Глава XI

 

О небо, сжалься надо мной!

Три негодяя в час дневной

Вчера похитили меня

И усадили на копя, -

И вот я здесь. Клянусь творцом,

Не знаю я, чей это дом.

Кристабел

 

Следует несколько отклониться от нашего рассказа и описать обстоятельства, поставившие мисс Вир в весьма неприятное положение, из которого ее неожиданно и, по сути говоря, случайно вызволило появление Эрнсклифа и Элиота с их отрядом у стен крепости Уэстбернфлет. Вернемся немного назад.

Утром того дня, когда был ограблен и сожжен дом Хобби, отец мисс Вир попросил дочь сопровождать его на прогулке в уединенном уголке живописных угодий, окружавших замок Эллисло. «Слышать — значит повиноваться», — гласит закон восточного деспотизма, и. Дрожа от страха, Изабелла молча последовала за отцом по каменистой тропинке, которая то извивалась вдоль реки, то поднималась на крутые утесы, окаймлявшие ее берега. С ними был один-единственный слуга, выбранный в провожатые, по всей вероятности, из-за своей необычайной глупости. Отец молчал, и Изабелла ничуть не сомневалась, что он выбрал это уединенное место для того, чтобы вновь вернуться к столь часто затевавшемуся между ними в последнее время разговору о сэре Фредерике и что сейчас он размышляет, как бы повернее внушить дочери мысль о необходимости принять его в качестве соискателя ее руки. Но время шло, и ее опасения казались безосновательными. Замечания, с которыми ее отец время от времени к ней обращался, касались только романтической красоты окружающей природы, которая по мере того как они шли вперед, являла взору все новые картины. На эти замечания, исходившие от человека, которым, казалось, владели более мрачные и важные мысли, Изабелла старалась отвечать как можно более легким и беззаботным тоном, преодолевая невольно закрадывавшийся в душу страх.

Кое-как поддерживая этот обрывочный разговор, отец и дочь через некоторое время очутились в центре рощицы, состоявшей из крупных дубов, берез, рябин, орешника, остролиста и разнообразного подлеска.

Ветви высоких деревьев тесно переплетались над головой, а кустарник покрывал свободное пространство между стволами. Место, на котором они остановились, было более открытым, но и над ним простиралась природная древесная сень, а по бокам доступ свету преграждали буйно разросшиеся молодые деревца и кустарник.

— Вот здесь, Изабелла, — сказал мистер Вир, возобновляя то и дело прерывавшийся разговор, — здесь я воздвигнул бы алтарь дружбы.

— Дружбы, сэр? — удивилась мисс Вир. — Но почему именно в таком мрачном и уединенном месте?

— Место выбрано правильно, и это легко доказать, — отвечал с усмешкой отец. — Ты считаешь себя образованной девушкой, мисс Вир, и знаешь, что древние римляне не только обожествляли известные им полезные качества и добродетели; они создавали. особый культ для каждого оттенка и разновидности этих добродетелей во всех их индивидуальных проявлениях. Возьмем, к примеру, дружбу, в честь которой должен быть здесь воздвигнут храм: это не мужская дружба, которой глубоко чужды всякого рода двуличность, интриги и притворство, а женская дружба, которая, в сущности, в том только и заключается, что так называемые подруги подстрекают одна другую на обман и мелкие интриги.

— Вы строго судите о женщинах, сэр.

— Не строже, чем они того заслуживают, — отвечал отец. — К тому же мой портрет лишь слабая копия с оригинала; это портрет, созданный благодаря возможности созерцать два столь великолепных творения, как мисс Айлдертон и ты.

… — Если я ненароком совершила какой-то проступок, сэр, то со всей искренностью уверяю вас, что ни о чем не советовалась с мисс Айлдертон и не делилась с нею.

— Ах так! — воскликнул мистер Вир. — Кто же внушил тебе то легкомыслие в речах и дерзость в спорах, которыми ты за последнее время оттолкнула сэра Фредерика и причинила мне столько неприятностей?

— Если своим поведением я имела несчастье доставить вам неудовольствие, сэр, то приношу вам самые глубокие и самые искренние извинения. Но я отнюдь не раскаиваюсь, что отвечала дерзко сэру Фредерику, когда он стал грубо преследовать меня.

Раз уж он забыл, что я аристократка по рождению, необходимо было ему напомнить, что я по крайней мере женщина.

