Странник
В первые дни дефолта магистрали Москвы вымерли, словно ГАИ провела облаву, а взяток не брала. Машины встали на прикол, потому что в баках не было горючки, а у владельцев — денег. Мало-помалу жизнь наладилась. И проспекты, улицы и переулки столицы наводнили автомобили всех марок и степеней свежести. Государственные мужи все никак не могли поделить портфели в правительстве. Синеглазые «членовозы» слуг народа сновали по городу, то и дело безнадежно увязая в медленно ползущем стальном потоке.
Максимов время от времени бросал взгляд в зеркальце заднего вида. И с каждым разом настроение его ухудшалось.
«А „хвост“ мы цапнули, — без особой радости констатировал он. — Интересно, за мной или за гостями? Профилактическое наблюдение за иностранцами или целенаправленная разработка? Вроде бы не должны. Навигатор обещал дать по рукам и прочим частям тела инициатору и отбить охоту совать нос куда не следует. Но в ФСБ не один „майор“ служит. Черт, чем быстрее мы слиняем из города, тем лучше».
Он перестроил машину в левый ряд, скатился с Бородинского моста. Остановился у светофора.
«Да, вот они, родные!»
В зеркальце мелькнуло отражение «ауди», спешно спрятавшейся за синим пикапом.
На заднем сиденье бойко болтали Карина с Эрикой. Леон, сидевший рядом с Максимовым, за всю дорогу выдавил лишь пару фраз. Все крутил на пальце свой арабский перстень.
— «Рэдиссон-Славянская». — Максимов указал на европейского вида отель, подавивший своим великолепием Киевский вокзал.
— Слишком шикарно для меня, — обронил Леон.
— Нет проблем. — Максимов указал рукой за площадь перед вокзалом. — Гостиница «Киевская». Минимум удобств, масса впечатлений. Имеешь возможность вкусить прелестей русской глубинки прямо в сердце столицы. Соглашайся, в Диснейленде аттракционы дороже стоят, а такого кайфа не гарантируют.
— Спасибо, не надо. — Леон сверкнул улыбкой. — Я по России уже попутешествовал. Представление имею. Номера в «Рэдиссон» уже оплачены.
— Кем? — против всех правил европейской вежливости спросил Максимов.
Леон кивнул на заднее сиденье.
— Газета ее папы купила эксклюзив на все материалы, что я сниму. Представительские расходы — за их счет.
— Вот как? — не скрыл удивление Максимов. Зажегся зеленый свет. Поток разбился надвое. Левый ряд вырулил через площадь к гостинице, правый пошел прямо по Дорогомиловской.
«Ауди» ушел на стоянку перед вокзалом, передав эстафету серенькому «форду».
Максимов помог вытащить вещи из багажника. Леон, кроме тяжелого баула, привез металлический чемодан с фотооборудованием.
— Леон, два часа на отдых вам хватит?
— А мы вовсе не устали, правда, Леон? — вступила Эрика.
Леон засопел, но кивнул. «Эк тебя окрутили», — отметил Максимов.
— В гостинице говорить о наших делах нежелательно. На Смоленской есть приличный бар. Тихо, лишних глаз и ушей не будет, я гарантирую. Итак, устраивайтесь и спускайтесь сюда.
— Максим, а может, в холле подождем? — Карина взяла его под руку и заглянула в глаза.
— Галчонок, ты что-то мерзкопакостное задумала. Колись.
— Ничего подобного. Просто ты посидишь на диванчике, а я прошвырнусь по магазинчикам.
Максимов окинул взглядом высотку. По его представлениям, дамское «прошвырнуться» по этому лабиринту европейского изобилия могло растянуться не на один день.
— Ну, Ма-акс! — Карина подергала его за руку.
— Час?
Сделав кислую мину, Карина кивнула.
— Ох, дикарь, — вздохнула она.
Носильщик уже уложил вещи гостей на тележку.
