Северная Месопотамия и касситская Вавилония 2 страница

Геродот рассказывает, как войска Лидии и Мидии готовы были сойтись в решающем сражении, но внезапно произошло солнечное затмение. Обе стороны восприняли это как божественный знак, как дурное предзнаменование, и битва не состоялась. Цари подписали мирный договор, и граница была установлена по р. Галису (совр. Кызыл‑Ирмак). Согласно астрономическим данным, скорее всего, речь идет о затмении 590 г. до н. э. Мир между этими соперниками с тех пор не нарушался.

Воспользовавшись тем, что основные кампании ассирийской войны велись в Месопотамии, фараон решил вернуть себе земли Восточного Средиземноморья, когда‑то принадлежавшие египтянам. Его войска прошли до Северной Сирии и овладели г. Кар‑хемишем в верховьях Евфрата. На борьбу с египтянами Набопа‑ласар отправил своего сына и наследника Навуходоносора. В 605 г. до н. э. молодой полководец наголову разбил египтян. Однако ему пришлось поспешно вернуться в Вавилон, так как поступило известие о смерти его отца. Вступив на престол, Навуходоносор II лишь через несколько лет смог приступить к экспансии в Восточном Средиземноморье, и тогда все владения Ассирии в этом регионе стали принадлежать халдейскому Вавилону.

Сохранявшая призрачную независимость Иудея долго не могла решить, кому ей выгоднее сдаться – более близкому соседу Египту или более сильному, но далекому Вавилону. В конце концов иудейский царь принял сторону Египта. И ошибся в расчетах. В 597 г. до н. э. Навуходоносор II захватил Иерусалим, наложил на него дань и поставил над Иудеей нового царя. Но проклятый вопрос «чью сторону принять?» по‑прежнему мучил иудеев.

Не простив своему ставленнику двойной игры, в 587 г. до н. э. Навуходоносор II вновь штурмовал Иерусалим. На сей раз последствия поражения были значительно более тяжкими. Независимое государство Иудея уничтожалось. Вавилонский царь приказал срыть до основания храм, построенный Соломоном, – единственное место отправления культа бога Яхве. Десятки тысяч иудеев – от вельмож до ремесленников – подверглись депортации. Вавилоняне были прилежными учениками ассирийцев во всем, что касалось насильственного «переселения народов».

Среди переселенного из разных краев ремесленного люда были искусные строители и плотники, каменщики и скульпторы. В результате завоеваний в вавилонской казне скопились несметные богатства. Навуходоносор II затеял грандиозное строительство в столице, и даже то немногое, что пощадило время, оставляет сильное впечатление. Огромный город был окружен стенами, мосты на каменных быках соединяли берега Евфрата. Но самые замечательные постройки Навуходоносор II воздвиг во славу богов: он демонстрировал, что ему недаром покровительствуют могучие небожители.

Многоэтажный зиккурат, сооруженный посреди города, как бы соединил небо и землю. Эта Вавилонская башня вошла в легенды и предания разных народов: ее вспоминали спустя тысячелетия после того, как погиб халдейский Вавилон и руины самой постройки оказались засыпаны песками. Для больших религиозных шествий была выстроена Дорога процессий, кирпичные стены которой украшали блестящие цветные изразцы с изображениями фантастических зверей. Самая знаменитая постройка – Врата богини Иштар – раскопана немецкими археологами около 100 лет тому назад.

 

Врата богини Иштар [VI в. до н. э. ]

От Поздней Вавилонии эпохи халдейских и сменивших их персидских царей дошли многие сотни тысяч клинописных документов. По обилию письменных источников Вавилон этого времени превосходит, пожалуй, любую страну Древнего мира. В текстах на глиняных табличках ярко отражается повседневная жизнь населения, жившего на берегах Евфрата почти 3 тысячи лет назад.