— Прибереги, пожалуйста, свои дерзости для тех, кто захочет спорить с тобой на эту тему, Изабелла, — холодно заметил отец. — Что до меня, подобные разговоры мне надоели, и я больше не скажу 0-6 этом ни слова;

«— Да благословит вас бог, дорогой отец! — воскликнула Изабелла, схватив отца за руку, которую тот хотел было отнять. — Я во всем готова повиноваться вам, но не заставляйте меня выслушивать любезности этого человека. Они для меня тяжелое наказание.

— Ты бываешь отменно любезна, мисс Вир, когда послушание соответствует твоим интересам, — продолжал неумолимый отец, вырывая у дочери руку, — но отныне, дорогая, я не намерен докучать тебе своими советами. Полагайся только на себя.

В этот момент на них набросились четверо бандитов. Мистер Вир и слуга выхватили кинжалы, которые в те времена принято было всегда иметь при себе, и попытались отразить атаку и защитить Изабеллу. Но пока каждый из них сражался с одним из нападавших, два других негодяя увлекли молодую женщину в чащу и там усадили ее на спрятанную в роще лошадь. Вскочив на своих лошадей, они пустились крупной рысью, держа ее лошадь с двух сторон за узду. Еле заметными и извилистыми тропинками по полям и долинам, через пустошь и болото они привезли ее в крепость Уэстбернфлет, где она оставалась под строгим, но заботливым надзором старухи, сыну, которой принадлежала эта твердыня.

Как ни умоляла мисс Вир старую каргу открыть причину, по которой ее увезли силой и подвергли заключению в этом уединенном месте, та не сказала ни слова. Появление перед крепостью Эрнсклифа с сильным отрядом всадников встревожило бандита.

Он уже отдал приказание вернуть Грейс Армстронг ее друзьям, и ему и в голову не пришло, что это неожиданное нападение предпринято ради нее. Увидев во главе отряда Эрнсклифа, привязанность которого к мисс Вир была предметом толков во всей округе, он уже не сомневался, что единственной целью нападения является ее освобождение. Боязнь личной ответственности принудила его выдать пленницу; о том, как это все произошло, было рассказано выше.

В тот самый момент, когда послышался топот лошадей, увозивших дочь Эллисло, ее отец упал на землю. Слуга, рослый парень, который уже начал было теснить своего противника, тотчас перестал сражаться и бросился на помощь хозяину, решив, что тот получил смертельную рану. Оба негодяя тут же покинули поле боя, скрылись в, кустах и, сев на лошадей, поскакали во весь опор вслед за своими товарищами. Между тем Диксон с радостью обнаружил, что мистер Вир не только жив, но даже не ранен. Он, по всей видимости, просто потерял равновесие в пылу битвы и упал, споткнувшись о корень дерева, в то время как пытался нанести удар своему противнику. Отчаяние, охватившее его, когда он обнаружил исчезновение дочери, было, по словам Диксона, настолько велико, что зрелище это растрогало бы даже камень. Он был так обессилен своим горем и несколькими бесплодными попытками отыскать след похитителей, что добрался до дома и поднял на ноги всех слуг очень нескоро.

Все его поведение свидетельствовало о безутешном горе.

— О, не говорите со мной, сэр Фредерик, — нетерпеливо повторял он, — вы никогда не были отцом.

Она моя дочь, неблагодарная дочь, увы, но зато единственная! Где мисс Айлдертон? Она должна что-нибудь знать о случившемся. Мне кое-что известно об ее интригах: ни к чему хорошему они привести не могли. Иди, Диксон, позови сюда Рэтклифа. Пусть он явится, не мешкая ни минуты.

В этот момент человек, о котором шла речь, вошел в комнату.

— Послушай, Диксон, — продолжал мистер Вир другим тоном, — передай мистеру Рэтклифу, что я хотел бы побеседовать с ним по важному делу. — Ах, дорогой мой, — продолжал он, как бы только что заметив вошедшего, — именно ваш совет мне более всего необходим в постигшем меня несчастье.

— Что случилось, мистер Вир, чем вы так взволнованы? — спросил мистер Рэтклиф озабоченным тоном. И пока лэрд Эллисло излагает Рэтклифу во всех деталях утреннее происшествие, сопровождая свой рассказ жестами, выражающими крайнее горе и возмущение, мы воспользуемся возможностью рассказать читателям о взаимоотношениях этих двух джентльменов.

