Эдвардианская эпоха: скрытый кризис государства 1 страница

 

Переоценка государства XIX в. началась с появления целой серии социальных исследований 1890-х и 1900-х годов, посвященных рынку труда и условиям жизни трудящихся, таких, как «Жизнь и труд населения Лондона» Чарлза Бута (это произведение выходило с 1889 по 1903 г. в четырех выпусках и составило 33 тома), а также «Нищета: исследование условий городской жизни» Сибома Раунтри (1901). Бут и Раунтри впервые сделали попытку дать определение понятию «нищета» как социальному феномену (в отличие от Закона о бедных, который трактовал пауперизм как правовую категорию). Раунтри обнаружил, что 27% жителей Йорка проживали в ситуации «первичной или вторичной нищеты», по его определению. Конечно, начиная с 80-х годов XIX в., уровень жизни рабочих вырос, но исследования показали, что значительная часть населения по-прежнему живет «в нищете» (относительное определение) или на грани экономической катастрофы. Такое положение вещей резко контрастировало с роскошью плутократии, о которой говорилось выше, королевского двора и аристократии.

Сведения о том, что 30% населения бедствует, поразили современников. Однако из этих же цифр следовало, что 70% живут в достатке, что было бы немыслимо в дни царствования «железного закона оплаты труда», т.е. в середине XIX в. Еще в 60-х годах Гладстон, будучи канцлером казначейства, признал, что экономика функционирует, порождая «огромную массу нищих». Викторианцы понимали, что живут, видя, с одной стороны, изобилие, а с другой – страдание, хотя почти не говорили об этом вслух и не знали, как этому помочь. Мэтью Арнолд в работе «Культура и анархия» (1869) писал о том, что в лондонском Ист-Энде «скучилась огромная неуправляемая масса несчастных, опустившихся людей». Реакция современников принимала форму частной благотворительности, направленной на облегчение участи либо индивидов, лично им известных, либо той категории, которая называлась «достойные бедняки», например разорившихся дворян. Систематические исследования, проведенные в начале XX в., не только встревожили общественное мнение картиной обеднения «имперской расы», но и показали, что эту проблему можно и нужно решить. Ведь до той поры, пока объем задачи не определен, за ее разрешение нельзя браться. Альфред Маршалл, ведущий экономист фритредерства, заметил по этому поводу: «Если проблему 1834 г. можно определить как проблему пауперизма, то в 1893 г. она стала проблемой бедности». Он имел в виду, что проблему бедности можно оценить и решить.

Когда после смерти Кемпбелл-Банермана в 1908 г. Асквит стал премьер-министром, правительство либералов 1905-1907 гг. сделало первую попытку как-то найти решение этих вопросов. Были введены бесплатные школьные завтраки (1907 г.) и пенсии по старости в соответствии с планом, разработанным в 1908 г. Асквитом еще до того, как он стал премьер-министром, и проведенным через Палату общин Дэвидом Ллойд Джорджем, его преемником на посту канцлера казначейства. В 1909 г. был принят Акт о развитии, предвосхищавший кейнсианское дефицитное финансирование, созданы биржи труда. По инициативе Уинстона Черчилля и Ллойд Джорджа проведен закон о страховании рабочих (Билль о национальном страховании 1911 г.), по которому для некоторых категорий трудящихся предусматривались обязательные выплаты со стороны государства, предпринимателя и самого наемного рабочего, чтобы из этих сумм выдавать пособие на случай болезни или потери работы. Подобные шаги, а также множество других мер стали первыми законодательными вехами на пути к современному государству всеобщего благосостояния. В их основе лежало отрицание викторианского принципа, согласно которому только личной честностью и усердием можно добиться скромного достатка. Реформы означали признание того, что капитализм расточителен, неэффективен и причиняет страдания, невзирая на достоинства людей, а также что одной только воли недостаточно для достижения успеха. Тем не менее это были реформы, проводимые фритредерами, которые верили, что после небольших изменений и ликвидации отдельных несправедливостей капитализм можно сделать «справедливым».

