Глава сорок восьмая. Могила спящего короля

Фрея

Карина смочила сухие, потрескавшиеся губы Максимова мокрой тряпочкой.

Он тихо застонал. Облизнул губы.

— Открой глаза. Ну, пожалуйста, открой глаза!

Карина осторожно потрясла Максимова за плечо. Не удержалась, слезы брызнули из глаз. Две горячие капли упали на лицо Максимову. Он поморщился и открыл глаза

— Господи, живой! — Карина упала ему на грудь и зарыдала. — Я думала, ты умер. Вскрикнул, упал, как подкошенный. А потом встал и пошел. Как зомби… Лицо мертвое, глаза пустые, дышишь сквозь зубы. И попер, как танк, я еле успевала. Бежишь, спотыкаешься, чуть не падаешь. Я спрашиваю: «Куда, куда?», — а ты молчишь…

— Где мы? — прошептал Максимов. Кругом была темнота. Теплая, кисло пахнущая мумие и костром.

— Да откуда я знаю?! — всхлипнула Карина. — Ты в тоннеле отрубился. Мы по нему черт знает сколько блукали. Выбрались наружу — уже смеркалось. Ты всю ночь бежал. Как лось, не разбирая дороги. И главное, гад, молчишь, не слова из тебя не вытащишь. Только хрипел и дышал, как паровоз. К утру в гору полез, оступился, сорвался с тропинки. И пропал. Я подбежала, смотрю — дыра в скале. Ты в нее провалился. Как упал замертво, так и лежишь. — Карина жалобно заскулила. — Сутки лежи-ишь! А я… А я даже не знаю, чем помочь.

Сознание медленно возвращалось к Максимову. Он уже смог различить смутные контуры стен в дрожащем свете костерка. Тело казалось каменным, навсегда вросшим в скальную породу.

— Ляг на меня, накрой собой. Старайся дышать в такт, — прошептал он, чувствуя, что опять проваливается в забытье.

Тяжести тела Карины он не почувствовал. Просто вдруг сразу стало теплее.

* * *

…Странник слышал мерный, упругий ритм сердца Фреи. Ее нежное тепло проникало сквозь каменный панцирь, сковавший его тело, лаская измученное сердце. И оно ожило, погнало по венам загустевшую кровь. Через их слившиеся в поцелуе губы она вдыхает в него свою жизнь, И смерть стала отступать, нехотя, как зверь, отогнанный огнем от добычи. Странник почувствовал на своей щеке ее жгучие, как расплавленное золото, слезы. Глубоко вздохнул. И в этот миг они стали одним целым. Золотым, пульсирующим коконом. Яркое свечение заплясало по стенам пещеры, заполнило ее до краев, огненной рекой хлынуло в глубь земли…

* * *

Он почувствовал себя полным сил, жизни. С благодарностью поцеловал горячие шершавые губы Карины.

— Воду, продукты не потеряли? — спросил он.

Карина приподняла голову, с удивлением услышав его оживший, сильный голос.

— Нет, Ты рюкзак пер на себе, как боевой слон. Или слоны по горам не бегают?

— У Ганнибала бегали.

— Ты смотри, ожил! — радостно улыбнулась она, — А тут и без тебя еды — завались. Шесть рюкзаков. Все ополовинены, но еще много осталось. Вода, правда, протухла.

— А хозяева рюкзаков, наверное, поблизости. Уже в мумии превратились, я прав?

— Да, — удивилась Карина. — Откуда ты знаешь, ты же без сознания лежал, когда я все тут обшарила?

— Не догадался, а знаю.

Он знал, хотя в это трудно поверить, что находится в пещере Леона. Еще в Москве, изучая по карте район, он пытался вычислить маршрут, которым группа моджахедов отходила после налета на караван. До конца не верилось самому, но бессознательно, — в полном смысле этого слова, потому что от контузии и потери сил несколько часов находился за гранью жизни, — он выбрал именно эту, единств венную тропу, ведущую к пещере.

— Ну-ну, только не напрягайся, — успокаивая, она погладила его по груди. — Ой, смотри, талисман не потерял!

Максимов нащупал у себя на груди брактеат. Карина сердито засопела.

— Сука японская… Она нас у моста ждала, да?

