Я сделал, что мог, кто может, пусть сделает лучше (лат.). - Ред 4 страница

Таким образом, посягательство на норму права в ее реальном бытии есть посягательство на правоохраненный интерес жизни, на правовое благо.

Этим определением преступного деяния, думается, не только устана­вливается внешний, юридически-характеристический признак преступного деяния, но и правильно выясняется его юридическая сущность.

Если мы будем в преступлении видеть только посягательство на норму, на веления правопроизводящеи авторитетной воли, создающей для одной стороны право требовать подчинения этим велениям, а для другой -обязанность такого подчинения, будем придавать исключительное значе­ние моменту противоправности учиненного, то преступление сделается формальным, жизненепригодным понятием, напоминающим у нас воззре­ния эпохи Петра Великого, считавшего и мятеж, и убийство, и ношение бороды, и срубку заповедного дерева равно важными деяниями, достой­ными смертной казни, ибо все это виноватый делал, одинаково не стра­шась царского гнева.

Если, наоборот, считать сущностью преступления посягательство на интерес, придавать исключительное значение моменту жизненной вредо­носности учиненного, то утратит всякое значение социальная сторона преступной деятельности, исчезнет возможность надлежащей оценки про­явившейся в преступлении личности преступника, оценки видов винов­ности, сделается невозможной правильная оценка карательных мер.

Только при признании одинакового значения обоих моментов преступ­ного деяния получится более правильное представление и об его юриди­ческой сущности. Правоохрана отграничивает правовое благо от интереса вообще, придает ему особое значение, налагает по отношению к нему на граждан известные обязанности, но, конечно, не делает из него фетиша, почитаемого независимо от выражаемой им идеи. Действительное зна­чение "правового блага" для лица, общества или государства заключается не в одной его правоохране, а вместе с тем в его жизненной роли. Поэтому, если, с одной стороны, как справедливо замечает Гельшнер, несомненно, что преступное деяние хотя и имеет своим непосредственным объектом конкретное благо, но сущность его не исчерпывается вредом и опасностью, причиняемыми этому благу, а по преимуществу заключаются в противодействии, оказываемом им господству права в государстве, то, с

¹ В силу этого претворения и изменения для меня понятия правового блага и жизненного интереса не представляются тождественными, но во всяком случае право, и в частности уголовное право, имеет дело с правовыми благами. Лист различает еще правоохраненный интерес как понятие и его индивидуальное проявление - жизнь и жизнь Петра, Ивана, вещь и часы, кошелек, первое он называет объектом преступления (в отвлеченном смысле), а второе объектом преступного деяния (в конкретном смысле) Но при всей правильности этого различия оно не имеет существенного значения для установления понятия о преступном деянии, и сам Лист в последних изданиях учебника не упоминает об этом различии.

другой стороны, также очевидно что сравнительная важность отдельных преступных деяний для правопорядка определяется не этим противодей­ствием праву, даже не проявленной виновным энергией этого проти­водействия, а значением правоохраненного интереса, на который напра­влялось посягательство. Это значение влияет не только на признание преступности и наказуемости посягательства, но и на меру и условия его наказуемости. Как говорит Иеринг, "ёег Таги йег 81гаГе 1з1 йег \Уе«те55ег ёег 8ос1а1еп СШег"¹.

11. Такими правоохраняемыми интересами могут быть: личность и ее блага - жизнь, телесная неприкосновенность, личные чувствования, честь, обладание или пользование известными предметами внешнего мира; проявление личности вовне, свобода передвижения и деятельности в ее различных сферах; возникшие в силу этой деятельности известные от­ношения или состояния - их неизменяемость, ненарушимость; различные блага, составляющие общественное достояние, и т.п.

Причем, конечно, не всякий интерес этих групп получает правоохрану, а, по справедливому замечанию Биндинга, только тот, который может иметь общественное значение (Зосш^еПп).

Сумма таких правоохраненных интересов, обрисовка каждого из них в отдельности, их взаимное отношение и т.п. изменяются в истории каждого народа сообразно с изменением условий государственной и общественной жизни, с развитием культуры. Стоит только в этом отношении сравнить, например, объем таких правоохраненных интересов по Русской Правде, с одной, и по действующему уголовному уложению, с другой стороны. Этим же объясняется невозможность установления одного какого-нибудь признака, могущего служить основанием правоохраны интересов и пост­роения понятия о так называемом естественном преступном деянии.

Охраняемые интересы могут иметь реальный характер - жизнь, здо­ровье, неприкосновенность владения, или идеальный - честь, религиозное чувство, благопристойность и т.д.

