных, сопровождается логическим образом.

Элементарными формами логического- отражения, прису­щими всем людям, являются понятия, суждения и умозаклю­чения. Подробный анализ этих форм дается в курсе логики. Кроме того, в ходе развития научного познания были вырабо­таны специальные приемы и средства, позволяющие воспроиз­водить и объяснять сложные объекты. Причем довольно часто то, что кажется простым и понятным обыденному сознанию, представляет собою сложную научную проблему. Например, ни у кого не вызывает вопросов то обстоятельство, что трава и листья деревьев зеленые. Но потребовались длительные уси­лия ученых для того, чтобы ответить на вопрос, почему листья зеленые и почему они желтеют осенью.

Важнейшим способом научного познания является экспе­римент, в ходе которого исследователь стремится получить ответ на тот или иной вопрос. Современная наука проводит весьма сложные эксперименты, для осуществления которых требуются большие и зачастую очень дорогостоящие приборы.

В ходе развития науки происходит специализация ученых, так что одни становятся “чистыми” экспериментаторами, а другие “чистыми” теоретиками.

Другим важным способом познания является моделирова­ние. Модели бывают разных типов: модели, выполненные в том же материале, представляющие собою увеличенную или уменьшенную копию объекта; модели, выполненные в другом физическом материале, представляющие собою аналог иссле­дуемого объекта, а также умственные и математические моде­ли, позволяющие вести исследования объектов на современ­ных вычислительных машинах. Так, например, когда начала развиваться авиация, великий русский ученый Н.Е. Жуковский (1847—1921) предложил исследовать поведение самолета в аэродинамической трубе, используя уменьшенную копию самолета. Позже советский академик М.В. Келдыш. (1911— 1978) предложил математическую модель поведения самолета в различных неблагоприятных условиях. Сейчас используются специальные компьютерные программы, позволяющие проек­тировать самолеты оптимальных форм и исследовать их пове­дение в различных условиях.

Следует также отметить, что истолкование тех или иных яв­лений, доступных чувственному наблюдению, существенным образом зависит от общей системы представлений, свойствен­ных данной эпохе исторического развития общества. В науч­ный оборот последних лет было даже введено специальное по­нятие — парадигма, которое как раз и фиксирует это обстоя­тельство. Поясним это на примере. Представьте себе, что вы смотрите на вечернее небо и вдруг видите, что одна из звезд до­вольно быстро движется по небосводу. Почти наверняка можно сказать, что вы решите, что это летит самолет. Это предполо­жение перейдет в уверенность, если вы услышите характерный звук авиационных двигателей. Летящий на большой высоте самолет, подсвеченный солнцем, выглядит как двигающаяся звезда. Но если ту же картину вы будете наблюдать глубокой ночью и к тому же не услышите шума двигателей, то вы наверное решите, что вы наблюдаете за движением искусственного спутника Земли. А теперь представьте себе, что вместе с вами эту же картину наблюдает человек, который жил две или три тысячи лет тому назад. Как бы он объяснил это явление? Скорее всего, он высказал бы предположение, что какой-то бог решил покататься на звезде. И дело только в том, чтобы уста­вить, кто этот озорник. Потому что в системе мифологического мышления объяснения непонятных явлений природы было возможно только через мифы.

Таким образом, объяснение наблюдаемых фактов зависит не столько от того, что именно мы наблюдаем, а от того, в какой системе представлений о законах природы и общества обсуждаются наблюдаемые факты. Развитие науки ведет ко все боль­шему отрыву знаний от непосредственного наблюдения, ко все большему абстрагированию и использованию формальных систем: математических и логических.

Общеисторическая практика человечества свидетельствует о том, что происходит постоянное совершенствование позна­ния и что в ходе развития человечества претерпевают сущест­венные изменения даже такие теории, которые в течение мно­гих столетий принимались в качестве абсолютно истинных. Это относится в первую очередь к математике. “Начала” Эвклида (III в. до н.э.), в которых дано первое в истории науки аксио­матическое изложение математики, оставались образцом в те­чение многих столетий. Но в конце первой трети прошлого сто­летия положение начало меняться. Начало этому положил рус­ский математик Н.И. Лобачевский (1792—1856), который в 1826 г. на заседании ученого совета Казанского университета заявил о намерении разработать новую систему геометрии, в которой V постулат отличается от Эвклидова постулата.