Хотя эти преобразования были весьма дорогостоящими, их поддержало значительное большинство населения. Разногласия вызывали пути нахождения денег на их осуществление, поскольку в то же время нужно было изыскать средства на строительство дредноутов для военного флота, чтобы достойно противостоять немецкой морской экспансии. Сторонники тарифной реформы настаивали на введении протекционных косвенных налогов, либералы же инициировали расширение прямого налогообложения. Бюджет 1909 г., предложенный Ллойд Джорджем, довел решение этой давней проблемы до решающей стадии, обложив «суперналогом» доходы богачей и сделав попытку ввести эффективный налог на землю. Бальфур вместе с юнионистами использовали Палату лордов, чтобы отклонить такой бюджет.

Это явилось кульминацией деятельности Палаты лордов по срыву законодательной работы либералов – Билль о гомруле 1893 г. и целый ряд предложений 1906-1908 гг. оказались либо сильно изменены, либо отвергнуты целиком. Отклонение бюджета (что традиционно было прерогативой Палаты общин) ударило по основному принципу британского представительного правления. Юнионисты утверждали, что законодательные финансовые инициативы либералов покушаются на социальные устои, хотя, как известно, налоги всегда шли на решение общественных задач. В результате двух всеобщих выборов 1910 г. либералы в Парламенте попали в зависимость от поддержки ирландцев и лейбористов, но при этом они все равно составляли большинство против лордов. Руководство юнионистов, хотя и не все члены партии, признало свое поражение: парламентский акт 1911 г. ограничил право вето Палаты лордов двумя годами.

Великая политическая баталия началась по поводу главного социального вопроса: на кого падет основное бремя налогов – на богачей, в результате введения «суперналога», или на бедняков, если будут применены пошлины на ввоз продуктов. В процессе его решения возникли проблемы конституционного устройства. Либералы по требованию своих ирландских сторонников предложили на рассмотрение Парламента третий закон о гомруле, который был принят Актом Парламента в 1914 г. вместе с решением об отделении Англиканской церкви от государства в Уэльсе, хотя действие этого закона было приостановлено на время Первой мировой войны.

Юнионистам против воли, но пришлось примириться с бюджетом либералов, однако принять гомруль было выше их сил. С молчаливой поддержки своего нового лидера, Эндрю Бонар Лоу, который сменил лорда Бальфура в 1911 г., они в полном смысле взяли на вооружение лозунг Рандольфа Черчилля 1886 г.: «Ольстер будет сражаться, и Ольстер будет прав!» В Северную Ирландию направлялось оружие, по большей части немецкое, причем никакой уверенности в том, что армия сохранит верность правительству, не было. Электорат Соединенного Королевства уже три раза отказывал юнионистам в праве на власть, но они все равно сумели в 1914 г. подвести Ирландию к самому краю гражданской войны. И это несмотря на то, что либералы хотя и с опозданием, но пошли на значительные уступки в вопросе об Ольстере. Начало Первой мировой войны помешало потомкам узнать, готовы ли были юнионисты переступить эту черту.

Период истории Британии времен короля Эдуарда оказался весьма беспокойным для политиков. Возрождение либерализма и готовность либералов заняться многими вопросами, которые давно откладывались или игнорировались, нанесли болезненный удар юнионистам, считавшим себя единственными настоящими руководителями нации.

