- Еще до свадьбы я знала, что у Сэма есть проблемы с сексом. Мы дважды пытались заняться любовью, и у нас ничего не вышло, но мы свалили неудачу на промысел Божий. Мы оба были очень религиозными - мы даже впервые встретились на вечерних занятиях в религиозном колледже и лишь через два года впервые попытались вступить в сексуальные отношения. К тому времени мы были обручены и определили дату свадьбы, поэтому объяснили импотенцию Сэма Божьим способом защитить нас от греха внебрачной связи. Я считала Сэма очень застенчивым юношей, но полагала, что смогу помочь ему преодолеть скованность сразу же после свадьбы. Мне не терпелось показать ему что к чему, но вышло по-другому.
В нашу первую брачную ночь Сэм был вроде бы уже совсем готов к половому акту, а потом у него вдруг пропала эрекция, и он тихо спросил меня: "Ты еще девственница?" Не дождавшись немедленного ответа, он сказал: "Я так не думаю". Потом он встал, вышел в ванную и закрыл за собой дверь. Мы оба плакали по разные стороны двери. Это была долгая жуткая ночь - первая в длинной веренице таких же ночей.
До встречи с Сэмом я была обручена с мужчиной, который мне даже не слишком нравился, просто однажды случилось так, что он усыпил мою бдительность и занялся со мной сексом. После этого я считала себя обязанной выйти за него замуж, чтобы искупить свою вину. Постепенно он стал уставать от меня, а потом куда-то пропал. Я все еще носила его кольцо, когда познакомилась с Сэмом. Наверное, я считала, что после того опыта мне следует всегда оставаться целомудренной, но Сэм был добр ко мне и никогда не давил на меня в отношении секса, поэтому в его обществе я чувствовала себя спокойно и уверенно. Я видела, что в сексуальной области Сэм даже менее искушен и более консервативен, чем я, и это позволяло мне владеть ситуацией. Если прибавить сюда общие религиозные убеждения, то я была уверена, что мы станем замечательной парой.
Поскольку я чувствовала себя виноватой, то после нашей свадьбы я взяла на себя всю ответственность за излечение импотенции Сэма. Я прочитала все книги по этому вопросу, которые смогла найти. Я хранила эти книги, надеясь, что он когда-нибудь ознакомится с ними. Позже я выяснила, что он действительно читал их, пока меня не было поблизости. Сэм тоже лихорадочно искал решения своей проблемы, но я не знала об этом, поскольку он отказывался разговаривать со мной на эту тему. Он спросил, готова ли я остаться ему просто другом, и я солгала, ответив согласием. Хуже всего для меня было не отсутствие секса в нашей жизни: в общем и целом этот предмет не слишком волновал меня. Хуже всего было чувство вины - ощущение, что я каким-то образом с самого начала все разрушила.
Терапия была еще не испробованным способом. Я спросила Сэма, не хочет ли он сходить к терапевту вместе со мной. Он наотрез отказался. К тому времени я была одержима мыслью о том, что я лишаю его замечательной сексуальной жизни, которую он мог бы вести, если бы не женился на мне. Я верила, что терапевт сможет посоветовать мне что-нибудь полезное, чего не было в книгах. Я уже отчаялась помочь Сэму, но все еще любила его. Теперь я понимаю, что моя любовь к нему в то время во многом являлась сочетанием жалости и стыда. Но была и искренняя нежность к нему: он был хорошим, милым, добрым человеком.
Как бы то ни было, я отправилась на свою первую встречу с консультантом, которого мне порекомендовали в "Обществе будущих родителей" как эксперта по сексуальности мужчин. Я сразу же заявила этой женщине, что пришла лишь ради Сэма. Она сказала, что мы не можем помочь Сэму, поскольку его здесь нет, зато можем поработать вместе. Потом она спросила, каковы мои чувства относительно того, что происходит между мною и Сэмом. Я была совершенно не готова к разговору о своих чувствах. Я даже не знала о том, что у меня есть какие-то чувства. Во время первого часа нашей беседы я постоянно пыталась перевести разговор на Сэма, а она терпеливо возвращала его ко мне и к моим чувствам. Тогда я впервые увидела, как искусно я научилась избегать самой себя. Поскольку мне понравилась искренность женщины-консультанта, я решила еще раз встретиться с ней, хотя, на мой взгляд, мы так и не поговорили о настоящей проблеме. Такой проблемой я считала состояние Сэма.