В 1829—1830 гг. Лобачевский публикует свои исследования “О началах геометрии” в “Казанском вестнике”. Этот шаг исто­рики науки сравнивали с публикацией Коперником его труда о вращении Земли вокруг Солнца (заметим, что великий немец­кий математик К.Ф. Гаусс не решился на публикацию анало­гичных математических исследований). Дело в том, что посту­латы Эвклида и вся его геометрия вполне соответствуют при­вычному опыту людей, подтверждены этим опытом и потому сама геометрия Эвклида представлялась наукой, точно соот­ветствующей природе. И философы, например Спиноза, пыта­лись строить философскую систему геометрическим способом именно для того, чтобы достигнуть этого соответствия.

Геометрия Лобачевского совсем не соответствовала привы­чным представлениям. Но в то же время она не была внутренне противоречива. Система была логически безупречна. Но даль­ше — больше. В 1868 г. появляются работы немецкого матема­тика Б. Римана (1826— 1866) “О гипотезах, лежащих в основа­нии геометрии”, итальянского математика Э. Бельтрами (1835—1900) “Опыт интерпретации неэвклидовой геометрии”.

Риман, в частности, развивал идею, согласно которой совсем не обязательно в качестве объекта геометрии рассматривать реальные плоскости, линии, фигуры, т.е. то, что дано в чувственном восприятии (как говорили в свое время философы — первичные качества, ибо к ним относили протяженность и фи­гуру). Элементами множества, на котором осуществляется та иди иная геометрия, могут быть просто некоторые совокупнос­ти чисел.

Оказалось, что можно строить разные неэвклидовы геомет­рии и при этом исходить из разных принципов. Так, Риман ис­ходил из элемента длины, а Бельтрами — из кривизны про­странства (он полагал, что поверхность типа грамофонной трубы служит наглядным образом для интерпретации геомет­рии Лобачевского, ибо там, на поверхности такого типа, выпол­няются соотношения этой геометрии). Как отмечают историки науки, другие математики находили новые системы аксиом и новые структуры, лежащие в основе построения геометрии. Таким образом, в математике появилось новое представление о геометрии, не связанное, как это было раньше, с непосредст­венным чувственным восприятием макромира. Математика перешла на новый, более высокий уровень абстракции.

Параллельно с исследованиями, изменившими представле­ния о геометрии в середине XIX в., начались работы по пере­смотру основ арифметики и применению в логике математи­ческих методов. Первым здесь должен быть отмечен англий­ский математик и логик Джордж Буль (1815—1864). Он пред­ложил рассматривать логику как алгебру, в которой перемен­ные могут принимать только два значения: нуль и единица, со­ответствующие двум значениям истинности: ложное и истин­ное. Буль полагал, что есть некоторые общие принципы мыш­ления, что дает основания для аналогии между логикой и ал­геброй. Если в алгебре для нахождения значения неизвестного члена используются уравнения, то аналогично следует посту­пать и в логике, т.е. надо строить логические уравнения для оп­ределения неизвестных логических терминов. Так возникла новая область науки — алгебра логики и началась реализация Программы создания всеобщего исчисления истинности, пред­ложенной Лейбницем.

