Выводы: Ранняя метафизика сознания — это философия разума

Метафизика Нового времени считалась философией сознания. Как вы, я надеюсь, увидели, это была философия ума, считавшая себя Наукой о Разуме. Скрытой целью этой Науки была борьба с Церковью и отмена всех тех оснований, на которых строился религиозный образ мира. И если вся Естественная Наука Нового времени объявила своей основой физические законы, а точнее, физическую Механику, как ее разработал Ньютон, то философия той поры попыталась проделать ту же революцию в духовных науках. Для этого она отвергла Обычай, который тысячелетиями правил людьми, и заменила его на Разум.

Что такое Разум, в сущности, не определялось. Предполагалось, что это то, чем обладают люди Науки. Именно исходя из такого неявного понятия Разума, Метафизика пыталась обосновать власть Науки над умами, для себя же пыталась отвоевать у Физики трон царицы всех Наук. Поэтому философы той поры творили бесконечные наукоучения — учения, объясняющие ос­тальным Наукам, как они должны строиться и в каком порядке распола­гаться относительно трона царицы.

Эта составляющая философии сохранится и в следующем столетии. Каж­дый новый век будет начинаться с очередной попытки Философии угово­рить остальных ученых слушаться ее. Но при этом каждая новая попытка захватить трон будет делаться новым поколением философов как низверже­ние предыдущего поколения. Раз отцы не смогли обеспечить нам достойное место в мире, значит, они в долгу и виноваты. Поэтому их самих и их учения надо отвергнуть.

Учения предшественников отвергались и объявлялись причиной всех неудач сообщества. Это стало обычаем, и начало ему было положено именно войной молодежи философского сообщества против ранней Метафизики. Война эта началась в XIX веке и шла сразу на двух фронтах.

С одной стороны на Метафизику напали действовавшие каждый сам по себе, но одновременно, Позитивизм, Материализм, Марксизм и, как это ни странно, воинствующий Идеализм.

Выводы: Ранняя метафизика сознания— это философия разума

С другой же, сами философы, в поиске выхода из тупика, каким им казалось положение дел в философии, из философов сознания стали друж­но переходить в психологов сознания.

Исходное поветрие — стать естественной Наукой, что было совершенно немыслимо для философии, повело к искрометному решению: тогда мы станем психологами, потому что Психология наука естественная! Почему вдруг психология оказалась естественной Наукой? Да по той простой причи­не, что она превратилась в психофизиологию, то есть, по существу, в ней-рологию. Естественно, что создатель наиболее удачного варианта этой но­вой, с позволения сказать, науки Вильгельм Вундт был объявлен отцом современной психологии.

Каким чудом его психофизиология стала восприниматься наследницей предыдущей философии сознания — немалая загадка. Но научная, естествен­ная, экспериментальная психология Вундта называется психологией созна­ния. Так закрепилось в истории Психологии.

Однако прежде чем перейти к психологии сознания, я вынужден буду сделать два отступления. Сначала расскажу о том, как убивали философию сознания, то есть Метафизику. Это убийство отразилось в нашей культуре и живет в сознании любого современного человека, даже если он об этом и не подозревает.

А потом я расскажу о тех корнях, из которых, или отрицая которые, вырастает Философская психофизиология сознания. Это скелет в шкафу всей современной Психологии.

СЛОЙ 5. ВОЙНА С МЕТАФИЗИКОЙ -ВОЙНА БОГОВ

Метафизика — это способ философствовать, иными словами, рассуж­дать о мире. Любое рассуждение о мире возможно, лишь если имеются пред­ставления о нем. Значит, метафизика, как и любая философия, — это миро­воззрение. А мировоззрение предполагает наличие той или иной точки зрения, которая на поверку оказывается точкой, с которой смотрят и ради которой живут и творят.

Это очень важно. Нельзя понять философа, не задавшись вопросом, ради чего он жил, что было целью и смыслом его жизни. В предыдущем разделе я показал, как восхищались Кантом, объявляя его критическую философию вершиной и водоразделом всей мировой философии и не замечая при этом, что она была для него лишь средством достижения цели, поставленной в незрелой и слабой попытке создать физическую картину мира.

Главная точка любой философии — это божественная вершина, с кото­рой философом строится путь нисхождения слова истины в мир смертных. При этом путь может быть выложен великолепными работами, но вершина слаба и непродуманна, потому что она была всего лишь детской мечтой, и единственное, что в ней было настоящим — это жажда величия, например.