Между второй и третьей консультацией мне приснился очень яркий и тревожный сон, в котором меня преследовала угрожающая фигура с бесформенным лицом. Когда я рассказала об этом своему терапевту, она помогла мне исследовать мой сон, пока я не поняла, что угрожающей фигурой являлся мой отец. То был первый шаг в долгом процессе, который в конце концов позволил мне вспомнить, что мой отец часто докучал мне сексуальными приставаниями, когда я находилась в возрасте между девятью и пятнадцатью годами. Я полностью похоронила в себе этот аспект моей жизни, и когда воспоминания начали возвращаться, я могла впускать их в сознание лишь маленькими порциями, так как они обладали страшной разрушительной силой.
Мой отец часто уходил по вечерам и очень поздно приходил домой. В такие ночи мать запирала двери спальни - вероятно, в виде наказания. Ему полагалось спать на кушетке, но с некоторых пор он начал приходить в мою спальню. Он умасливал меня и одновременно грозил, чтобы я не смела никому рассказывать о происходящем. Я в любом случае не стала бы этого делать - настолько мне было стыдно. Я была уверена, что все происходило по моей вине. В нашей семье сексуальные вопросы никогда не обсуждались, но каким-то образом создавалось общее впечатление о сексе как о чем-то скверном. Я считала себя скверной и не хотела, чтобы кто-то узнал об этом.
В пятнадцать лет я устроилась на работу. Я работала по вечерам в выходные дни, а также подрабатывала в сезон отпусков. Я старалась как можно реже бывать дома и купила замок для своей спальни. Когда я в первый раз заперлась, отец принялся стучать в дверь. Я сделала вид, будто ничего не слышу. Мать проснулась и спросила его, что он делает. Представьте себе, он не постеснялся сказать: "Руфь заперлась у себя в комнате!" - "Ну и что? - отозвалась мать. - Иди спать". На этом все кончилось. Никаких вопросов со стороны матери и больше никаких ночных визитов. Мне потребовалась вся моя храбрость, чтобы поставить этот замок. Я боялась, что он не сработает, что отец ворвется ко мне и будет в ярости оттого, что я попыталась запереться от него. Более того: я была почти готова оставить все как есть, лишь бы никто не знал об этом.
В семнадцать лет я переехала из дома в общежитие колледжа, а в восемнадцать встретилась со своим будущим женихом. Я делила квартиру с двумя другими девушками, и как-то вечером к ним пришли приятели, которых я не знала. Я рано легла - главным образом для того, чтобы избежать наблюдения за неизбежным ритуалом курения марихуаны. Хотя практически все студенты нарушали строгий запрет на алкоголь и наркотики, я так и не стала употреблять их и не привыкла находиться в обществе тех, кто это делал. Дверь моей спальни находилась рядом с дверью в ванную комнату, и обе двери были расположены в конце длинного коридора. Один из парней, искавших ванную, по ошибке зашел в мою комнату. Вместо извинений он спросил, нельзя ли ему поболтать со мной. Я не смогла отказаться. Это трудно объяснить, но я просто не смогла.
Он сел на край кровати и заговорил со мной. Потом он предложил мне перевернуться на живот, чтобы помассировать мне спину. Через несколько минут мы уже занимались любовью, Таким образом я и оказалась обручена с ним. Несмотря на курение марихуаны, он был почти таким же консервативным, как я, и считал, что совместный секс означает необходимость совместной жизни. Мы встречались примерно четыре месяца, а потом, как я уже говорила, он куда-то пропал. Через год я познакомилась с Сэмом. Поскольку мы с ним никогда не разговаривали о сексе, я пришла к выводу, что мы избегали этой темы из-за нашего религиозного воспитания. Я не понимала, что у нас обоих были проблемы с сексом. Мне нравилось помогать Сэму, и я работала над преодолением его проблемы, чтобы получить возможность забеременеть. Мне нравилось быть терпеливой и понимающей, но самое главное - нравилось иметь власть над собой. Стоило мне ослабить бдительность, и передо мной мог бы возникнуть образ отца, приближавшегося ко мне и ласкавшего меня все эти ночи, все эти годы.