Важным этапом на этом пути стали работы немецкого математика Готлоба Фреге (1848—1925). В работе “Исчисление понятий” (1879) он осуществил дедуктивно-аксиоматическое построение логики высказываний и логики предикатов средствами разработанного им формализованного языка. Его идея со­стояла в том, что основные фундаментальные законы арифметики и математического анализа могут быть сведены к законам логики. На этой основе возникло целое направление, получив­шее название логицизм. Логицизм получил свое развитие в ра­ботах английского математика и философа Бертрана Рассела (1872—1970), который в соавторстве со своим соотечественни­ком Альфредом Уайтхедом (1861—1947) выпустил работу “Принципы математики”. В ней они развили основные положе­ния теории логицизма. Однако австрийский логик и матема­тик Курт Гёделъ (1906—1978) доказал, что невозможно пол­ностью формализовать мышление, что Лейбницева программа полной формализации мышления невыполнима. Гёдель также показал, что невозможно доказать непротиворечивость фор­мальной системы средствами самой этой системы. Таким обра­зом, Гёдель показал несостоятельность центральной идеи логи­цизма. Были отвергнуты чрезмерные претензии логицизма на создание абсолютно истинных формально-логических систем.

Штормы, бушевавшие в океанах логики и математики, не были заметны большинству людей. Войны и революции, про­мышленные подъемы и жестокие кризисы, громкие споры о ве­личии и ничтожестве человека, нации и народов заглушали раскаты грома, раздающиеся из области абстрактных наук. И лишь иногда сведения о парадоксах теории множеств или тео­рии относительности вспыхивали зарницами на далеких гори­зонтах общественного сознания. Однако на пути, пройденном логикой и математикой за указанный период, были получены результаты, имеющие фундаментальное значение как для этих наук, так и для философии — результаты, без которых оказа­лись бы невозможными успехи в создании современных вы­числительных машин, открывающих новый этап в развитии всей человеческой цивилизации.

Благодаря кибернетике, основоположником которой был американский математик Норберт Винер, и математической теории связи, разработанной его соотечественниками К. Шеноном и У. Уивером, в науку вошло заново переосмысленное по­нятие информации. Было создано несколько математических теорий информации. Появились исследования информация, взятой в разных аспектах: синтаксическом, семантическом, аксиологическом. Информация сделалась общенаучным поня­тием, которое стали применять очень широко не только в математической теории управления и связи, но и для характеристики самых разнообразных процессов, вплоть до мышления и общественных отношений. Применение компьютерной техники для создания, хранения, передачи и использования инфор­мации потребовало создания целого направления в науке, ко­торое получило название информатики, а сейчас используется и такое понятие, как компьютерная информатика. 80-е гг. стали периодом массовой компьютеризации в развитых стра­нах, где количество компьютеров разных типов, ежегодно вы­брасываемых на рынок, и в первую очередь персональных ком­пьютеров, исчисляется десятками миллионов. Компьютериза­ция существенно влияет на процессы обучения, на постановку и решение научных задач, на исследования в области мышле­ния и процессов познания. Моделирование мышления и других психических процессов стало одной из важнейших проблем со­временной науки, одной из важнейших проблем теории позна­ния.

Проблема соотношения мышления человека и машинного мышления возникла уже на ранних этапах развития киберне­тики. Дело в том, что способность системы поглощать инфор­мацию растет вначале довольно медленно по сравнению с ко­личеством вложенной в нее информации. И лишь после того как вложенная информация перейдет за некоторую точку, спо­собность машины поглощать дальнейшую информацию на­чнет быстро расти, приобретенная информация может не только сравняться с той, которая первоначально была вложена в машину, но и далеко превзойдет ее. С этой стадии сложности машина приобретает некоторые свойства живого существа.

Проблема соотношения человека и машины, мозга и ком­пьютера занимала Винера до последних дней его жизни. Пос­ледняя его работа имеет характерное название “Творец и робот”. Согласно библейскому мифу. Бог создал человека из глины и оживил его своим дыханием. Проблема создания чело­века-робота возникла в новых, уже современных условиях. Ее-то и обсуждает Винер. Он отмечает несомненные достоинства мозга человека как органа мышления по сравнению с машина­ми его времени. “Главное из этих преимуществ, — пишет Винер, — по-видимому, способность мозга оперировать с нечетко очерченными понятиями. В таких случаях вычислительные машины, по крайней мере в настоящее время, почти не способны к саморегулированию. Между тем наш мозг свободно воспринимает стихи, романы, картины, содержание которых любая вычислительная машина должна была бы отбросить как нечто аморфное.

