Часть 6 ДЖУЛИ 13 страница

– А рани-сахиба? Как мы объясним, кто она такая?

После минутного раздумья Аш сказал, что ей придется прикинуться женой его носильщика Гул База или, еще лучше, овдовевшей дочерью.

– Завтра, когда мы выберемся из джунглей и сможем купить еды, ты найдешь укрытие для меня и рани-сахибы, а сам на пони доедешь до военного поста и вернешься обратно с Гул Базом – и с мусульманской чадрой. Лучшей маскировки не придумать, ибо чадра скрывает все. Мы с Гул Базом придумаем правдоподобную историю, и рани-сахиба отправится с ним в мое бунгало, а мы с тобой поедем в дом сирдара-сахиба с нашей скорбной вестью.

– А что потом?

– Это зависит от рани. Но она очень любила свою сестру, сати. Если она согласится хранить молчание, смерть сестры останется неотмщенной, а визирь и прочие избегут наказания. Поэтому не исключена вероятность, что ради своей сестры она предпочтет все рассказать и ответить за последствия.

Букта пожал плечами и философски заметил, что поступки женщины невозможно предсказать и остается только уповать на здравомыслие рани-сахибы. Как бы сильно она ни любила сестру, сделанного не поправить и сестра мертва.

– Давайте отложим решение до утра, сахиб. Может статься, утром вы передумаете, хотя я сомневаюсь: мы с вами хорошо понимаем, как опасно рассказывать правду.

Утром Аш не передумал. За это предприятие пришлось заплатить ужасающе дорого: оно стоило жизни Сарджи, Гобинду и Манилалу (не говоря уже о Дагобазе и любимом Моти Радже Сарджевана), а также значительному количеству бхитхорцев. Слишком высокая цена за спасение жизни Джули, коли она потеряет репутацию и станет притчей во языцех среди индийцев и британцев, тогда как Букта закончит свои дни в тюрьме, а сам Аш будет уволен со службы и выслан из страны. Какие бы чувства ни испытывала Джули в связи со смертью Шушилы, она должна внять голосу разума.

Предвидя трудности, Аш приготовил веские доводы, но они не понадобились. Как ни странно, Анджули не стала протестовать и безропотно согласилась со всеми предложениями, даже с предложением надеть чадру и прикинуться мусульманкой, хотя Аш предупредил, что в таком случае ей придется провести не одну ночь в хижине для слуг за его бунгало и изображать родственницу его носильщика.

– Какое это имеет значение? – равнодушно ответила Анджули. – Хижина для слуг ничем не хуже любого другого жилья, а я уже была служанкой во всех отношениях, разве что не называлась ею…

Букта, который ожидал, что она будет ожесточенно возражать против предложения притвориться родственницей Гул База (по причине кастовой принадлежности и королевской крови), был обрадован ее согласием и доверительно сказал Ашу, что рани-сахиба женщина не только отважная, но и трезвомыслящая, а это качество встречается гораздо реже.

Остановившись на окраине первого же маленького городка, Букта велел обоим спрятаться в стороне от дороги, а сам на пони отправился вперед, чтобы купить еду и более подходящую одежду (наряды, в которых они покинули Бхитхор, слишком привлекали внимание в Гуджарате), и они продолжили путь в скромном платье местных крестьян – Анджули по-прежнему в мужском костюме, поскольку Аш посчитал, что так безопаснее. Не желая рисковать без надобности, он предусмотрительно сжег дотла яркие формы дворцовых слуг.

Ближе к вечеру Букта окольными путями привел своих спутников к полуразрушенной гробнице, стоявшей среди зарослей терновых кустов и пампасной травы на невозделанной пустоши. Поблизости не пролегало никаких троп, и о существовании гробницы явно знали немногие: она находилась далеко в стороне от торной дороги, а в радиусе нескольких миль от нее не было ни одной деревни. Часть купола обвалилась много лет назад, но стены устояли, и внутри сохранилась лужа мутной вонючей воды, оставшаяся от дождей последнего муссона. Пыль, сухие листья, веточки и птичьи перья усыпали каменный пол, но под арками было темно и прохладно. Букта чисто подмел помещение, принес несколько охапок срезанной сухой травы и, рассыпав ее на полу и накрыв попоной, устроил постель для Анджули.

