Античность. об истине, ставя вопрос, при каких условиях сле­дует принимать ее, — эти соображения высказы­ваются вследствие полного незнакомства с ана­литикой: [к

об истине, ставя вопрос, при каких условиях сле­дует принимать ее, — эти соображения высказы­ваются вследствие полного незнакомства с ана­литикой: [к доказательству] следует приступать, уже будучи знакомым с этими аксиомами, а не за­ниматься только еще их установлением, услышав про них.

Что выяснение начал умозаключения также нахо­дится в ведении философа и того, кто рассматрива­ет относительно всякой сущности вообще, какова она от природы, — это очевидно. А тот, кто в какой-либо области располагает наибольшим знанием, должен иметь нозможность указать наиболее досто­верные начала [своего] предмета, и, следовательно, тот, кто располагает таким знанием относительно существующих вещей как таких, должен быть в со­стоянии указать эти начала для всего вообще. Тако­вым является философ. А самым достоверным из всех началом [надо считать] то, по отношению к ко­торому невозможно ошибиться, ибо такое начало должно быть наилучшим образом познаваемым (все ведь впадают в ошибки по отношению к тому, чего не постигают) и должно выступать как безусловное. Действительно, начало, которым должен владеть псякий, кто постигает какую-либо вещь, — такое на­чало не гипотеза; а то, что необходимо знать челове­ку, сел и (м 11 к >:и ист хан. что-i шбудь, — это он должен иметь и своем распоряжении уже с самого начала. Та­ким образом, ясно, что начало, обладающее указан­ными свойствами, есть наиболее достоверное из всех; а теперь укажем, что это за начало. Невозмож­но, чтобы одно и то же вместе было и не было прису­ще одному и тому же и в одном и том же смысле (пусть будут здесь также присоединены все [оговор­ки], какие только мы могли бы присоединить, во из­бежание словесных затруднений), — это, конечно, самое достоверное из всех начал: к нему [полно­стью] применимо данное выше определение. В са­мом деле, не может кто бы то ни было признавать, что одно и то же [и] существует, и не существует, как это, по мнению некоторых, утверждает Гераклит,

ибо ист необходимости действительно принимать то, что ут11гржд:1см1Ы1а слонах. И если невозможно, чтобы iiponmom шожпые нсщи вместе находились йодном и и)М же (чудсм считать, что и к данному по­ложению ирпшкч сны у пас обычные [уточнения]), а и то же иремм там, где имеется противоречие, одно мнение противоположно другому, — тогда, очевид­но, одному и тому же человеку невозможно вместе принимать, что та же самая вещь существует и не су­ществует; в самом деле, у того, кто в этом вопросе держится [такого] ошибочного взгляда, были бы вместе противоположные мнения. Поэтому все, кто дает доказательство, возводят [его] к этому положе­нию как к послед! 1ему, по существу это ведь и начало для иссх других аксиом.

гллна чтшггля

Петь, однако же (de), люди, которые, как мы ука­зали, и сами говорят, что одно и то же может суще­ствовать и не существовать вместе, и утверждают, что стоять на этой точке зрения возможно. К этому тезису прибегают многие и среди исследователей природы. А мы со своей стороны приняли теперь, что вместе существовать и не существовать нельзя, и, пользуясь этим положением, показали, что мы имеем здесь самое достоверное из всех начал. Так нот, некоторые требуют, чтобы и это [положение само) было доказано, [требуют] по невежественнос­ти, так как ито иедь непежестиепность — не знать, дли чего следует искать доказательства и для чего не следует. На самом деле, дли нсего без исключения доказательства существовать не может (ведь ряд уходил бы в бесконечность, так что и в этом случае доказательства не было бы); а если для некоторых начал не следует искать доказательства, то они, ве­роятно, не будут и состоянии сказать, какое же нача­ло считают они таким [не требующим доказательст­ва] в большей мере. И кроме того, возможно и по от­ношению к их утверждению доказать путем [его] изобличения, что так дело обстоять не может, если