Важно отметить, что в подавляющем большинстве документы этого времени происходят не из официальных архивов – царских или храмовых (как это было в III тысячелетии до н. э.), а из частных хозяйств. Они представляют собой долговые расписки и торговые контракты, брачные договоры и копии судебных решений, свидетельства о разделе семейного имущества и т. п. В распоряжении ученых имеются целые домашние архивы, позволяющие проследить судьбы целых поколений отдельных семей как в самом Вавилоне, так и в провинциальных городах. Поэтому поздневавилонский материал при всем его своеобразии играет первостепенную роль при решении общих вопросов социальной истории Ближнего Востока в середине I тысячелетия до н. э.

Клинописные документы свидетельствуют о высоком развитии товарно‑денежных отношений. Характерным явлением эпохи были «деловые дома» – большие семьи, специализировавшиеся на торгово‑ростовщических операциях. Они располагали немалыми средствами. Для примера можно назвать знаменитый дом Эгиби, владевший многочисленными постройками в Вавилоне, десятками, если не сотнями рабов, полями и мастерскими. Представители этого делового дома едва ли не ежедневно проводили кредитные операции, требовавшие значительных капиталов.

Сословная градация поздневавилонского общества, по мнению современных историков, выглядела следующим образом:

1) лица, владевшие земельной собственностью в пределах территориальной общины и обладавшие полнотой гражданских прав. Они участвовали в общинном самоуправлении, в решении тяжб между односельчанами. Далеко не все землевладельцы были также и земледельцами. Многие вовсе не жили в деревне, занимаясь иного рода деятельностью, а купленные или унаследованные участки отдавали в аренду. Но полное отчуждение участка общинной земли означало лишение гражданских прав, и на это могла вынудить человека лишь крайняя нужда. Бедняк скорее готов был заложить кредитору жену, детей и самого себя, лишь бы не расстаться с той собственностью, которая обеспечивала его социальный статус;

2) лица, которые не имели собственной земли на территории общины и соответственно не принимали никакого участия в делах местного самоуправления. Земля, которой они располагали, была государственной. Эти колонисты рассматривались лишь как «слуги царя», даже если служба была престижной, а имущество, данное в ее обеспечение, гарантировало весьма достойный уровень жизни;

3) зависимые земледельцы, прикрепленные к земле и обязанные нести трудовые повинности. Чаще всего это были работники, принадлежавшие каким‑либо коллективам, главным образом храмам. Зависимость их имела наследственный характер, и случаи освобождения от нее неизвестны. Жили они семьями, из поколения в поколение занимаясь одним и тем же видом труда. Собственностью, скажем, храма эти люди не считались, поэтому не рассматривались в качестве рабов и не подлежали отчуждению (купле‑продаже и т. д.). Но об их гражданских правах или о самоуправлении, естественно, не могло быть и речи;

4) наконец, в поздневавилонских документах часто упоминаются рабы. Они не составляли большинства населения, но представляется, что людей рабского статуса было немало. Согласно договорам о купле‑продаже рабов, цены на рабском рынке были стабильными, как на привычный товар. В текстах упоминается о клеймении рабов (а поскольку Вавилония – страна многоязычная, порой имена хозяев выжигали на теле раба на разных языках), а также о совершенных рабами преступлениях, таких как кража, убийство, а главное – побег от хозяина. Для строптивых рабов существовали специальные работные дома с тюремным режимом. Рабы могли принадлежать дворцу или храму, но большинство их находилось в собственности частных лиц.

У некоторых рабовладельцев зафиксировано немалое количество рабов. В документе о разделе имущества дома Эгиби, например, перечислено их более 100 (на самом деле, рабов было еще больше, ибо часть клинописной таблички не сохранилась). Но если внимательно рассмотреть те ситуации, когда упоминаются рабы в документах архива дома Эгиби, то можно заметить интересные вещи. Интенсивно скупая рабов (часто несовершеннолетних), представители этого делового дома тут же заключали контракт с каким‑либо мастером (из свободных или рабов) о том, чтобы тот выучил раба своему ремеслу. Дело в том, что часть рабов, конечно, выполняла многочисленные работы по дому в хозяйстве рабовладельца, но большинство их хозяева отпускали на оброк. А поскольку доходы от обученного раба могли быть выше, чем от необученного, немудрено, что рабовладельцы были заинтересованы в повышении их квалификации.