Он поторопится изо всех сил, сказал шикари, но едва ли вернется раньше заката следующего дня, и не надо волноваться, если он задержится. Ведя в поводу усталого пони, он двинулся прочь через густые заросли и высокую траву. Аш проводил Букту до открытой местности и пронаблюдал за тем, как тот садится в седло и уезжает в золотой от вечернего солнца пыли по направлению к Ахмадабаду. Когда шикари скрылся из виду, он повернулся и медленно зашагал обратно к гробнице.

В окружающих зарослях было полно птиц, которые в самое жаркое время дня отдыхали в тени, а над головой проносились стайки попугаев, выпархивающих из руин и направляющихся к отдаленной реке. Голуби, следуя их примеру, взлетали по спирали ввысь и устремлялись в ту же сторону; павлин, пробудившийся от полуденного сна, важно расхаживал взад-вперед между высокими кустами пампасной травы.

Но из гробницы не доносилось никаких звуков движения, и Аш, войдя внутрь и никого там не обнаружив, похолодел от ужаса, но в следующий миг услышал над головой тихий шорох, вскинул глаза и увидел, что Анджули не сбежала. Она поднялась по лестнице в толще стены и теперь стояла наверху – темный силуэт на фоне неба – и пристально смотрела на горные гряды, вздымающиеся на северном горизонте. По выражению ее лица Аш понял, что она думает не о княжестве, лежащем за ними, и не о любимой маленькой сестре, умершей там, но о других горах – о настоящих горах, о могучих Гималаях с бескрайними лесами и сверкающими снежными пиками, которые высоко возносятся к хрустальному небу севера.

Он не произвел ни малейшего шума, но Анджули быстро повернулась и посмотрела на него, и он снова остро осознал, какой урон нанес ей Бхитхор.

Девушка, которую он знал и любил, чей образ носил в сердце долгих три года, исчезла, и на ее месте была незнакомка. Худая, изможденная женщина с огромными безумными глазами и поразительной белой прядью в черных волосах – она выглядела так, будто вынесла жестокие пытки, голод и долго просидела в тюрьме, лишенная солнечного света и свежего воздуха. В ней чувствовалось еще что-то, не поддающееся точному определению. Странная опустошенность. Безжизненность. Несчастье и горе не сломили Анджули, но оглушили до полного бесчувствия.

Аш сознавал также, что чувства в нем остыли. Он по-прежнему любил ее: это была Джули, и он не мог перестать любить ее, как не мог перестать дышать. Но сейчас, когда они смотрели друг на друга, он видел не только ее лицо, но и лица трех мужчин – Сарджи, Гобинда и Манилала, которые пожертвовали своей жизнью, чтобы они могли бежать вместе. Трагедия этих смертей была открытой раной в душе Аша, и любовь казалась мелочью по сравнению со страшной жертвой, истребованной с его друзей.

Он нашел лестницу в стене, поднялся по ней и встал рядом с Джули на плоской полосе крыши вокруг рухнувшего купола. Заросли колючих деревьев, кустов и высокой травы, окружающие гробницу, были полны теней, и в самой гробнице царил мрак, но здесь, наверху, предзакатное солнце ярко сияло среди верхушек деревьев, и равнина нежилась в насыщенном пылью золотом свете индийского вечера. Каждый прутик, камень, травинка отбрасывали длинную синюю тень. Скоро голуби и попугаи вернутся в свои гнезда, и на землю спустятся сумерки, принеся с собой звезды и очередную ночь. Завтра – или послезавтра – возвратится Букта, а потом начнется ложь…