С какой точки позволяла смотреть на мир метафизика?

С той, на которую установил ее Аристотель. Ведь это его философию издатели уже в древности назвали метафизикой. Но если я говорю о том, что Аристотель установил свою точку, то естественно предположить, что были и другие. Какие?

Аристотель и сам перечисляет всех тех своих предшественников, кто впервые заговорил о тех или иных философских вопросах и с кем он был не согласен. Любое несогласие есть уже отличие в точке зрения. Но это еще не обязательно ее смена. Тот же Декарт открыто призывал отказаться от Арис­тотелевской философии, но при этом оказался в глазах потомков метафизи­ком. И вся революция в философии XVII века оказалась метафизической, как оценили ее сами философы в XIX—XX веках. Значит, не всякое отличие в точке зрения означает, что она была перенесена. Но Аристотель точно сумел сделать такое. Он перенес точку, с которой созерцал мир, на другую вершину по сравнению с предыдущими философами. Ими были Сократ и Платон.

Я вовсе не уверен, что вершина Аристотеля была выше или позволяла видеть мир лучше. Но она точно позволила видеть его иначе. В итоге плато­низм дальше живет своей жизнью, которая через несколько веков истощает-

Слой 5. Война с метафизикой — Война Богов

ся вместе с последними неоплатониками, а аристотелизм становится осно­вой всей средневековой философии, причем, как европейской, христианс­кой, так и арабской, мусульманской. Европейцы чаще всего и знакомились-то с Аристотелем через арабов.

Платон тоже продолжает жить, но в большей мере как учитель «боже­ственного Аристотеля». Спор, который вел с ним Аристотель, теряется из виду, и обоих начинают считать основоположниками все той же якобы еди­ной метафизики. Сократ же превращается почти в литературного персонажа, о котором, как о Диогене, к примеру, надо знать несколько анекдотов, чтобы показывать свою философскую образованность.

Между тем, отличие Аристотеля от Платона заключается в величии их, как учителей, а отличие Аристотеля от Сократа — в самом способе рассуж­дать. И поскольку сократический способ рассуждать сохранил Платон, то получается, что отличие платонизма от метафизики именно в способе рас­суждать. В чем это отличие?

Ели отбросить лишние знания и постараться вспомнить в самом общем виде свое впечатление от чтения Платона и Аристотеля, точнее, от чтения о Сократе и Аристотеля, то отчетливо видно: Сократ исследует устройство сознания человека, а Аристотель философствует о мире. Платон, передавая эти беседы Сократа, походя вставляет множество рассказов и рассуждений об устройстве мира, и поэтому кажется, что Аристотель естественно вырас­тает из него и даже продолжает, хотя и всячески отрицает на словах. Но это если попасться под обаяние Аристотеля и встать на его точку зрения, на его вершину. Она находится с той стороны от Платонизма, где действительно видно, как много у них сходства и общих тем, которые они исследуют.

Но если поглядеть на Платона не глазами аристотелика, то главным у него будет не то, что считал главным Аристотель. А что? Наверное, для каждого свое. Для пифагорейца — математика. Для государственника — тео­рия государства и государственного строительства, для идущего к самопоз­нанию — Сократ и его поиск, полностью выкинутый Аристотелем из мета­физики.

И если вопрос о том, что Аристотель воевал за славу со своим учителем Платоном, еще можно оспаривать или не замечать, то уж никак нельзя спорить с тем, что с Сократом Аристотель не спорил. Он его просто выки­нул из рассмотрения и поминает не более, чем кого-то из самых древних, о ком не сохранилось воспоминаний. А ведь он был почти современником. Но Сократ его не интересовал, с ним Аристотелю нечего было делить, потому что Сократ не занял в обществе такого яркого и почетного места, как Платон.

А вот в борьбе за место в обществе Аристотель точно превзошел Плато­на. Если того приглашали ко двору мелкие греческие тираны, то Аристотель был наставником самого Александра Великого. Его душа может покоиться с миром, он победил. А все философы после него старались повторить успех Аристотеля, и собрания сочинений великих метафизиков XVII—XIX веков полны перепиской с сильными мира сего, к которой они относились весьма трепетно, начиная с Декарта.