Отдайте же человеку — человеческое, а вычислительной машине — машинное. В этом и должна, по-видимому, заключать­ся разумная линия поведения при организации совместных действий людей и машин. Линия эта в равной мере далека и от устремлений машинопоклонников, и от воззрений тех, кто во всяком использовании механических помощников в умствен­ной деятельности усматривает кощунство и принижение чело­века”.

За тридцать лет, прошедших с того времени, когда Винер высказал эти мысли, компьютерная техника и технология ис­пользования компьютеров развились настолько, что возник во­прос о разработке особой части теории познания, которая бы специально анализировала проблемы, возникающие в этой об­ласти. Для того чтобы отличить эту часть теории познания от традиционно рассматриваемых в теории познания проблем, было предложено обозначить новую область как “информаци­онная эпистемология”. Задача, стоящая перед информацион­ной эпистемологией, формулируется в самом общем виде так:

как могут формироваться знания в компьютерах? Решение этой общей задачи -предполагает пересмотр или уточнение многих понятий, которые раньше воспринимались на уровне интуитивных представлений, как вполне ясные и понятные.

Рассмотрим два подхода к оценке интеллекта как целого, как общественного выражения познавательной способности чело­века, неразрывно связанной с его деятельностью.

В первом случае речь пойдет о роли интеллекта в развитии человечества не только в настоящем, но и в будущем. В качест­ве примера такого подхода возьмем книгу современного рос­сийского ученого А.П. Назаретяна “Интеллект во Вселенной” (М., 1991). Автор рассматривает в самом общем виде проблему эволюции Вселенной, отмечая при этом, что для того, чтобы об­рисовать потенциальные перспективы цивилизации, ее место и возможную роль в универсальном эволюционном процессе, необходимо разобраться в природе интеллекта, истоках, при­чинах и механизмах его формирования. Чем выше организо­ван индивидуум, тем значительнее роль внутренних моделей, регулирующих его активность. Прогрессивная эволюция характеризуется тремя моментами: удалением от термодинами­ческого равновесия, усложнением организационных связей и совершенствованием информационных моделей — ростом их динамичности и содержательности. При таком подходе сам ин­теллект может рассматриваться как свойство информацион­ной модели обеспечивать количественно-энергетическое пре­восходство полезного результата над затрачиваемым усилием.

Это касается не только производства, где влияние интеллек­та очевидно. Дело и в моральных регуляторах социальных от­ношений. Конструктивная мораль, освобожденная от оков ав­торитарности и дихотомичности (они — мы), построенная на критическом осмыслении опыта и рациональных оценках дол­госрочных последствий, единственно надежна в динамичном, взаимозависимом, технологически могущественном мире.

Возрастание удельного веса умственного труда отражает об­щеэволюционный закон, который требует для сложных систем опережающего развития интеллекта, опережающего по отно­шению к двум другим векторам роста — технологическому по­тенциалу и организационной сложности —и соответственно к управленческим притязаниям. По мере решения других гло­бальных проблем на передний план, по мнению автора, будет выступать новая: отношения между естественным и искусст­венным разумом. И если человечество доживет, а значит, и до­растет до реального возникновения проблемы “двоевластия интеллектов”, то конфронтационные подходы к ее решению будут сразу же отброшены. Речь может идти только о разных вариантах их синтеза. Формирование таких симбиозных структур в перспективе обеспечило бы диалектическое снятие противоречий между безграничными потенциями интеллекту­ального развития и ограниченными возможностями, потреб­ностями, мотивами биологического организма.

По-иному рассматривается проблема интеллекта в статье современного российского ученого Ан.А. Мальцева “Интеллект как ресурс”, помещенной в книге “Мышление, когнитивные науки, искусственный интеллект” (М., 1988). Автор ставит своей задачей остудить восторги горячих поклонников искусственного интеллекта и их надежды на очень быстрый, едва ли не бесконечный прогресс в этой области. Он отмечает, что уже сейчас приходится сталкиваться с некоторыми принципиальными ограничениями, в первую очередь при составлении алгоритмов, по которым работают компьютеры.