Анджули вернулась к созерцанию гор на далеком горизонте. Аш постоял немного, потом протянул руку и дотронулся до девушки, но она вздрогнула, отпрянула назад и вскинула ладони, словно собираясь оттолкнуть его. Он отдернул руку, уставился на Джули, нахмурив брови, и резко сказал:

– Что, по-твоему, я собирался сделать? Ты же не думаешь, что я обижу тебя. Или… или ты разлюбила меня? Нет, не отворачивайся. – Он крепко схватил ее за запястья, не давая вырваться. – Посмотри на меня, Джули. Скажи мне правду. Ты меня разлюбила?

– Я пыталась, – печально прошептала Анджули. – Но… но, похоже, я ничего не могу с собой поделать.

В голосе ее звучало такое отчаяние, словно она признавалась в каком-нибудь физическом изъяне вроде слепоты, который нельзя ни исцелить, ни игнорировать и с которым надо смириться и научиться жить. Но это не поразило Аша, ибо он сам испытывал такие же чувства.

Он знал: их любовь не прошла и никогда не пройдет, но сейчас она временно угасла под тяжким, удушающим грузом вины и ужаса, и, пока они не избавятся от него и не смогут дышать свобод но, у них не появится желания открыто демонстрировать свои чувства. Это вернется. Однако в настоящий момент они оба в известном смысле чужие друг другу, потому что не одна только Анджули изменилась. Столько воды утекло с тех пор, как они расстались, что, даже если бы встреча произошла при более счастливых обстоятельствах, они вряд ли оказались бы в силах мгновенно восстановить прежние отношения. Но время работает на них – все время в мире. Они прошли через самые страшные испытания, и они снова вместе… Остальное может подождать.

Он поднес к лицу руки Анджули, легко поцеловал одну и другую и, отпустив, сказал:

– Это все, что я хотел знать. Теперь, когда я знаю это, я знаю и другое: пока мы вместе, нам не страшны никакие невзгоды. Как только ты станешь моей женой…

– Твоей женой?..

– А как иначе? Ты же не думаешь, что я соглашусь потерять тебя во второй раз?

– Тебе никогда не позволят жениться на мне, – сказала Анджули с обреченностью в голосе.

– Бхитхорцы? Они не посмеют и пикнуть!

– Нет, твои соотечественники… и мои тоже.

– Ты имеешь в виду, они попытаются помешать нам. Но это не их дело. Это касается только нас: тебя и меня. Кроме того, разве твой дед не женился на индийской принцессе, хотя был иностранцем и иноверцем?

Анджули вздохнула и снова потрясла головой.

– Да. Но в те дни ваш радж еще не обрел всю полноту власти. На троне в Дели тогда сидел Могол, а Пенджабом правил Ранджит Сингх. К тому же мой дед был великим воином, который взял мою бабушку без спросу, в качестве военного трофея, когда разбил в бою войско бабушкиного отца. Мне рассказывали, что она ушла к нему по доброй воле, ибо они полюбили друг друга. Но времена изменились, и в наши дни такое невозможно.

– Такое случится сейчас, любовь моя. Никто не сможет запретить мне жениться на тебе. Ты уже не девственна, а потому тебя будут только рады сбыть с рук повыгоднее. И никто не запретит мне жениться на тебе.

Но Анджули осталась при своем мнении. Она считала невозможным любой религиозно узаконенный брак между представителями столь разных вероисповеданий, в том числе и в своем случае. Она вообще не видела причин для какого-либо узаконивания их отношений, потому что с радостью согласилась бы до конца жизни прожить с Ашоком, связанная с ним лишь узами любви, и никакая церемония, проведенная жрецом или мировым судьей, вкупе с документами, подтверждающими факт заключения брака, ничего не изменила бы для нее. Анджули уже принимала участие в одной такой церемонии, однако не стала женой ни в каком смысле, кроме сугубо юридического, – собственность раны, презренная собственность, на которую он после свадьбы ни разу не соизволил даже взглянуть. Если бы не Ашок, она по-прежнему оставалась бы девственницей. Он и так уже был ее мужем, которому она отдалась не только телом, но и сердцем и душой и который мог распоряжаться ими, как пожелает. Так разве есть у них необходимость в пустых фразах, не имеющих значения ни для одного из них? Или в бумажках, которые сама она даже не сумеет прочесть? Помимо того…

