“С некоторыми учениками происходят странные приключения, но среди них бывают и победители, им удается удержать при себе своих почитаемых компаньонов, и те уже покорно сопровождают их, куда бы они ни отправились. — Вы добились своей цели, — заявляет тогда учитель. — Мне нечему больше вас учить. Теперь вы приобрели покровительство более высокого наставника. Некоторые ученики благодарят учителя и, гордые собой, возвращаются в монастырь или же удаляются в пустыню и до конца дней своих забавляются своим призрачным приятелем”[419].
Но есть другие, которые ничего не видят или, видя, понимают, что это собственное порождение. Они приходят к настоятелю и горько признаются в своей неудаче: нам не удалось выйти за пределы своей фантазии… Лама высказывает свое искреннее огорчение таким сообщением и повелевает послушнику снова начать свою медитацию. Через некоторое время - месяцы или годы - молодой монах повторяет свою исповедь и снова признается в неудаче… И вдруг, когда разочарованный послушник собирается уйти из монастыря, настоятель останавливает его: «Именно это и нужно было понять, — говорит ему учитель. — Боги, демоны, вся вселенная — только мираж. Все существует только в сознании, от него рождается и в нем погибает». Такой буддистский посвященный постигает психический механизм теогонии – творения богов человеческим сознанием.
Современные западные психологи тоже знают о способности человека самому творить себе кумиров.
Но аналогичное знание есть и в православной традиции. Как ни странно это покажется нецерковному человеку, но в беседах со своими прихожанами духовник чаше призывает их в к неверию, нежели к вере. Он призывает их не верить снам и видениям, сплетням про «колдунью», достоверно обнаруженную у соседнего подсвечника («батюшка, ну я же чувствую, что она мою энергию пьет!») и про наведенную «порчу».
Недоверчивость – это добродетель для православного христианина. «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они» (1 Ин. 4,1).
Восточно-христианская традиция допускает, хоть и с предельной осторожностью, преднесение образа в своем уме - но ни в коем случае не во время молитвы. “Как воображать Господа? сидящим на престоле или распятым? - отвечает на вопрос св. Феофан Затворник - Когда размышляете о Божественном, тогда можно вообразить Господа, как потребуется. Но во время молитвы никаких образов держать не следует”[420]. “Если допустите образы, то есть опасность - начать молиться мечте” [421].
При православной молитве не виды, не образы, а смыслы, постигаемые умом и переживаемые сердцем, делаются предметом рассмотрения. “Вообрази истину и молись о ней, или ее во время молитвы вращай в уме, и молитвы составляй из нее же. Придет момент, когда истина сия войдет в сердце, и обымет все существо души, питая ее и обвеселяя”[422].
Противоположную практику православные подвижники считают крайне опасной. Путь саморазжигающих медитаций и их итог православный мистик преп. Симеон Новый Богослов описывает так: “Он возводит к небу руки, глаза и ум, воображает в уме своем Божественные совещания, небесные блага, чины святых ангелов, селения святых, короче, собирает в воображении своем все, что слышал в Божественном Писании, рассматривает это во время молитвы и всем этим возбуждает душу свою к Божественному желанию и любви, иногда проливает слезы и плачет. Таким образом мало по малу кичится сердце его, и он мнит, что все, совершаемое им, есть плод божественной благодати к его утешению, и молит Бога, чтобы всегда сподобил его пребыть в этом делании. Это признак прелести”[423].
Пренебрегая этими рекомендациями древних Отцов Церкви, католическая медитация прямо советует вызывание в уме и удержание в памяти некоего зримого образа. Игнатий Лойола, основатель ордена иезуитов и почитаемый католический святой, предлагает, например, следующую медитацию: “Представить мысленно огромные языки пламени и души как бы заключенные в раскаленные тела. Услышать упреки, плач и вопли, предание проклятию Иисуса Христа и святых Его. Почувствовать запах дыма, серы, разложения и гнили. Представить, что мы сами осязаем этот огонь. Вспомнить души, пребывающие в аду, благодарить Господа за то, что Он не попустил мне окончить жизнь здесь”[qqqqqq]... Это упражнение рекомендуется делать за час до ужина.
Есть, конечно, и иные предметы для медитаций. Можно представить себя воспринимающим благоухание Девы Марии в раю. Можно поставить себя рядом с апостолами на горе Преображения. Можно представить себя следующим Via Dolorosa следом за Христом.
