Последний этап борьбы Греции с Македонией за свою независимость 11 страница

Из монет второго периода, сохранившихся до настоящего времени, мы знаем монеты с изображением Домициана, Адриана, Антонина Пия, Марка Аврелия. Размеры монет уменьшаются. Слева стоящий Арес, как тип оборотной стороны, встречается только на монетах, отчеканенных при Домициане. Со времени Адриана, вместо Ареса, появляется Ирида, известная нам по монетам, отчеканенным при Клавдии. Ещё более уменьшенной монета становится при Антонине Пие и всегда имеет на оборотной стороне круглый щит.

Со времени Домициана надпись на оборотной стороне монеты гласила: «Койнон македонон» и свидетельствовала о том, что она отчеканена от имени македонского провинциального собрания. Геблер из этого делает вывод, что Македонская провинция пользовалась тогда своим правом чеканки монет только в связи с деятельностью этих собраний.100) С эпохи Адриана надписи с основными титулами императора учащаются. Более точное титулование императора на монетах становится обычным во время правления Септимия Севера.

Правление Септимия Севера начинает третий период в истории чеканки македонских императорских монет и продолжается вплоть до прекращения провинциальной чеканки при императоре Филиппе. На монетах этого периода мы встречаем изображения Септимия Севера, Юлии Домны, Каракаллы, Макрина, Диадумениана, Элагабала, Александра Севера и Гордиана III. Чеканились два номинала. Сохранился больший по размеру. Ирида, которая долгое время изображалась на оборотной стороне полного номинала, теперь заменяется типами всё более и более разнообразными. Так, при Северах, Домне и Каракалле на монетах изображался Зевс; при Макрине – фигура императора на лошади, с рукой, поднятой для привета. Геблер, не без основания, считает, что монета такого типа могла быть отчеканена по случаю личного прибытия императора в Македонскую провинцию,101) что подтверждает правильность того вывода, что император лично жил в провинции Македонии вместе со своим сыном. Можно предположить, что это происходило после окончания Парфянской войны, когда Макрин вёл в придунайских областях переговоры с дакийцами, а оттуда поехал через Македонскую провинцию в Рим, по пути для него самому удобному и короткому. Тип монет, связанный с определённым историческим событием, снова появляется при Александре Севере и Филиппе, чем доказывается факт пребывания обоих императоров в Македонии на пути в Рим. Первый из них был там в 233 г. во время своего возвращения с персидской войны; второй – в 244 г., когда торопился в столицу после убийства Гордиана.

В правление Элагабала начали чеканить монеты с изображением Александра Македонского. Мы видим Александра, укрощающего Буцефала или спокойно стоящего рядом с укрощённым конём. Позднее, в управление Александра Севера, появились монеты с изображением Александра, охотящегося на львов или с направленной вправо пикой.

Следует подчеркнуть, что при Александре Севере число типов монет значительно увеличилось. Появились монеты с изображением на оборотной стороне восходящей на трон Афины с Нике, или чаши с изображением, или особого рисунка, созданного по случаю отъезда в 231 году Александра Севера на войну с Артаксерксом: есть предположение, что император вместе со своими войсками, собранными в Иллирии, проследовал по эгнациевой дороге через Македонию. Монеты, отчеканенные при Гордиане III, изображали льва и палицу, атрибуты македонского мифического героя Геракла.

Особо следует отметить македонские монеты неокоры, впервые появившиеся во время управления Макрина. Неокорами назывались наблюдатели и стражи храмов. Сначала они были низшими храмовыми служителями, но в более позднее время это звание стало почётным. В эпоху поздней империи города восточных провинций считали за особую честь быть неокорами храма, посвящённого императору. Об этом свидетельствуют надписи и особенно монеты, сохранившиеся в большом количестве.