Отвернувшись от Аша, Анджули устремила взгляд на закатное солнце, окрашивающее верхушки деревьев в ярко-золотой цвет, и промолвила приглушенным голосом, словно обращаясь к самой себе:

– В Бхитхоре у меня было прозвище. Там меня называли… полукровкой.

Аш непроизвольно кивнул, и она, бросив на него взгляд через плечо, сказала без удивления:

– Да, я должна была догадаться, что ты знаешь. – Анджули снова отвернулась. – Даже нотч никогда не называла меня так. Она не осмеливалась, пока отец был жив, а когда он умер и она попыталась дразнить меня полукровкой, Нанду в гневе накинулся на нее. Полагаю, это уязвляло его гордость: он приходился мне сводным братом и потому не желал, чтобы меня так называли. Но в Бхитхоре это прозвище бросали мне в лицо каждый день, и жрецы не разрешали мне входить в храм Лакшми, расположенный в саду занана, где совершают молитвы жены и наложницы…

Голос ее упал до шепота и пресекся, и Аш ласково сказал:

– Больше тебе не нужно беспокоиться о таких вещах, ларла. Выброси их из головы и забудь навсегда. С этим покончено.

– Да, с этим покончено. И мне, полукровке, не нужно беспокоиться о том, что скажут или сделают мои соплеменники или мои жрецы, – похоже, у меня нет ни первых, ни вторых. Отныне и впредь я буду просто полукровкой, женщиной без семьи и родины… для которой единственным богом является ее муж.

– Законный муж, – упрямо уточнил Аш.

Анджули повернулась и подняла к нему лицо, темное на фоне заката.

– Может быть… если ты действительно хочешь этого и если… Но пока ты не поговоришь со своим начальством и со своими священниками, ты не узнаешь наверное, возможно ли такое, а потому давай оставим эту тему. Солнце почти зашло, и мне надо сойти вниз и приготовить для нас еду, пока совсем не стемнело.

Проскользнув мимо него, она спустилась по темной лестнице, и Аш не попытался ее задержать. Он положил руки на парапет, устремил взгляд на горы, как недавно делала Джули, и стал размышлять о грядущих трудностях.

«Мне надо быть осторожным, – подумал Аш. – Крайне осторожным».

Прошлой ночью, после разговора с Буктой, он строил планы побега. Они с Джули должны немедленно покинуть Гуджарат, и ему ни в коем случае нельзя возвращаться в Ахмадабад. Если сесть на бомбейский поезд на каком-нибудь крохотном полустанке, то задолго до того, как люди визиря нападут на их след, они покинут пределы Центральной Индии и Пенджаба и благополучно доберутся до Мардана.

Казалось бы, такой вариант напрашивался сам собой. Но как раз в этом и заключалась проблема: слишком уж он был очевиден. От Аша наверняка ожидают именно таких действий, а значит, он не должен этого делать. Ему придется придумать что-нибудь поумнее – и молиться, чтобы решение, им принятое, оказалось верным, иначе ни Джули, ни он сам не проживут достаточно долго, чтобы о нем пожалеть.