Хотя упадок старый элиты являлся главной проблемой того времени, в обществе возникли новые силы и активные движения. Еще в 1867 г. Дж.С.Милль попытался внести в Билль об избирательной реформе изменения, дающие женщинам право голоса. С тех пор в обществе многое изменилось: часть женщин получила право голоса на местных выборах и на выборах в синод Англиканской церкви, теперь они могли избираться в местные и школьные советы, а также в благотворительные общества помощи бедным. Однако исполнять роль помощника священника, доктора или члена Парламента, работать в должности секретаря благотворительного общества, где председателем, как правило, был мужчина, или сдавать университетские экзамены без получения диплома, иными словами, продолжать делать на общественном поприще лишь то немногое, что было позволено женщине в 70-80-х годах XIX в., теперь стало явно недостаточно. Отсутствие возможности принять участие в парламентских выборах воспринималось уже как поражение в правах. Кампания за женское равноправие стала борьбой за новое понимание гражданских прав в целом. Национальный союз обществ за женское равноправие, организованный миссис Фосетт в 1897 г., объединил целый ряд давно существовавших организаций. Союз представлял собой организацию безупречно либерального направления и делал заметные успехи. Однако вскоре его оттеснил на второй план Социальный и политический союз женщин (СПСЖ), образованный в 1903 г. мисс С.Панкхерст. СПСЖ проповедовал насильственные меры, направленные против собственности и некоторых политиков, и приветствовал тюремное заключение и голодные забастовки своих членов, что приводило к тяжелым испытаниям, а иногда и к их смерти. Теперь трудно сказать, чего больше, пользы или вреда, принес СПСЖ борьбе за равноправие женщин. С одной стороны, он привлек к женскому вопросу общественное внимание, но с другой – насильственные методы оттолкнули от него многих потенциальных сторонников в Парламенте, в частности премьер-министра Асквита, и в результате борьба была временно проиграна. Несмотря на объединенную поддержку Либеральной и Лейбористской партий, а также некоторых представителей партии юнионистов, к 1914 г. никаких законодательных решений по этому вопросу принято не было.

В годы правления Эдуарда VII заметно выросло профсоюзное движение. Если в 1901 г. насчитывалось 2 млн членов профсоюзов, то в 1913 г. их стало 4,1 миллиона. После 1908 г. рост цен и отсутствие прибавки к зарплатам заставили молодое профсоюзное движение показать свою силу. В период между 1910 и 1912 гг. произошел ряд крупных забастовок, а в 1911-м – первая всеобщая стачка железнодорожников, которую канцлер казначейства Ллойд Джордж сумел довольно ловко «спустить на тормозах», – что тоже стало в своем роде прецедентом. Вступить в Лейбористскую партию мог только член профсоюза, к тому же многие профсоюзы присоединились к ней в качестве коллективных членов (в частности, присоединение профсоюза горняков, который прежде поддерживал либералов, стало для лейбористов настоящим триумфом). В результате партия быстро набирала силу. Как следствие бурных идеологических дебатов, в основном утопических по содержанию (значительное число породивших их идей было почерпнуто у Уильяма Морриса), возникла целая сеть местных отделений, у которых совсем не было средств для воплощения этих идей. Лейбористская партия довольно уверенно прошла в Палату общин, хотя и небольшим числом – договоренность с либералами принесла им 30 мест в Парламенте после выборов 1906 г. Такой скромный успех никого не удивил, ведь в промышленных районах, где у лейбористов могло быть больше всего сторонников, 60% мужчин не имели права голоса. В тот период группа лейбористов в Палате общин видела свою задачу в отстаивании интересов тред-юнионов, и она добилась изменения первоначального варианта либерального Закона о конфликтах в промышленности 1906 г., чтобы предотвратить ущемление интересов профсоюзов. Закон был принят для разрешения спора, возникшего вследствие дела Таффской долины. Однако лейбористы высказывали мнение не только по разным социальным проблемам, но и по внешнеполитическим вопросам. Медлительность Вестминстера заставляла многих профсоюзных деятелей, особенно представителей уэльских шахтеров, обратиться к синдикализму, т.е. к практике «прямого воздействия» тред-юнионов на Парламент и весь государственный механизм для обеспечения рабочего контроля.

Само существование и успешная деятельность Лейбористской партии, неразрывно связанной с ростом и проблемами профсоюзного движения, наглядно показывали ее социальное и интеллектуальное отличие от либералов. Солидарность лейбористов основывалась на культурном и социальном родстве, на общности труда и отдыха рабочих, на их восприятии себя как отдельного класса. Это не было отчуждением от имущих классов, но рабочие чувствовали, что они другие. Либералы только укрепили их в таком убеждении, поскольку не приняли рабочих в качестве своих кандидатов в Парламент. Несмотря на согласие по многим политическим вопросам, члены Либеральной ассоциации, как правило представители среднего класса, игравшие главную роль в избирательных округах, никогда бы не согласились проголосовать за кандидата, который, по их понятиям, может входить в дом только через черный ход для слуг.