— Возможно. — Максимов потер в пальцах горячий кругляшок с чешуйчатыми змейками. — Наверно, уходила той же дорогой. Услышала и затаилась.

— А откуда она дорогу знала?

— Извини, не успел спросить.

Максимов, собравшись с силами, приподнялся на локте.

В центре площадки, на которой они лежали, в очаге, сложенном из камней, горел маленький костер.

— О, как все запущено, — протянул Максимов. — Карин, ну кто же костер жжет? Для этого есть сухой спирт в рюкзаке. Странно, как нас еще по дыму не вычислили.

— А его внутрь сосет, я проверяла. Максимов посмотрел на узкий лаз, ведущий к выходу из пещеры.

— Интересно, там сейчас ночь или день?

— Утро, — ответила Карина. — Только страшно выглядывать. Вертолеты постоянно кружат поблизости.

Воздух в пещере задрожал от низкого рокота. Секущий свист лопастей пронесся над самым выходом.

— Ото! — Максимов вздрогнул. — Давай-ка двигать отсюда поглубже.

Он затушил костер, забросил подальше горячие камни, смешал золу с песком, сгреб в куртку, отнес в сторонку, ссыпал в ложбинку, привалил камнем. Пятясь, замел отпечатки их ног на сухом песке.

— По камешкам дальше, Карина, только по камням. — Он взял у нее рюкзак и автомат.

«Если придут с собакой, то вся маскировка к черту, — думал Максимов. — Но это не повод расслабляться. Леона тогда не нашли, дай бог, и нас пронесет».

Они все глубже уходили в гулкую пустоту пещеры.

— Смотри.

Карина направила луч фонаря вправо. Шесть мумий, прислоненных к стене, скалили желтые зубы. Глубокие тени залегли в запавших глазницах. Все шестеро были в полувоенной форме. У двоих на голове остались тюрбаны.

— Моджахеды, привет вам от Леона, — пробормотал Максимов.

— Откуда ты…

— Неважно, — оборвал ее Максимов. — Уходим.

Карина повернулась, луч фонарика скользнул по стенам.

— Стой. Посвети еще раз. Вон туда, — Максимов указал на большой камень с острой верхушкой.

Камень ничем не отличался от других, густо усыпавших пол. Но что-то потянуло его к камню. Он сбросил с плеча рюкзак, прыгая по камням, добрался до нужного. Свет заплясал по стенам, Карина прыгала следом.

Встала у него за спиной, направив сноп света на камень. Максимов присел на корточки. В свете фонаря он увидел отчетливый отпечаток армейского ботинка на мелкой каменной крошке в расщелине между камнями.

— Оступился, бедолага. И вся работа насмарку, — прошептал Максимов.

Навалился плечом на камень, крякнув, отвалил его. Под камнем, в углублении, засыпанном песком и мелкими камешками, тускло отсвечивала полоска металла.

— Кл-а-ас! — выдохнула Карина. — Это и есть клад Леона?

Максимов разгреб песок, показалась крышка кожаного кофра.

— Карина, какими же мы будем идиотами, если сейчас взорвемся. — Максимов нащупал сбоку ручку. — Ну, рискуем?

Карина кивнула.

— Смотри, это ты предложила, — усмехнулся Максимов. Дернул за ручку и вытащил кофр под свет. Карина осветила его со всех сторон.

— Всю жизнь думала, что клады хранят в сундуках.

— У тебя есть время исправиться, — пошутил Максимов,

Ножом сковырнул боковой замок, чуть помедлив, распахнул крышку.

Внутри лежали два фотоаппарата с набором сменных объективов, коробочки с фотопленкой, какие-то мелкие детали. И больше ничего.

— О, а я думала! — протянула Карина. — Тоже мне — клад. На штуку баксов потянет, максимум.

— Дай подумать!

Максимов присел на камень.

«Леон был здесь, сомнений нет. И время подумать у него было. Что его могло выдать? Кофр, конечно. Моджахеды знали его как фотокорреспондента. Только полный идиот шел бы по республике, нашпигованной их агентурой, с „Кодаком“ на груди. Решил все оставить, взяв только отработанные пленки. Завалил камнем, на тот случай, если пещеру обнаружат. Техника дорогая и новая, по номерам теоретически можно отследить покупателя.