Слишком эмоциональная католическая медитация приводит к тому, что в область собственно религиозную вторгаются пробужденные ею человеческие эмоции, которым совсем не место в религии (по крайней мере - в непреображенном виде). И итог оказывается с точки зрения православного святоотеческого опыта просто пугающим. А с точки зрения светской психологии - напротив, очень понятным и знакомым, совершенно не мистическим, а очень даже мирским...
Посмотрим сначала, как такого рода ошибочные состояния рождаются в христианском мире и какую они получают оценку в православной традиции. Замечу сразу, что в этой части нашего разговора я удаляюсь со сцены, умолкаю, предоставляя слово другим голосам. Моя задача показать, что является своего рода константой в православии и в русской религиозной философии (рериховцы любят выдавать себя за ее продолжателей).
Сначала - характерный пример из жизни католической святой Терезой Авильской. “Часто Христос мне говорит: Отныне Я — твой и ты — Моя. Эти ласки Бога моего погружают меня в несказанное смущение. В них боль и наслаждение вместе. Это рана сладчайшая... Я увидела маленького Ангела. Длинное золотое копье с железным наконечником и небольшим на нем пламенем было в руке его, и он вонзал его иногда в сердце мое и во внутренности, а когда вынимал из них, то мне казалось, что с копьем вырывает он и внутренности мои. Боль от этой раны была так сильна, что я стонала, но и наслаждение было так сильно, что я не могла желать, чтобы окончилась эта боль. Чем глубже входило копье во внутренности мои, тем больше росла эта мука, тем была она сладостнее”[424].
Теперь - оценка этих откровений Терезы, даваемая из перспективы православной традиции. Д. Мережковский: “Если бы нечестивая, но опытная в любви женщина увидела Терезу в эту минуту, то поняла бы, или ей казалось бы, что она понимает, что все это значит и только удивилась бы, что с Терезой нет мужчины”.
Русский эмигрант Печерин, воспитанный на Иоанне Златоусте, принявший католическое священство и монашество, все же так и не смог за 25 лет, проведенных в католических монастырях, стать подлинным единоверцем Терезы. “Католическое благочестие часто дышит буйным пламенем земной страсти. Молодая дева млеет перед изображением пламенеющего, терниями обвитого, копьем пронзенного сердца Иисуса. Св. Терезия в светлом видении видит прелестного мальчика с крыльями: он золотою стрелою пронзает ей сердце насквозь... Вот женщина в полном смысле слова! Итак, столетия прошли напрасно: сердце человеческое не изменилось, оно волнуемо теми же страстями и тех же богов зовет себе на помощь, и древний языческий купидон в том же костюме и с теми же стрелами является в келье кармелитской монашенки XVI столетия”[425].
Впрочем, у Терезы всю ее жизнь были непрестанные проблемы с ее духовниками — ее опыт смущал и их[rrrrrr]. И даже сегодня католический богослов, безусловно защищающий подлинность мистического пути Терезы, вынужден признать, что не так уж трудно интерпретировать по крайней мере некоторые моменты душевной жизни Терезы в терминах иного, небогословского языка: “Экстатические переживания сопровождаются иногда явлениями левитации, каталепсии, нечувствительности, которые есть отражения на теле насыщенности божественных даров, сообщаемых душе. Эти необычные феномены могут ставить жизнь в опасность, обычно они ухудшают здоровье, но иногда, напротив, обновляют его. К этому могут добавляться патологические проявления. Тереза говорит о шуме в голове. Ясно, что мистиком становятся не вследствие невропатии, но подлинная мистическая жизнь может совмещаться с невропатическим состоянием”[426].
Если же рассматривать свидетельство Терезы как просто психический документ, то оно будет достоверно и правдиво, как достоверно и немистично признание Цветаевой, открывающей “тайну жен”:
Тайну Евы от древа — вот:
Я не более чем животное,
Кем-то раненное в живот.
Если же переживание Терезы воспринимать как религиозное, то к нему придется приложить известное православной мистике состояние “блудной прелести”. «Не играйте вашим спасением, не играйте, - предупреждал св. Игнатий (Брянчанинов). - Займитесь чтением Нового Завета и Святых Отцов Православной Церкви, но отнюдь не Терезы и прочих западных сумасшедших, которых их еретическая Церковь выдает за святых"[427].