Максимов бросил прощальный взгляд на «форд». В машине сидели двое. Антенна была не стандартной, а предназначенной для УКВ-связи с базой.
«Идиоты непуганые», — беззлобно выругался Максимов.
* * *
На соседнем диванчике устроились две подружки. Вели себя скромно и тихо, что не мешало им красноречиво давать понять всем проходящим мимо мужчинам, какие услуги и за какую примерно цену они готовы оказать. Послав Максимову несколько призывных взглядов и получив отказ, девицы больше не приставали. Очевидно, с воспитанием работников секс-услуг в отеле дело было строго.
Подушки дивана тяжко вздохнули, приняв на себя тяжесть грузного тела.
Максимов через край газеты бросил взгляд на подсевшего мужчину представительского вида. Все у него и в нем соответствовало представлениям российской нищеты о богатом человеке. Уверенная, не скрываемая властность, хищная складка губ, твердый, цепкий взгляд. И то неуловимое, что появляется в человеке, имеющем солидный счет в швейцарском банке.
«Из бывших советских ответработников», — определил Максимов.
— Есть необходимость представляться? — глухим голосом спросил мужчина.
Необходимости такой не было. Максимов никогда не пренебрегал правилом: больше знаешь, крепче спишь. А как не навести справки о человеке, с чьей приемной дочерью ты спишь?
Отчим Карины, Ашот Михайлович Матоянц, происходил из семьи потомственных инженеров. Только не надо путать затурканных советским производством бледных личностей с ромбиком на лацкане серого пиджачка — с Инженером, окончившим Политех при царе-батюшке. Дед Матоянца был именно из тех, старорежимных, в пенсне, в форменной фуражке. Революцию не любил, но Днепрогэс строить помогал, здраво рассудив, что при любой власти свет в доме должен быть. И советская власть отнеслась к нему с поразительным для той поры здравомыслием.
В семье жила легенда, что товарищ Сталин, великий человековед, однажды поинтересовался у деда его политическими взглядами. «За кого вы, товарищ инженер, за Бухарина или, скажем, за Зиновьева с Каменевым?» Вопрос был сформулирован так, что вне зависимости от ответа продолжить строительство Беломорканала деду светило с кайлом, а не с логарифмической линейкой.
Дед ответил просто: «Я инженер, товарищ Сталин. Привык работать с двумя силами: кариатидами — теми, что разрушают конструкцию, и атлантами — теми, что ее удерживают. Если мне удастся усмирить кариатид и усилить атлантов, то мои постройки простоят десятилетия. Вот и все мои взгляды на государственное строительство». Товарищ Сталин обжег Матоянца взглядом рысьих глаз. Понравился ему ответ или нет, стало ясно позднее.
Как гласит еще одна легенда, на доносе, подложенном на стол Генсека самим Лаврентием Палычем, вождь собственноручно нацарапал резолюцию: «Атлантов не сажают». Понимай как хочешь.
Берия понял правильно. Матоянца-старшего не тронули, когда его сын, Михаил; пропал без вести в октябре сорок первого. Ушел на фронт со второго курса строительного института и сгинул под Ржевом. Объявился лишь в мае сорок пятого. Оказалось, бежал из лагеря для военнопленных и воевал во французском Сопротивлении. Строить еще толком не научился, но подрывник из него вышел отличный. Вернулся с орденом Почетного легиона и званием почетного гражданина города Льежа.
Долго думали: сажать не сажать? Пока ждали команды, решили держать кандидата на отсидку поближе к лагерям, чтобы далеко не конвоировать, когда придет команда сажать. Михаилу Матоянцу родина доверила строить и обустраивать полигоны на Новой земле и в Тоцке.
А тут срочно потребовалось улучшать отношения с де Голлем, те, кому следует, вспомнили о почетном гражданине Льежа. Матоянцу открыли зеленую улицу в карьере и записали членом общества советско-французской дружбы. Правда, его очень быстро оттуда выжили более активные друзья Франции, о чем Михаил Матоянц никогда не жалел.