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 5

Метафизика не только точка зрения, как мировоззрение она всегда есть и способ жить. Аристотель заложил не только способ иначе рассуждать о мире, но и способ, каким философ должен покорить этот мир. Философия в самом начале научной революции, даже отрицая аристотелизм, еще дава­ла философу возможность занять в новом мире такое же место, какое сумел занять Аристотель в своем. И все это благодаря Науке и научному переворо­ту, который начинался как философский. Вот почему философы так страда­ли, когда Науки выделились из нее, и сетовали, что философия — не На­ука, и так же ратовали за то, чтобы сделать ее Наукой и научной. Естественно, что Сократу и самопознанию в этой битве за раздел мира не было места. Когда?! Когда заниматься такими мелочами, если весь мир трещит по швам и рушится и надо успевать хватать куски и блага. Научный переворот очень был похож на русский бунт, когда жгли и грабили барские поместья.

Научный передел мира завершился раньше колониального, хотя начал­ся несколько позже. Уже в начале XIX века стало ясно, что основные места заняты Физикой, Математикой, Астрономией, Химией и Биологией. Фило­софия не вошла в число государств-победителей, как не вошли, к примеру, Россия, Франция и Германия в число тех стран, которые имеют право на кусок Ирака и на глоток его нефтяной крови в 2003 году.

Философия не оказалась в числе победителей? Почему? Это дико воз­мутило молодежь сообщества. Вы обещали нам всяческие блага, мы вам по­верили, купились на сладкое и манящее имя «философ», а в итоге чувствуем себя униженно рядом с каким-нибудь физиком или математиком! В партии наметился раскол, и началось большое внутреннее расследование. И есте­ственно, раз было поражение, были найдены и причины.

Коррупция! — раздалось громогласно над Европой. — Имя ей Мета­физика!

Что я имею ввиду? А то, что метафизика, как способ жизни, позволяла хорошо существовать, занимая места придворных философов, весьма огра­ниченному числу соискателей. Не большему, чем число дворов, чьи прави­тели были склонны к любованию собственной умностью. А как получить кусочек хорошей жизни остальным? Только превосходя великих величием. Это очень трудный путь, проще обвинить вождей в продажности. Революции делать проще, чем искать истину.

А что было в остальных, так называемых естественных Науках? До де­вятнадцатого века они были в загоне и незаметны. Но с развитием капита­лизма развивается технология, то есть культура внедрения научных откры­тий в производство, а значит, в рынок. И вот естественник оказывается щедро оплачиваемым. Но еще важнее, рынок, потребляющий его труд, стре­мительно растет, вместе с производством и демократией, а рынок, потреб­ляющий философию, столь же стремительно сокращается, вместе с исчеза­ющей аристократией. Только богатое общество, общество, в котором есть богачи, может позволить себе содержать философов, потому что философы — это бездельники, с точки зрения битвы за выживание.

Слой 5. Война с метафизикой — Война Богов

С исчезновением аристократии исчезали те люди, которые готовы были содержать прежних философов. Конечно, капитализм создает новых богачей. И они могут содержать новых философов, но при этом они очень точно знают, что им надо. А нужна им философия, оправдывающая их власть в мире. «Робинзон Крузо» Даниэля Дэфо был как раз такой философией моло­дой буржуазии, прославлявшей ее трудолюбие и жажду жизни. Поэтому Дэфо стал славен во всем мире. Мир менялся. Научная революция оказалась рево­люцией буржуазной, революцией, приводящей к власти в мире новый класс.

И если в это вглядеться, то с очевидностью бросится в глаза, что науч­ная революция — антирелигиозна и антиаристократична. И вовсе не потому, что ей есть дело до народа или демократии. Науке надо было захватить власть в мире, а для этого надо было убрать тех, кто держал эту власть — аристок­ратов, правящих по праву происхождения, и Церковь, поддерживавшую эту власть тем, что правит в умах с помощью мифологического образа мира.

Сделать ставку на обреченного на гибель хозяина было немудро. Какая уж тут философия! Если философ выказывает не мудрость, значит, он вов­се не философ. Значит, он просто умничал и пускал пыль в глаза. Такого философа не грех скинуть с его престола, а его философию выбросить на свалку. А какая такая философия привела нас на эту свалку? Да назовем ее Метафизикой, и все дела!

И вот младшее поколение философского сообщества на общем собра­нии пайщиков принимает решение выжечь Метафизику каленым железом из своей программы и берет курс на научную Философию, задумав ковар­ный ход. Если хорошо обосновать, что Философия — основа всех Наук, то можно снова стать царицей, и получить причитающееся. А для этого надо отобрать у правящих научных сообществ то, на чем они набрали силу. А на чем, собственно говоря, они ее набрали? Начиная с Галилея, Кеплера и Ньютона — на математике и образе мира.