Среди этих «прочих» - другая католическая подвижница Блаженная Анджела (сконч. в 1309 г.). Она также вносит весьма ощутимый эротический элемент в свои переживания. “Однажды взирала я на крест с Распятием на нем и вдруг зажглась душа моя такою пламенною любовью, что даже члены моего тела чувствовали ее с великою радостью и наслаждением. Видела же я и чувствовала, что Христос обнимает душу мою рукою, которая пригвождена была ко кресту, и радовалась я величайшею радостью... И иногда от теснейшего этого объятия кажется душе, что входит она в бок Христов”[428].
Интенсивность такого рода созерцаний такова, что, например, мистический собеседник Анджелы говорит ей: “Был Я с апостолами и видели они Меня очами телесными, но не чувствовали Меня так, как чувствуешь ты”[429]. Сама же Анджела столь живо переживает картины Страстей, проходящие перед ее глазами, что убеждена, что даже Дева Мария, стоявшая у креста своего Сына, не могла бы рассказать о них подробнее Анджелы[430].
Эротический оттенок видений Анджелы с точки зрения восточно-христианского опыта производит впечатление нецеломудренности. В Кресте она видела брачное ложе[431]. Она пожелала видеть Христа телесно и — “увидела Христа, склоняющего голову на руки мои. И тогда явил Он мне Свою шею и руки. Красота же шеи Его была такова, что невыразимо это. Он же не являл мне ничего, кроме шеи этой, прекраснейшей и сладчайшей”[432]. И снова, уже в храме: “Видела же я и тело Христово часто под различными образами. Видела я иногда шею Христову, столь сияющую и прекрасную, что исходящее из нее сияние было больше сияния солнца. И из такой красоты дается мне с несомненностью уразуметь, что там Бог. И хотя дома в том горле или шее видела я еще большую красоту, такую, что не утрачу, как верю, радости об этом видении шеи или горла впредь”[433]. Сам Христос (точнее — ее мистический собеседник, принявший облик Христа) делает Анджеле любовные признания: “Я не на шутку полюбил тебя”[434].
Этот мистический сентиментализм глубоко возмущал А. Ф. Лосева: “Блаженная Анджела находится в сладкой истоме, не может найти себе места от любовных томлений, крест Христов представляется ей брачным ложем... Что может быть более противоположно византийско-московскому суровому и целомудренному подвижничеству, как не эти страстные взирания на крест Христов, на раны Христа и на отдельные члены тела Его, это насильственное вызывание кровавых пятен на собственном теле и т. д. и т. д.?.. Это, конечно, не молитва, и не общение с Богом. Это — очень сильные галлюцинации на почве истерии, то есть прелесть. И всех этих истериков, которым является Богородица и кормит их своими сосцами[ssssss], всех этих истеричек, у которых при явлении Христа радостный озноб проходит по всему телу и между прочим сокращается маточная мускулатура, весь этот бедлам эротомании, бесовской гордости и сатанизма — можно, конечно, только анафематствовать. (Замечу, что я привел не из самого яркого. Приводить самое яркое и кощунственно и противно). В молитве опытно ощущается вся неправда католицизма... Православная молитва пребывает в верхней части сердца, не ниже... Молитвенным и аскетическим опытом дознано на Востоке, что привитие молитвы в каком-нибудь другом месте организма есть всегда результат прелестного состояния. Католическая эротомания связана, по-видимому, с насильственным возбуждением и разгорячением нижней части сердца. “Старающийся привести в движение и разгорячить нижнюю часть сердца приводит в движение силу вожделения, которая, по близости к ней половых органов, приводит в движение эти части. Какое странное явление! Повидимому, подвижник занимается молитвой, а занятие порождает похотение, которое должно было бы умерщвляться занятием”», — приводит А. Лосев в заключение слова св. Игнатия Брянчанинова[tttttt].