Когда в процессе терапии то, что случило между мной и моим отцом, начало проясняться, терапевт убедительно посоветовал мне посети собрание "Объединенных дочерей" - групп самоподдержки, организованной женщинам испытавшими сексуальное унижение со cтороны своих отцов. Долгое время я сопротивлялась, но в конце концов уступила, и это ста для меня настоящим благословением. Знакомство со многими женщинами, чей опыт был похож на мой, а зачастую гораздо хуже моего, оказало на меня укрепляющее и целительное воздействие. Некоторые из этих женщин бы замужем за мужчинами, у которых были свои проблемы с сексом. Эти мужчины тоже образовали группу взаимопомощи, и у Сэма xватило мужества присоединиться к ним.
Родители Сэма были одержимы идеей воспитать его, по их словам, "чистым, порядочным мальчиком". Если за обеденным столом опускал руки на колени, ему приказывали положить их обратно, "чтобы мы могли видеть, чем ты занимаешься". Если он слишком долго задерживался в ванной, они стучали в дверь кричали: '"Что ты там делаешь?" И такое происходило постоянно. Они рылись в его ящиках в поисках журналов для мужчин и осматривали его белье на предмет наличия потеков спермы. Он стал так бояться любых проявлений сексуальности, что не мог испытывать сексуальных чувств, даже если очень старался.
Когда мы начали выздоравливать, наша супружеская жизнь в некоторых отношениях стала более сложной. У меня по-прежнему была огромная потребность контролировать каждое выражение сексуальности Сэма (как делали его родители), поскольку любая сексуальная агрессивность с его стороны казалась угрожающей для меня. Если он тянулся ко мне, я отворачивалась, уходила или заводила разговор на другую тему, чтобы избежать его заигрываний. Я не могла вынести его вида, когда он наклонялся надо мной в постели: он сильно напоминал моего отца. Но для выздоровления ему следовало обрести полную власть над своим телом и чувствами. Я должна была перестать контролировать его, чтобы он смог по-настоящему испытать свою потенцию. Однако мой страх перед сексом оставался большой проблемой. Я говорила: "Сейчас мне стало страшно", - а Сэм спрашивал; "Что мне нужно сделать?" Обычно этого было достаточно - просто знать, что он слушает меня и заботится о моих чувствах.
Мы поочередно принимали на себя ответственность за то, что происходило с нами в сексуальном отношении. Каждый из нас мог ответить отказом, если ему не нравилось или не хотелось что-то делать, но в принципе один из нас играл роль ведущего, а другой - ведомого. Это была одна из лучших наших идей, поскольку она обращалась к нашей обоюдной потребности обрести власть над своим телом и сексуальными переживаниями. Мы в самом деле учились доверять друг другу и верить, что мы можем давать и получать любовь с помощью наших тел. Кроме того, у каждого из нас была своя группа взаимопомощи. Проблемы и чувства членов групп оказывались такими похожими, что мы постоянно могли видеть свои усилия в перспективе. Однажды наши две группы встретились, и мы провели вечер за обсуждением наших личных реакций на понятия "импотенция" и "фригидность". Были слезы, смех, понимание и много разделенных эмоций. Это помогло нам во многом избавиться от стыда и мучительных переживаний.
Сексуальная часть наших взаимоотношений начала налаживаться - может быть, потому, что нас связывало много общих чувств и полное доверие. Теперь у нас две замечательные дочери, и мы счастливы с ними и друг с другом. Теперь я в гораздо меньшей степени играю роль матери Сэма. Он стад менее пассивным и более настойчивым. Ему не нужно, чтобы я хранила секрет его импотенции от всего мира, а мне не нужно, чтобы он вел себя асексуально. Теперь в нашем распоряжении есть богатый выбор, и мы свободно выбираем друг друга!
История Руфи иллюстрирует другой аспект проявления отрицания и потребности в контроле. Как и многие женщины, безрассудно увлеченные проблемами своего партнера, Руфь еще до брака с Сэмом хорошо знала, в чем заключается его проблема. Таким образом, его неспособность к сексуальному контакту не удивила ее. Фактически его неудачи служили для Руфи гарантией.того, что она больше не потеряет контроль над проявлениями собственной сексуальности. Руфь могла быть инициатором и распорядителем вместо того, чтобы играть единственную из других известных ей сексуальных ролей - роль жертвы.