Эти интересы могут принадлежать отдельному лицу, физическому или юридическому, или отдельным общностям, существующим в государстве, но не составляющим лиц юридических, или всей совокупности общест­венных факторов, всему обществу, или, наконец, государству как юри­дически организованному целому.

При этом правоохраненный интерес может входить в юридическую сферу определенного субъекта, и тогда посягательство на интерес будет посягательством и на субъективное право, или же известный интерес-охраняется правовыми нормами исключительно как общественное достоя­ние или благо независимо от принадлежности его тому или другому субъекту.

По общему правилу, такой охраной пользуются блага, находящиеся в области или пределах государства, на его территории; но эта охрана может распространяться и за пределы территории, причем охрану могут получить не только блага, обладатели которых, принадлежа к гражданам

¹ Шкала накаюний определяется ценностью социальных благ (нем.) - Ред

государства, имеют право как его подданные на такую охрану, но, при современных международных отношениях, такая охрана может распро­страняться и на блага, не состоящие под непосредственной властью госу­дарства, блага, охраняемые союзом государств.

Правоохрана может относиться или к самому интересу, защищая его непосредственно от разрушения, уничтожения или изменения, или охрана может быть направлена на юридическое отношение лица к такому благу -охрана возможности и свободы владеть, распоряжаться или пользоваться таким благом или интересом.

Охрана интереса нормами права выражается в воспрещении действий, направленных на причинение вреда этому интересу, в наложении обязан­ности воздерживаться от известных действий, так что нарушения норм этого рода будут всегда преступными содеяниями, составляющими глав­ную массу уголовных нарушений. Но могут быть случаи, когда известный интерес представляется столь существенным, что государство не только воспрещает посягательство на него, но требует при известных условиях от каждого гражданина или от известной группы граждан прямого содей­ствия охране этого интереса, требует известной деятельности, так что нарушение норм этого рода будет преступным бездействием.

При этом в обоих случаях как воспрещения, так и требования норма права, по общему правилу, воспрещает всякую виновную деятельность или всякое виновное бездействие, всякое неисполнение нормы, ее запрета или требования, со стороны дееспособного субъекта. Норма "не убей" воспрещает как деятельность, направленную на лишение кого-либо жизни, так и деятельность, из которой может по небрежности дейст­вующего произойти чья-либо смерть; норма "являйся в суд свидетелем по законному о том требованию" будет заключать в себе требование не только не отказываться сознательно от исполнения этой обязанности, но и требование не пренебречь этой обязанностью по невнимательности. В каждой норме заключается возможность как умышленного, так и неос­торожного посягательства на ее бытие, хотя не всегда, как будет указано далее, оба вида виновности признаются наказуемыми.

Охрана интереса может заключаться в воспрещении учинения того, что прямо вредит этому интересу, производит почитаемые недозволен­ными изменения в нем, в его отношении к другим юридическим благам, в его отношении к лицу - обладателю такового интереса; таково содержа­ние норм "не убей", "не укради", а при нормах требовательных - в тре­бовании учинения того, что должно по своим последствиям содействовать возникновению, бытию или неизменяемости данного интереса, его отно­шения к другим благам или к лицу, ими обладающему; таково, например, содержание норм "отбывай воинскую повинность", "являйся в суд свиде­телем".

Далее, такая охрана может относиться к устранению опасности вреда, грозящего охраняемым интересам, и. притом в двоякой форме: или в виде устранения опасности, грозящей данному конкретному интересу, или в виде устранения опасности, грозящей известной группе охраняемых интересов, даже общественному или государственному порядку вообще. По отношению к нормам требовательным данный вид охраны может

выразиться в требовании учинения каких-либо действий, которые содейст­вуют или должны содействовать устранению опасности, грозящей также или данному определенному интересу, какова, например, обязанность донесения о готовящихся преступлениях, или общественному и государст­венному порядку вообще, каково, например, большинство полицейских

требований.

Конечно, во всех этих видах посягательств на правоохраненный интерес должны быть в наличности оба вышеуказанных момента право­нарушения: посягательство на авторитетную волю, выраженную в норме, неповиновение ей и посягательство прямое или косвенное на правоохра­ненный интерес жизни, но их пропорциональное значение в отдельных группах, так сказать, изменяется: в деяниях вредоносных момент неподчи­нения отходит на второй план, а в группе опасных деяний он выдвигается и тем сильнее, чем отдаленнее и непредвиденнее опасность.