Македоняне на своих монетах стали называться νεωκοροι в силу особой привилегии, которую Макрин пожаловал провинции.102) В провинции с разрешения римского сената в честь живого императора воздвигался храм. Там собиралось провинциальное собрание, происходившее каждый год в городе Беройе. Оно занималось организацией провинциального культа императора. Титул неокории продолжал печататься на македонских провинциальных монетах и получил особое распространение при Макрине.103) Монеты при Элагабале постоянно изображали νεωκορος, на оборотной стороне – стол с двумя коронами, что означало одновременное существование αγωνες ιεροι. По мнению Геблера, эти нумизматические данные доказывают, что Беройя имела ещё вторую неокорию, посвящённую, очевидно, Элагабалу.104) Такие же изображения имеются и на самых первых монетах, отчеканенных во время правления Александра Севера. На более поздних его монетах таких изображений уже нет.105) Затем этот тип снова появляется при Гордиане и Филиппе. Бросающееся в глаза отсутствие этих типов на монетах, отчеканенных в последние годы правления Александра Севера, вероятно, связано с уничтожением неокории Элагабала. Наоборот, сильное распространение этих типов при Гордиане несомненно связано с организацией неокории императора в Беройе.106)

При Гордиане III Беройя получила разрешение воздвигнуть в его честь особый храм, так что в этом городе установились две неокории, что иллюстрируется провинциальными монетами с изображением обоих храмов или известным уже в правление Элагабала изображением стола с двумя коронами. Последний тип появляется с надписью «Олимпия» в связи с возобновлением в 246 году Олимпийских игр. На одной монете эффектно изображался даже праздник неокории, который столица Беройя праздновала с участием всей провинции поздней осенью 242 года. Несомненно, повод для исключительно пышного проведения праздника дало личное присутствие на нём самого императора.107) Полтора года спустя Македонская провинция устраивала празднества в честь его убийцы и преемника Филиппа. Филипп после заключения мира с Сапором весной 242 г. спешил приехать в Рим через Македонию. Праздники в честь Филиппа увековечены на провинциальных монетах оригинальной надписью.108)

Следует отметить, что, начиная с Диоклетиана, серебряная монета чеканилась в незначительном количестве и только для прославления больших побед. С этого времени золотая валюта одерживает полную и окончательную победу над серебряной.109)

В последний период чеканки македонских провинциальных монет выделывались на лицевой стороне, наряду с изображениями императоров, также изображения Александра Македонского; в Македонии, как из этого следует, культ императора и культ Александра были между собой тесно связаны.110)

По утверждению Геблера, Македонская провинция в течение определённого периода времени, когда действовали провинциальные собрания и связанные с ними празднества, обладала правом одновременно выпускать в неограниченном количестве автономные монеты, в зависимости от потребности в их обращении. Но чеканка монет с портретом императора была предоставлена, по-видимому, только наместникам, и такие монеты чеканились в ограниченном количестве. По этим монетам можно не только хронологически фиксировать момент их чеканки, но и уточнить время управления того или иного императора, социально-экономическое положение самой Македонской провинции.

Автономные провинциальные монеты, как и более ранние македонские, показывают, какие в Македонии почитались божества. Об этом говорят монетные изображения богов и богинь: Зевса, Афины, Диониса, Нике. Среди такого рода изображений заслуживает упоминания сидящая налево с непокрытой головой Афина; она держит шлем в вытянутой руке, а также тип монеты, на котором богиня, сидящая на троне слева, кормит из чаши змею, обвившуюся вокруг оливкового дерева. Имеются македонские монеты с головой Артемиды в диадеме, голова Аполлона в лавровом венке на монетах Амфиполя, Пеллы, Ботиэйи и др.111) Немало монет с изображением Геракла или его атрибутов.112) Один тип монеты показывает мифического македонского героя в его борьбе с критским быком, другой – в спокойном положении его тела, третий изображает льва с палицей, подчеркивая известный подвиг Геракла.

Монеты содержат много поучительного для македонской истории, для изучения общественной и частной жизни, искусства и мифологии древних македонян.