Допустим, что рейд на Мертвый город был. Но разведывательный. Никто в кишлаке машины не грабил. Бес у Хозяина не один год служил, на жизнь не жаловался. А за то, что проворонил налет на караван, Беса давно бы на кол посадили или в масле кипящем сварили. Машины раздолбанные, кстати, я видел. Они там лет десять в таком виде стоят, как минимум. Еще одна нестыковочка.

Итак, Леон поучаствовал в рейде к Мертвому городу, разведал подступы, заложил схрон, а информацией с моджахедами делиться не захотел. Порезал всю группу и ушел, чего ему братья-мусульмане не забыли. И в группе было всего шестеро. Больше и не требовалось. А тот отряд, что вышел к Мертвому городу по дороге в Узбекистан, либо прикрытие, либо случайность. Скорее всего, последнее. Бес их обнаружил и шуганул за границы района ответственности, а Хозяин с перепугу дал команду организовать маленькую войну. Вроде бы сходится.

Информацией Леон поделился с красотулей Эрикой. Даже знаю, как она из него ее вытянула. Через Эрику информация ушла к Винеру. А он уже закрутил эту свистопляску. Имея его банки информации и оперативные возможности, это труда не составило, На одну ниточку нанизал деда, меня, резидентуру СВР, ФСБ, Энке, профессора Брандта, даже профессора Миядзаки приплел. А в качестве иголки использовал брактеат. И все купились. Прильвицкая коллекция существует, о секретной ее части узкому кругу известно, так почему бы не быть брактеату из Ретры? Вещь, безусловно, подлинная, — Винер не тот человек, чтобы подбросить „фальшак“. Только в той части, что выкрали у лорда, его никогда не было. Как забрали в Аненербе, так и лежал до сих пор в сейфах „Черного солнца“. И коллекцию из спецхрана никто не крал. Винер попытался нас купить, а мы сделали вид, что купились. Нормальный ход в контрразведывательных играх. Жаль, что меня не предупредили,

Юко, или как там зовут эту узкоглазую бестию, не зря мне брактеат на шею повесила. Представляю зрелище: находят Максимова мертвым в Мертвом городе с брактеатом! И вся легенда о сокровищах из спецхрана. что скупает Хозяин, обретает плоть и кровь. Я посмертно стану агентом талибов, а дед пожизненно — главой тайной сети по финансированию терроризма. А чтобы шум вышел круче, науськали Робин Гуда Бердыева. Он с помощью агента, — меня, любимого, — взял тайную сокровищницу Хозяина, выставив ее на обозрение всему миру. За-ме-ча-тель-но!»

Максимов зашелся хриплым смехом.

Карина с тревогой взглянула на него, направив луч фонарика ему в лицо.

— Тихо-тихо едет крыша?

— Нет, умным стал, дальше некуда.

— Смеешься, что Леон нас так купил?

— Если честно, не он один, — сказал Максимов, давясь смехом. — Ты видишь перед собой самого большого идиота во всей вселенной! И главного моджахеда СНГ.

— Макс, я тебя очень люблю, — усталым голосом произнесла Карина. — Я сидела с тобой, когда ты мертвым валялся. Но жить с психом я отказываюсь.

— Все, все, я успокоился.

Максимов ногой отшвырнул кофр. Встал, забросив на плечо рюкзак.

Они уходили все дальше и дальше, петляя по узкой расщелине. Стены пещеры неожиданно распахнулись, открыв большую гулкую залу. Луча фонарика не хватило, чтобы дойти до стен. Вверху в его свете, искрились острые кончики огромных каменных сосулек, свисавших с потолка.

Их окружала плотная, ощутимо вязкая темнота. Каждый шаг давался с трудом. Эхо усиливало их сиплое дыхание, срывающееся с губ, и казалось, что сама пещера дышит им в такт.

— Макс, может, не пойдем дальше? — прошептала Карина, остановившись.

— Надо идти.

— А тебе разве не страшно? Мне с каждым шагом все страшнее и страшнее. Жутко страшно. Кажется, что впереди кто-то есть. Он манит к себе и отпугивает одновременно. У тебя так же?

— Надо идти. — Максимова самого не покидало гнетущее чувство тревоги. Такое, что иногда спирало грудь. Он списывал это на давящую тишину и усталость.