Переступление юридической нормы в ее жизненной конкретной обста­новке предполагает наличность известного внешнего проявления, или заключающего в себе причиненное виновным и действительно выпол­ненное нарушение, или только попытку такового, и притом попытку более или менее отдаленную от исполнения; все эти оттенки внешней стороны преступного деяния, подробно изложенные далее, могут быть подведены под общее выражение "посягательство"¹.

Вместе с тем, так как нарушение интереса, охраняемого нормами, возможно и со стороны сил природы, и со стороны лица, не обладающего разумом, малолетнего и т.д., а между тем преступное нарушение норм предполагает наличность вины, то, не касаясь пока более точной харак­теристики этого внутреннего элемента, его можно было бы оттенить в самом определении преступления словом "деяние" в противоположность

делу, факту.

Все вышеприведенные соображения приводят нас к такому, каза­лось бы, более точному определению преступного деяния: преступным почитается деяние, посягающее на юридическую норму в ее реальном бытии; или, выдвигая более содержание посягательства: деяние, посягаю­щее на охраненный нормой интерес жизни.

§ 2. Уголовно наказуемое посягательство

12. Совокупность правовых норм образует правовой уклад, или право данного народа в данный момент его бытия, поэтому преступное деяние в обширном смысле является правонарушением, или неправом (ОпгесЬ1), а в применении к русскому и вообще славянскому юридическому мировоз­зрению, отождествляющему понятие права с правдой, с осуществлением справедливости (правда русская), посягательство на право будет нару­шением требований правды, справедливости - неправдой. Но если всякое запрещенное законом преступное деяние заключает в себе посягательство

¹ Спасович (с. 84), вводя также в определение преступления слово "посягательство", замечает: "Мы выбрали слово посягательство, а не нарушение, потому что первое из этих понятий шире последнего; оно содержит в себе и совершенные правонарушения и поку­шения на правонарушения и даже приготовление к правонарушениям".

на правовую норму, то этим не разрешается другой капитальный вопрос: всякое ли посягательство на норму в ее реальном бытии вызывает при­менение государственного карательного права, т.е. запрещается законом уголовным под страхом наказания и облагается наказанием в порядке уголовного суда? Другими словами, тождественны ли понятия неправды и наказуемого посягательства на нормы права?

В доктрине права уголовного мы встречаем целую школу, и поныне считающую в своих рядах талантливых криминалистов, в особенности в Германии школу Гегеля, которая отвечает на это утвердительно. Дей­ствительно, если наказание есть только логический момент понятия о преступном, если неправо только и признается таковым потому, что оно в себе заключает признак самоотрицания, наказуемости, то представить себе неправду ненаказуемой - значит предположить логический абсурд.

Но неумолимые требования жизни понудили даже наиболее ревностных сторонников гегелевских принципов в уголовном праве отказаться от вполне последовательного проведения этого положения. Прежде всего обзор законодательств не только прошлых, но и современных указывает нам целый ряд правоположений, ряд приказаний и запретов, не имеющих соответствующей карательной санкции, и притом правоположений, не только имеющих характер общих, скорее нравственных, чем юридических правил, коими изобиловал наш устав о предупреждении и пресечении преступлений или устав о благоустройстве в казенных селениях вроде, например, положения, что "всем и каждому запрещается пьянство" (Устав о упреждении и пресечении преступлений, ст. 153) или что "всем и каждому вменяется в обязанность жить в незазорной любви, в мире и согласии, друг другу по достоинству воздавать почтение, послушными быть кому надлежит по установленному порядку и стараться предупреж­дать недоразумения, ссоры, споры и прения, кои могут довести до огорчения и обид" (там же, ст. 225), но и указывающих иногда на вполне определенные права и обязанности: каждый сколько-нибудь обширный учредительный закон, положение об управлении той или другой частью государства, законы торговые, процессуальные и т.п. дают ряд примеров этого рода.