только возражающий [против нас] вкладывает в свои слова какое-нибудь содержание; если же в них нет никакого содержания, то было бы смешно ис­кать обоснования [в споре] против того, кто не име­ет обоснования ни для чего, [именно] поскольку он не имеет его: ведь такой человек, поскольку он та­кой, это все равно что растение. Что же касается до­казательства путем изобличения, то я отмечаю у не­го вот какое отличие по сравнению с [обыкновен­ным] доказательством: человеку, который [в этом случае) дает (обыкновенное) доказательство, можно было бы приписать предвосхищение того, что вна­чале подлежало доказательству; если же в подобном проступке оказывается повинен другой, то это уже изобличение, а не доказательство. Исходным пунк­том против всех подобных возражений является не требование [у противника] признать, что что-ни­будь или существует, или не существует (это можно было бы, пожалуй, принять за требование признать то, что вначале подлежало доказательству); но [он должен согласиться], что в свои слова он во всяком случае вкладывает какое-нибудь значение — и для себя, и для другого; это ведь необходимо, если толь­ко он высказывает что-нибудь, так как иначе такой человек не может рассуждать ни сам с собой, ни |с кем либо] другим. По если это принимается, тогда [уже] будет возможно доказательство; в самом деле, тогда уже будет налицо нечто определенное. Одна­ко ответственность за это доказательство лежит не на том, кто его проводит, а на том, против кого оно направлено; этот последний, упраздняя рассужде­ние, испытывает его на себе. А кроме того, тот, кто дал по этому вопросу свое согласие, тем самым при­знал, что есть нечто истинное независимо от дока­зательства...

Прежде всего, очевидно, надо во всяком случае счи­тать верным то, что слово «быть» или слово «не-быть» имеет данное определенное значение, так что, следо­вательно, не все может обстоять так и [вместе с тем] иначе. Далее, если слово «человек» обозначает что-нибудь одно, то пусть это будет двуногое животное.

Тем, ЧТО слово означает что-нибудь одно, я хочу ска-в§ТЪ, ЧТО если у слона «человек» будет то значение, Которое и указал (т, с, животное двуногое), тогда у •Сего, К чему ириложимо наименование «человек», Сущность бытия человеком будет именно в этом (при STOM не играет никакой роли также, если кто скажет, что [то или другое] слово имеет несколько значений, только бы их было определенное число; и таком случае для каждого понятия можно было бы установить особое имя; так [обстояло бы, например, дело], если бы кто сказал, что слово «человек» имеет НС одно значение, а несколько, причем одному из них соответствовало бы одно понятие двуногого животного, а кроме того, имелось бы и несколько других нонмтий, число которых было бы, однако же, определено: иедь тогда для каждого понятия можно было бы устаноиить особое имя. Если же это было бы не так, но было бы заявлено, что у слова неопре-делейное количество значений, в таком случае речь, очевидно, не была бы возможна; в самом деле, иметь не одно значение — это значит не иметь ни одного значения; если же у слов нет [определенных] значе­ний, тогда утрачена всякая возможность рассуждать друг с другом, а в действительности — и с самим со­бой; ибо невозможно ничего мыслить, если не мыс­лить [каждый раз] что-нибудь одно; а если мыслить возможно, тогда для [этого] предмета [мысли всегда] можно будет установить одно имя. Итак, признаем, что < лово, как это было сказано вначале, имеет то или другое значение, и при этом [только] одно. Тог­да, конечно, бытие человеком не может значить то же, что нс-бытис человеком, если только слово «че­ловек» означает не только [какой-нибудь] предикат одного объекта, но и самый этот объект [как один] (мы ведь выражение «означать одно» принимаем не в смысле «означать» [те или другие] предикаты одно­го, так как в этом случае и «образованное», и «белое», и «человек» значили бы одно [и то же], и, следова­тельно, все будет [тогда] одним; ибо всем этим име­нам будет соответствовать одно и то же понятие). И точно также бытие и не-бытие [чем-нибудь] не бу-