Наряду с другими вопросами ставится и такой: если интеллект является ресурсом, то может ли в каких-то формах проявляться его переэксплуатация, истощение? Для ответа на этот вопрос ан.А. Мальцев обращается к анализу ситуации с обра­зованием. Образование как система во всем мире растет и раз­вивается. Но во всем мире наблюдается недостаток действи­тельно образованных людей. Педагогическая практика пока­зывает, что не все дети могут окончить школу, а из числа окон­чивших многие весьма поверхностно усваивают программу. Аналогично обстоит дело и с высшим образованием. Хотя оно и не столь массово, как школьное, однако процент усвоивших предлагаемые вузом знания оказывается еще ниже, чем в школе. Если в школе он предположительно доходит до 75% (по-видимому, завышен), то в вузе автор понижает его до 25%. В качестве примера он ссылается на США, где испытывают труд­ности с инженерными кадрами, текучесть которых составляет десять процентов в год. Быть настоящим инженером тяжело, это такая нагрузка на интеллект, от которой стремятся уйти даже справляющиеся с ней. Еще более сложным оказывается положение с научными кадрами: ученых, способных продуци­ровать новые идеи, — единицы. Даже число просто компетент­ных на своем уровне удивительно мало, особенно в сравнении с населением страны. И дело не просто в улучшении системы образования, методах отбора в вузы и аспирантуру, методах расстановки кадров. Имеется некоторый суммарный потолок, который говорит о том, что происходит процесс переэксплуа­тации интеллекта. В прежние времена требования к интеллек­ту были значительно ниже, его возможности, скорее всего, не­доиспользовались. А сегодня сталкиваются с границами воз­можностей интеллекта. Интеллект как ресурс человечества, причем конечный ресурс, должен стать предметом тщательно­го научного исследования.

Отметим также, что в большинстве случаев авторы, иссле­дующие проблемы развития познания и развитие интеллекта как естественного, так и искусственного, как правило, отвлека­ются от тех реально существующих в обществе обстоятельств, которые препятствуют этому развитию. Своеобразный религи­озный ренессанс, характерный для нашего времени, это процесс, захватывающий многие миллионы людей и естественно препятствующий развитию научного образования; массовая культура, широко пропагандируемая средствами телевидения, радио, кино, становится постоянным фоном жизни и действий, благодаря аудио- и видеотехнике, и препятствует освоению более сложных форм культуры; пропаганда насилия и порнографии, расширяющаяся с развитием средств связи, звуко- и видеозаписи и влияющая на понижение моральных критериев в обществе, — все эти обстоятельства не могут не оказывать от­рицательного влияния на развитие общества, на формирова­ние интеллекта и социальных чувств современного человека, а следовательно, на перспективы развития всего человечества.

До сих пор, говоря о познании, мы уделяли основное внима­ние общим проблемам. Теперь же необходимо, хотя бы кратко остановиться на познании социальных процессов, на позна­нии общества, так как в этом случае приходится сталкиваться с такими особенностями процессов познания, которые не ха­рактерны для познания природы.

Когда мы рассматриваем познание природы, то в общем слу­чае имеем дело с отношением субъекта (познающего человека) к объекту, который выступает как независимая сущность. Но когда речь заходит о познании общества, то оказывается, что познающему субъекту противостоит опять же субъект, чело­век, ибо общество — это общество людей. Здесь уже нет столь жесткого противопоставления субъекта познания и объекта познания. В определенном смысле слова процесс познания об­щества общественно развитым субъектом выступает как про­цесс самопознания субъекта, выступающего, однако, в этом случае как субъект исторического действия, как общественно-исторический деятель.