Аш еще не определился со своими планами, когда Анджули позвала его к ужину. Она разожгла маленький костер в углу гробницы, и, пока огонь не погас, Аш бросил в него пачку писем, которые написал в комнатушке над угольной лавкой в Бхитхоре и которые Сарджи и Гобинд не рискнули оставить при себе, потому что они стали бы уликой против него, если бы попали в руки к бхитхорцам. Он смотрел, как бумага скручивается, чернеет и превращается в золу. Позже, когда Джули заснула, Аш бесшумно вышел наружу, под звездное небо, сел у входа на выпавший из стены камень и принялся размышлять и планировать…

Он не сомневался, что Бхитхор с визирем во главе потребует мести за гибель своих подданных и мучительной смерти для вдовой рани, которую обвинят во всем случившемся. Ее станут разыскивать, и поиски не прекратятся до тех пор, пока преследователи не убедятся, что она и два ее оставшихся в живых спасителя заблудились в непроходимых горах и умерли от жажды и голода. Только тогда Джули будет в безопасности. Джули и Букта. И он сам, к слову сказать.

Он позволил Букте считать, что у бхитхорцев нет никаких оснований связывать офицера-сахиба из стоящего в Ахмадабаде кавалерийского полка с исчезновением одной из вдов покойного раны. Но это было не так. Разве не некий капитан-сахиб Пелам-Мартин эскортировал будущих рани на бракосочетание и перехитрил рану и придворных советников в вопросе приданого и выкупа за невесту? И разве не некий офицер, носящий то же самое имя, недавно предупреждал нескольких представителей британской власти в Ахмадабаде, что, когда рана умрет, его вдов сожгут на погребальном костре? И разве не он отправил несколько телеграмм аналогичного содержания, составленных в резких выражениях?

Вдобавок в Бхитхоре знают, что хаким-сахиб прибыл к ним через Ахмадабад и что его слуга Манилал впоследствии дважды ездил в этот город за лекарствами, поэтому бхитхорцы непременно пошлют туда шпионов на поиски пропавшей рани. На самом деле об Ахмадабаде они подумают в первую очередь, а как только окажутся там, мрачно сказал себе Аш, они найдут сколько угодно свидетельств того, что он живо интересовался участью вдов, и почти наверняка выяснят, что и Гобинд, и Манилал останавливались в его бунгало. Это обстоятельство станет последним звеном в цепи доказательств, и, если он не ошибается, следующим шагом бхитхорцев станет убийство. Убийство не только Джули, но и его самого. И вероятно, Букты тоже.

Перспектива повергала в уныние, так как было несомненно, что Бхитхор будет действовать быстро. Визирь не позволит себе мешкать, и одни поисковые отряды наверняка уже спешат перекрыть все возможные пути бегства в Каридкот, тогда как другие скоро появятся в Гуджарате. Однако по здравом размышлении Аш решил, что самое лучшее (и, пожалуй, единственное), что он может сделать, – это вернуться в свое бунгало и нагло отрицать свою причастность к делу.

Джули придется поехать вперед с Гул Базом, а они с Буктой последуют за ними через несколько дней и прибудут в город со стороны Катхиявара, что находится в южной части полуострова, а не со стороны северных областей, граничащих с Раджпутаной. Другой ложью будет объяснение смерти Сарджи и потери лошадей.

Они скажут, что в последний момент переменили планы и направились вместе на юг и что Сарджи и лошади утонули при переправе через приливо-отливную реку и их тела, унесенные в море, сгинули в водах залива Кач. Глубокая скорбь Аша о гибели друга (искренняя, видит Бог), не говоря уже о потере весьма ценной лошади, более чем убедительно объяснит, почему он утратил интерес к судьбе бхитхорских рани.

У него еще осталась значительная часть отпуска – недели, которые он собирался провести с Уолли, путешествуя по горной местности за перевалом Ротанг. Путешествие придется отменить: следующие неделю-полторы он должен провести, праздно болтаясь по военному городку, избавляясь от ненужных вещей и неспешно готовясь к отъезду в Мардан, дабы продемонстрировать всем, кому интересно, что ему нечего скрывать и он не особо торопится покинуть Ахмадабад.