Его сыну Ашоту от славной династии Матоянцев досталась страсть к технике и нелюбовь к политике. «Пусть говорят, что хотят, — внушал дед внуку. — Решениями съезда силу тяжести все равно не отменят. А сопромат — не история КПСС, под нового генсека не перепишешь».
Ашот Михайлович Матоянц оказался единственным в роду, кто пострадал от советской власти. И что обидно, в самые ее предсмертные годы.
Засветила ему должность в Женевском представительстве ООН. К тому времени Ашот Матоянц успел построить плотин, заводов и стартовых площадок ракет ПВО по всему развивающемуся миру. От Вьетнама до Мозамбика. Сказался авторитет деда, героическое прошлое отца, друзья французы не забыли боевого товарища, а многие уже успели сделать карьеру и смогли замолвить словечко. Вопрос о назначении был практически решен. Оставалось дело за малым. Желательно было иметь кандидатскую степень. Диссертацию Ашот написал за месяц, заработав остеохондроз. Защищался в корсете, но прошел на «ура». И на следующее утро узнал, что вопрос о назначении решен положительно. На Старой площади. Партия послала на ответственный участок сына сотрудника аппарата ЦК, проверенного в идеологических битвах с империализмом.
На следующий день Ашот вошел в партком Спецмонтажстроя и положил на стол партбилет. И вышел сначала из кабинета, увешанного портретами вождей, а потом через проходную — на улицу.
На следующий день он остался один. Жена взяла чемоданы, упакованные для поездки в Женеву, и переехала к родителям. Детей у них не было, развели быстро.
Но партия загладила невольный грех, разрешив кооперативы. Ашот Михайлович ушел в работу, как некоторые уходят в запой. Все, что он умел делать, — это строить. И строил, пока все разрушали, приватизировали и растаскивали.
С первым миллионом пришел вопрос: а зачем живу? Судьба благосклонна к страстостерпцам. Когда уже нет сил терпеть, она посылает им тех, ради кого стоит жить дальше. Случайно встретил на улице молодую женщину, ведущую за руку девочку-егозу. У обоих были иссиня-черные брови и глаза, какие бывают только у женщин Армении. Ашот пошел следом. Догнал. И с тех пор они не разлучались.
Максимов смотрел на Ашота Матоянца, чувствуя, что и ему нет необходимости представляться. Ашот не выглядел человеком, способным к спонтанным поступкам. Какими бы неожиданными ни казались его действия окружающим, для самого Ашота они были результатом тщательного расчета и долгих тяжелых размышлений.
— Вы — Максимов, не так ли?
— Да. — Максимов отложил газету. — Простите, с кем имею честь?
— Ашот Матоянц. Отчим Карины.
— Очень приятно.
Ни Максимов, ни Матоянц не протянули руки.
«Значит, предстоят серьезные разборы», — подумал Максимов.
В холле сразу же нашлись двое, явно телоохранительных габаритов.
— Ваши? — указал глазами на них Максимов.
— Да. Вас это тревожит?
— Ни коим образом.
— А меня тревожит судьба Карины, — перешел в наступление Матоянц.
— И мне она небезразлична.
— Значит, мы по-разному видим ее будущее.
— Что же удивительного, мы же люди разного круга, — мягко указал Максимов.
Матоянц полез в карман. Достал золотой портсигар. Впрочем, не вычурный и тяжелый, а тонкой старой работы.
— Курите? — поинтересовался он.
— Благодарю, предпочитаю свои.
Матоянц закурил. Сел, закинув ногу на ногу. Прощупал Максимова взглядом, как тычут ножом в прожарившегося барашка, определяя, пора ли подавать на стол.
— Как вы догадались, я о вас многое знаю. Не все. Но достаточно.
Максимов выжидающе промолчал.