Используя понятийный аппарат философии Платона, можно сказать, что человек, познающий общество, познает процесс и результат деятельности демиурга, творящего свой собственный мир. Но только демиургом здесь выступает не мировая душа, а саморазвивающееся человечество. Творимый им мир это и есть само общество во всем богатстве форм его суще­ствования, его культура, созданная им “вторая природа”, т.е. мир овеществленной деятельности человека: построенные им города и деревни, дороги и мосты, промышленные и другие сооружения. И, наконец, результатом социального творчества является сам человек, единый везде и всегда как общесоциальный организм и разный в разные исторические эпохи и в разных исторических цивилизациях. Познание человека и общества осуществляется разными особами и разными средствами, в этом процессе участвует не одна какая-либо наука, а разные науки. Самые общие знания дает философия, такие ее разделы, как социальная философия и философская антропология (см. четвертый и пятый разделы нашего учебника). Социология и политология, в не­давнем прошлом входившие в состав философии, теперь имеют статус самостоятельных научных (и учебных) дисцип­лин. Всеобщая история и история отдельных регионов и стран познает и описывает течение реального исторического процес­са. Здесь следует заметить, что одна из особенностей истори­ческого процесса состоит в том, что в нем нет точно повторяю­щихся событий, точнее говоря, повторяющихся фактов. Каж­дый человек, живущий и тем самым участвующий в историчес­ком процессе, неповторим, уникален. Особенности места, вре­мени, условий и людей делают уникальными каждое истори­ческое событие. Поэтому выявление общих связей, повторяющихся отношений, всего того, что характеризует закон, оказы­вается весьма сложным делом.

Как и в естествознании, в социологии процесс познания приводит к построению теории, имеющей аналогичные позна­вательные функции. Единство познавательных процедур в со­циальных и естественных науках проявляется в ряде момен­тов. Первый этап исследования состоит в сборе, описании и первичной группировке фактов. Затем выявляются внутрен­ние взаимосвязи группы фактов, событий, явлений, делаются обобщения. На этой основе предпринимаются попытки вскрыть внутреннюю логику событий. Если это удается, то речь уже может идти об открытии закономерностей, которые действуют в той или иной области природы или социальной жизни. На базе открытых объективных законов строится общая модель природы или общества, а затем эта теоретичес­кая модель используется для объяснения отдельных фактов. И уже сам факт рассматривается как следствие процессов, объ­ясняемых через посредство общей модели. И, наконец, на ос­нове теоретической модели осуществляется предсказание воз­можных процессов и явлений в будущем.

Однако, как показывает весь исторический опыт развития социального познания, построение теоретической модели, аде­кватной реальным историческим процессам, оказывается не только сложным, но зачастую и невозможным делом.

Так, в период абсолютного господства религиозной идеоло­гии в феодальном обществе любая модель общественного раз­вития, исключавшая определяющее влияние Бога на судьбы государств и народов, была просто невозможна.

Но и в иных условиях, в условиях значительной идеологи­ческой свободы, возникших в развитых капиталистических го­сударствах, построение социальной теории, выражающей объективные законы функционирования и развития общества, также весьма сложно. И дело не только в сложности объекта ис­следования, т.е. самого общества. Дело в том, что в социальном исследовании в игру вступают еще особые, выше не рассмот­ренные факторы и обстоятельства. Дело в социальных интере­сах.

В развитом обществе существуют различные классы, сосло­вия, социальные группы, имеющие объективно, в силу своего экономического положения, политического и идеологического влияния в обществе различные интересы. Причем иногда эти интересы могут быть не просто различными, но и диаметраль­но противоположными, как в случае интересов рабовладельца и раба, помещика и крепостного крестьянина. Но несмотря на это, господствующий в обществе класс или особый социальный слой через своих идеологов всегда стремится представить свой отдельный классовый интерес в качестве всеобщего, общена­родного, общенационального. А так как господствующий класс обладает, как правило, политическими и идеологическими средствами влияния в обществе, то господствующей оказывается сама его идеология, даже если она дает искаженную картину реальных социальных отношений. И только в кризисных си­туациях, в периоды, предшествующие коренным социальным преобразованиям, в обществе идет активная борьба против господствующей идеологии, предвещающая смену господству­ющих социальных классов и групп и замену их новыми, кото­рые, в свою очередь, вынуждены представлять свой частный интерес в качестве всеобщего.

Подробнее о конкретных социальных теориях и их особен­ностях будет рассказано в следующих разделах.