— А ты не подумал, почему Леон все время просидел рядом с трупами? Может, он тоже попробовал пройти вперед по пещере, но решил, что лучше уж трупы под боком, чем такая жуть.

— Интересная мысль.

За спиной послышалось мерное, низкое урчание, перешедшее в глухой рев. Вскоре темнота задрожала в резонанс с этим звуком.

— Вертолет завис, — поспешил объяснить Максимов. — Поторапливайся.

Над их головами мелодично запели дрожащие сталактиты.

Сверху посыпались мелкие камешки.

— Ложись! — крикнул Максимов.

Прыгнул на луч света, сгреб Карину, подмял под себя, спиной прикрывая от падающих сверху камней.

Вокруг них гулко били в пол тяжелые камни. В воздух взбило пыль, стало нечем дышать. Тяжелый удар обрушился впереди, низко задрожал пол. Еще и еще один. Показалось, что земля дрожит под тяжелыми шагами гиганта.

Огромный сталактит сорвался с потолка и колом воткнулся в пол совсем рядом, окатив лежащих людей крошевом из белых кристаллов. Максимова подбросило, он что есть силы сцепил руки, вжимая в себя Карину. С треском раскололся пол, и вместе с потоком камней и песка их засосало в разлом.

Максимов ожидал, что до удара пройдет бесконечное количество секунд и они успеют умереть в полете, разобьются уже мертвыми. Но удар пришел слишком быстро, он едва успел поджать ноги. Как по горке они съехали вниз, не разжимая объятий, прокатились по твердому гладкому полу..

…Карина пришла в себя первой. Расцепила пальцы Максимова, освободившись из захвата, отвалила его на спину.

— Макс, ты живой?

— Ой-ой-ой, — отозвалось чистое и громкое, как в храме, эхо.

— Макс!

Эхо громко повторило его имя.

И Максимов пошевелился.

— Живой. Но цел ли — не знаю. На задницу месяц не сяду, это точно.

— Кому что. А я руку исцарапала. Он снял лямки рюкзака. Сел.

Кругом была звенящая эхом темнота. Судя по акустике, размеры этого зала были гораздо меньше. Максимов принюхался.

— И я о том же, — раздался голос Карины. — Благовониями пахнет. Ладаном, что ли? Глюки, наверное.

— Может, в рюкзаке что-то разбилось?

— Ага! — иронично хмыкнула Карина. — Я с собой флакончик «Кристиан Диор» прихватила! Глюки, говорю. Совсем крыша у нас поехала.

— Фонарик, ты, конечно, потеряла?

— Из-за него руку и расцарапала. Карина щелкнула кнопкой. Замерцал слабый кружок света и померк.

— Сдох. — Максимов отвалился спиной на рюкзак. — Ничего. У меня есть свечи. Сейчас отдохну и достану.

Услышал, что Карина вскочила. Хрустя камешками, прошла несколько шагов. Остановилась.

Чиркнув, вспыхнул огонек зажигалки. Стал ярче. Раздвоился. Один остался на месте, все больше вытягивая яркий лепесток. Второй поплыл в сторону. Их стало три.

Максимов протер глаза.

Карина шла вдоль стены, а вслед за ней тянулась цепочка огоньков. Их становилось все больше и больше. Теперь Карина зажигала все светильники, стоящие в несколько ярусов на каменных выступах.

Максимов увидел, что сидит на полу, выложенном гладкими плитами из светлого камня, обработанного рукой человека.

Вскочил, на миг забыв о боли и усталости, стал зажигать светильники навстречу Карине. Светильниками оказались чаши из желтого металла. Затвердевшая на их дне смола вспыхивала легко и горела ярко, наполняя воздух дурманящим благовонием.

Вскоре золотистый дрожащий свет наполнил залу. Она оказалась правильной формы, метров тридцать в диаметре. Сводчатый потолок подпирали четыре мощные колонны. От уровня человеческого роста и выше до самого центра купола камень искрился золотыми крапинками.

— Это все — золото? — прошептала Карина.

— Похоже. Вырубили залу в золотой жиле.

— Смотри! — Карина указала на центр свода. Там горела золотым огнем свастика, заключенная в круг из черных камней.

— Это знак Верховного бога, — механически прошептал Максимов.

Он перевел взгляд на прямоугольный каменный монолит в центре зала.