— Будь вы охотником за невестами, озабоченным дегенератом или нечесаным неформалом, типа тех, с кем раньше водилась Карина, разговор был бы другим. Вы, надеюсь, понимаете?
— Безусловно, — согласился Максимов. — Как и отдаю себе отчет в том, что беседую с авторитетным и влиятельным человеком, который не унизится до необдуманного поступка.
Матоянц по-новому посмотрел на Максимова.
— Что ж, это похоже на то, что мне о вас говорили. — Он не стал уточнять, кто и что именно говорил. — Карина сейчас поедет домой, — заявил он. — И вы о ней забудете.
— Первое вполне вероятно, второе невозможно, — ответил Максимов.
Ашот Михайлович покраснел до кончиков ушей. Тяжело засопел. Краска медленно схлынула с лица.
— У вас с ней серьезно? — с явным усилием произнес он.
— Да. Серьезно и взаимно.
— Карина через неделю уезжает учиться во Францию. Учебу в университете я уже проплатил. Все бумаги оформили, пока эту девчонку черти носили неизвестно где.
— Она ездила хоронить отца. В Гамбург. Я ее сопровождал. Извините, что Карина не поставила вас в известность. У нее были свои резоны, мне непонятные, но тем не менее я посчитал себя не в праве настаивать и тем самым вмешиваться в ваши семейные отношения.
Ашот Михайлович сузил глаза. С видимым усилием заставил себя расслабиться.
— Все, вопрос закрыт, — сказал он, откидываясь на подушку. — Теперь займемся вами, Максим. Насколько я знаю, вы собираетесь в экспедицию?
— Ваша осведомленность делает вам честь, — улыбнулся Максимов.
— Моя осведомленность стоит денег, только и всего. Невелика честь гонять охранников по всему городу и заставлять их следить за дочкой! Впрочем, не первый раз, чтобы вы знали. Да бог с ней. Речь о вас. Итак, экспедиция. Она стоит денег. — Ашот Михайлович стряхнул столбик пепла в пепельницу. — Сколько?
— Вы предлагаете мне деньги за то, что я оставляю Карину в покое?
— Именно. Но можете потратить их на экспедицию. Я предпочитаю покупать людей, а не стрелять в них. Смерть порождает проблемы, а деньги их решают. Двадцать пять тысяч вас устроят?
— Мне нужен самолет до Душанбе. Срочно.
Ашот Михайлович повел бровью.
— Как срочно?
— Вылет — завтра утром.
Новая порция пепла упала в пепельницу.
— Минус пятнадцать тысяч от суммы договора, — произнес он тоном бизнесмена.
— Согласен, — кивнул Максимов.
— Вы отдаете себе отчет, что через минуту опротестовать сделку не сможете?
— Безусловно. Как и вы.
— Я-то за свои слова привык отвечать.
Ашот Михайлович вскинул руку. По его сигналу один из телохранителей с грацией танка двинулся к дивану. Склонился над хозяином, одновременно вперив взгляд в Максимова.
Выпрямился с ничего не выражающим лицом, сунул руку во внутренний карман пиджака. Скользящим движением, прикрыв ладонью, опустил в подставленную руку хозяина плоский сверток.
Ашот Михайлович протянул Максимову деньги.
— Здесь пятнадцать тысяч. Пять передадите командиру экипажа на летном поле.
Максимов принял конверт, сунул в карман.
— Вот телефон командира. — Матоянц написал номер на обороте визитки. — Позвоните немедленно. Им надо подготовиться. Еще просьбы будут?
— Да, одна.
На лице Ашота Михайловича отразилось нескрываемое торжество.
— Какая? — процедил он.
— Берегите Карину. Теперь вы за нее отвечаете.
Ашот Михайлович внимательно посмотрел на Максимова.
— Я подумал, вы хотите попросить не ставить в известность Карину.
— А я знал, что вы так подумаете.