Значит, если хорошо объяснить остальным Наукам, что они не понима­ют математики, и у них нет цельности в представлении о мире, то однажды они придут к нам и сами принесут то, что причитается и полагается царице. Вот суть того переворота, который задумало философское сообщество, ког­да отрекалось от своего метафизического прошлого.

Философия, с одной стороны, начинает упорно создавать научную кар­тину нового мира, а с другой — методично подъедает уверенность других Наук в математике. И к началу XX века объявляет устами основоположников правящей сейчас философской партии — аналитической философии, что математика — это плохо понятая логика!

Битва против метафизики началась в первой трети XIX века, а заверши­лась в 20-х годах следующего. После революций 1917—20 годов в Европе Ме­тафизики больше нет, философия полностью научна, а о самопознании, можно сказать, забыли. Мудрость понимается как успешное овладение им­перскими ценностями, которые построены на Материализме, а значит, на заботе о теле и его потребностях. Как это все начиналось?

Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 5

Глава 1. Положительная философия Копта

Думаю, что не ошибусь, если назову противоположностью Метафизи­ки Позитивизм, положительную научную философию, созданную Огюстом Контом (1798—1857) в 1830—40 годах. Конечно, попытки превратить филосо­фию в одну из Наук делались и раньше, свидетельствами чему остались раз­валины всяческих наукоучений. Но только Конт нашел то, что действитель­но позволяло разорвать с прежним состоянием, обновиться и создать новую Философию. Во-первых, он четко и определенно заявил, что необходимость обновиться вытекает для философии из закона развития, найденного Кон­том в «Курсе положительной философии». Закон этот был весьма подобен биологическому.

«Этот закон состоит в том, что каждая из наших главных идей, каждая из отраслей нашего знания проходит последовательно три различных теорети­ческих состояния: состояние теологическое или фиктивное; состояние мета­физическое или абстрактное; состояние научное или положительное.

Другими словами, человеческий дух по самой природе своей, в каждом из своих исследований пользуется последовательно тремя методами мышления, по характеру своему существенно различными и даже прямо противоположными друг другу: сначала теологическим методом, затем метафизическим и, наконец, положительным методом» (Конт, Курс положительной философии // Цит. по: Деборин, с. 476).

Не надо понимать его так, что эти три метода и надо каждый раз приме­нять. Первые два полностью отрицаются и изгоняются из философии сегод­няшней, потому что человеческий дух вступил в новую фазу — теперь он бродил по Европе. Именно его разглядели Маркс и Энгельс как призрак коммунизма. Это очевидно из работы Конта, прямо посвященной Духу, — из «Духа позитивной философии». Эта работа 1844 года прямо призывает к социальному перевороту, а условием торжества положительной школы за­являет «Союз пролетариев и философов» (Конт, Дух позитивной философии, с. 57).

Рвущаяся к власти Наука, как я уже говорил, была антиаристократична. Она делала ставку на силу, на толпу — на сторуких и стоголовых великанов гекатонхейров, которые были безмозглыми, но зато лихо швыряли булыж­никами. Пролетарские толпы, которые громили Россию, точно были без­мозглыми и бездумными. Мы это знаем из истории. Это само по себе странно и заслуживает особого психологического исследования: что делает, в об­щем-то, неглупых по отдельности людей тупыми и плоскими как доска, на которой можно писать лозунги и программы, стоит им сбиться в толпу? Но сейчас меня больше занимает то, что Конт этот закон видел и описывал.

В сущности, в «Духе позитивной философии» он разработал программу психологического зомбирования, позволявшую создавать из народов «рево­люционные массы» — бездумную и управляемую армию Науки, способную очистить для нее Олимп.

Глава 1. Положительная философия Конта

Суть зомбирования заключалась еще в одном гениальном провидении, безусловно связанном со способностью сознания к очищению. Как бы плот­но ни было сознание заполнено и увязано образами и образцами поведения, достаточно разрушить основание мировоззрения, как содержание сознания превратится из связного устроения в кучу хлама, всего лишь валяющегося на поверхности, которую можно назвать «чистой доской» — Tabula rasa. Этот хлам будет лишь занимать место, но не сможет сопротивляться внедрению в сознание такого подготовленного человека того, что поразит его вообра­жение. Поразит — значит, нанесет рану, то есть не просто войдет, как при обычном восприятии, впечатлением — впечатается в доску, а врежется в нее с силой и болезненно. Но что может поразить наше воображение? Что-то совершенно невозможное, чудо. Или ужас.