 

«Лету в Англии конец»

 

Перед обновленным либерализмом эдвардианского периода стояло множество проблем. Но два первых либеральных правительства нового века сумели приступить к их решению динамично и изобретательно. Они во многом разрешили кризис вокруг фискальной политики, социального обеспечения, социализма и милитаризма (хотя Ирландия представляла собой исключение), в то время как на континенте к 1914 г. некоторые страны оказались из-за этих проблем в политическом тупике. Правление либералов пришло к концу не из-за внутренних раздоров, а из-за внешней политики. Мы уже отмечали ранее двойственность политики лорда Лэнсдауна и сэра Эдварда Грея, министров иностранных дел, соответственно, в правительствах Бальфура и либералов, относительно европейских Entente. В системе равновесия государств Европы Британия безоговорочно склонялась на сторону франко-русского союза, но открыто этого не выражала. Секретные военные переговоры между Британией и Францией после 1905 г. только усилили данную тенденцию. Будучи крупнейшей державой, Британия, тем не менее, почти не оказывало прямого влияния на положение дел в Европе. Экспедиционный корпус, созданный Р.Б.Холденом в результате военных реформ, предназначался для действий на континенте, но был совсем небольшим по сравнению» с огромными армиями, которые набирали европейские страны по обязательной воинской повинности. Германия просто не принимала его в расчет и в конце концов за это поплатилась. Поскольку концепция «европейского концерта» постепенно уступала место националистическим притязаниям, Британия тоже самоустранилась. Грей избегал подписывать какие-либо официальные соглашения, хотя сам был настроен резко антигермански. Но к 1910 г. стало ясно, что если у Британии будет противник в Европе, то им станет Германия. Враждебность между двумя странами особенно усилилась после серии инцидентов в Северной Африке, на Балканах, в Турции, а также в результате развертывания немецкой военно-морской программы, несмотря на все попытки Британии в ходе переговоров 1911-1912 гг. добиться соглашения по ограничению флотов. Враждебность начала принимать культурные, а не только дипломатические и военные формы. Если раньше британцы испытывали по отношению к достижениям Германии уважение, смешанное с озабоченностью, то в 90-х годах XIX в. оно сменилось тревогой и страхом.

После того что произошло на Балканах и в Центральной Европе в июне-июле 1914 г., события быстро покатились к войне, и Германия решила, что настал ее час утвердить свое господство в мире. Британия в той ситуации практически не оказывала влияния на ситуацию. Она меньше всех других крупных европейских держав, за исключением, может быть, России, выигрывала в результате войны. И если бы немцы не оккупировали Бельгию, трудно сказать, вступил бы кабинет либералов в войну или нет. Однако немцы пренебрегли традиционной заинтересованностью Британии в обеспечении стратегического положения Нидерландов, а также тем, что они вместе с англичанами в 1870 г. гарантировали Бельгии независимость и соблюдали договор во все время Франко-прусской войны. Нападение на Бельгию решило дело, и Асквит, которого поддержало правительство, кроме двух лиц, подавших в отставку, – Джона Морли и Джона Бёрнса, вступил в войну. Он сделал это с тяжелым сердцем. Политическое руководство Британии вовсе не разделяло легкомысленное убеждение толпы, жаждавшей войны, что она должна «завершиться к Рождеству».

К войне на континенте Британия была подготовлена крайне плохо не только психологически, но и чисто физически. Ведение боевых действий на суше, например в Крыму или Южной Африке, считалось делом профессионалов и небольшого числа добровольцев. Военная доблесть ценилась в среде аристократов, джентри и становилась все популярнее в привилегированных школах, но на остальное население страны она не производила впечатления. Попытки правых милитаризовать общество провалились, несмотря на то что в 50-х годах XIX в. была создана милиционная армия, а потом и другие военизированные объединения – Стрелков и Волонтеров, вплоть до Национальной лиги воинской повинности лорда Робертса в 1900 г. Празднование дня Трафальгарской битвы, ежегодного военного праздника, показывало, что народ понимает войну только в виде оборонительных действий на море; тогда это называлось «политика синего моря». Кроме некоторых сельских районов, выражение «пойти в солдаты» или «получать королевский шиллинг» означало для простых людей, что человек потерял всякую надежду и махнул на себя рукой в период безработицы или какой-то катастрофы личного характера. Британская публика любила военные оркестры и яркую униформу, она видела в них развлечение, а не предвестников войны. Помпезность и склонность к домоседству были стилем британского образа жизни. В эдвардианскую эпоху государственные военные заказы на вооружение и строительство кораблей поглощали значительные суммы, они играли довольно большую роль в экономике северо-востока страны. Однако военные соображения почти не влияли ни на государственные умы, ни на сознание народа, в то время как на континенте приближающаяся война уже стала главной составляющей политической, социальной и экономической жизни. Первая индустриальная нация мира показала замечательный пример построения либеральной капиталистической демократии в условиях свободной торговли и мира. Но вторник 4 августа 1914 г. положил конец этому успешному эксперименту. Повторяя вслед за Киплингом, можно сказать:

