Сарпедон, Аякс Теламонид, Гектор 5 страница

Сарпедон

Я сражался в толпе нападавших, и рядом со мною был Главк

– Зевсом клянусь, Главк, разве мы не лучшие из ликийцев? Не нас ли они почитают, не на нас ли смотрят как на жителей неба?… Взберемся на стену, не медля: гибели смертному не избежать, так отчего же здесь не погибнуть? Вперед, на славу кому-то или сами за славой!

И я пошел в наступление вместе с Главком и всей ратью ликийской.

Аякс

Ликийцы показались у одной из башен, ее защитники звали на помощь, но крики тонули в шуме сражения, и никто их не услышал. Тогда они послали вестника, он прибежал ко мне и сказал:

– Аякс, ликийцы уже на стене, вот-вот захватят они башню Тевкра [Неточность автора. У Гомера ликийцы атакуют не Тевкра, а Менесфея, и тот зовет на помощь Аякса вместе с Тевкром.]. Поспеши, без тебя им не справиться.

Я устремился на помощь, а достигнув башни, увидел, что враги сильно теснят их. Огромнейший камень лежал у забрала стены, я схватил и поднял его, не знаю как, но я поднял этот огромнейший камень и метнул в напиравших ликийцев. Тем временем Тевкр стрелой ранил Главка в руку, тот как раз взобрался на стену, он его ранил в руку, и Главк соскочил со стены.

Сарпедон

Они попали в него, и он спрятался позади нас, не желая показать врагам, что он ранен. Понимаете? Он не желал, чтобы кто-то этим гордился. В глазах у меня потемнело от ярости. Я вскарабкался на вершину стены и изо всех моих сил ухватился рукой за зубец и оторвал его – проход был открыт.

Аякс

И вот он стоял перед нами, Сарпедон. Забираясь на стену, он сдвинул щит на спину и теперь шел на нас, лишенный защиты. Тевкр, прицелившись в грудь, его встретил стрелой, но сегодня врагу повезло, и стрела вонзилась в кожаный ремень от щита, что пересекал его грудь, – там она и застряла.

Сарпедон

Я принялся кричать своим воинам:

– Мне одному невозможно эту стену разрушить! Ликийцы! Вы забыли о доблести?

И тогда все хлынули вслед за мною в пролом, и разгорелась ужасная битва, медные пики пробивали щиты, кровь троян и ахейцев лилась на камни стены, мы нападали, но они не поддавались, и равновесие между нами держалось, доколе не раздался громогласный призыв Гектора:

– Вперед, вперед на стену, на корабли!

И все мы откликнулись на зов его и в бурном натиске преодолели стену…

Аякс

Гектор был у самых ворот нашей крепости. Он нашел громадный обломок скалы с заостренным концом. И поднял его – громадный камень, клянусь, два человека едва ли сумели бы сдвинуть его, – а он этот камень поднял, поднял над головой. Мы увидели, как он шагнул к воротам и с силой метнул в них глыбу. От удара разлетелись петли, затрещала древесина, засов не выдержал: грозный, как бурная ночь, Гектор ворвался в ворота, его глаза горели огнем, медь доспехов сияла, в руке он сжимал два копья. Я говорю вам: только бессмертный мог его остановить в то мгновение. Он обернулся к своим воинам и снова призвал их идти на стену. Мы видели, что отовсюду несутся троянцы, они врывались в разрушенные ворота, перебирались через стены. Все пропало. Мы могли лишь спасаться бегством, и мы побежали к судам, ведь кроме них у нас ничего не осталось.

Аякс

Сидя в своем шатре, Нестор увидел, как мы убегаем, оставив пробитую стену, а троянцы несутся за нами и, словно пожар или буря, гонят нас к кораблям. Старец поспешил к остальным царям, раненным в битве. Диомед, Одиссей, Агамемнон – все вместе они наблюдали за боем, опираясь о копья, сердца их терзала печаль. Агамемнон заговорил первым:

– Гектор свое слово держит. Он клялся, что вернется в Трою не раньше, чем сожжет наши суда. И вот он приближается. О, неужели все ахейцы меня, как Ахиллес, ненавидят и больше не станут сражаться?