Значит, на первой ступени обработки сознания европейских народов, которых собрались превратить в пролетариат, нужно было разрушить основу их мировоззрения. А оно было религиозным. Посеять сомнение в религии любым путем, вплоть до прямого уничтожения попов и церквей и демонстра­тивного святотатства, которое Бог оставит без немедленного наказания, — так было в России.

А затем поразить воображение. Что более всего поражает воображение людей? Война. Сначала война с Метафизикой, которая все-таки мешала уп­равлять сознанием масс и учила думать, потом чудеса и сказки — научная картина мира, например. Поразительное само вползет в сознание, само рас­чистит себе место от старого хлама и само втащит на себе новое мировоззре­ние, новый образ мира, которым уже правит Наука. Почитайте Конта. Он начинает рассуждение от «нелепой системы общего воспитания», метафизи­ческой по сути, которая делала людей менее восприимчивыми к промыва­нию сознания.

«Так как эта система была, начиная с конца средних веков, как она являет­ся еще и теперь, главной социальной точкой опоры метафизического духа — сначала в борьбе с теологией, затем также в выступлениях против науки, — то легко понять, что классы, которые она не смогла охватить, в силу этого самого должны быть гораздо менее заражены этой переходной философией и поэтому лучше подготовлены к положительному мышлению. Таково важное преимуще­ство, которое отсутствие схоластического воспитания доставляет нашим про­летариям и которое делает их, как это показывает повседневный опыт, по существу менее восприимчивыми к различным вносящим смуту софизмам, чем большинство образованных людей, не взирая на то, что их социальные страсти систематически возбуждаются.

Некогда они должны были быть глубоко порабощены теологией, и в особен­ности католической; но во времена их умственного освобождения метафизика могла только слегка задеть их, ибо она не встретила необходимой для ее упроч­нения социальной культуры; только положительная философия сможет захва­тить их всецело и глубоко.

Предварительные условия, столь горячо рекомендованные родоначальника­ми этой окончательной философии, должны таким образом здесь оказаться выполненными лучше, чем где бы то ни было: если бы знаменитая формула Tabula

Основное — Море сознания — Слои философии — Слой 5

rasa (table rase) Бэкона и Декарта была когда-либо вполне осуществима, то это, наверное, было бы среди современных пролетариев, которые, главным образом во Франции, гораздо более, чем всякий другой класс, приближаются к идеальному типу, подготовленному к рациональному положительному методу» (Там же, с. 623).

Идеальный тип, способный принять положительную философию, — это тот, кто не отягощен излишними знаниями и софистической изворот­ливостью ума, которыми вооружала людей Метафизика. А что такое эта са­мая «положительная философия»?

Объяснения самого Конта невнятны и могут быть сведены к выражени­ям, вроде: Ну, вы и сами понимаете: положительная это не отрицательная, это что-то конкретное в руки или зубы. Следы такого понимания до сих пор можно увидеть в том, как высмеиваемые в анекдотах за тупость и необразо­ванность новые русские шевелят пальцами и говорят: я человек конкрет­ный, давай без философий!

Конкретный — это тот, кто без философий, а точнее, без метафизики. Вот и Контовское понятие «положительного», в сущности, сводится к про­стейшему требованию: без метафизики и так, как рассуждают в естествен­ных Науках или в быту, когда требуют, чтобы соловья баснями не кормили, а дали кусок хлеба, а еще лучше мяса.

Отсюда рождается культ тела и Материализм, который вначале был груб и хамоват, а потом стал научным. Но о нем стоит поговорить отдельно, поскольку он очень много сделал для современного понимания сознания.

Что же касается Марксизма, то он полностью вытекает из позитивист­ского мировоззрения. Но поскольку Позитивизм не назван среди трех источ­ников и составных частей Марксизма, значит, призрак действительно уже бродил по Европе и оплодотворял умы направо и налево. Иными словами, Маркс и Энгельс, видимо, считали, что открыли те же самые методы ис­пользования Науки для захвата власти в мире самостоятельно и не хотели считаться последователями Конта.

Какая разница! Ведь им всем только казалось, что это они используют Науку и куют железо, пока горячо. На деле же сейчас, из далекого будущего, видно, что это наша хитроумная госпожа Цирцея улучала похотливые души и предоставляла им возможность поработать на свою победу. И награждала славой. Порой — великой, большей, чем у тех философов, которым удава­лось пожить при дворах тех или иных европейских государей.