дут представлять собою одно и то же, разве лишь при употреблении одного и того же слова в разных значениях, так, йапример, в том случае, если бы то, что мы называем человеком, другие называли не-че-ловеком; но перед нами стоит не вопрос, может ли одно и то же вместе быть и не быть человеком по имени, но [вопрос, может ли оно вместе быть и не быть человеком] на деле. Если же слова «человек» и «не-человек» не отличаются друг от друга по своим значениям, тогда, очевидно, и бытие не-человеком не будет отличаться от бытия человеком; следова­тельно, бытие человеком будет представлять собою бытие не-человеком. В самом деле, то и другое будет [в таком случае] составлять одно, потому что ведь со­ставлять одно — это значит [относиться] как одежда и платье, [а именно в том случае], если понятие и здесь и там одно. Если же «человек» и «не-человек» будут составлять одно, тогда бытие человеком будет обозначать то же самое, что и бытие не-человеком. Между тем было показано, что у слов «человек» и «не-человек» разные значения. Поэтому, если про что-нибудь правильно сказать, что оно человек, тог­да оно необходимо должно быть двуногим живот­ным (ведь именно это означает, как было сказано, слово «человек»); а если это необходимо, тогда не-во:»м< >Ж1 к >, чтобы оно же вместе с тем не было двуно­гим животным (ибо слова «необходимо должно быть» значат именно «невозможно, чтобы не было»). Итак, невозможно, чтобы вместе было правильно сказать про одно и то же, что оно и является челове­ком, и не является человеком. И то же рассуждение применимо и к не-бытию человеком; в самом деле, бытие человеком и не-бытие человеком различают­ся по своим значениям, если только «быть белым» и «быть человеком» — выражения, имеющие различ­ные значения; ведь [нельзя не заметить, что] два пер­вых выражения противоречат друг другу в значи­тельно большей степени, так что они, [уж конечно], имеют различные значения. Если же станут утверж­дать, что и белое не отличается по значению [от че­ловека], тогда мы снова скажем то же самое, что бы-

ло сказано и раньше, [а именно] что в таком случае вес будет одним, а не только то, что противолежит друг другу. Но если это невозможно, то получается указанный выше результат, если только [противник] отвечает то, о чем его спрашивают. Если же он в от­вете на поставленный прямо и просто вопрос указы­вает и отрицание, то он не дает в нем того, о чем его спрашивают. Конечно, одно и то же вполне может быть и человеком, и белым и иметь еще огромное множество других определений, однако же на во­прос, правильно ли сказать, что это вот есть человек или нет, надо давать ответ, имеющий одно значение, и не нужно прибавлять, что оно также бело и велико; ведь и нет никакой возможности перечислить все случайные свойства, количество которых ведь бес-предемп.мо; тик пусть противник или перечислит все яти свойства, или |нг укапывает) ни одного. И точно так же поэтому пусть одно и то же будет сколько угодно раз человеком и (имеете) не-человеком, все-таки в ответ на вопрос, есть ли это человек, не следу­ет дополнительно указывать, что это вместе и не-че­ловек, или уже [здесь] надо добавлять все другие слу­чайные свойства, какие только есть и каких нет; а если противник делает это, тогда он [уже] разгово­ра не ведет.

Вообще люди, выставляющие это положение (ут­верждающие возможность противоречия), уничто­жают сущность и суть бытия. Им приходится ут­верждать, что все носит случайный характер и что Оытис человеком или бытие животным в собствен­ном смысле не существует. Н самом деле, если что-нибудь будет представлять собою бытие человеком в собственном смысле, это не будет тогда бытие не­человеком или не-бытие человеком (хотя это — от­рицания первого); у того, о чем мы здесь говорили, значение было одно, и этим одним значением (toyto) была сущность некоторой вещи. А если что-нибудь обозначает сущность [вещи], это имеет тот смысл, что бытие для него не заключается в чем-либо дру­гом. Между тем, если у человека бытие человеком в собственном смысле будет заключаться в бытии