Оброчный раб мог завести собственное хозяйство, имел право жениться и заключать юридические сделки на тех же основаниях, что и свободные лица. Некоторые рабы (иногда не без поддержки хозяев, заинтересованных в увеличении оброка) богатели, занимаясь торгово‑ростовщической деятельностью. Иные даже обзаводились собственными рабами, не теряя при этом своего статуса.

Известны имена крупных рабов‑предпринимателей, которые единовременно могли заключить несколько сделок на суммы, превышавшие цену десятков рабов. Богатые рабы использовали наемных работников, в том числе и свободных граждан, или превращали последних в своих неоплатных, кабальных должников. Есть и договоры между рабами и их хозяевами, но, естественно, не об условиях рабства! Раб мог выступать в качестве делового партнера своего хозяина. Особенно интересна такая формулировка: в случае несостоятельности одного из партнеров заплатить обязан другой партнер. Следовательно, хозяин мог оказаться несостоятельным, в то время как у раба дела шли неплохо. И без особого пункта в договоре хозяин не имел права претендовать на имущество партнера, который по закону сам являлся его собственностью.

При обилии клинописных документов той эпохи в них не встречается упоминаний о таких рабах, которые трудились бы на плантациях, в кандалах, под надзором надсмотрщиков с бичами. В Поздней Вавилонии было немало крупных землевладельцев, но никто из них не вел плантационного хозяйства. Крупное землевладение сочеталось с мелким землепользованием. Земля делилась на небольшие участки, которые могла обработать одна семья. Такие участки сдавались в аренду. В качестве арендаторов иногда фигурируют свободные люди, а иногда рабы.

Крупному землевладельцу, занимавшему высокий пост в государстве, просто некогда было заниматься хозяйственными делами. Он нанимал управляющего или сдавал большие земельные владения в аренду одному лицу, например предприимчивому и состоятельному рабу. А тот затем выделял небольшие наделы для тех арендаторов, которые реально работали на земле. Раб‑предприниматель, собирая арендную плату со свободных и полусвободных крестьян, естественно, не забывал и о собственной выгоде. В Поздней Вавилонии крупные имения с использованием принудительного труда были экономически невыгодны, и потому даже увеличение числа несвободного населения (в результате победоносных войн, разорения и долговой кабалы и пр.) не приводило к господству рабовладельческого уклада.

О последних днях халдейского Вавилона сохранились ветхозаветные предания и рассказы античных авторов («отца истории» Геродота). Согласно этим источникам, мидийцы и персы теснили последнего вавилонского царя. Библия называет его Валтасаром, хотя на самом деле Валтасар был лишь царевичем – сыном царя Набонида. В «Книге пророка Даниила» говорится: Валтасар пировал со своими вельможами, используя в качестве кубков для вина священную утварь из разрушенного Иерусалимского храма. И вдруг появились «персты руки человеческой и писали против лампады» на стене огненные слова, которые никто из халдейских мудрецов не мог понять. «Царь… встревожился и вид лица его изменился…» И позвали пленного иудея Даниила, который прочитал: «Мене, текел, упарсин», и истолковал это так: «Ты измерен, взвешен и отдан персам». В ту же ночь, согласно библейской легенде, царь Валтасар был убит, и Вавилонское царство пало.

Геродот сообщает иные занимательные подробности о захвате великого города: будто бы персы, вместо того чтобы штурмовать неприступные стены Вавилона, отвели воды Евфрата в другое русло и вошли в город по обмелевшему дну реки.

Падение Вавилона (539 г. до н. э.) произвело колоссальное впечатление на современников и воспринималось потомками как событие, знаменовавшее конец эпохи.

 

Клинописная культура

 

История Древнего Шумера начинается с появления клинописи. Период Нововавилонского царства и то, что за ним последовало, – время упадка клинописной культуры. Как система письма шумеро‑вавилонская клинопись имеет принципиальное сходство с египетской иероглификой. Так же как последняя, она возникла из рисуночного письма – пиктографии. По материалам, происходящим из Двуречья, особенно ясно видно, что причину изобретения письменности следует искать не в области религии и литературно‑художественного творчества: первые пиктографические и клинописные тексты Шумера – документы хозяйственной отчетности.

Есть, конечно, и особенности эволюции письма в том и другом регионе. Если фонетические знаки в Египте представляют собой сочетания согласных, то в отношении Шумера обычно говорят о слоговых знаках (и письмо именуют словесно‑слоговым). Впрочем, такое определение неточно хотя бы потому, что шумерский фонетический знак соответствует отдельному звуку или сочетанию звуков (согласных и гласных), но вовсе не обязательно слогу.

На самых ранних глиняных табличках мы прослеживаем эволюцию знаков. Вначале они имеют явственно рисуночный характер: изображаются «вода», «нога», «звезда» и пр. Употребление их, как обычно в пиктографии, может быть и ассоциативным: «нога» значит «ходить», «звезда» указывает на «небо» и «небожителей» и т. д. По каким‑то чисто техническим причинам шумеры со временем изменили направление письма, перейдя от последовательности сверху вниз к движению слева направо. И сразу же стало ясно, что в их сознании уже произошел разрыв между изображением и обозначением. Так, знак «нога» (несмотря на ассоциацию с хождением) принял горизонтальное начертание, а волны, изображающие воду (хотя символ продолжал означать это понятие), вздыбились и встали вертикально.

Со временем форма знака все более схематизировалась, становясь линейной и угловатой из‑за того, что на мягкой глине удобнее не вырисовывать знаки, а выдавливать их клинообразным острием тростинки для письма. И если не знать историю развития знаков клинописи, то нельзя угадать, из каких именно рисунков они происходят.

Клинописные знаки с самого начала выполняли разные функции: идеограмм – знаков, выражающих определенную «идею» (например, «воды» или «звезды»), и чисто фонетических знаков, в которых никакой «идеи» нет, а есть лишь условный символ (как в наших буквах), отражающий отдельный звук или сочетание звуков. Но фонетическое значение символа, естественно, возникло не случайно: оно связано с тем словом, которым обозначается «идея», – тот же, что и в Египте, принцип ребуса. Например, слово «вода» по‑шумерски звучало как а, и потому знак «вода» стал передавать на письме звук а. «Гора» по‑шумерски «кур», и потому знак «гора» (в клинописной форме – из первоначального рисунка холмов) стал передавать сочетание этих трех звуков, даже если в тексте не было никакой речи о горах.

Постепенное распространение клинописи из шумерского языка в аккадский с его диалектами (ассирийским и вавилонским), хурритский, хеттский, урартский, языки Восточного Средиземноморья способствовало увеличению многозначности отдельных символов. Дело в том, что повсюду они имели и фонетическое значение, а поскольку в аккадском языке, например, слово «вода» звучит как «му», то и в аккадской клинописи, в которой шумерский знак «вода» сохраняется и как идеограмма, и как фонетический знак для а, у него появляется новое фонетическое значение – слог «му». Клинопись, как и любая аналогичная система письма, требует не просто чтения, а интерпретации текста.

Читатель клинописного памятника каждый раз должен задумываться, как ему следует понимать тот или иной знак. Видя сочетание знаков, он рассуждает примерно так: первый из них может быть идеограммой или фонетическим знаком, но в данном контексте это, видимо, детерминатив (знак‑определитель), который не читается, но подсказывает, что далее идет имя бога. Следующий знак по‑шумерски читается фонетически «ут», а поскольку перед ним имеется детерминатив имени бога, то, несомненно, это бог солнца (шумерский Уту). В конце же стоит чисто фонетический слоговой знак «ши». Значит, имя бога солнца оканчивается на слог «ши». Теперь можно быть уверенным, что в данном фрагменте говорится об аккадском боге солнца Шамаше (Шамши).

Обилие смысловых знаков – идеограмм – не только дань устойчивой традиции и свидетельство архаизма системы письма. Так называемое словесно‑слоговое письмо имеет чрезвычайно важные преимущества перед привычным для нас алфавитным (последнее на самом деле, тоже не является строго фонетическим, в котором каждой букве должен однозначно соответствовать единственный звук). Обилие условных (понятийных) символов, похожих на древние идеограммы (например, значки «больше», «меньше», «равно» и т. п.), чрезвычайно облегчает понимание математических текстов носителями разных языков. Чем больше идеограмм употреблялось в разноязычных клинописных текстах древней Передней Азии, тем легче писцам их было понять. А так как большинство идеограмм имело шумерское происхождение, вся писцовая традиция стран клинописной культуры в большей или меньшей степени ориентировалась на Шумер, впитывая тем самым его культурное наследие.

Шумерская (а потом и аккадская) словесность первоначально передавалась преимущественно в устной форме. Однако уже в последней трети III тысячелетия до н. э. религиозные и литературные тексты стали записываться. Так как они не были плодом праздных развлечений, собирали клинописные памятники в храмовых архивах. Огромную роль в сохранении для потомков этого письменного наследия народов Междуречья сыграл ассирийский царь Ашшурбанапал. Во все время своего продолжительного правления он приказывал копировать древние тексты их архивов местных святилищ и привозить их в столичный город Ниневию. Так создавалась знаменитая библиотека царя Ашшурбанапала – первая из известных нам в мировой истории.

В царской библиотеке «глиняные книги» хранили на полках, в сосудах, составлялись и библиотечные каталоги. В огне пожара 612 г. до н. э., когда горела Ниневия, «глиняные книги» покрылись сажей и потрескались, но можно сказать, что «обжиг» скорее способствовал сохранности книг, чем их уничтожению. Весьма значительная часть того, что мы называем шумеро‑аккадской литературой, сохранилась только благодаря царю Ашшурбанапалу и его ниневийской библиотеке VII в. до н. э.

Немалая часть клинописных текстов в этой библиотеке имела «научное» содержание. Это были каталоги небесных светил, по которым гадали халдейские звездочеты. После эпохи завоеваний Александра Македонского вавилонская астрономия и астрология оказали большое влияние на греков. А спустя еще несколько веков греческие астрологические сочинения дошли до Индии, где их стали активно переводить. На индийскую, как и на греческую, науку равнялись ученые мусульманского мира. Труды последних ревностно изучали в средневековой Европе. И так, переходя от народа к народу, сохранялись достижения (или заблуждения) тех самых древних халдейских звездочетов, само имя которых в конце концов стало нарицательным.

 

Борьба Гильгамеша с небесным быком [Рельеф XXI в. до н. э. ]

 

Важнейшее и наиболее пространное литературное произведение Месопотамии – «Эпос о Гильгамеше». Легендарный правитель Урука Гильгамеш издавна был персонажем героических песен и мифологических повествований. На изображениях III тысячелетия до н. э. неоднократно встречаются сцены единоборства человека с неким звероподобным противником. Считается, что это один из центральных эпизодов шумерского мифа о борьбе Гильгамеша с могучим и диким Энкиду. После этой схватки, в которой ни один из соперников не смог добиться победы, они побратались и потом вместе стали совершать эпические подвиги.

Богатыри вдвоем отправились за кедром в страну, которая жителям безлесной Месопотамии казалась обителью мрака. Для того чтобы добыть драгоценную древесину, Гильгамеш и Энкиду

должны были сразиться со страшным демоном Хумбабой. Победа над ним знаменует торжество света над тьмою. Недаром героям покровительствовал бог солнца Шамаш.

Но после триумфального возвращения в родной город их ожидало новое испытание. Гильгамеш отверг любовь богини Иштар, и разгневанная богиня наслала на г. Урук страшного небесного быка. Эту сцену тоже любили изображать древние мастера – резчики по камню: один из героев держит небесного быка за хвост, другой вонзает в него острый кинжал.

«Богоборческий» мотив заканчивается трагически: недуг одолевает Энкиду и сводит его в могилу. И тогда появляется новый сюжет: Гильгамеш, осознав, что и сам он смертен, уходит на поиски вечной жизни. Лишь одному человеку до тех пор было богами даровано бессмертие – премудрому Утнапишти, спасшемуся в ковчеге от потопа. Гильгамеш находит его и слышит повествование об этом чуде, случившемся в стародавние времена. Но сам могучий Гильгамеш не сумел сохранить волшебную «траву молодости», которую на прощание подарил ему шумеро‑аккадский прототип Ноя.

Последняя песнь (таблица) эпической поэмы повествует о том, как Гильгамеш посетил загробный мир. Мир этот ничем не напоминает те тучные поля блаженных, которые нарисованы на стенах египетских гробниц. В месопотамской преисподней царит голод и жажда, бродят неприкаянные тени умерших. Там и встречается Гильгамеш со своим верным товарищем.

Созданный на основе шумерских преданий и мифов, «Эпос о Гильгамеше» сформировался как единое произведение на аккадском языке примерно на рубеже III и II тысячелетий до н. э. В наиболее полном виде он известен по так называемой ниневийской версии, сохранившейся в библиотеке Ашшурбанапала. Это одна из наиболее известных эпических поэм Древнего Востока и, безусловно, самая древняя из них. Судя по фрагментам, найденным в Эль‑Амарне и в Малой Азии, ее читали при египетском и хеттском дворах.

Следы влияния эпоса чувствуются в литературах других народов мира. После того как на развалинах Ниневии была сделана сенсационная находка табличек с записью аккадского эпоса, немало поэтов черпало вдохновение в произведении, которому более 4 тысяч лет.

 

Малая Азия

 

Природные условия Малой Азии не похожи на те, в которых складывались «цивилизации великих рек». Крупных рек на этом полуострове нет вовсе, а те, что есть, практически непригодны для создания ирригационных систем. Земледелие здесь основывалось главным образом на дождевом орошении, а потому имело очаговый характер и приносило скромные и неустойчивые урожаи. Относительно немногочисленное население на Анатолийском плоскогорье занималось коневодством и разводило крупный и мелкий рогатый скот.

В эпоху неолита на территории Малой Азии, как уже говорилось, существовали развитые для глубокой древности (VII–VI тысячелетия до н. э.) культуры, прежде всего знаменитый Чатал‑Хююк с его террасными постройками, расположенными по склону холма, и святилищем, украшенным рогами буйвола.

Однако в то время, когда в долинах Нила и Евфрата складывались первые цивилизации, народы Малой Азии оставались на прежней, догосударственной стадии развития. Новая эпоха для них наступает лишь в бронзовом веке – во II или в самом конце III тысячелетия до н. э. Обнаружены письменные источники, относящиеся к этому времени, и по языковым данным можно судить об этническом составе населения региона.

Подавляющее большинство документов составлено на индоевропейских языках. Это значит, что, по крайней мере, во II тысячелетии до н. э. на территории современной Турции жили народности, языки которых близки к языкам Северной Индии, а также древнегреческому, романо‑германским, балтийским, славянским. Индоевропейские языки Малой Азии по области своего распространения называются еще анатолийскими. Основной из них – хеттский (или, как именовали этот язык сами его древние носители, неситский).

В хеттских клинописных текстах (а хетты заимствовали эту систему письма у народов Месопотамии) есть определенное количество слов и выражений, которые писцы выделяли как заимствованные из языка аборигенов (как говорят лингвисты, субстратного языка). Чтобы отличить этот язык от индоевропейского хеттского, ученые называют его хаттским или протохеттским. Весьма интересно, что хаттские слова употреблялись в сфере придворного ритуала, и даже титулы царя и царицы, по всей видимости, имеют хаттское происхождение (слова «табарна» и «тавананна» совсем не похожи на лексику индоевропейцев). Сами истоки хеттской государственности могут быть связаны с этим доиндоевропейским народом.

До недавнего времени не удавалось по скудным остаткам хатского языка определить его родственные связи, но сейчас считается доказанным, что он находится в родстве с языками абхазо‑адыгской группы (современный ареал распространения последних, как известно, – Западный Кавказ, восточная часть Причерноморья).

В северо‑восточной части Малой Азии, расположенной относительно близко к этому региону, находят следы развитых археологических культур III тысячелетия до н. э. Например, в Аладжа‑Хююке обнаружены захоронения с богатым оружием и церемониальным инвентарем из драгоценных металлов. Очевидно, это погребение племенных вождей, но может быть, следует говорить о мелких царьках уже формирующихся государств. Определение стадии социального и политического развития общества, известного только по материальным остаткам, затруднительно.

Первые письменные документы, обнаруженные на территории Малой Азии, составлены не на хеттском, а на аккадском языке. Они найдены преимущественно при раскопках городища Кюль‑тепе, где в древности находился г. Каниш. Здесь в XIX–XVIII вв. до н. э. существовала процветающая торговая колония семитоязычных купцов, прибывших из г. Ашшура на Тигре и из областей Северной Сирии. Документы из Кюль‑тепе показывают широкий размах торговых связей в начале II тысячелетия до н. э. Основную роль в международной посреднической торговле тогда играли именно подобные колонии.

Особенностью новой эпохи является развитие частной торговли (а не государственной или храмовой, как было типично для III тысячелетия до н. э.). Однако частный капитал того времени еще нельзя назвать достаточно крупным, между тем как торговый риск из‑за пестроты и неустойчивости политической карты этого региона был несоразмерно велик. Поэтому купцы создавали объединения – компании. Они налаживали прочные связи с соотечественниками и сородичами в других колониях и заручались поддержкой местных властей, в частности правителя г. Каниша. Последний, предоставляя гарантии хоть какой‑то защиты от грабежа и произвола властей, получал не только долю прибыли, но также подарки и право выбора лучших товаров.

Помимо торговли канишские дельцы активно занимались ростовщическими операциями, тем самым способствуя развитию имущественного расслоения среди местного населения. Семитские колонисты, несомненно, знакомили местных жителей не только с прелестями товарно‑денежного хозяйства, но и с элементами материальной и духовной культуры Месопотамии (клинописная литература, религиозные верования).

Малая Азия в начале II тысячелетия до н. э. представляется страной небольших самостоятельных городов, окруженных сельской территорией с виноградниками, садами и пастбищами. Обилие рудных залежей способствовало довольно широкому распространению металлов, некоторые из них (например, серебро) вывозились в другие страны.

В первой из сохранившихся хеттских надписей упоминаются три города – Неса, Куссар и Хаттуса. Правитель Куссара по имени Анитта сообщает, что он победил царя Несы (недавно доказано, что это хеттское название упомянутого выше Каниша). Возможно, в результате этой войны и перестала существовать торговая колония в Канише. Имя Несы осталось в названии неситского языка: именно здесь, очевидно, находился первоначальный центр формирующегося хеттского этноса.

Кроме того, в указанной надписи говорится, что Хаттусу (совр. турецкое местечко Богазкёй) царь не просто разорил, но, сровняв с землей, само место засеял сорной травой. Анитта проклял всякого, кто вновь застроит Хаттусу. По иронии судьбы, уже вскоре после Анитты Хаттуса не только поднялась из руин, но и стала столицей Д р е в н е х е т т с к о г о ц а р с т в а, существовавшего в XVII–XVI вв. до н. э.

Царь, с именем которого связано возвышение города и объединенного вокруг него государства, известен как Хаттусили Древний («царь Хаттусский»). От времени его правления и вообще от Древнехеттского периода в огромном Богазкёйском царском архиве сохранился ряд важных документов (правда, многие лишь в копиях позднейшего времени).

Стоит отметить особенности политического строя и обычаев хеттов, которые резко отличают это государство от тех, о которых шла речь до сих пор. Главная из них заключается в том, что хеттский царь вовсе не был деспотом, а скорее играл роль «первого среди равных» в кругу своих родичей и других знатных хеттов. Никого из них он не мог наказать без согласия собрания знати (так называемого панкуса), и все важнейшие государственные вопросы решались только с одобрения панкуса. Таким образом, хеттская знать была весьма влиятельной, а центральная власть – слабой, что грозило внутренними смутами.

Четкого и устойчивого порядка наследования хеттского престола не было. На трон претендовали не только сыновья царя, но и мужья дочерей, а также сыновья сестер. Царская власть считалась принадлежащей всей обширной царской фамилии, а не лично правящему монарху и его прямым наследникам по мужской линии. В борьбу за престол на стороне того или иного претендента включалась высшая знать – все те, кто был связан с царствующим кланом. Это заканчивалось многолетними усобицами и еще большим ослаблением центра.