Чтобы столь резкая реакция А. Ф. Лосева стала понятнее, приведу еще несколько мест из откровений Анджелы. Эпитета “истерички” Анджела удостоилась, очевидно, за описания своих состояний типа следующих: “Когда же низойдет она (остия причастия), дает мне чувство весьма утешающее. Во вне же, в теле заметна она потому, что заставляет меня очень сильно дрожать, так что лишь с большим трудом могу я принять чашу”[435]. “И вопила я без всякого стыда: “Любовь моя, еще не познала я Тебя! Почему так оставляешь меня?” Но не могла я сказать больше, а только, восклицая это, хотела произнести и сказать слово и не могла произнести: так голос и крик стесняли мое слово. Вопль же этот и крик приключился мне при входе в притвор церкви св. Франциска, где по отшествии Божием сидела я, томясь и крича перед всем народом, так что пришедшие со мной и знакомые мои стояли поодаль, краснея и думая, что иная тому причина. Я же от сладости Его и от скорби об отшествии Его кричала и хотела умереть. И все связки тела моего тогда разъединялись”[436].
По наблюдению Бориса Вышеславцева мистика еще одной католической визионерки — Маргариты-Марии Алакок — “весьма примитивна: это любовное страдание вместе с божественным Женихом, эротическое самомучительство. Особенно характерны ее песнопения, представляющие собою настоящие любовные сонеты и дающие классический материал для психоанализа. Сублимация здесь не удается”[437]. “Прелесть есть неудача в сублимации, введение таких образов, которые не сублимируют, а “профанируют”. И таких неудач можно действительно найти множество в католической аскетике и мистике. Schjelderup приводит бесчисленные примеры в своем Asketismus”[438], — добавляет философ в другой своей работе.
И Лев Карсавин, всю жизнь посвятивший изучению западной средневековой религиозности, не может обойти молчанием “эксцессы сексуального характера”, приключающиеся при той “мистической любви к Богу, которая часто сопровождается сексуальными аффектами”[439]. По его выводу, “католичество - религия человеческая, слишком человеческая”, и мистика католичества “вносит в отношения к Божеству человеческую “прелесть”, земную эротику”[440].
В итоге, по замечанию В. Ключевского, в католичестве “живая и действенная истина поочередно анатамируется схоластикой и гальванизируется религиозным фурором, и вера тонет в море форм и впечатлений, возбуждающих воображение и поднимающих страсти сердца”[441].
Вторжение непреображенного эроса в мистику порождает поразительные богословские системы. Католическая блаженная Мари Севрэ (1972-1966) слышит такую речь “Христа”: “Я хочу исчерпать всю мою мощь Создателя! Пусть узнают души, что я сгораю от пламенного желания видеть их, всех и каждую, предоставленные бесконечно разнообразному воздействию моего духа... Так подготовится этот ослепительный мирный период, когда все на земле вохвалит Меня! Я, Создатель, Я хочу, перед концом Времени, Я хочу насладиться подобным молнии моим прекрасным, сверкающим творением. Я хочу увидеть его прекрасным перед тем, как разрушить эту землю”[442]. С точки зрения философской этот пассаж абсурден, потому что монотеистически понимаемый Абсолют в принципе не может исчерпать Себя в творении. С точки зрения богословской он странен, поскольку предполагает некую хилиастическую утопию, без-болезненное бытие, предшествующее Второму Пришествию (официально католическая церковь осудила хилиазм как ересь). С точки зрения политической это видение интересно тем, что оно уже легло в основу нескольких папских энциклик, трактующих социально-политические проблемы, и возвещение наступающей “цивилизации любви” (важнейшая черта которой — соединение Церкви и Синагоги)[443] становится официальной доктриной католичества[444].
Конечно, описание соединения человека с Богом очень естественно берет образы от брачной любви. “И поистине бывает брак, неизреченный и Божественный. Он сочетается с каждым в отдельности, и каждый по причине удовольствия соединяется с Владыкою”, — пишет преп. Симеон Новый Богослов[445]. И у упомянутых мною мистичек странно не само по себе использование брачной символики — традиция “мистического брака” освящена Библией, есть она и в православной мистике. Но какие-то явственно уловимые, хотя и трудно передаваемые оттенки не позволяют сказать, что та эротика, которая пронизывает мистику католических подвижниц, является только и всецело преображенной. Богообщение в православии не связывается со сладострастной мукой.
Есть странное предубеждение в современном массовом сознании: в религии все хорошо. Все религии хороши. Всякая духовность – от Бога… Да полно-те! Человек может ошибиться всюду – в том числе и в религии.