Нестор ему возразил, глядя на бегущих в страхе ахейцев:

– Увы, пала стена, что должна была быть нерушимой защитой нам и нашим судам. Это свершилось, и сам громовержец не может изменить того, что свершилось. Теперь же нам должно искать выход. Нас одолели враги, наше войско в расстройстве. Мы должны решить, что нам делать. Но нам, я полагаю, вступать в битву не следует: вы ранены, я стар, у нас нет сил на сражение

И снова заговорил Агамемнон:

– Коль скоро мы сражаться не в силах, отступим. – Это сказал именно он, владыка царей. – Так я решил. Дождемся же ночи, а под покровом ночным спустим на воду суда и уплывем. От беды спасаться не стыдно. И если нет иного пути к спасению, кроме бегства, – нужно бежать.

Гневно взглянул на него Одиссей:

– Что за слова, несчастный, излетели из уст твоих? Ты советуй подобное людям другим, но не нам, чей жребий – отважно сражаться с молодых ногтей до седин и погибнуть, не бросив оружия! Ты хочешь оставить Трою после всех бед, что мы претерпели под ее стенами? Смолкни, пока не слышат тебя остальные ахейцы. Такие речи не должны осквернять уста человека с царским скипетром в руках. Агамемнон опустил глаза:

– Твой упрек, Одиссей, меня ранит в самое сердце. Я не принуждаю ахейцев бежать. Но есть ли у нас выход иной? И кто здесь, молодой или старый, может дать нам совет? Я готов его выслушать.

Тогда вышел вперед Диомед, из всех нас он был младшим:

– Послушай меня, Агамемнон. Я моложе тебя, знаю, но оставь обиды и зависть и послушай, что у меня на уме. Давайте вернемся в битву, невзирая на раны. Мы не станем сражаться, но покажемся воинам, и когда они нас увидят, к ним, быть может, вернутся и отвага и силы.

Он был младшим из всех, но его послушались. Потому что не было выбора. Потому что их жребий – отважно сражаться с молодых ногтей до седин и погибнуть, не бросив оружия.

Сарпедон

Мы наступали следом за Гектором. Он стремился вперед, к морю, к судам, к палаткам ахейцев, сея смерть на своем пути, будто глыба, что устремляется с горной вершины и несется, круша всё на пути, пока не достигнет долины. Вокруг него, ощетинившись пиками, бушевало несущее гибель сраженье. Мы теснили их с разных сторон, ослепленные блеском шлемов, сияньем доспехов, сверканьем щитов. Забыть этот блеск невозможно… скажу вам: нет сердца настолько бесстрашного, чтобы не содрогнуться от этого зрелища.

И мы сами содрогались, мы были им зачарованы, но содрогались, в то время как Гектор влек нас за собой, видя лишь корабли вдалеке, корабли, что желал уничтожить. С тыла данайцы осыпали нас камнями и стрелами, а их лучшие воины встречали нас лицом к лицу. Наши ряды смешались, мы начали отступать. И снова Полидамас воззвал к Гектору:

– Гектор, послушай совета хоть раз! Ты мнишь себя не только сильнейшим, но и мудрейшим и советов знать не желаешь? Послушай меня! Битва пылает как огненный круг, и разве не видишь ты, что троянцы рассеялись в толпах врагов? Они не знают, идти им вперед или вернуться к стене. Остановись, и решим, как поступить, а иначе немногие доберутся до кораблей, где, не забывай, нас ждет ненасытный войной Ахиллес.

Он был прав. Гектор это признал. Он отошел назад, желая собрать своих лучших соратников и с ними вместе вести войско в бой, и многих из нас не увидел, – тех, кто был ранен и стену не преодолел: Дейфоба, Гелена, Офрионея. Он искал их, но не нашел, нашел лишь Париса и унрекал его, будто тот был в ответе за прочих.