Молодые годы мистер Вир из Эллисло провел в необузданной погоне за наслаждениями. Позже ей на смену явилось мрачное и ненасытное честолюбие, не менее пагубное по своим последствиям. Он привык удовлетворять свои страсти, не считаясь с тем, что это подтачивает его состояние; зато в тех случаях, где дело не шло об удовлетворении его прихотей, он был скуп и расчетлив. Когда в результате бурно проведенной молодости его дела пришли в упадок, он уехал в Англию, где, как стало известно, вступил в выгодный брак. Много лет он не жил в своем родовом имении. Вдруг, неожиданно для всех, он вернулся вдовцом и привез с собой дочь, которой было тогда лет десять. С этого момента он, по мнению простодушных обитателей окрестных гор, принялся тратить деньги без ограничения. Казалось, он давно уже должен был погрязнуть в долгах, но он продолжал жить на широкую ногу, пока в замке Эллисло не поселился мистер Рэтклиф; и вот тут, всего за несколько месяцев до начала нашего повествования, все вокруг окончательно убедились в его разорении. С момента своего прибытия последний, при молчаливом согласии, хотя и к неудовольствию хозяина замка, захватил в свои руки бразды правления и стал оказывать какое-то необъяснимое влияние на ведение всех его личных дел.

Мистер Рэтклиф был серьезным, уравновешенным и сдержанным человеком средних лет. Все, кому доводилось вступать с ним в деловые отношения, считали его человеком необычайно сведущим. С людьми он общался мало, но при встречах и беседах всегда поражал своими знаниями и умом. Еще до того, как он окончательно поселился в замке, он время от времени навещал мистера Вира и тот, в отличие от своей обычной манеры обращаться с теми, кто стоял ниже его по положению, всегда относился к нему с подчеркнутым вниманием, чуть ли не с подобострастием.

Тем не менее казалось, что хозяин замка всякий раз испытывал какую-то неловкость при его появлении, а проводив его, облегченно вздыхал. Таким образом, когда Рэтклиф приехал и поселился в замке, легко было заметить, что его присутствие доставляет мистеру Виру мало удовольствия. И действительно, в их отношении друг к другу своеобразно сочетались доверие и настороженность. Мистер Рэтклиф вел наиболее важные дела мистера Вира, и хотя последний отнюдь не был одним из тех богатых бездельников, которым лень настолько мешает заниматься собственными делами, что они рады препоручить их кому-нибудь другому, тем не менее во многих случаях можно было наблюдать, как он поступался своим мнением и соглашался с мнением Рэтклифа, которое тот не стеснялся довольно недвусмысленно вы» сказывать.

Ничто, казалось, не выводило мистера Вира из себя больше, чем замечания окружающих, касающиеся зависимого положения, в котором он очутился.

Когда об этом заговаривал сэр Фредерик или кто-нибудь из друзей, мистер Вир обычно возражал им в надменном и возмущенном тоне или же пытался уклониться от прямого ответа, говоря с принужденным смехом, что Рэтклиф знает себе цену, что он самый честный и знающий человек на свете и что без помощи и совета Рэтклифа он просто не в состоянии управиться со своими английскими делами. Таков был человек, который вошел в комнату в тот момент, когда мистер Вир призывал его к себе, и который с удивлением, смешанным с явным недоверием, выслушал теперь торопливую повесть о том, что произошло с Изабеллой.

Ее отец кончил следующими словами, обращенными к сэру Фредерику и другим джентльменам, которые стояли вокруг, изумленно внимая рассказу:

— И теперь, друзья мои, вы видите перед собой самого несчастного отца во всей Шотландии. Помогите мне, джентльмены, посоветуйте что-нибудь, мистер Рэтклиф. Этот неожиданно свалившийся на меня удар совершенно лишил меня способности действовать и соображать, — Возьмем лошадей, кликнем своих людей, объездим всю округу и разыщем негодяев, — предложил сэр Фредерик.

— Неужели, — многозначительно проговорил Рэтклиф, — вы никого не подозреваете в том, что у него был какой-то повод для совершения столь странного преступления? Сейчас не рыцарские времена, и девушек не похищают ради их красоты.

— Боюсь, — сказал мистер Вир, — что я слишком хорошо знаю причины этого странного происшествия.