Ашот Михайлович встал вслед за Максимовым. Ростом он оказался ниже Максимова, что, однако, не бросалось в глаза из-за властного облика.
Неожиданно для Максимова он протянул руку.
— Моя информация о вас оказалась не полной, — произнес он. — Вернетесь, дайте о себе знать. Есть смысл сотрудничать дальше.
Он развернулся и, ступая, как Наполеон, идя вдоль шеренги гвардии, двинулся к выходу.
Глава двадцать девятая. «Не пей вина, Гертруда!»
Странник
Максимов пошел навстречу Эрике и Леону, вышедшим из лифта.
— Вот и мы! — Эрика ослепила его улыбкой. — А где Карина?
— Ей пришлось срочно уехать. Какие-то семейные проблемы, — ответил Максимов.
На лице Эрики появилось выражение, какое бывает у спортсмена, поднявшегося на высшую ступеньку пьедестала.
— Очень жаль. Карина чудесная девушка. Мы так мило с ней поболтали. — Она непринужденно взяла Максимова под руку. — Ты покажешь мне Москву, Максим?
— А ты разве раньше не бывала в Москве?
— Один раз, года два назад. Мой двоюродный дядя служит в посольстве. То, что он мне показал, мне не понравилось. Такое ощущение, что не уезжала из Европы. Москва становится интернациональным городом, ты не находишь?
— К сожалению, скорее Сингапуром, чем столицей страны.
— О? Ты такой патриот!
— К своему несчастью. Мой патриотизм — фантомные боли в ампутированной конечности.
Сквозь предупредительно разъехавшиеся в стороны стеклянные двери он вышли на улицу. В ранних из-за пасмурного неба сумерках светились неоновые огни, размытые висевшей в воздухе моросью.
— Погодка — займи, но выпей, — пробормотал Максимов, поднимая воротник куртки.
— Не понял? — спросил Леон.
— Сейчас все поймешь, — пообещал Максимов. Указал на шпиль здания МИДа. — Нам туда.
* * *
Бар «Джон Булль» посещают банковские клерки и удачливые менеджеры оптовых компаний. В «Макдональдсе» жуют снобы с тонким кошельком, продвинутые школьники и мамаши, в награду за хорошее поведение премирующие невоспитанных чад булкой с котлетой и стаканом шипучки. Нормальный русский человек в закусочную, где не наливают водки, не пойдет. Нормальные люди набились в стекляшку у метро. Там было тепло, пьяно и душевно. Но с иностранцем в столь специфическое заведение не пойдешь. Максимов забраковал арбатские суше, баварские, итальянские и турецкие ресторанчики за их суррогатную иностранность. Выбрал «Елки-палки». Сытно, вкусно, относительно недорого и стиль «а-ля рюс» не так уж вызывающ.
— А здесь мило, — выставила оценку Эрика. — Только не пойму, зачем в зале телега?
— Приспособили под шведский стол для закусок, — объяснил Максимов. — С водкой, родная, не тяни. С нее, проклятой, и начнем, — по-русски обратился он к официантке в рубашке с петухами.
— Пойду за закусками. — И Леон с большой тарелкой направился к телеге, где уже вовсю орудовали ложками двое мужчин, по виду — из провинциальных бизнесменов. Дядьки грузили тарелки так, словно решили наесться салатами на год вперед.
— Ты чем-то расстроен, Максим? — Эрика придвинулась ближе.
— Вовсе нет. Наоборот, все проблемы решены. — С ее молчаливого разрешения он закурил. — Пока нет Леона, хочу спросить, что вас связывает?
— У нас партнерские отношения — и не более того. Если ты это имел в виду. А почему ты спросил?
— Ну хочется знать, с кем пускаюсь в авантюру. Там притираться характерами некогда будет. Но если вы умеете отделять личные отношения от деловых — нет проблем. Правда, я не могу понять, как можно работать рядом с женщиной и не испытывать к ней никаких чувств.