Этой паре опять-таки повезло: помощь, которую получили Руфь с Сэмом, точно соответствовала характеру их проблем. Для нее это была группа "Объединенных дочерей", ответвление ассоциации "Объединенных родителей", созданное для помощи женщинам, выросшим в семьях с проявлениями инцеста. Удачным было и то, что мужья жертв инцеста тоже образовали соответствующую группу. В климате понимания, доверия и разделенного опыта каждый из травмированных людей мог осторожно продвигаться по пути к здоровому сексуальному самовыражению.
От каждой из женщин, чьи истории приведены в этой главе, выздоровление потребовало встречи лицом к лицу со страданиями, встречи, которой они пытались избежать. В детстве каждая из них разработала стиль выживания, включавший в себя практику отрицания и стремление к контролю. В зрелом возрасте такой стиль оказал этим женщинам плохую услугу. Фактически их оборонительные схемы стали главной причиной их страданий.
Для женщины, которая любит слишком сильно, практика отрицания, переименованная в "терпимость к его ошибкам" или в "позитивное отношение к партнеру" оказывается удобным прикрытием, мешающим понять, как его недостатки позволяют ей играть знакомую роль. Когда ее стремление получить контроль маскируется "желанием помочь" или "оказать поддержку", опять-таки игнорируется ее потребность во власти и превосходстве, присущая подобному типу взаимодействия.
Нужно понять, что практика отрицания и контроля, какими бы названиями она ни прикрывалась, в конечном счете не может улучшить нашу жизнь и наши взаимоотношения. Как раз напротив: отрицание приводит нас к взаимоотношениям, в которых мы постоянно воссоздаем обстановку нашей старой борьбы. Потребность в контроле держит нас мертвой хваткой; мы стремимся изменить другого человека вместо того, чтобы измениться самим.
Теперь вернемся к сказке, давшей название этой главе. Как упоминалось выше, история о красавице и чудовище может показаться надежным средством, дабы увековечить веру в то, что женщина обладает властью преобразить мужчину, если ее любовь будет достаточно сильной и преданной. На этом уровне интерпретации сказка вроде бы оправдывает отрицание и контроль как методы достижения счастья. Красавица любит ужасного монстра без всяких условий и оговорок (отрицание), и в итоге как будто оказывается способной изменить его (обрести контроль над ним).
Эта интерпретация кажется точной, потому что подходит под определения сексуальных ролей, диктуемые нашей культурой. Тем не менее я полагаю, что такое упрощенное толкование упускает из виду истинный смысл этой прославленной сказки. Она долговечна не потому, что подкрепляет культурные предписания и стереотипы любой эпохи потому, что воплощает в себе глубинный метафизический закон, жизненно важный урок, учащий нас мудро распоряжаться своей жизнью. Она словно содержит в себе секретную карту. Если мы проявим достаточно ума, чтобы расшифровать ее, и достаточно храбрости, чтобы последовать по обозначенному на ней маршруту, она приведет нас к россыпям сокровищ - к нашему собственному "...жили долго и счастливо".
Итак, в чем же заключается суть "Красавицы и чудовища"? Она в согласии. Согласие является антитезой отрицанию и контролю. Это готовность принять действительность и позволить ей быть, не пытаясь изменить ее. В этом заключается счастье, рожденное не в результате манипуляций людьми или внешними обстоятельствами, а в результате согласия с собой и внутри него спокойствия даже перед лицом трудностей и жизненных вызовов.
Если помните, в сказке у красавицы не возникало потребности изменять чудовище. Oна реалистично оценила его, приняла таким, каким оно было, и отдала должное его высоким моральным качествам. Она не пыталась сделать из монстра принца. Она не говорила: "Я буду счастлива, когда он перестанет быть чудовищем". Она не жалела его за его плачевное ее стояние и не пыталась изменить его. В этом заключается урок: в результате согласия с ее стороны он был свободен сделать выбор в пользу своего лучшего "я". То, что его настоящее "я" оказалось прекрасным принцем (и идеальным партнером для красавицы), символически демонстрирует, что она получила богатое вознаграждение за свое согласие.
Истинное согласие с личностью человека без попыток изменить его посредством поощрения манипуляций иди насилия является высоко! формой любви, труднодостижимой для большинства из нас. За всеми нашими усилиями изменить другого человека кроется эгоистичный по своей сути мотив: мы убеждены, что если oн изменится, мы станем счастливыми. В желании стать счастливым нет ничего плохого, но, помещая источник счастья вовне, в чьи-то руки мы отказываемся от своей способности изменить жизнь к лучшему и от своей ответственности за это.