 

§ 4. Литературные сведения древних авторов

Литературные сведения по истории Македонии первого столетия после Александра Македонского очень скудны и фрагментарны. По выражению В. Тарна, в историографии существовала «темнота», пока труд Полибия, как солнце, не прорезал тучи.113) Поэтому не только экономическая, но даже политическая история Македонского государства от конца периода диадохов до 20-х гг. III в. до н. э. известна только в общих чертах.114)

Среди историков, оставивших нам отдельные сведения об этом важном периоде, следует отметить Диодора, Помпея Трога, дошедшего в эпитомах Юстина и Арриана. Диодор в XVIII–XX книгах, а также в сохранившихся отрывках XXI–XL книг оставил ряд свидетельств по истории борьбы диадохов и эпигонов, о взаимоотношениях Македонии и Греции в это время. Свидетельства Диодора дополняют указания Юстина. Они дают некоторые новые сведения о социальной борьбе в самом македонском обществе. Что касается Арриана, историка Римской империи II в., то он, как известно, написал труд о походах Александра на Восток по хорошим источникам. Его история диадохов заканчивается возвращением Антипатра в Европу (321 г.).

Сведения древних авторов расширяются тогда, когда Македония становится важным фактором в Восточном Средиземноморье и назревает её столкновение с западным противником – Римом.

Период римского проникновения в Македонию получил своё отражение в более связном виде в произведениях Полибия и Ливня.

Полибий жил и творил в важнейшую эпоху греко-римского мира, когда в результате крупных завоеваний римских рабовладельцев возникли эксплуатируемые римлянами провинции, а сам Рим превратился в огромную средиземноморскую державу. Победа Рима над македонянами и греками имела в жизни историка и в дальнейшем формировании его исторических взглядов важные последствия. Вместе с 1 тыс. ахейцев, обвинённых соотечественниками в сношениях с царём Персеем и в антиримских враждебных замыслах, был и Полибий. После третьей македонской войны они были отправлены в Италию в качестве заложников, где пробыли около семнадцати лет. Из тысячи человек в живых осталось около трёхсот – одни умерли, другие состарились на чужбине. Полибий за эти годы сблизился с видными представителями римской аристократии, особенно с домом Эмилия Павла, стал наставником его сыновей, главным образом Сципиона Эмилиана, будущего победителя Карфагена.115) Здесь, при активном участии Полибия, Лелия, философа Панетия, был образован известный сципионовский кружок, оказавший большое идейное влияние на римское общество. Вследствие этих обстоятельств Полибий хорошо изучил римскую политику и стал её горячим сторонником. Вместе с тем он был хорошо знаком с историей балканских стран, знал Африку, берега которой исследовал во время осады Карфагена, побывал в Египте, совершил путешествие через Альпы, посетил Южную Галлию и Испанию.116) Всё это расширило умственный кругозор историка, способствовало определению основной темы, – когда и почему все известные части обитаемой земли в течение 53 лет подпали под власть римлян.117)

Свою «Историю» в 40 книгах, от которых дошли первые пять и большое количество фрагментов, рассеянных у разных авторов, Полибий называет «всеобщей» или «всемирной».118) Хотя главное место в ней занимала римская история, она охватывала историю балканских государств, Ближнего и Среднего Востока, Африки. Он стремился, по его собственным словам, понять историческое развитие всего известного тогда мира, а не отдельно какого-либо народа.119) Из истории отдельных народов невозможно «обнять и узреть духовным взором прекраснейшее зрелище прошлых событий».120) Таким образом, «Всеобщая история» Полибия, охватившая главным образом события 220–146 гг. до н. э., была первой попыткой дать историю не одной страны, а всех важнейших государств Средиземноморья в их взаимной связи. В этом труде, показывающем установление власти римлян в Средиземноморье, Полибий выступает их горячим сторонником. Насильственное объединение мира под властью Рима представляется ему «прекраснейшим и вместе с тем благотворнейшим деянием судьбы».121) Фактически всеобщая или всемирная история Полибия может быть названа историей могущества Рима от начала второй пунической войны до покорения Греции. Нельзя не согласиться с В. Тарном, что героем истории Полибия был Рим и его тема – экспансия Рима в средиземноморском мире, и все ручейки у него впадают в эту реку.122)

В ходе всемирной истории Полибий видит закономерность исторического развития, которая помогает не только изучать прошлое, но предсказывать будущее.123) История, достоверно излагающая исторические события, учит и убеждает любознательных людей, исправляет их и является действительной и единственной наставницей жизни.124) В истории, по мнению Полибия, важнее всего понять причины, по которым каждое событие происходит и развивается.125) История становится полезной только тогда, когда она выяснила причины событий, не столько что произошло, сколько как происходило.126) Как врач не применит надлежащего лечения, если он не знает причины болезни, так и государственный человек будет бессилен, если он не умеет определять причины событий.127) Причина факта должна занять первое место.