Появление новой женщины на половине слуг вряд ли возбудит особое любопытство, если вообще будет замечено. Кому придет в голову, что высокородная дама, дочь махараджи и вдова раны Бхитхора, согласилась жить среди слуг-мусульман под видом жены носильщика? Скорее всего, соглядатаи понаблюдают за Ашем несколько дней, следя за каждым его шагом, и в конечном счете придут к заключению, что он не только не принимал участия в похищении, но и вообще выбросил из головы историю с бхитхорскими рани сразу после того, как отправил телеграммы, и больше ничего не намеревался для них делать. Они вернутся в Бхитхор и доложат об этом визирю, который направит свое внимание в какую-нибудь другую сторону. И Джули будет в безопасности.

Жаль, путешествие по горам сорвалось. Уолли будет разочарован. Но он поймет, что друг ничего не мог поделать, и они смогут отправиться в поход в следующем году. У них полно времени…

Приняв решение, Аш лег у входа в гробницу, чтобы ни человек, ни животное не могли зайти внутрь, не разбудив его, и заснул еще до того, как взошла луна. Сегодня он спал спокойным сном без сновидений, зато с Анджули дело обстояло иначе: она трижды кричала ночью, одолеваемая кошмарами.

В первый раз Аш, разбуженный приглушенным воплем, стремительно вскочил на ноги и увидел, что гробница наполнена холодным сиянием. Взошедшая луна стояла над огромным проломом в куполе, и при лунном свете он увидел, что Анджули скорчилась у дальней стены и закрыла лицо руками словно в попытке отгородиться от невыносимого зрелища. Она стонала: «Нет! Нет, Шу-шу, нет!..» – и Аш обнял ее, дрожащую всем телом, и крепко прижал к себе, укачивая и бормоча ласковые слова. Наконец ужас оставил Анджули, и впервые за последние несколько страшных дней она не выдержала и разрыдалась.

Постепенно поток слез иссяк, и он унес с собой часть нервного напряжения. Вскоре девушка расслабилась, затихла, и через минуту Аш понял, что она снова заснула. Двигаясь очень осторожно, чтобы не разбудить Анджули, он прилег рядом, не размыкая объятий и прислушиваясь к ее неглубокому дыханию, потрясенный ее худобой.

Они что, морили ее голодом?.. Зная рану и визиря, Аш не исключал такой вероятности. При этой мысли в голове у него помутилось от ярости, и он крепче обнял истощенное тело, некогда такое гладкое, упругое и пленительно изящное, каждый изгиб, каждую линию которого он исследовал руками и губами с замирающим от восторга сердцем.

Меньше чем через час Анджули начала ворочаться, метаться и снова проснулась, пронзительно выкрикивая имя Шушилы. А незадолго до рассвета, когда в гробнице царила тьма, ибо луна больше не заглядывала в нее, девушка оказалась во власти кошмара в третий раз и, проснувшись в непроглядном мраке, принялась отчаянно вырываться из рук Аша, словно вообразила, что это враги схватили ее и тащат к погребальному костру – или к жаровне, где среди углей зловеще светится добела раскаленная кочерга.

На этот раз Ашу потребовалось больше времени, чтобы успокоить Анджули. Она тесно прижалась к нему, дрожа от пережитого ужаса и умоляя обнять ее покрепче, и физическое желание, которое некогда пылало между ними живым огнем, а ныне казалось утраченным, внезапно вспыхнуло в нем с такой силой, что в тот миг он с готовностью пожертвовал бы надеждой остаться в безопасности, лишь бы овладеть девушкой и достичь состояния телесной умиротворенности – и на время забыть обо всех мучительных проблемах.