— У Леона это хорошо получается. Эрика произнесла фразу так, что по интонации чувствовалось, она ждет вопроса: «А у тебя?»
Максимов сделал вид, что не поддался на провокацию.
— У меня тоже. — От него не укрылась разочарованная гримаска, мелькнувшая на лице Эрики. — Карина в экспедицию не поедет.
В ушах Эрики, наверное, его слова прозвучали, как фанфары на олимпийском стадионе, таким торжеством озарилось ее лицо.
— Вот так новость!
Леон в этот момент подошел к столу. Поставил в центр тарелку с закусками нескольких видов.
— Секретничаете? Это нечестно, — проворчал он.
— Я все объясню. — Максимов оглянулся на официантку, возникшую за спиной. — О, как ты вовремя, милая!
Первая рюмка прошла под тост: «За успех в нашем безнадежном деле».
Эрика, увидев, как хлопнули водку мужчины, забеспокоилась.
— Мальчики, не забывайте, у нас еще есть дела.
— Никаких дел уже нет, — возразил Максимов. Промокнул губы салфеткой и продолжил:
— Как обещал, экспедиция организована за три дня. У меня в кармане лежит командировочное предписание, письмо крупному бонзе в министерстве культуры Таджикистана за подписью моего деда, профессора Арсеньева. Нам крупно повезло. Как раз в нужном районе разбит лагерь международной археологической экспедиции. Ее руководитель, профессор Миядзаки, как оказалось, дружен с моим дедом и отказать ему в просьбе не мог. В общем, секретарь Миядзаки встретит нас в Душанбе и отвезет в лагерь. Так что с легендой у нас полный порядок.
— Чудесно! — радостно захлопала в ладоши Эрика.
— Осталось решить вопрос с финансированием, — остудил ее энтузиазм Максимов. Леон бросил взгляд на Эрику. Эрика вмиг стала деловой женщиной.
— Я считаю, что расходы на билеты, питание и проживание каждый должен нести самостоятельно.
— Эрика, а как ты себе представляешь питание и проживание в условиях гористой пустыни? — с иронией спросил Максимов.
— Он прав. — Леон поковырял вилкой кучку тертой морковки. — Потребуется закупить в Душанбе снаряжение и продукты для рейда. А это не прогулка на природе. Рассчитывай, что не один день нам придется идти, прячась ото всех.
— Сколько это будет стоить? — Эрика пыталась взять торг в свои руки.
— Добавьте аренду машины. И чартер до Душанбе, — подлил масла в огонь Максимов.
— Чартер? — вскинула брови Эрика.
— Билеты на регулярный рейс раскуплены на месяц вперед. Остается поезд. Но это трое суток такой экзотики, что вам не выдержать.
Максимов полностью насладился произведенным эффектом и лишь после этого продолжил:
— Но эту проблему я решил. Нашел спонсора. Предоставляет самолет и вкладывает десять тысяч долларов в нашу экспедицию.
— На каких условиях? — тут же среагировал Леон. — Учти, эксклюзив на информацию уже продан.
— Условия никоим образом не затрагивают ваши интересы. Это личный контакт. Отчим Карины — крупный коммерсант. Ему нравится быть меценатом.
Эрика сориентировалась раньше Леона.
— Что ж, если это личное, проблем нет. — На губах ее блуждала улыбка кошки, увидавшей мышку. Максимов разлил водку по рюмкам.
— Предлагаю напиться. Самолет готов, вылет завтра утром.
— Ну зачем же напиваться? — с гортанным воркованием в голосе спросила Эрика.
— Это единственный способ узнать друг друга поближе. И самый надежный способ проверки, кто есть кто. Мы долго жили в условиях тоталитаризма и придумали сотню уловок. Например, кто не пьет наравне со всеми, тот — стукач КГБ.
Никто не хотел, чтобы его заподозрили. Через каких-то двадцать минут Максимов довел кампанию до нужной кондиции.