Таким образом, задачей истории Полибий считает не только описание, но и объяснение событий, причины которых он усматривал, главным образом, в психологических факторах.128) Полибий выступает противником всяких чудес, «необыкновенных историй» и побочных обстоятельств, показного и наружного блеска.129) История, с его точки зрения, должна не столько потрясти и увлечь слушателей, сколько познать истину, без чего она превратится только в бесполезный рассказ.130) Он решительным образом борется против патетических историков вроде Филарха, которые хотели конкурировать с трагедией по изображению деталей и созданию трогательных сцен. Полибий ратует за беспристрастное изложение исторических событий, стремится быть объективным в оценке друзей и врагов.131)

«В частной жизни, – говорят он, – честный человек может любить своих друзей, своё отечество, ненавидеть заодно с друзьями их врагов. Но, если кто берётся быть историком, тот должен забыть обо всём этом. Ему придётся отдавать величайшую хвалу врагам, когда этого требуют факты, часто порицать и резко обличать самых близких людей, если их ошибки заслуживают этого».132)

Но, стремясь к объективности, Полибий далеко не всегда был объективен. Нельзя не согласиться с Ф. Г. Мищенко, который указывал, что у Полибия, стремящегося быть объективным и беспристрастным, пожалуй, более всего примеров противоречия между фактами и выводами.133) Полибий неоднократно говорит, например, что римляне несут с собой порабощение и гибель эллинам.134) Вместе с тем он считает благом для Македонии и греков установление над ними римской власти и возмущается их неблагодарностью, когда они восстали против Рима.135) Полибий очень противоречиво относится к Филиппу, то хваля его за военную доблесть и отвагу, то осуждая за властолюбие и стремление к тирании.136) Особенно враждебно настроен Полибий по отношению к демократическим элементам. Он на все лады ругает этолян, Клеомена, Хилона, Набиса, Лжефилиппа.137)

Все движения, так или иначе направленные против Рима и его рабовладельческой аристократии, вызывают резкое осуждение Полибия. Восстания рабов, бунты в армии, народно-освободительные движения в покорённых Римом странах – всё это вызвано, по Полибию, «умоисступлением» народа, упорствующего «в пагубном заблуждении».138) Полибий выступает как враг народных масс, ненавидящий и боящийся их движения. Со злобой и ненавистью он говорит о народе, о «толпе», победа которой равносильна гибели всего государства.139) Наоборот, деятельность аристократического Ахейского союза и его руководителя Арата всячески превозносится.140) Даже его союз с Антигоном не вызывает у Полибия особенных нареканий.141)

Объяснение этим фактам следует искать в классовых позициях и политических идеалах Полибия. Его общественно-политические взгляды складывались под влиянием аристократических устремлений Ахейского союза. Его отец Ликорт был ведущим государственным деятелем этого союза. Сам Полибий воспитывался в убеждении, что Ахейский союз представляет собой самое совершенное политическое образование в мире и только в этом Ахейском союзе действительно осуществлены принципы свободы и равенства. С чувством глубочайшего почтения Полибий относился не только к своему отцу, которого считал одним из величайших эллинов, но и к идеологам и руководителям Ахейского союза Арату и Филопомену. В 169 г. до н. э., в период решающей борьбы между Римом и Македонией, Полибий был выбран гиппархом и вступил в кипучую политическую жизнь.142)

Будучи представителем крупных греческих рабовладельцев, Полибий оставался сторонником «порядка», твёрдой власти, которая обеспечила бы безопасность имущих слоёв греческого общества от покушений со стороны народных масс. Как противник социальных движений, он предпочитал революционным потрясениям на своей родине порядок, установленный силами извне. Поэтому Полибием высоко ценился тот, кто был носителем этого порядка и имел реальную возможность осуществить чаяния и надежды той социальной группы, с которой был связан историк. Такой антинародной силой до Рима являлась Македония. Она должна была объединить греческие государства в интересах господствующего класса против социальных низов. Когда после македонского поражения такие надежды не оправдались, все расчёты стали связываться с Римом, который к середине II в. до н. э. оказался хозяином на Балканском полуострове. Эти обстоятельства заставили Полибия стать на проримские позиции, восхвалять Рим и его завоевания, допуская при этом в ряде случаев преувеличения.143)