не-человеком в собственном смысле или в не-бытии человеком в собственном смысле, тогда бытие это будет [уже] представлять [у него нечто] другое [по сравнению с сущностью человека]. А потому людям, стоящим на такой точке зрения, необходимо ут­верждать, что ни для одной вещи не будет существо­вать понятия, которое обозначало бы ее как сущ­ность, но что все существует [только] случайным об­разом. Ведь именно этим определяется различие между сущностью и случайным свойством; так, на­пример, белое есть случайное свойство человека, потому что он бел, а не представляет собою белое в собственном смысле. Но если обо всем говорится как о случайном бытии в другом, то не будет сущест­вовать никакой первоосновы, раз случайное свой­ство всегда обозначает собою определение, выска­зываемое о некотором подлежащем. Приходится, значит, идти в бесконечность. Между тем это невоз­можно, так как более двух случайных определений не вступают в соединение друг с другом. В самом де­ле, случайно данное не есть случайно данное в [дру­гом] случайно данном, разве только в том смысле, что и то и другое [из них] случайно даны в одном и том же; так, например, белое является образован­ным, а:-лч> последнее — белым потому, что оба этих аюйстна случайно оказываются в человеке. Но [ес­ли говорят] «Сократ образован» — это имеет не тот смысл, что оба этих определения (и Сократ, и обра­зованный) случайно даны в чем-нибудь другом. Так как поэтому одно обозначается как случайно дан­ное установленным сейчас образом, а другое так, как об этом было сказано перед тем, то в тех случаях, где о случайно данном говорится по образцу того, как белое случайно дано в Сократе, [такие случай­ные определения] не могут даваться без конца в вос­ходящем направлении (epi to апб), как, например, у Сократа, поскольку он белый, не может быть како­го-нибудь дальнейшего случайного определения; ибо из всей совокупности случайных определений не получается чего-либо единого. С другой стороны, конечно, по отношению к белому что-нибудь другое

не будет случайно присущим ему свойством, напри­мер образованное. Это последнее являет собою слу­чайную принадлежность по отношению к белому отнюдь не более, чем белое по отношению к нему; и вместе с тем установлено, что в одних случаях мы имеем случайные принадлежности в этом смысле, в других — по образцу того, как образованное слу­чайно принадлежит Сократу; причем там, где име­ются отношения этого последнего типа, случайная принадлежность является таковою не по отноше­нию к [другой] случайной принадлежности, но так обстоит дело только в случаях первого рода, а сле­довательно, не про все можно будет говорить, как про случайное бытие. Таким образом, и в этом слу­чае будет сущестиопать нечто, означающее сущ­ность Л coin так, то доказано, что противоречивые утверждении не могут высказываться в одно и то же время.

Далее, если но отношению к одному и тому же предмету вместе правильны все противоречащие [друг другу] утверждения, то ясно, что в таком случае псе будет одним [и тем же]. Действительно, одно и то же будет и триерой, и стеной, и человеком, раз обо всяком предмете можно и утверждать, и отрицать что-нибудь, как это необходимо признать тем, кото­рые принимают учение Протагора. И в самом деле, если кому-нибудь кажется, что человек не есть трие­ра, то очевидно, что он не-триера. А следовательно, он имеете с тем и есть триера, раз противоречащие [ДРУ'Дру'У! утверждения истинны. И п та ком случае нолуч.ктся, как у Анаксагора: «Нее вещи вместе», и, следок:) тел mi о, ничего не существует истинным об­разом. 11оэтому слона таких людей относятся к тому, что неопределенно [само но себе], и, думая говорить о существующем, они говорят о несуществующем; ибо неопределенное — это то, что существует [толь­ко] в возможности и не существует в действительно­сти. Но подобным людям необходимо по поводу вся­кого предмета высказывать всякое утверждение или отрицание. Действительно, нелепо, если в отноше­нии каждого предмета отрицание его самого будет

иметь место, а отрицание [чего-нибудь] другого — того, чего в этом предмете нет, — происходить не будет. Так, например, если про человека правильно сказать, что он rfe-человек, то он, очевидно, также или триера, или не-триера. Если [в отношении к не­му] [правильно] утверждение, то необходимо [долж­но быть правильно] также и отрицание; а если [дан­ное] утверждение здесь не имеет места, то во всяком случае (ge) [соотнетствеинос] отрицание будет ско­рее допустимо, нежели отрицание самого предмета. Если поэтому [принимается) даже это последнее, то [должно допускаться] также и отрицание триеры, а если [ее] отрицание, то и утверждение. Вот какие результаты получаются для тех, которые выставляют это положение, а также [им приходится принимать], что нет необходимости [в каждом случае] высказы­вать или утверждение, или отрицание. В самом деле, если истинно, что это вот и человек, и не-человек, то ясно, что оно же не будет вместе с тем ни челове­ком, ни не-человеком: двум утверждениям противо­стоят два отрицания, а если оба утверждения сво­дятся там в одно, то и здесь получается одно [отри­цание], противолежащее [этому объединенному угверждепию].