Как то ни странно, но сама практика согласия позволяет другому человеку измениться, если он делает такой выбор. Давайте посмотрим, как это происходит. Если у мужчины, к примеру, имеются проблемы с "трудоголизмом" и жена умоляет его проводить дома побольше времени или ссорится с ним, каков обычный результат? Он проводит вне дома столько же или даже больше времени, чем раньше, чувствуя, что имеет право на это из-за ее бесконечных жалоб. Другими словами, браня, умоляя и пытаясь изменить его, жена фактически позволяет ему считать, что проблема заключается не в его "трудоголизме", а в ее придирках. И, разумеется, ее стремление изменить его может способствовать увеличению эмоциональной дистанции между ними не в меньшей мере, чем его одержимость работой. Пытаясь заставить его сблизиться с собой, она на самом деле отталкивает его еще сильнее.
"Трудоголизм", как и другие формы безрассудного поведения, является серьезным расстройством. Он служит средством защиты для ее мужа, оберегая его от чувства близости, которого он страшится, и предупреждая всплеск неприятных эмоций, таких, как страх и отчаяние. "Трудоголизм" является одним из тех способов бегства от своего "я", которые наиболее часто применяются мужчинами, выросшими в неблагополучных семьях. Ценой, которую мужчина платит за такое бегство, становится однобокое существование, не позволяющее ему пользоваться многими из жизненных благ. Но только он сам может определить, не является ли цена слишком высокой, и только он может выбрать, какие меры ему следует принять и на какой риск он должен пойти ради того, чтобы измениться. Задача его жены заключается не в исправлении его жизни, а в улучшении ее собственной жизни.
Большинство из нас способно жить более счастливой и полной жизнью, чем нам кажется. Мы часто не заявляем своих прав на это счастье, так как считаем, что поведение другого человека мешает нам это сделать. Мы игнорируем наши обязательства перед самим собой, перед развитием собственной личности, строя планы, маневрируя и манипулируя в попытках изменить жизнь другого человека, а когда наши усилия терпят неудачу, мы становимся сердитыми, обескураженными и подавленными. Попытки изменить чужую жизнь расстраивают и наводят тоску, зато усилия, затраченные на перемены к лучшему в собственной жизни, вселяют веру в себя и поднимают настроение.
Чтобы жена "трудоголика" обрела способность жить собственной жизнью независимо от занятий ее мужа, она должна поверить, что его проблемы не являются ее проблемами и что перемена, которая может в нем произойти, находится за пределами ее прав или обязанностей. Она должна научиться уважать его право быть таким, каков он есть, даже если ей хочется, чтобы он стал другим.
Добившись этого, она освобождается - освобождается от возмущения его недоступностью, освобождается от чувства вины из-за своей неспособности изменить его, освобождается от тяжелого груза постоянных усилий. Когда возмущение и чувство вины ослабевают, она становится способной испытывать к мужу большую нежность за те его качества, которые ей действительно нравятся.
Отказавшись от попыток изменить его и перенацелив свою энергию на собственные интересы, она испытает непривычное счастье и удовлетворение. Постепенно она может обнаружить, что ее занятия дают ей возможность жить богатой и полнокровной жизнью, не слишком нуждаясь в обществе мужа. Или же, становясь все менее зависимой от мужа в поисках счастья, она может решить, что ее нынешние отношения бесплодны, и избрать жизнь, свободную от горестей и разочарований неудачного брака. Но все названные варианты невозможны, пока она нуждается в мужчине, которого хочет изменить ради своего счастья. Пока она не примет его таким, каков он есть, она останется застывшей, как на стоп-кадре в мультфильме, ожидая перемен, которые никак не происходят.
Когда женщина, которая любит слишком сильно, отказывается от своего крестового похода за переделку мужчины, ему остается размышлять о последствиях своего поведения. Поскольку ее переживания остались в прошлом, она все больше радуется жизни, контраст с собственным существованием усиливается. Он может сделать выбор в пользу борьбы за отказ от своих безрассудств и за большую эмоциональную и физическую близость с женщиной, или же оставить все как есть. Но независимо его выбора женщина, принимающая свое мужчину таким, каков он есть, обретает свободу жить собственной жизнью - "долго и счастливо".