П. Н. Тарков считает, что нельзя принимать за правильное отражение действительного соотношения сил все те места из Полибия, где он даёт переоценку сил и возможностей Рима по сравнению с греко-эллинистическим миром. Поэтому факты, им изложенные, и их оценки часто противоречат друг другу.144) Если и нельзя принять в такой категорической форме это утверждение, то замечания автора о тенденциозности Полибия, о его антидемократичности при изложении истории социальной борьбы, его взгляд на Рим как на орудие классовой политики не вызывает никакого сомнения. В этом духе подбирался Полибием конкретный исторический материал.145) Все эти обстоятельства приходится учитывать в каждом конкретном случае при оценке и выводах по историческим событиям, приводимым Полибием во «Всеобщей истории».

В труде Полибия нас интересует главным образом история Македонии конца третьего и первой половины II в. до н. э. К сожалению, как раз эта часть его труда в основном утрачена. Чрезвычайно ограничены сведения об экономической и политической жизни Македонии конца III в. По этим вопросам Полибий даёт лишь некоторые замечания. Наиболее полно освещена у него история Ахейского союза с самого его возникновения и особенно история взаимоотношений Ахайи с Македонией. Но сведения эти большей частью касаются политической истории Македонии, её взаимоотношений с греческими городами, политики, проводимой Македонией в греческих государствах. Об экономической жизни македонского населения мы можем судить лишь по косвенным данным. Несколько больше сведений по экономической истории Македонии мы находим в той части труда Полибия, где он переходит к описанию македонских войн. Но эти книги, как уже было упомянуто, дошли до нас далеко не полностью. Очень важно, например, свидетельство Полибия о переселениях Филиппа, о росте недовольства в стране, о наличии внутри господствующего класса оппозиции царскому двору.146) Имеются некоторые сведения и о социальном движении в греческих городах, в частности в Беотии, на основании которых можно судить в известной мере и о положении внутри Македонии. Очень важные известия имеются у Полибия в XXV книге, где говорится о социальной политике Персея. Наиболее фрагментарны последние книги «Всеобщей истории», в которых излагается важное событие – восстание Андриска. О социальной направленности этого восстания мы можем только догадываться по отрицательному отношению Полибия к его руководителю.

В целом «Всеобщая история» Полибия остаётся наиболее важным источником как для эллинистической Македонии, так и для других стран Средиземноморья, интересы которых сталкивались с интересами Македонского государства. Историк был современником описываемых им многих событий. Знание исторических фактов он черпал не столько из книг других историков, сколько из собственного опыта, из знания военных и государственных дел.147) Полибий описывал те события, которые совершались в его время или во времена отцов, так что или он сам был свидетелем их, или узнавал от очевидцев.148) Сведения, полученные им таким путём, проверялись и сопоставлялись с документами, договорами, протоколами, отчётами, постановлениями, а также другими историческими сочинениями. Обладая хорошими знаниями реальных условий исторической жизни, Полибий не слепо следовал за источниками. Он их самостоятельно и критически оценивал.

Полибий имел много последователей и подражателей. От него зависел и его широко использовал, особенно в IV и V декадах своего сочинения, Тит Ливий (59 г. до н. э. – 17 г. н. э.).

Тит Ливий был одним из крупнейших римских историков. Его основной труд «Ab urbe condita libri» по широте охвата исторических событий древнего мира не имеет себе равных. Поэтому представляет большой интерес и научное значение решить вопрос, какова историческая ценность труда Ливия, насколько это сочинение может служить руководящим источником при изучении античной Македонии. А это невозможно сделать, не ознакомившись с мировоззрением Тита Ливия, с его общественно-политическими взглядами, которые, в свою очередь, были обусловлены сложной исторической обстановкой периода становления империи.149)

Известно, что падение республики и установление принципата было подготовлено рядом социальных потрясений, явилось следствием острой классовой борьбы. Возникшая на развалинах республики империя ставила себе целью консолидацию рабовладельческого общества на основе военной диктатуры, направленной как против демократических низов, так и против оппозиционных слоёв в среде аристократии. Военная диктатура рядилась в старые республиканские одежды, которые прикрывали диктатуру Августа.