– Погибли многие, Гектор, – воскликнул Парис, – погибли или ранены, но не ищи их, наше дело – сражаться, собери наши рати и веди их вперед, к кораблям. Насколько достанет нам сил, мы пойдем за тобой.

Внял ему Гектор, как внимал ранее Полидамасу, и, возглавив троянцев, снова ринулся в битву, увлекая всех нас за собой.

Аякс

Я увидел, как он приближается впереди остальных, прикрывшись щитом, как колеблется на его голове сверкающий шлем. Я выступил ему навстречу.

– Ближе, ближе, храбрец! – закричал я. – Надеешься наши суда уничтожить? Но и у нас есть руки, чтобы их защитить, и руками своими мы уничтожим и вас, и ваш город. Совсем скоро ты станешь молиться о том, чтобы кони побыстрей унесли тебя прочь!

Сарпедон

– Праздно болтаешь, Аякс, – закричал в ответ Гектор, – лживый хвастун! Этот день несет всем вам погибель. И ты погибнешь вместе с другими! Иди же сюда, тебя поджидает мое копье, оно растерзает твое белое тело, и падешь на троянской земле, став добычей собакам и птицам!

И, не дожидаясь ответа, он ударил Аякса копьем.

Аякс

Он поразил меня в грудь, но не суждено мне было умереть там. Медный наконечник вонзился туда, где пересекались два толстых ремня из кожи, украшенной серебром: один от щита, а другой от меча, туда и пришелся удар. Тогда я наклонился, поднял с земли острый камень и, прежде чем Гектор успел укрыться среди своих воинов, изо всей силы метнул в него.

Сарпедон

Камень кубарем закрутился в воздухе и ударил Гектора прямо в грудь поверх щита. Приамид рухнул на землю, как сокрушенный ударом молнии дуб.

Вопль, раздался вопль – и это был вопль ахейцев, что полетели к Гектору, желая завладеть его телом.

Сарпедон

Но ни одному из них не удалось причинить ему вред, мы все его защищали: Полидамас, Эней, Главк, Агенор и многие другие плотной стеной сомкнули щиты вокруг Гектора. Затем я поднял его и вынес из битвы. Я добежал до стены, пересек ров и остановился лишь у его колесницы. Мы положили на нее Гектора, и возница погнал коней к долине. Подскакав к реке, мы встали. Гектор тяжко стонал. Мы положили его на землю и оросили ему лицо водой. Открыв глаза, он поднялся на колени, изо рта его хлынула черная кровь. Затем он опрокинулся на спину, и тьма снова покрыла его взор.

Аякс

Увидев, что они увозят его, я понял: пора наступать. Я бросился вперед, все остальные за мной. Эта была неистовая схватка. Не так громко волны морские бьются о скалы под порывами бурного зимнего ветра. Не так громко трещит огонь, когда, вспыхнув в горной лощине, жадно пожирает лес. Не так громко воет буря в кронах высоких дубов. Не так громко, как кричали враги, устремляясь один на другого. Первым смертельную рану получил Сатний, сын Энопа; Полидамас убил Профоенора, копьем пронзив ему плечо. Я умертвил Архелоха, одним ударом снеся ему голову; Акамас поразил Промаха, мстя за него, Пенелей ударил Илионея копьем прямо в глаз, и, пройдя череп насквозь, копье вышло наружу, выхватил меч Пенелей и отрубил несчастному голову, а потом поднял копье с надетой на него головой врага и закричал:

– Троянцы, известите родителей Илионея, пусть оплачут любимого сына, ведь живым его не увидят!

Троянцы содрогнулись от ужаса. Их ряды расстроились, они озирались, ища пути к отступлению. Они ощутили себя на краю гибели. И внезапно они все побежали, и, убегая, они отдалялись от кораблей, достигнув стены, они без оглядки мчались дальше, и, лишь миновав ров, они остановились возле своих колесниц, трепеща и бледнея от страха.