Далее, доказательства бытия преступной, но ненаказуемой неправды мы найдем даже в тех нормах, нарушение которых воспрещено законом под страхом наказания. Такими доказательствами, например, могут слу­жить условия, при наличности которых наказание не применяется к виновному, как давность, прощение пострадавшего, помилование: убийст­во, бывшее преступным посягательством на норму 27 января, не перес­тает быть таковым 28 января, а только, по разнообразным юридическим и политическим основаниям, ввиду того, что 28 января уже минуло 10 лет с момента учинения убийства и преступник все еще не был обнаружен, перестает быть деянием наказуемым. Кража, учиненная воспитанником какого-нибудь среднего учебного заведения у товарища, в школе, конеч­но, не перестает быть, как и всякая иная кража, преступным посяга­тельством на норму "не укради", но она может и не быть наказуемой в уголовном порядке, подлежа ведению дисциплинарной власти училища. Такие же доказательства бытия преступной, но не наказуемой неправды

мы можем отыскать: в институте уголовно-частных преступных деяний; в принятом почти во всех новых кодексах, а равно и в нашем действующем уголовном уложении, формальном ограничении области наказуемого покушения; в ограниченности случаев ответственности за деяния, учиненные по неосторожности; в институте так называемых преступлений по привычке или по ремеслу, становящихся уголовно наказуемыми только при известном нарастании преступности, и т.д.

13. Конечно, установление бытия в современном праве преступной, но ненаказуемой неправды еще не равносильно признанию ее необходимости и рациональности; ее существование может быть объясняемо простым несовершенством и неполнотой уголовных законодательств. Однако, всматриваясь в приведенные выше и подобные им примеры ненаказуемых правонарушений, нетрудно усмотреть, что бытие их вытекает из самой природы юридических норм, из существа интересов, охраняемых этими нормами, ив особенности из условий охраны.

Оставляя в стороне юридические положения, которые только упоря­дочивают доказательства отношений, их незыблемость или определяют меру возможного, не касаясь должного и останавливаясь только на нормах в тесном смысле, на правоохраняющих заповедях, мы должны помнить, что они являются не абстрактными логическими принципами, а практи­ческими жизненными правилами, что свое оправдание и силу они получают только в тех жизненных целях, которым они служат, а потому, как все земное, условны и ограниченны: проводимые в жизнь с беспо­щадной последовательностью по образцу математических истин, они, вместо орудия прогресса человеческих обществ, могут обратиться в Молоха человечества, привести к знаменитому изречению йа1 ]и811иа, регеа! пнтёиз¹, забывающему, что подобным торжеством права подры­вается самое его основание, так как отша рта попит» сайка соп81йи1а кит².

Далее, интересы, охраняемые нормами, не стоят в жизни изолиро­ванными; они так соприкасаются и иногда переплетаются друг с другом, что, подобно тому как посягательство на один интерес неминуемо заключает в себе посягательство на другие охраненные интересы, так и охрана этих интересов от посягательств неминуемо затрагивает'соприка-сающиеся с ним иные, иногда столь же важные, интересы других лиц: охраняя интересы производителей, может ли государство забывать интересы потребителей, и наоборот?

Наконец, охрана интереса от преступных посягательств, все равно, является ли она в форме предупреждения или в форме устранения, прекращения, кары, по необходимости заключает в себе или ограничение, или даже уничтожение интересов посягнувшего на норму; осуществляется эта охрана людьми, орудиями далеко не совершенными, с возможностью ошибок, увлечений, злоупотреблений. Авторитетная воля, требующая не только подчинения установляемым ею нормам, но и налагающая

¹ Правосудие должно свершиться, хотя бы погиб мир (лат) - Ред

² Ради человека установлены все законы (лат) - Ред

уголовные кары за посягательства на таковые, не должна забывать, что все кары, начиная от лишения жизни и кончая маловажными денежными пенями, содержат ограничения интересов людей, также состоящих под охраной права,что один день, проведенный в тюрьме, какие-нибудь пять, десять рублей штрафа могут оставить иногда весьма значительные, неизгладимые последствия в жизни наказанного. Мало того, как бы ни старалось государство сделать все кары исключительно личными, они весьма часто неизбежно отражаются на интересах лиц, близких к нака­зываемому, на его семье: три недели ареста, отбываемого единственным работником в семье в страдную пору, штраф, на уплату которого пошел весь домашний скарб, не только морально подействуют на эту семью, но, может быть, разорят ее и материально; поэтому законодатель, устанав­ливая кары за неповиновение нормам, не может не иметь в виду этого взаимодействия интересов.

В то же время законодатель не должен забывать, что для применения наказания необходимо расследовать, установить и определит^ винов­ность посягавшего, а вся эта деятельность прежде всего требует более или менее значительной затраты сил государственных, и значение таковой затраты должно быть также принято в расчет законодателем при уста­новлении области наказуемого. Такое же значение, далее, должны иметь разнообразные условия успешного хода процесса: чем более оснований ожидать бесплодности процессуальных действий, например, ввиду исте­чения давностных сроков, чем более представляется возможности привле­чения к делу в качестве обвиняемых людей невинных, чем более является возможной судебная ошибка, тем более оснований отказаться от приме­нения наказания в порядке суда уголовного и т.д.