В условиях диктатуры Августа и его политики лавирования широкие слои общества охватывает неуверенность в своих силах, недовольство жизнью, апатия и деморализация. Это недовольство действительной жизнью находит выражение в лозунге возврата к старым республиканским временам, возрастает интерес к прошлому. Прошлое римской истории представляется золотым веком, идеализируется и противопоставляется современному упадку, нравственной распущенности. Эти настроения были сильны в среде той части аристократии, которая сохранила ещё привязанность к республике, но была отстранена от политической деятельности. Выразителем таких настроений и был Тит Ливий. В предисловии к своему труду он говорит, что будет вознаграждён за свой труд историка тем, что сможет отвернуться от переживаемых бедствий хоть на то время, когда все силы его души будут заняты воспроизведением древних событий. Его интерес к прошлому объясняется не свойствами его индивидуальности, как объясняет И. Тэн, а чувством недовольства новыми социальными отношениями.150)

Родина Т. Ливия – Патавия (соврем. Падуя). Он получил хорошее риторическое образование. На своей родине, в патриархальном городе, у Тита Ливия сложились и окрепли республиканские взгляды. Известно, что жители Патавии в борьбе Цезаря с Помпеем приняли сторону сената. Переехав из родного города в Рим, Ливий стал работать учителем красноречия, сблизился с семьёй Августа, открыто высказывал императору свои республиканские взгляды. То, что это казалось возможным, свидетельствовало не только о республиканских убеждениях Ливия, но и о том, что сам Ливий никогда не находился в оппозиции к принципату. Далёкий от политической деятельности, он не придавал своим республиканским убеждениям политической остроты, и Август относился к нему благосклонно, тем более, что он и сам не прочь был поиграть в республиканизм.

Английский историк Уолш подчеркивает, что Ливий был в основном традиционным республиканским историком. Им руководил, главным образом, республиканский патриотизм, сформировавшийся в его юные годы в Патавии, общественно-политические взгляды римского историка не претерпевали эволюции, оставались неизменными. Уолш выступает против преувеличенного значения Ливия как «историка эпохи Августа». Дух времени этой эпохи, с его точки зрения, на Ливия оказал только поверхностное влияние, поэтому он не может считаться историком, проводившим идеи Августа в каком-либо политическом смысле этого слова. Дружба Ливия с Августом вовсе не означала, что Ливий соглашался служить новому, монархическому режиму в качестве официального историка. Уолш приходит к выводу, что общая концепция римской истории не подверглась бы большому изменению, если бы Ливий писал на тридцать лет раньше. Он считает, что Ливий по своим политическим установкам был полностью цицеронианцем. Трактаты Цицерона оказали сильное влияние на формирование его общественно-политических и исторических взглядов. Это проявлялось в защите Ливием господства закона, в его доктрине «конкордии», ненависти к царскому строю в Риме, в защите Помпея и Брута и холодном отношении к Юлию Цезарю.151)

Вряд ли можно согласиться с утверждением о статичности общественно-политических взглядов Ливия, игнорируя ту социальную среду, в которой он жил и творил. Ещё за 40 лет до Уолша немецкий учёный Артур Розенберг отметил взаимосвязь Ливия с эпохой Августа. Если до 27 г. до н. э. он называет Ливия «консервативным республиканцем», врагом цезаристской монархии, то после этого, когда Август торжественно заключил мирный договор с республиканцами и воззвал ко всем римлянам о поддержке в политическом и нравственном обновлении римского народа, Ливий мог становиться на почву нового порядка вещей и свободно высказываться о явлениях прошлого, не вызывая ответной реакции у правительства. В это время появились первые книги труда Ливия, в предисловии к которым он решительным образом выразил своё одобрение мероприятий Августа в области регулирования брачных отношений и нравов. Сам Август обратил внимание на автора и хотел познакомиться с ним лично. В свою очередь Ливий не упустил случая и в ряде мест своего труда писал приятное Августу. Установлено, что тот читал книги историка, в которых описана борьба между Цезарем и Помпеем. Даже во время апогея славы Ливия как историка он по-прежнему оставался в близких отношениях с императорским домом. Наследник, а впоследствии император, Клавдий брал у Тита Ливия уроки.152) Как видно, республиканизм Ливия имел умеренный характер, был вполне приемлемым для Августа, совпадая во многих чертах с официальной идеологией того времени.