Слышен в поле шепоток – год готовит свой оброк,

Поседел стогов венец,

Кличут: «Эй, сюда идите! Пчел уж нету – посмотрите!

Лету Англии конец»*.

[ Редьярд Киплинг. Длинная дорожка]

Двадцатый век (1914-2000)

Кеннет О.Морган

Первая мировая война

 

На ежегодном банкете в Мэншн-холле, который давал лорд-мэр Лондона 17 июля 1914 г., министр финансов Дэвид Ллойд Джордж произнес гневную речь, предупреждая о тревожной ситуации, сложившейся в британском обществе. Внутри страны «тройной альянс» шахтеров, железнодорожников и транспортных рабочих угрожал объединенной стачкой в защиту требований железнодорожников о 48-часовой рабочей неделе и признании их профсоюза, что могло привести к параличу всей промышленности. На другом берегу Ирландского моря Ирландия находилась на грани гражданской войны, и уже более 200 тыс. человек со стороны протестантского Ольстера и католического юга стали под ружье. Многовековая сага ирландского национализма, того и гляди, могла закончиться кровавой развязкой. За морями волнения на национальной почве происходили в Индии и Египте. Значительно ближе, в Юго-Восточной Европе, возобновились беспорядки националистов на Балканах, где 28 июня 1914 г. в Сараеве, в Боснии, произошло убийство австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, наследника престолов Австрии и Венгрии.

В самой Британии накануне мировой войны в связи с внутренними противоречиями создалась угроза утвердившейся либеральной демократии, с чем существующие законы и общественные институты, казалось, не в силах были справиться. И все же, как уже не раз происходило в прошлом, перед лицом военной опасности эти противоречия были улажены с невероятной быстротой. Нацию сплотило чувство единой цели. В течение первых недель после того, как Британия 4 августа объявила о вступлении в войну, в отдельных случаях наблюдались проявления паники. Лишь благодаря решительным действиям Министерства финансов и Банка Англии удалось сохранить доверие к национальной валюте. Промышленность и торговля с трудом пытались отвечать на требования военного времени, что шло вразрез с их основным принципом – «веди бизнес как обычно».

Первые военные неудачи, которые постигли британские экспедиционные войска, наскоро собранные и отправленные во Фландрию и Францию, были почти катастрофическими. Войска потерпели тяжелое поражение на Ипре и в беспорядке, неся большие потери, отступили от Монса. Их боевая мощь оказалась подорванной с самого начала, поскольку от них осталось всего три корпуса. Только упорное сопротивление французов на реке Марне остановило стремительное продвижение германских войск на Париж и помешало быстрой победе немцев и их союзников австрийцев в сложившейся военной обстановке.