Но исхудалое тело в его объятиях не выказало ответного желания, и Аш понял, что если возьмет Анджули сейчас, то только насильно, потому что она отпрянет от него и воспротивится. Он понимал также, что, если даст волю своей страсти и сумеет вызвать у нее отклик, их ситуация, и без того тяжелая, еще более усугубится: как только стоящие между ними преграды рухнут, для них станет почти невозможно держаться порознь в ближайшие дни. Однако, если они хотят отвести от себя любые подозрения, совершенно необходимо, чтобы следующую неделю Джули провела в одной из хижин для слуг позади бунгало и чтобы он даже не приближался к ней. Если их увидят вместе, не миновать беды, а потому так даже лучше. У них будет вдоволь времени для любви, когда они поженятся и все кошмары останутся в прошлом.

Анджули наконец заснула, и вскоре Аш тоже погрузился в сон и не просыпался, пока она не пошевелилась в его объятиях и не отстранилась от него, разбуженная веселым гомоном попугаев, голубей и зябликов, приветствующих рассвет. Когда солнце взошло и они поели, он рассказал Анджули о своих планах, составленных ночью, и она выслушала все без всяких возражений, явно готовая согласиться с любыми принятыми им решениями. Но больше они почти не разговаривали. Анджули все еще не оправилась от потрясения и смертельной усталости, и к тому же в течение всего долгого дня, проведенного в гробнице, обоих неотступно преследовали мысли о Шушиле. Ни один из них не мог перестать думать о ней. Вопреки своей воле Аш раз за разом возвращался мыслями к Шу-шу и под конец готов был поверить, что ее беспокойный маленький призрак последовал за ними сюда и наблюдает за ними, укрывшись в тени кикаров.

Ближе к вечеру вернулся Букта вместе с Гул Базом и двумя лишними лошадьми. Хотя Анджули бодрствовала и слышала их голоса, она осталась на крыше, дав мужчинам возможность поговорить наедине. Букта одобрил новый план. Они с Гул Базом подробно обсудили положение дел и пришли к такому же решению.

– Только я сказал, что история про жену или овдовевшую дочь не годится, – заявил Гул Баз. – У меня есть план получше…

У него действительно имелся план, и вдобавок он уже предпринял шаги к его осуществлению. Обдумав ситуацию, они с Буктой решили, что единственный выход для них – это заменить рани-сахибой робкую тихую женщину, которую Гул Баз более года назад поселил в лачуге за своей хижиной и которая в любом случае готовилась вскоре покинуть бунгало, так как знала, что сахиб со своими слугами собирается возвращаться в Северо-Западную пограничную провинцию, и всегда понимала, что ее внебрачная, но полезная связь с носильщиком сахиба автоматически прекратится, когда он отбудет в родные края. Поскольку этот день был не за горами, речь шла всего лишь о том, чтобы расстаться с сожительницей немного раньше, чем предполагалось. Гул Баз так и сделал.

Он покинул бунгало рано утром в наемной тонге, взяв с собой женщину и сказав остальным слугам, что она хочет навестить мать в родной деревне и что они вернутся домой поздно вечером. На самом деле она вообще не вернется. Вместо нее обратно с ним приедет рани-сахиба, и никто не заметит подмены: все женщины в чадрах выглядят одинаково. Что же касается той, другой, то сахибу нет нужды опасаться: она получила хорошую плату за свои услуги и не представляет угрозы, потому как по природе своей не болтлива и к тому же в ближайшем будущем не вернется в военный городок или вообще в город, а когда вернется, они уже давно будут в Мардане.

– Но сегодня вечером все увидят, что она воротилась со мной, как я и говорил, а значит, если какие чужаки явятся с расспросами, они ничего не узнают, потому что рассказывать будет не о чем. Я привез чадру для рани-сахибы, старую, но чистую. Она принадлежала моей сожительнице, но я забрал ее, пообещав вместо поношенной и чиненой-перечиненой купить на базаре новую, что я и сделал. По счастью, она женщина рослая – шикари говорит, рани-сахиба тоже высокого роста. Мы вернемся после наступления темноты, и никто не заметит разницы; а уж оказавшись в лачуге, рани-сахиба будет в безопасности. Я скажу, что она малость занедужила и должна лежать в постели. Ей не придется ни с кем разговаривать или даже показываться на глаза кому-либо.