Над своим главным произведением Ливий работал более 40 лет.153) Оно состояло из 142 книг. До нас дошло 35 книг.154)

Своё историческое сочинение Ливий предназначал для «увековечивания истории первого в мире народа».155) Основную задачу своего труда Ливий видел в том, чтобы внимательно проследить, «какова была жизнь, какие нравы, какие люда и какими средствами в мирное и военное время добыли и увеличили могущество государства», проследить, «как с постепенным падением порядка пришла в упадок нравственность».156) Ливий полагает, что история может помочь исправлению нравов, ибо она и всему государству и отдельным лицам даёт примеры, достойные подражания. Этим определяются патриотические, а также дидактические цели исторического повествования и изучения истории.157) В предисловии к своему труду Ливий говорит о нравственной пользе изучения истории, которая даёт как образцы для подражания, так и то, чего следует избегать. Поставленная Ливием в труде цель увековечить «деяния первого народа на земле» объясняет нам все особенности его как историка. Для него не важны исторические события сами по себе, они его интересуют лишь постольку, поскольку выражают определённый моральный принцип. Тита Ливия интересует прежде всего доблесть римского народа. История выступает как собрание добрых и дурных поступков. Этим и был определён выбор исторических фактов, их группировка. Всё должно быть подчинено одной руководящей идее: характер народа, его моральные качества определяют направление событий. Чистота нравов привела римлян к мировому могуществу, их упадок вызвал политические смуты, которые ведут к гибели государства. И вот «мы дошли, – говорит Ливий, – до настоящего положения, когда уже не можем выносить ни пороков, ни средств против них».158)

Ливий приступал к своему труду с определённой уверенностью относительно Рима, что никогда не существовало государства более великого, более нравственного, более богатого добрыми примерами, в которое бы столь поздно проникли жадность и роскошь и где бы дольше оказывался столь великий почёт бедности и воздержанию.159)

При таком взгляде на предмет выяснения причин исторических событий, критика источников, их анализ отступают на последнее место. Ливия также мало интересует вопрос о достоверности того, что он сообщает. Он сам не всему верит из того, что сообщает. Его мало интересует вопрос о том, что было и чего не было, – он вполне удовлетворён, если ему удалось занимательно рассказать какую-нибудь поучительную историю. Ливий в первую очередь хотел создать художественное произведение, проникнутое патриотически-этическим содержанием. От этого зависел его подход к источникам.160) Не ставя своей задачей написания критической истории, при передаче содержания источников давал им собственную религиозную, патриотическую, политическую и моральную интерпретацию. Ливий проявил себя как историк-компилятор и вследствие этого он не пользовался подлинными документами, а писал свой труд, основываясь на произведениях историков, живших до него. Ливий не обращался к первоисточникам, не использовал в своём труде древних законов, книг, принадлежавших консулам, преторам и другим должностным лицам, актов сената и др. Он не был знаком непосредственно с великими анналами понтификов, относящимися ко II в. до н. э. и опубликованными М. Сцеволой под названием «Annales Maximi». Он пользовался одними литературно обработанными источниками, по преимуществу анналистами. Но и среди писателей он многими пренебрег, такими, как Сульпиций Гальба, Лутаций, Варрон и др. Им не были использованы «Начала» Катона. Не всегда источники Ливия вообще можно установить.161) Свои источники Ливий не подвергал критическому анализу, поэтому не мог полностью использовать их; без всякой критики он брал то, в чём они были согласны.162) Если источники противоречили друг другу, Ливий следовал за большинством.163) В других случаях он отдавал предпочтение более древним писателям, например Фабию Пиктору. На свои источники Ливий почти не указывает. Обычно он ограничивается формулой: рассказывают, по свидетельству некоторых...164)