Однако после первых поражений народ Британии и его лидеры настроились на продолжительную войну. На время военных действий было отложено решение такого жизненно важного вопроса, как предоставление гомруля Ирландии. Политические партии объявили длительное перемирие. Утихли беспорядки в промышленности, бушевавшие летом 1914 г. Британский конгресс тред-юнионов (БКТ) даже опередил предпринимателей, провозгласив патриотические лозунги, соответствующие духу времени. Воцарилось спокойствие довольно своеобразного толка – его причиной стало широкое, хотя отнюдь не всеобщее признание справедливости этой войны со стороны Британии и ее союзников. Для того чтобы либеральное общество с этим согласилось, требовалось некое понятное для большинства людей объяснение ее целей. И такое объяснение предоставил Ллойд Джордж, который еще совсем недавно был решительным противником Англо-бурской войны 1899 г. в Южной Африке и самым левым членом либерального правительства Асквита. В первые недели Ллойд Джордж хранил подозрительное молчание. Но затем 19 сентября 1914 г., во время своей эмоциональной речи перед огромной аудиторией в Куинз-холле, где собрались его соотечественники-валлийцы, он безоговорочно высказался за войну до победного конца. При этом Ллойд Джордж выступал с высоких моральных позиций (или по крайней мере претендовал на это). Он говорил, что война ведется для защиты принципов либерализма и свободы «малых народов», таких, как Бельгия, беззастенчиво захваченная Германией, а также Сербия и Черногория, чьей независимости угрожала Австро-Венгрия. В том, что война идет за правое дело, не сомневались не только духовные лидеры всех христианских церквей, но, по его мнению, ее поддержали бы все герои либерального пантеона, начиная с Чарлза Джеймса Фокса и до Уильяма Гладстона. По понятным причинам войну одобрили «малые нации» внутри самой Британии – шотландцы и валлийцы.

Четыре страшных военных года практически не разрушили это общее согласие по поводу справедливости войны. Хотя, конечно, со временем многое изменилось, особенно после принятия в мае 1916 г. непопулярного решения о всеобщей воинской повинности. Фактически к 1917 г. дала себя знать усталость от войны, что проявилось в растущей активности организованного рабочего класса и во влиянии мессианского призыва большевистской революции в России. Конечно, общее согласие в обществе достигалось теперь с помощью иногда тонких, а иногда грубых манипуляций со стороны прессы, цензурных запретов и распространения легенд о «злодействах гуннов» (все это, разумеется, при одобрении со стороны правительства). Радикальные или антивоенные критики подвергались преследованиям. Но, несмотря на это, такие организации, как христианское пацифистское «Братство против всеобщей воинской повинности» и Союз демократического контроля, целью которого было добиться мира путем переговоров, к 1917 г. начали оказывать некоторое влияние на общественное мнение. Призыв к миру лорда Лансдауна (29 ноября 1917 г.) также произвел сильное впечатление на британцев. Тем не менее свидетельства тех лет говорят о том, что широкие массы продолжали верить в необходимость и справедливость войны и в то, что ее нужно вести до полной победы над немцами, невзирая на имевшиеся потери. Набор добровольцев в армию проходил с энтузиазмом; более того, он куда успешнее пополнял ряды войск, направлявшихся во Францию в 1914-1916 гг., чем позднее это делал обязательный призыв. Длительное военное противостояние на суше и на море, начавшееся с безнадежной ситуации на Западном фронте осенью 1914 г. и окончившееся прорывом объединенных сил союзников в августе-сентябре 1918 г., народ переносил с выдержкой и вынужденным смирением.