Ошибка в религиозной практике может породить очень печальные последствия. «В ночь на 21 марта в административном центре Эвенкии - поселке Тура - был зверски убит священник местного прихода отец Григорий. Убийца отрезал священнослужителю голову и положил ее на алтарь церкви. Эвенкийский приход отец Григорий возглавил недавно - полтора года назад, но успел снискать уважение местных жителей. Священника любили за доброту и открытость. В конце прошлого года в Туре появился человек, которого многие считали помешанным - до поселка он добрался пешком, в одиночку, из Томской области. Странник обратился за помощью к отцу Григорию и получил ее: священник нашел для него теплую одежду, пристанище и взялся кормить. "За сына ему был", - говорят об убийце местные жители. Вечерами священник и странник, оказавшийся кришнаитом, обсуждали вопросы веры, но конфронтации между ними не возникало, наоборот, каждый видел в другом интересного собеседника… Ночью кришнаит постучал в дверь дома отца Григория. А когда священник открыл, нанес ему удар ножом в сердце и два - в шею. Затем отрезал мертвому священнику голову и отнес ее в церковь. По-видимому убийца совершал какой-то обряд: он пронес голову вокруг алтаря так, чтобы капающая кровь образовала на полу круг, и затем положил голову отца Григория на алтарь. Задержать убийцу было нетрудно - он и не собирался никуда убегать. На первом же допросе он признался, что сделал это по приказу своего бога: Кришна явился ему во сне "и призвал на дело". Сейчас он находится в изоляторе временного содержания при УВД Туры и, по словам сотрудников дежурной части, распевает в камере "Харе Кришна"»[446].
Делать стремительное заключение от одного несчастного визионера ко всем кришнаитам не стоит. Неверно было бы полагать, что все кришнаиты только и мечтают, как бы отрезать головы православным священникам. Из этого случая мне представляется возможным сделать только один вывод: напоминать о нем в тех случаях, когда нам твердят, что любой "духовный опыт", любое видение и откровение хороши... Видение-то было. И «голос» был. И кровь – была.
В те же дни в Уганде некий визионер, якобы предупрежденный Богородицей о начинающемся конце света, поспешил уйти с планеты Земля – вместе с 900 своими прихожанами… 53 человека были убиты в ноябре 1994 г в Швейцарии, 16 (в том числе трое детей) во Франции в декабре 1995 сектой «Орден солнечного храма». «Концепция "ордена солнечного храма", который, по сути, был тайным обществом, представлет собой смесь астрологии, алхимии, мистики, кабалистики и йоги. Своим предтечей сыны секты считают средневековый орден тамплиеров и религиозно-философский орден "Крест и роза", члены которого называют себя наследниками Заратустры»[447].
4 апреля 1996 г. в Алма-Ате четверо подростков убили девочку. Организатор убийства - Эдик Богайчук - учился в школе права, желая стать прокурором. “Но года два назад он признался друзьям еще в одной мечте - тайной - ему хотелось убить кого-нибудь, чтобы “проверить себя”. Как говорит мама, он всегда был “большим фантазером”. Рассказывал об инопланетянах, которые ломали бабушкину швейную машинку и улетали в форточку, об ангелах, являвшихся ему в виде дисков. Эдик молился, бывал в церкви, упросил маму крестить его и носил крестик. Он уверял следователей, что Бог, мол, приходил к нему в следственный изолятор. Когда прабабушка умерла, Эдик часто вместо уроков шел на кладбище и “через ангела говорил с бабушкой”. Уже после случившегося следователи в столе у мальчика нашли странный дневник: “В 1979 от Рождества Христова 5 декабря под вечер родился страстный пожиратель человеческих душ и энергий. И дано было имя этому ребенку - Эдуард-Эдик. Мать, не знавшая, что ее сын 666 (Омен), винила во всем улицу, но у Эда с рождения был заложен инстинкт правителя Тьмы”. Судебно-медицинская экспертиза признала мальчиков в медицинском смысле здоровыми»[448].
В Москве в 1998 г. Бутырский суд приговорил к 10 годам заключения 18-летнего сатаниста Андрея Чибисова. Он увлекался оккультизмом и как-то предложил своей подруге Татьяне Зеленской совершить сатанинский обряд. Девушка отказалась, и Чибисов задушил ее… «Чибисов рассказывал подруге, что интересуется оккультными науками, читает на эту тему много литературы и вообще считает себя сатанистом... По словам Чибисова ему стали слышаться некие потусторонние голоса, которые приказывали убить Зеленскую»[449].