Камень неудержимо и властно притягивал к себе.

Медленно, словно во сне, он приблизился.

Стенки каменного гроба украшала искусная резьба. Руническая клинопись вплеталась в растительный узор. Знаки не были классическим футарком скандинавов, скорее, напоминали те, которыми был написан «Гимн Боянов»^[65].

— Суда Велесова не убежать;

Славы Славянов не умалить.

Мечи Бояновы на языке остались;

Память Злогора Волхвы поглотили.

Одину Взпоминание, Скифу песнь.

Златым песком тризны посыплем!

Слова, произнесенные Максимовым по памяти, эхом отразись от свода. Огоньки в светильниках затрепетали, и золотые волны поплыли по стенам.

Карина со страхом покосилась на него.

— Смотри, как у тебя.

Она занесла руку над камнем, указывая на барельеф из четырех свившихся в свастику змей. Они кольцом лежали там, где у лежавшего в гробу исполина должна была находиться грудь.

«Не трогай!», — хотел крикнуть Максимов. Но не успел.

Ладонь Карины легла на чешуйчатые тела змей.

* * *

…Золотое свечение задрожало, противосолонь заскользило вдоль стен, все быстрее и быстрее, превращаясь в огненный вихрь. Он заревел, плавя камни, стены растаяли, и куполом распахнулось высокое небо. Фрея взяла Странника за руку, и их засосало в бездонную высь…

…Высокие стены круглой залы горели червонным золотом, отражая свет факелов. Эхо тысяч голосов гудело под сводчатым потолком. За казавшимися бесконечными столами пировали тысячи мужчин. Чем дольше на них смотрел Странник, тем больше их становилось. Он видел их всех и каждого в отдельности, не приближаясь, мог рассмотреть лицо и одежду. Стоило ослабить внимание, как лицо удалялось, растворялось среди других, а на месте его тут же возникало и приближалось новое. Это был невероятный калейдоскоп из лиц, доспехов и оружия всех времен и народов. Странник не знал значения и сотой части нашивок, знаков, блях, цепей, гирлянд из косточек, перьев и клочков шерсти, украшавших их одежду. В том мире и времени, откуда они пришли, это были знаки отличия и воинской доблести. Но здесь, на пиру под священными сводами Валгаллы, они были равными среди равных.

Между столами скользили прекрасные женщины в серебристых одеждах, легко управляясь с тяжелыми подносами, уставленными кувшинами с пенистым напитком и блюдами с горячим мясом. Женщины были неземной красоты. Но они не могли сравниться с той, что стояла на пороге рядом со Странником, держа его за руку.

— Кого ты нам привела, Фрея? — раздался громовой голос.

В зале разом смолкли все звуки, только долгое эхо голоса гудело под сводами.

Калейдоскоп лиц замер, раздвинулся, и Странник ощутил на своем лице пронзительный взгляд седого, как лунь, мужчины. Длинные шелковистые волосы двумя прядями падали на плечи, сливаясь с седой бородой. Но лицо его было молодо, глаза ясны и холодны, как у сокола.

— Он достоин занять место среди вас, — звонким голосом ответила Фрея.

— Но я не вижу на его теле Последней раны, — возразил хозяин застолья.

Фрея помедлила. Ее пальцы сильнее сжали пальцы Странника.

— Он слишком устал. Я поцелую его, и сердце его остановится, чтобы проснуться вновь, когда протрубит рог Хеймдалля, зовущий на Последнюю битву.

— За моим столом хватит места. Я никого не зову, но и не гоню прочь. Пусть решит сам.

Калейдоскоп лиц вновь ожил, чужие, незнакомые лица всех цветов и оттенков кожи, молодые и старые, с бородой и безусые, стали выплывать одно за другим, приближались, губы шептали Страннику слова на незнакомых языках. От мельтешения лиц стала кружиться голова. Вдруг все замерло, и словно из тумана выплыло гладко выбритое лицо Леона.

— Здесь действительно ищешь смерть. Я умирал уже тысячу раз и тысячу раз оживал вновь. Наверное, я так и не научусь бояться смерти. Здесь смерть — это игра. Можно сражаться один на один, или сотня на сотню, но итог всегда один и тот же — боевая ничья. Умерев раз, уже не умереть никогда. Оставайся, будем играть в эту игру вместе.