Сарпедон

Мы были подобны робким оленям, которых охотники загнали в лесную чащу, но своими громкими криками они будят густогривого льва, и при виде него сердце замирает и у них в груди.

Гектор

Они думали, я мертв. И вдруг – я вновь перед ними, как дух, покинувший царство Аида, как ужасное чудо, как лев, что вот-вот пожрет их. Почти все бросились назад, к кораблям. Кроме самых сильных и храбрых: Аякса, Идоменея, Тевкра, Мериона и Мегеса. Я быстро шел им навстречу, увлекая за собой все наше войско. Мы разили их одного за другим. Стихия и Аркесилая уничтожил я сам. Медона с Иясом – Эней, Мекистезия убил Полидамас,

Эхия – Полит, Клония – Агенор, Дейоха ударом в спину сразил Парис. Пока мы снимали с убитых доспехи, ахейцы обратились в бегство. Все, даже лучшие из них. Они укрылись за стеной, но страх не оставлял их, и они мчались дальше, к самым кораблям. Я приказал своим воинам оставить доспехи убитых и на колесницах быстрее преследовать их. Путь к судам был открыт, мы могли дойти до них, не встречая сопротивления. Я вскочил в колесницу и хлестнул лошадей. Мы быстро пересекли ров, преодолели стену, что под нашим напором рухнула, словно была из песка. Я несся во главе войска и наконец увидел перед собой вдалеке корабли. Первые черные кузова, вытянутые на берег, а за ними до самого горизонта другие: корабли, корабли, корабли на песке и в море, тысячи мачт и килей, корабли, вздернувшие носы к небу, были повсюду, насколько хватало взора. Корабли. Вам не понять, что значит эта война для троянцев, не представив себе тот день, когда они появились. Больше тысячи кораблей заполнили море, что мы видели с детства, море, где появлялись суда друзей, небольшие и редкие. А теперь горизонт закрывали чудовища, пришедшие издалека, чтобы нас уничтожить. Я понимаю, какую войну я веду, когда вспоминаю тот день: я, мои братья, все юноши Трои облачились в самые дорогие доспехи, вышли из города, пересекли долину и спустились к морю, надеясь остановить их камнями. Камнями, что валялись на берегу. Мы бросали в них камни, понимаете? В тысячу кораблей камни.

Девять лет спустя эти корабли снова перед моими глазами. Только теперь они вытянуты на песок. И окружены напуганными воинами, вскидывающими руки к небу в мольбе о спасении. Разве удивительно, что я забыл о своей ране, об ударе Аякса, об усталости и о страхе? Я воззвал к своему войску, и оно налетело на корабли, словно буря, словно исполинская волна, словно мерцающий вал.

Мы пытались запалить кузова кораблей. Но ахейцы защищались стойко. Аякс, опять он, отдавал приказы воинам н подбадривал их. Стоя на корме одного из судов, он убивал каждого, кто приближался к нему. Я направил в него копье, но промахнулся. Оно пронеслось выше цели и сразило оруженосца Ликофрона. Я видел, что Аякс содрогнулся. Не оставляя сражения, он глянул на Тевкра. Тот был первым из данайских лучников. Повинуясь взгляду Аякса, он вынул из колчана стрелу, натянул тетиву лука и выстрелил прямо в меня. Я отпрянул и закрылся щитом, но туг же увидел, что тетива лопнула и стрела упала на землю, а Тевкр застыл, пораженный. Это казалось знамением богов. Добрый знак для меня, а для ахейцев зловещий. Я огляделся вокруг. Они сомкнули щиты и стояли друг подле друга, окружив корабли медной стеной. Я хотел пробить в ней брешь, но не смог найти слабого места. И тогда я ударил в доспехи, самые пышные, как лев нападает на стадо, защитить которое пастырь не в силах. Они глядели на меня в ужасе, на губах моих была пена, в висках стучало под сверкающим шлемом, они поглядели на меня и побежали, медная стена развалилась, я увидел, что они несутся к шатрам – своей последней защите. Я поднял взгляд: корабли были прямо передо мной, совсем близко. