Но раз все элементы обороны, встречающиеся в наступлении, ослабляются самой природой этого наступления, то это явление следует рассматривать как общий дефект последнего.

И это вовсе не праздная изворотливость мысли; напротив, здесь-то вообще и заключается главная невыгода наступления. Поэтому при составлении всякого плана стратегического наступления необходимо с самого начала обратить внимание на этот пункт, т.е. на оборону, которая должна последовать за наступлением, мы более подробно ознакомимся с этим в части, посвященной плану кампании{158}.

Великие моральные силы, которыми порою бывают проникнуты все элементы войны, как своеобразным бродильным началом, и которыми полководец может, следовательно, пользоваться в известных случаях для подкрепления своей армии, можно мыслить в одинаковой мере как на стороне наступления, так и на стороне обороны; по крайней мере те из них, которые особенно ярко блещут при наступлении (например, смятение и страх в рядах противника), обычно проявляются лишь после решительного удара и редко способствуют тому, чтобы придать ему тот или иной оборот.

Этим, я полагаю, мы в достаточной мере обосновали наше положение, что оборона представляет более сильную форму войны, чем наступление, но остается еще упомянуть об одном небольшом и до сих пор не отмеченном факторе. Мы имеем в виду ту храбрость и то чувство превосходства, которые вытекают из сознания принадлежности к числу наступающих. Это - несомненная истина, однако эти чувства очень скоро тонут в более общем и сильном чувстве, которое придают армии ее победы и поражения, талантливость или неспособность ее вождей.

Глава четвертая.

Концентричность наступления и эксцентричность обороны

Эти два представления, эти две формы пользования силами при наступлении и обороне так часто встречаются в теории и в действительности, что навязываются воображению как почти необходимые формы, присущие наступлению и обороне. А между тем мало-мальски внимательное размышление показывает, что это неверно. Поэтому мы хотим возможно раньше рассмотреть эти две формы и раз навсегда составить о них ясное представление, дабы при дальнейшем рассмотрении взаимоотношений между наступлением и обороной мы могли совершенно от них отвлечься, чтобы нам уже не мешала видимость выгоды и ущерба, которой они окрашивают все явления. Мы рассмотрим их как чистые абстракции и выделим их понятие как некую эссенцию, оставив за собой право в будущем отмечать то участие, которое указанные формы принимают в различных явлениях.

Обороняющийся мыслится как в тактике, так и в стратегии выжидающим и, следовательно, стоящим на месте, а наступающий - находящимся в движении, и притом в движении, имеющем в виду это стояние. Из этого необходимо следует, что охват и

Окружение всецело зависят от воли наступающего, - конечно, до тех пор, пока продолжается его движение и сохраняется неподвижность обороняющегося. Наступающий волен выбрать концентрическую форму или отказаться от нее в зависимости от того, выгодно ли это для него или невыгодно; и эту свободу выбора следовало бы отнести к его общим преимуществам. Однако такой свободой выбора он пользуется только в тактике, в стратегии же - далеко не всегда. В тактике точки опоры обоих флангов почти никогда не дают полного обеспечения, в стратегии же - весьма часто, когда линия обороны тянется от моря и до моря или от одной нейтральной страны до другой. В этом случае наступление не может вестись концентрически, и свобода выбора является ограниченной. Еще неприятнее будет ограничение свободы выбора, когда наступление может вестись только концентрически. Россия и Франция не могут наступать на Германию иначе, как с разных сторон, и не могут предварительно собрать свои силы вместе. Таким образом, если бы позволительно было признать, что концентрическая форма действия сил в большинстве случаев является более слабой, то выгода, которую имеет наступающий благодаря большей свободе выбора, вероятно, совершенно уравновешивалась бы тем, что в иных случаях он был бы вынужден пользоваться более слабой формой.