– А что будет, когда настанет время покинуть Гуджарат? – спросил Аш.

– Об этом мы тоже подумали, – сказал Букта. – Все очень просто. Ваш слуга скажет, что его сожительница хочет навестить родственников в Пенджабе и что он согласился довезти ее с собой до Дели или до Лахора, коли вам угодно. Он все устроит. У него есть голова на плечах, у этого патхана. К тому же всем известно, что женщина жила под его покровительством более года, тогда как рани-сахиба исчезла всего несколько дней назад. Теперь что касается нашего собственного возвращения…

Минут через двадцать группа из четырех всадников ехала быстрой рысью через возделанные поля к пыльной широкой дороге, что пролегает между Кхедбрахмой и Ахмадабадом, а выехав на нее, пустилась галопом в южном направлении.

К наступлению сумерек их все еще отделяли многие мили от города Ахмад-шаха. Но они продолжали путь при свете звезд, а когда наконец впереди показались огни военного городка, восходила луна. Путники остановились возле купы деревьев, и Аш снял Джули с седла. Они не разговаривали, ибо уже сказали друг другу все, что надо; к тому же все четверо испытывали тревогу и изрядно устали. Гул Баз отдал свою лошадь Букте, поклонился на прощание Ашу и вместе с Анджули, которая, как положено женщине, держалась на шаг позади него, двинулся по залитой лунным светом дороге к расположенной на окраине военного городка деревушке, где собирался нанять тонгу, чтобы доехать до бунгало.

Через пять дней Аш вернулся в Ахмадабад верхом на одной из лошадей Сарджи, в сопровождении одного из саисов Сарджи.

Прежде чем отбыть обратно с лошадью, саис воспользовался гостеприимством Кулу Рама и других слуг, а перед отъездом поведал хозяевам со множеством подробностей историю о гибели своего господина, который трагически утонул, пытаясь переплыть на коне через одну из многих приливно-отливных рек, впадающих в залив Кач; конь сахиба тоже утонул, а сам сахиб спасся лишь чудом. История от деталей не пострадала, и позже Гул Баз доложил, что рассказчику – да и никому другому – явно и в голову не пришло усомниться в ней.

– Таким образом, еще одно препятствие успешно взято, – сказал Гул Баз. – Что же касается другого дела, здесь тоже все прошло как по маслу. Никто не поставил под сомнение личность женщины, вернувшейся со мной. И никто уже ничего не заподозрит, потому что рани-сахиба не выходит из комнаты, прикидываясь больной. Впрочем, мне кажется, она действительно нездорова: на вторую ночь она закричала во сне так громко, что я проснулся и бросился к ней в лачугу, испугавшись, что ее нашли и насильно увозят. Но она сказала, это просто страшный сон и… – Он осекся, увидев выражение лица Аша, и спросил: – Так значит, с ней такое уже случалось?

– Да. Нужно было предупредить тебя, – сказал Аш, злясь на себя за недомыслие.

К нему самому Шушила во снах больше не являлась, но продолжала лежать тяжким бременем на совести: ее маленькое укоризненное лицо по-прежнему возникало у него перед глазами в самые неожиданные моменты. И если с ним происходит такое, то насколько же хуже должно быть Джули, которая любила свою младшую сестру?

Он спросил, не проснулся ли от криков кто-то из слуг, но Гул Баз так не думал.

– Как вы знаете, моя хижина и бывшая хижина Махду-джи стоят поодаль от остальных, а лачуга, которую занимает рани-сахиба, находится сразу позади моей и потому надежно заслонена от построек, где живут остальные слуги. Но на следующий день я купил опиума и стал давать понемногу рани-сахибе после заката. С тех пор она спит крепко и больше не кричит по ночам, и это хорошо, ибо шикари не ошибался, когда высказал предположение насчет возможной слежки за сахибом.