Одним словом, стоя на почве целесообразности права и правовых институтов, включая сюда и осуществление государством его права нака­зывать, нельзя примириться с тем положением, что всякое посягательство на охраненный правовой нормой интерес жизни должно быть признаваемо наказуемым в порядке суда уголовного, а, наоборот, надо признать, что карательное право государства как вид охраны правового порядка, заклю­чаясь, как бы в потенции, во всяком посягательстве на юридическую заповедь, воспреемлет бытие только тогда, когда власть признает это государственно целесообразным, а потому и реально необходимым.

При этом если сопоставить все эти разнообразные виды нарушений норм, не влекущие за собой уголовной кары, с преступными деяниями, облагаемыми уголовными наказаниями, то едва ли не придется сказать, что область посягательств на правоохраненные интересы, не влекущих за собой уголовных наказаний, и область уголовно наказуемых деяний почти равны по своему объему, что государство охраняет интересы угрозой наказания за посягательство на них только в наиболее важных случаях.

Эта граница между неправдой уголовно наказуемой и неправдой ненаказуемой, безразличной, не представляет, так же, как и самый объем юридических норм, чего-либо неизменного, постоянного, она видоиз­меняется соответственно с общим изменением общественной культуры, а иногда даже в связи с временными, преходящими условиями государст­венной жизни.

Поэтому в определение уголовно наказуемого деяния и входят всегда два момента: область его учинения, т.е. пространство действия воспре­щающего его закона, и время учинения, т.е. воспрещенность его под страхом наказания законом, имеющим силу в момент учинения деяния.

Для исполнителя закона эта граница всегда определяется данными действующего права, а для законодателя - главным образом и прежде всего историческим наследием, теми границами, которые установились для карательной деятельности государства предшествующей юридической жизнью. Но, конечно, рядом с историческими указаниями могут быть поставлены принципы, выведенные, как указано выше, из самого существа юридической охраны интересов. Так, в отношении деяний вредоносных такое значение может иметь объем причиняемого вреда по началу, установленному еще в праве римском, гтшта поп сига! ргаеЮг¹; эта маловредность преступного посягательства может влиять или на полную его безнаказанность, или в особенности на поставление уголов­ного преследования в зависимость от воли и усмотрения пострадавшего. В посягательствах, грозящих опасностью охраненному интересу, такую роль играет соотношение между значением предупреждаемой опасности и теми невыгодами для жизни и деятельности других лиц или для целого общества, которые вытекают из карательного запрета: запрещая свобод­ное обращение ядовитых веществ в видах предупреждения отравления и установляя объем наказуемых случаев нарушения такового запреще­ния, законодатель не может не принять в соображение значения подоб­ного запрещения для успешного развития тех промыслов или фабричных производств, для которых употребление ядовитых веществ безусловно необходимо. В особенности эта оценка получает значение в тех случаях, когда предупреждается не конкретная, определенная опасность, а опас­ность для правового порядка вообще, для свободного и беспрепятст­венного осуществления своих обязанностей органами власти и т.д.

Сводя же все вышеизложенное, мы и приходим к тому выводу, что уголовно наказуемым почитается деяние, посягающее на юридическую норму в ее реальном бытии и воспрещенное законом места его учинения под страхом наказания, или, выдвигая более содержание посягательства: деяние, посягающее на такой охраненный нормой интерес жизни, который в данной стране, в данное время признается столь существенным, что государство, ввиду недостаточности других мер охраны, угрожает посягающему на него наказанием².

У нас подобное определение находилось в ст. 1 т. XV Свода законов, которая гласила: "Всякое деяние, запрещенное законом под страхом наказания, есть преступление"; но составители Уложения 1845 г. не сочли необходимым сохранить это определение в кодексе, введя вместо него

¹ Претор не занимается мелочами (лат.) - Рей

² Как замечает проф. Спасович (§ 30), 'те деяния уголовно преступны, кои по разумному, согласному с природою вещей сознанию общества, несовместны с общежитием и не могут быть охранены иными, менее насильственными средствами: народным воспитанием, обра­зованием, гражданскими взысканиями, чисто нравственною санкциею совести и общест­венного мнения".

теоретическое различие преступлений и проступков. Действующее уго­ловное уложение снова вводит это определение, указывая в первой статье, что "преступным признается деяние, воспрещенное во время его учинения законом под страхом наказания". Эта статья, являющаяся выра­жением одного из коренных оснований права уголовного - гшИит сптеп зте 1е§е', повторяется во всех важнейших европейских кодексах.