Этих примеров, полагаю, достаточно для того, чтобы понять, что не все голоса и видения – от Бога, и для того, чтобы не поверить дежурным призывам – «Любое начинание, в том числе и в духовной сфере, нуждается в поддержке и в помощи»[uuuuuu]. Нет – не любое…
Однажды я получил письмо, содержащее очередную грустную историю о “духовном контакте”: “Я сегодня обращаюсь в Святейшему Патриарху Московскому и всея Руси Алексию II, о. Андрею Кураеву и всем, всем, всем, кто способен видеть, слышать, действовать! Человечество в опасности! Об этом символизируют два последних памятника — маршалу Жукову, памятник “Победы” и все то, что происходит внутри страны, в природе. Вселенский зверь 666, используя духовное невежество пришедших к власти “новых” русских, язычников, разрушает основу основ всего человечества, Православие. Срыт седьмой холм горы Поклонная, на семи холмах расположена столица Москва. Земля вывезена в Израиль под фундамент храма Соломона. Необходимы серьезные меры. Я считаю, что я смогла бы внести “лепту” в Спасение Православия, Человечества, России. В святом писании, Библии, я могла бы указать страницы, которые ведут к спасению. Тем более, если учесть, что после посещения мною Вашей (нашей) церкви Иоанна Крестителя творец Вседержитель в пятую седмицу Великого поста ознаменовал меня таким событием: у нас в квартире очень холодно. Я утром после того, как сготовлю завтрак, принимаю душ, согреваюсь. А потом причесываюсь в ванной, тут же перед зеркалом. Зеркало всегда бывает вспотевшее, покрытое влагой и я его вытираю. Вдруг: подходя к зеркалу я увидела, что оно покрыто крупными, круглыми каплями воды в виде жемчужины. Я хотела что-нибудь взять, чтобы протереть его, но мне ничего не попалось “под руки”. Я подошла к зеркалу, посмотрела на него и мое лицо оказалось в совершенно чистом пространстве, в ореоле жемчужин в форме короны, как на иконе Пр. Богородицы “Взыскание погибших”. Мне не надо было ничего вытирать, я занялась туалетом. Это являлось мне несколько дней — первый, второй, третий, а на четвертый день появились капельки воды, а с правой стороны, вверху, сухое пространство с расходящимися лучиками. Капель с каждым днем было все больше и больше, а сухое пространство с расходящимися лучиками увеличивалось. После девяти дней все исчезло. Я считаю, что Православие должно соорганизоваться и помочь Президенту Б. Н. Ельцину и всему Человечеству перейти от разрушения к Созиданию”.
Сколько же таких людей, которым некие “духовные знамения” вдруг сообщили, что они стали избранными пророками-чудотворцами-целителями-святыми? Сколько таких подранков духовной войны? Христианство знает, что в мире незримом отнюдь не царит мир. Там идет война. На этой войне бывают расставлены ловушки. На этой войне бывают инвалиды. Этими инвалидами духовной войны и транслируются оккультные откровения.
Некая комиссия “Феномен” сообщила, что “на территории России, как утверждают статистики, действует сегодня около 300 000 народных целителей, ясновидящих, магов и астрологов”[vvvvvv]. Триста тысяч святых и пророков! Спустя всего пять лет после отмены в России государственного безбожия уже на каждых триста пятьдесят человек приходится один “богоизбранный” чудотворец! И на их чудеса такой большой спрос, что даже “специалисты Министерства по чрезвычайным ситуациям очень внимательно относятся к предсказаниям экстрасенсов”[wwwwww].
Давно прошли те времена, когда для выхода на контакт с духами надо было заниматься самоистязаниями, длительными и изматывающими камланиями или же долговременными медитациями. К концу христианской эры духи стали как бы отзывчивее. Их не успеешь кликнуть — а они уже тут как тут, и причем с полными корзинами сверхъестественных даров. Не нужно уже никаких жертв. Достаточно просто повернуться в ту сторону и слегка пококетничать с космическими любовниками.