Леон подмигнул Страннику и исчез. На его месте сразу же возник Славка-Бес. Он вырядился в офицерский френч царской армии, на голову нахлобучил папаху.

— Как я тебе? — Глаза Беса сверкали неподдельным детским счастьем. — Здесь каждый может быть тем, кем всю жизнь хотел. Я — командир народной армии. Мы тут всем даем прикурить. Вчера разогнали воинство Аттилы, как детей из песочницы. Смотри, какие орлы у меня.

Бес отодвинулся, и стал виден стол, уставленный яствами. Рядом с Бесом сидели, немного смущаясь, шесть таджиков в цветных халатах. В их чистых, умытых лицах Странник с трудом узнал разведчиков из Мертвого города.

— Они, черти узкоглазые! — закивал Бес. — Ты тогда не угадал. Нет, газ в шахту не накачали. Хозяин их потом кончил. Вон как наградил за службу. — Бес приподнял соседа за подбородок, показав свежий шрам на его горле. — Но ребята ни о чем не жалеют. Им здесь хорошо. Сытно, тепло. И воюй, сколько хочешь. Оставайся. Хватит тебе смерть искать. Вон она — на тебя смотрит.

Странник повернулся. Фрея обхватила его голову и стала медленно приближать губы. Последнее, что он у видел, были ее черные, бездонные глаза, зовущие и затягивающие, как звездное небо…

* * *

…Максимов оттолкнул от себя женщину.

— Не-е-ет! — прохрипел он.

Карина отпрянула, ладони все еще сжимали его голову.

— Максим, очнулся, слава богу! Ты только не кричи, прошу тебя. Они нас услышат.

Максимов мутным взором обвел каменные стены пещеры. Обычный песчаник, никакой позолоты.

— Где мы?

— В пещере, где и были, — ответила Карина, заглядывая в его глаза. — Ты же двух шагов не дошел, упал, как подкошенный. Смотри вон туда.

Она повернула его голову, и он увидел, что по камням стекает солнечный свет. Из овального отверстия тянуло теплым ветром, пахнущим сухой травой и зноем.

Низкий рокот прошел над их головами. Лопасти секли воздух. Звук стал медленно уплывать вверх. И тут с неба раздался зычный голос.

— Говорит контр-адмирал Черкасов. Говорит контр-адмирал Черкасов. Максимов, если ты меня слышишь, дай знать. Максимов, тебе ничего не угрожает. Это я — Черкасов.

Вертолет поплыл дальше, удаляясь от пещеры.

— Ты его знаешь? — спросила Карина. Максимов с трудом приподнялся на локте. Нащупал рядом с собой автомат.

— Пошли, красавица. Нас там уже днем с огнем ищут.

— Та-ак, очередной знакомый, — облегченно рассмеялась Карина.

С вертолета заметили дым на склоне. Заложили крутую дугу, ложась на прежний курс.

Летчик указал сидевшему в соседнем кресле кряжистому мужчине в полевой форме без знаков различия на две фигурки на склоне.

— Это он, товарищ контр-адмирал?

Черкасов поднес к глазам бинокль. Долго всматривался. Наконец удовлетворенно кхекнул.

Завозился, вытаскивая из кресла тугое упитанное тело. Перегнулся через спинку, крикнул в салон:

— Эй, рексы! Сидеть на месте. Он вас в лицо не знает. Пойду я. А вы носа не показывайте! У него сейчас нервы на пределе. Вспугнете, и он, чего доброго, вертолет сожжет. С него станет. А я «вертушку» под личную ответственность брал.

Сидевшие в десантном отсеке пятеро бойцов переглянулись, на всякий случай вежливо улыбнулись. Они летали с Черкасовым второй день, но так и не научились вычислять, когда шутит он, а когда нет.

— Да, чуть не забыл. На обратном пути чтобы ни слова мата не слышал! С нами дама полетит.

Вертолет стал быстро снижаться. И только тогда бойцы поняли, что высокий чин, прибывший из самой Москвы, не шутит. Кончились их мучения. Нашелся тот, ради которого Черкасов вторые сутки гонял поисковые группы по горам.

* * *

Воздух!!

Навигатору

Странник и Юнга обнаружены и эвакуированы на объект «Дача».

Варяг