«Наш человек», — подумал он о Леоне.
Француз не отставал, опорожняя рюмку за рюмкой. Пил, как полагается, пьянея медленно и солидно. Ни выкриков, ни истерического веселья, ни истерики.
«Тяжелый случай», — определил Максимов, отводя взгляд от раскрасневшейся Эрики.
Слишком долго смотреть в ее глаза с расширенными зрачками было опасно. И так уже ножка под столом, сбросив туфельку, настойчиво щекотала ногу Максимова.
* * *
Какие бы у вас ни были планы на ночь, следует проводить подвыпившую даму до дверей ее дома. Мало ли что может случиться.
Эрика со второго захода попала ключом в скважину замка. Распахнула дверь.
— Зайдешь? — Вопросительной интонации не было. Только ожидание.
— На пять минут, — кивнул Максимов.
По улыбке Эрики он понял, что в аэропорт ему суждено ехать из гостиницы.
В номере Эрика усадила Максима в кресло, сама прошла в спальню.
— Теперь моя очередь тебя спрашивать, — раздался из-за двери ее голос.
«Интересно, о чем можно спросить под микрофон?» — подумал Максимов, разглядывая потолок.
— Твой роман с девочкой подошел к концу?
«Вот стерва». — Максимов зло покосился на дверь спальни.
— На середине, если ориентироваться на «Ромео и Джульетту». Осталось только отравиться.
Эрика звонко захохотала.
Смех оборвался на высшей точке. Перешел в покрякивание, а оно — в надсадный кашель.
В спальне что-то упало, покатилось по полу. Послышалось сипение, будто Эрику душат.
«Черт, не дай бог! Не зря же называют Рэдиссон-Чеченская».
Максимов вскочил, распахнул дверь.
Эрика, тяжело дыша, лежала поперек кровати. Прикрывать наготу не стала, руки были заняты. Она сдавила горло и тихо мычала.
— Что случилось?
— Хелп ми, — почему-то по-английски прохрипела Эрика.
Максимов перевернул ее на бок, хлопнул ладонью по спине.
Эрика охнула, глубоко вздохнула.
В следующую секунду она вскочила на ноги. Заметалась по постели.
Максимов, увидев ее вздувшиеся, словно она хотела надуть шарик, щеки, сразу сообразил, в чем дело. И отскочил к дверям, распахнув их во всю ширь. При этом постарался не оказаться на одной линии с Эрикой. Она пулей пролетела через гостиную. Хлопнула дверь в ванную.
— Перепила, — поставил диагноз Максимов. Грехопадение отменялось ввиду неспособности одной из сторон, и Максимов упал в кресло, расслабленно вытянув ноги.
«Бодливой корове бог рогов не дает», — усмехнулся он. Закурил. Стал ждать, когда утихнут соответствующие звуки в ванной.
Ожидание затянулось. Сигарета догорела до фильтра, а Эрика все никак не могла привести себя в порядок. И стало подозрительно тихо.
Максимов подошел к двери ванной. Постучал, сначала вежливо, потом — настойчиво.
Эрика не отзывалась.
Максимов рывком сорвал щеколду на двери.
Потомственная дворянка лежала, свернувшись калачиком, на резиновом коврике.
— Хелп ми, — прошептала она синими губами.
«Дело плохо», — наметанным взглядом определил Максимов.
* * *
Врач, пожилой дядечка в толстых очках, отошел от постели. Стал стягивать с себя белый халат. Очевидно, правила гостиницы требовали не поднимать паники. Халат он надел только в номере.
— Ну? — не утерпел менеджер.
— Что сказать… Плохо дело. — Врач потер ладони. — Грибочки ели? — спросил он у Максимова.
— Я нет. А она — да.
— Вот-вот, — удовлетворенно кивнул врач. — А потом водочкой усугубили.
— У нас ужинали? — Менеджер подступил к Максимову с другого бока. — В каком ресторане?