Эти тяжелые годы оказали глубокое психологическое и моральное воздействие на память и мировоззрение британцев. Они запечатлелись в литературе целого поколения. Но кроме того, они способствовали формированию острой реакции населения на угрозу извне, давшую себя знать даже через двадцать лет после окончания этой Великой войны (Great War). Военные действия на Западном фронте представляли собой долгую и изнурительную схватку между хорошо укрепившимися противниками, засевшими в противоположных окопах и лишенными возможности применить тактику ударов мобильными силами, столь драматично использованную во время Франко-прусской войны 1870 г. Все четыре года во Франции как будто бы мало что происходило. Время от времени британские войска пытались перехватить инициативу, что неизменно заканчивалось огромными потерями. Нация, жившая около ста лет в состоянии почти непрерывного мира, с трудом осознавала объем этих потерь. Наступление при Лоосе в сентябре 1915 г. было отбито. Еще более неудачным оказалось наступление на Сомме, которое завершилось тяжелым поражением: 60 тыс. солдат погибли только в первый день, а всего британские войска потеряли около 420 тыс. человек. Но самым ужасным стало поражение при Пашендале в августе-сентябре 1917 г., когда были ранены или погибли 300 тыс. английских солдат, многие из которых утонули в болотах Фландрии под проливными дождями. Ни кавалерия, ни механические изобретения, получившие известность как «танки», не играли никакой роли в той военной кампании. То же можно сказать и о только что появившихся военных аэропланах. Как и во многих других случаях, фатальными оказались и классовые предрассудки, разделявшие командный состав и рядовых солдат, что мешало им понимать друг друга. В результате всего этого в течение нескольких месяцев ударные силы британцев потеряли всякую жизнеспособность. В марте и апреле 1918 г. английские войска отчаянно старались остановить наступление немцев на амьенском секторе фронта. И только после того, как главнокомандующий сэр Дуглас Хейг в августе добился окончательного прорыва фронта, стало ясно, что война постепенно идет к завершению. Тем временем попытки развязать узел на Западном фронте путем стратегических передвижений на востоке, на периферии войны, поддержанные среди прочих Ллойд Джорджем и Уинстоном Черчиллем, также привели к очередным поражениям. Военный поход на Дарданеллы летом 1915 г., без сомнения, стал примером плохого командования и обернулся огромными потерями. Годом позже подобным же провалом завершились боевые действия в районе Салоник. Операция на Дарданеллах, в частности, нанесла значительный ущерб политической репутации Уинстона Черчилля, и прошли годы, прежде чем он смог ее восстановить. Даже на море, где по традиции считалось, что Британия превосходит всех, в главном сражении, происшедшем в июне 1916 г. недалеко от полуострова Ютландия между немецким и английским флотами, последнему не удалось нанести германским военно-морским силам решительного поражения; это была в лучшем случае ничья. В результате неумело проведенного боя британский флот потерял три линейных крейсера, три обычных крейсера и восемь эсминцев.

Позднее антивоенная пропаганда описывала, как простой народ выражал свое возмущение по отношению к тем сухопутным и морским командирам, на которых лежала ответственность за ужасные катастрофы на всех театрах военных действий. Такие «поэты военного времени», как Уилфред Оуэн и Исаак Розенберг (погибшие в сражениях) и Зигфрид Сэссун и Роберт Грейвс (оставшиеся в живых), особенно сильно потрясенные бойней при Пашендале, были убеждены, что после происходящего все люди должны отвергнуть саму идею войны. Ведь в результате была уничтожена добрая половина целого поколения молодых людей. Одна только статистика военных лет: 750 тыс. убитых, 2,5 млн раненых, многие из которых остались калеками, – заставляла верить, что народ отвернется от милитаризма. В известной степени так и было, но большая часть людей того времени воспринимали происходящее иначе. Действительно, главнокомандующий Западным фронтом сэр Джон Френч в конце 1915 г. был отстранен от должности, но его преемник, угрюмый и неразговорчивый шотландец Хейг, постепенно приобрел в глазах британцев репутацию смелого и прямого человека и стал чрезвычайно популярной фигурой. Внушительный военный мемориал, созданный сэром Эдвином Латьенсом и посвященный британцам, погибшим при Типвале, вполне соответствует духу тех лет. Другие флотские и сухопутные командующие, например адмирал Битти и генерал Алленби (который в 1917-1918 гг. блестяще провел военный рейд из Египта через Палестину в Сирию, чтобы уничтожить турок, бывших тогда верными союзниками немцев), стали почти народными героями. Окопы воспринимались как символ суровой, но неизбежной доли военных. Знаменитая карикатура Брюса Барнфазера, изображавшая его героя, «старика Билла», который говорит своему товарищу: «Если ты знаешь дыру получше, отправляйся туда», воплощала народное отношение к ужасам окопной войны – терпение, окрашенное легким юмором. Когда же после отчаянных усилий и благодаря огромной военной и финансовой помощи со стороны Соединенных Штатов британские и французские войска прорвали немецкие оборонительные рубежи и дошли до границ самой Германии, накануне заключения перемирия от 11 ноября 1918 г. массовый военный энтузиазм достиг своего апогея. Казалось, в Британии скоро может возникнуть новый милитаристский культ, неведомый жителям Британских островов со времен герцога Мальборо и королевы Анны.