Увы, мир религии отнюдь не так благополучен, как кажется издалека. Даже самое точное исповедание христианской веры не может спасти от практических “духовных приключений”. Одно мгновение не в меру доверчивого восторга от явившегося наконец-то чуда — и вот уже некогда образцовый монах оказывается прельщен духом, забредшим к нему в келью под образом Христа. Хоть капелька самолюбия мелькает в душе подвижника (“надо же — и я наконец-то сподобился!”) — и он уже становится участником страшного маскарада. Что же говорить о людях, которые даже понаслышке не ведают о законах духовной брани?
Да, не все духи (ангелы) верны Богу и не все ангелы благоприятствуют людям… Я понимаю, что перехожу к теме, малопривычной и малоприятной для «образованной публики». Мой любимый профессиональный анекдот представляет такую ситуацию: православный миссионер выступает перед образованной, интеллигентной университетской аудиторией. И по ходу своей речи он доходит до необходимости употребить неприличное слово – «бес». Миссионер не первый раз общается с подобного рода аудиторией, знаете ее привычки, вкусы и немощи. Он понимает, что эта публика еще слово «Бог» как следует не научилась понимать. В постсоветской образованской среде вместо этого непонятного слова принято употреблять что-нибудь попроще – скажем «Биоэнергоиформационное поле Вселенной». И понятно, что если в этой аудитории слово Бог норовят подменить каким-нибудь якобы синонимом (то «ноосферой» обзовут, то «Космосом», а то и вообще «мое высшее Я»), то уж слово «бес» тем более гарантированно вызовет возмущение просвещенной публики. Миссионер знает, насколько прав Дмитрий Мережковский «Черт хитер: он делает смешными тех, кто на него показывает»[450]. И тогда миссионер решает выразиться попонятнее, то есть на жаргоне своих слушателей. И говорит: «И вот в эту минуту к человеку обращается мировое трансцендентально-персональное онтологически-ипостазированное тоталитарно-космическое зло»… Тут бес высовывается из под его кафедры и переспрашивает: «Как-как ты меня назвал? Повтори, а то я не расслышал!».
Впрочем, в рериховских текстах достаточно упоминания о «темных духах» и даже о сатане. Поэтому в данном случае мы говорим на одном языке. И христиане и рериховцы скорее всего согласятся со словами Достоевского – "здесь дьявол с Богом борются, и поле битвы - сердца людей».
И в этой войне одна из сторон использует вполне партизанские методы – ловушки, переодевания, засады…
Вот как попал в одну такую ловушку преп. Исаакий Киево-Печерский: «Однажды, как обычно, когда наступил вечер, он стал класть поклоны и петь псалмы, и так до полуночи, и, утомившись, сел на сиденье свое. И когда сидел он так, как всегда свечу погасив, внезапно засиял свет в пещере, как от солнца, такой, что мог ослепить человека. И подошли к нему двое юношей прекрасных, с лицами блистающими, как солнце, и сказали ему: «Исаакий, мы – ангелы, а вот к тебе идет Христос с ангелами». Исаакий встал и увидел толпу бесов, и лица их были ярче солнца, а один среди них светился ярче всех, и от его лица лучи исходили. И сказали ему: «Исаакий, это Христос, пав, поклонись ему». Исаакий же, не поняв бесовского наваждения и забыв перекреститься, вышел из келии и поклонился, как Христу, бесовскому действу. Тогда бесы воскликнули и сказали: «Теперь ты наш, Исаакий!». Ввели они его в келью, посадили и сами стали садиться вокруг него. И сказал один из бесов, тот, что назвался Христом: «Возьмите сопели, и бубны, и гусли и играйте, а Исаакий нам спляшет». И начали им забавляться, И, измучив его, оставили его еле живого, и ушли, надругавшись над ним»[451]. «И неудивительно: потому что сам сатана принимает вид Ангела света (2 Кор. 11,14).
Это один из самых неприятных и сложных вопросов для рериховцев: «Вы ведь признаете, что бывают ложные духовные состояния? Вы признаете, что бывают ложные голоса и «откровения»? Но тогда по каким именно критериям Вы различаете духов? Это вопрос тем более важный, что Вы себя считаете наукой, а не религией, и, значит, у вас должны быть вполне четкие критерии оценки и идентификации”.
Из интернет-собеседований с рериховцами выяснилось, что у них есть лишь один критерий, с помощью которого они различают качество «откровений». «Все одержимые всегда кощунственно отзываются об Учении Света, это их наиболее характерный признак»[452].