14. Но если, таким образом, только то посягательство на юридическую норму может быть признано по действующему нашему уложению преступным деянием в тесном смысле, которое во время его учинения было запрещено законом под страхом наказания, то, с другой стороны, нельзя не иметь в виду, что Устав уголовного судопроизводства (у.у.с.) указывает, что никто не может быть наказан за преступное деяние, подлежащее ведению судебных мест, иначе как по приговору подле­жащего суда, вошедшему в законную силу (ст. 8), а ст. 1 того же устава добавляет, что никто не может подлежать судебному преследованию за преступное деяние, не быв привлечен к ответственности в порядке, опре­деленном правилами сего устава.

По отношению к нашему праву наказуемость только по суду не может быть рассматриваема как характеристический признак уголовно наказуе­мой неправды. Деяние, признаваемое карательным законом преступным, может быть обложено установленными наказаниями и не по судебному приговору, и не в порядке устава уголовного судопроизводства.

Приведенная выше ст. 8 у.у.с. говорит о необходимости для приме­нения наказания судебного приговора, но только для тех преступных деяний, которые подлежат ведению судебных мест, свидетельствуя тем самым о существовании преступных деяний и не подлежащих их ведению; равным образом и ст. 1 не говорит о том, что никто не может подлежать уголовной ответственности за преступное деяние иначе, как в порядке, правилами этого устава определенном, а требует соблюдения этого порядка только для судебного преследования таких деяний.

В этом отношении нельзя забывать:

во-первых, юрисдикцию земских начальников, уездных съездов и гу­бернских присутствий, рассматривающих дела в порядке Устава уголов­ного судопроизводства, ряд преступных деяний в тесном смысле;

во-вторых, юрисдикцию волостных судов, применяющих в местностях, где введены земские начальники, уголовные законы;

в-третьих, юрисдикцию казенных управлений, а равно и некоторых административных учреждений, определяющих не в порядке Устава судо­производства уголовную ответственность за несомненно общие нару­шения уголовного закона. В этих случаях административные учреждения осуществляют судебные функции и их определения имеют силу при­говоров.

Разбор всех этих изъятий, отношения этой юрисдикции к нормальному порядку разбора уголовных дел судебными установлениями, самая оценка необходимости таких изъятий входят, конечно, в область уголовного

¹ Нет преступления без указания о нем в законе (лат.). - Ред

процесса, но несомненно, что существование этих особенных порядков лишает возможности признавать преступными лишь деяния, облагаемые наказаниями по приговорам судебных мест и в порядке устава уголовного судопроизводства.

15. Второй вопрос о безохранности тех юридических норм, посяга­тельство на которые не отнесено к разряду уголовно наказуемых, пред­ставляется еще более важным, но, по моему мнению, и он, даже при самом беглом обзоре окружающей нас действительности, должен быть также разрешен отрицательно.

Конечно, во всяком правопорядке можно встретить, хотя и в виде исключений, такие веления авторитетной воли, обязательность подчине­ния коим имеет свою санкцию только в самом подчиняющемся, которые, несмотря на их источник и характер, уподобляются правилам морали и охраняются нравами, а не внешним принуждением.

Но затем мы встречаем целый ряд посягательств на нормы права в их реальном бытии, хотя и не включенных в группу преступных деяний, но которые, однако, влекут за собой известные, более или менее тяжкие последствия, нередко сходные с наказаниями, последствия, налагаемые иногда в особом дисциплинарном порядке, преследующем свои отдельные от охраны правопорядка цели, бытие коих объясняется или особым положением учинявших, исключающим возможность применения к ним общих карательных мер (взыскания, налагаемые семьей, школой, даже в известной степени тюрьмой), или особым характером посягательств (некоторые дисциплинарные проступки служащих, адвокатов, военных), или особыми условиями их совершения (некоторые случаи нарушения порядка в сословных или общественных собраниях, при судебном разбира­тельстве и т.п.). Наконец, обширную группу такого рода нарушений норм составляют те, которые влекут принудительные последствия, опреде­ляемые в общем порядке правоохраны, даже иногда той же судебной властью, но не имеющие характера наказаний, не преследующие при­сущих последним целей, как, например, восстановление нарушенного вла­дения, реституция вещей, уплата вознаграждения за вред и убытки, не­действительность договоров, платеж неустойки и т.д.