Прочитайте-ка это письмо. Мисс Айлдертон не постеснялась отправить его из моего дома молодому Эрнсклифу, которого я имею наследственное право считать врагом нашей семьи. Вы видите, что она пишет ему, как человек, посвященный в тайну его любви к моей дочери, которую он даже не считает нужным скрывать, и сообщает ему, что она готова всячески помочь ему в достижении его цели, и более того — что в гарнизоне замка у него есть друг, который сослужит ему еще более полезную службу. Обратите особое внимание на написанные карандашом строчки. мистер Рэтклиф, где эта назойливая девчонка советует действовать решительно и уверяет, что его ухаживания увенчаются успехом, стоит только девушке оказаться за пределами земель баронов Эллисло.

— И это романтическое письмо некоей крайне романтической молодой особы, — заметил Рэтклиф, — заставляет вас, мистер Вир, утверждать, что молодой Эрнсклиф насильно увез вашу дочь, совершив тем самым тяжкое преступление, и что якобы для него оказалось вполне достаточно совета и заверений мисс Люси Айлдертон?

— Но что же я могу еще предположить? — сказал Эллисло.

— Да, что еще вы можете предположить? — вмешался сэр Фредерик. — Или кто еще мог иметь какие-нибудь мотивы для совершения подобного преступления?

— Если таким образом пытаться искать виновного, — возразил спокойно мистер Рэтклиф, — то легко можно указать на лиц, которым такое преступление было бы еще более выгодным и у которых тоже нашлось бы достаточно мотивов для того, чтобы способствовать ему. Можно предположить, что кому-то показалось желательным увезти мисс Вир в такое место, где можно было бы воздействовать на нее в определенном отношении гораздо сильнее, чем под крышей замка Эллисло. Что скажет сэр Фредерик Лэнгли о таком предположении?

— Я заявляю, — отвечал тот, — что если мистеру Виру угодно мириться с вольностями, допускаемыми мистером Рэтклифом и совершенно несовместимыми с его положением в обществе, то это его дело; но я никому не позволю безнаказанно делать подобные намеки в отношении меня.

— А я заявляю, — воскликнул Юный Маршал из Маршал-Уэллса, который тоже гостил в замке, — я заявляю, что вы все с ума сошли: стоите и переругиваетесь между собой, вместо того чтобы помчаться в погоню за негодяями.

— Я уже отправил слуг по наиболее вероятному направлению, — сказал мистер Вир. — Если вы окажете мне честь сопровождать меня, мы присоединимся к поискам.

Предприятие это закончилось полным провалом, возможно потому, что Эллисло направил погоню к замку Эрнсклифа, исходя из предположения, что его владелец окажется виновником совершенного насилия. Таким образом отряд двинулся в направлении, прямо противоположном тому, в котором ускакали похитители. К вечеру все вернулись обратно, измученные и злые. Тем временем в замок прибыли новые гости; однако после того, как им рассказали об утрате, только что понесенной владельцем замка, и они выразили свое удивление и соболезнование по этому поводу, все тут же о ней забыли, углубившись в обсуждение политических интриг, которые уже дошли до состояния кризиса и с минуты на минуту могли привести к взрыву.

Несколько джентльменов, принимавших участие в совете, были католиками и все без исключения — убежденными якобитами. Каждый был полон самых радужных надежд в связи с ожидавшимся со дня на день вторжением монархистов из Франции. Шотландия была скорее готова приветствовать это событие, чем сопротивляться ему, ибо в стране не было боеспособных гарнизонов и крепостей, а среди населения росло число недовольных. Рэтклиф, которого никто не приглашал присутствовать при дебатах по всем этим вопросам и который сам не проявлял к ним ни малейшего интереса, ушел к себе. Мисс Айлдертон была подвергнута чему-то вроде почетного заключения — «до тех пор, пока, — по выражению мистера Вира, — не представится случай отправить ее домой, к отцу». Такой случай представился на следующий же день.

Слуги и домочадцы не переставали удивляться тому, что странное нападение на мисс Вир и ее исчезновение были так быстро забыты всеми в замке.

Они и не подозревали, что тем, кто больше всего был заинтересован в судьбе девушки, были хорошо известны и причины ее похищения и то место, куда ее отвезли; что касается прочих, то в тревожное и смутное время, предшествовавшее возникновению заговора, их мало волновало все, что не было непосредственно связано с их собственными интригами.