— Нет, в «Ёлках-палках» на Смоленке.
— А! — Менеджер облегченно вздохнул. Выражение провинившегося школьника тут же слетело с его физиономии. — Так, Сигизмунд Яковлевич, она доедет живой?
— А куда вам надо, чтобы она доехала?
— В больницу, елы-палы! Как ее там… Американский медицинский центр.
— Туда бы даже я поехал. Язву подлечить.
— На фиг ее отсюда! — командирским шепотом распорядился менеджер. — Чтобы через десять минут она уже была в машине. Ясно?
— Что тут непонятного?
— И прекратите отвечать вопросом на вопрос! Достали уже, — не выдержал менеджер.
— Почему бы старому еврею с медицинским дипломом не ответить вопросом на вопрос? — Сигизмунд Яковлевич оттопырил нижнюю губу.
— Да иди ты!
Менеджер выскочил из номера.
— А вы, молодой человек?
— Я поеду с ней. Только предупрежу друга.
Леон жил в соседнем номере, но вызов врача был осуществлен так профессионально незаметно, что никто из постояльцев — и он в том числе — ничего не заподозрил.
Максимов долго стучал в дверь, несмотря на табличку «Не беспокоить» на ручке.
Наконец дверь приоткрылась, в щель просунулось недовольное лицо Леона.
— Ты? — удивился он. — Извини, я не один.
— Набираешь сексуальный запас перед поездкой? — усмехнулся Максимов. — Потревожил, чтобы сказать — летим вдвоем.
Леон наморщил лоб.
— Не понял?
— Эрика вроде бы отравилась грибами. Сейчас в больницу повезут. — Максимов погрозил Леону пальцем. — А ты молодец, парень. Хорошо придумал.
— Что?
— Зачем нам в горах бабы.
Максимов отступил от двери, оставив Леона в полном недоумении.
Пикап «скорой помощи» плавно качнулся на рессорах. Остановился.
Эрика лежала на носилках. В локте левой руки торчала игла капельницы. Правой она крепко сжимала пальцы Максимова.
Потянула к себе, приглашая нагнуться.
— Это Леон, — прошептала она.
— С чего ты взяла?
— Знаю. Тебе нет смысла меня травить. А он единственный, кто знает дорогу в этот чертов кишлак. Значит, следующим будешь ты.
Максимов решил, что отравление никак не сказалось на аналитических способностях Эрики.
— Ну, конкуренция между кладоискателями — нормальное явление.
— Не верь ему. Макс. Никакой клад ему не нужен. Он хочет скандала.
— Тоже неудивительно. Он же журналист.
Эрика покачала головой.
— Леон сумасшедший. Фанатик, как и его отец. — Она притянула Максимова ближе, зашептала в ухо. — Его отец был членом ОАС. Всю родню Леона вырезали в Кабилии[57]. Как он, по-твоему, может после этого дружить с арабами?
Максимов отстранился.
«А вот это называется провал агента», — подумал он. Вся маскировка Леона слетела в один миг. Он оказался не таким уж «независимым» и не таким уж журналистом. Да, сын за отца не отвечает. Но часто следует по его стопам. Кем мог стать сын члена тайной организации французских националистов, прошедших крещение в Легионе? Только легионером и агентом ОАС, если таковая еще сохранилась.
— Да, видеопленку легче унести, чем ящик с золотом. А продать можно за те же деньги.
— Он ничего не собирается продавать. Фанатику не нужны деньги, — шепотом возразила Эрика.
Дверь поехала в сторону. В салон заглянул врач в синем форменном комбинезоне.
— Как себя чувствуем? — дежурно улыбнулся он. — Сейчас мы вас перенесем в палату. Только не вставайте, прошу вас!
— Что он сказал? — спросила Эрика.
Максимов перевел.
Наклонился, коснулся губами ее мокрой щеки.
— До встречи, Эрика. Все будет хорошо.
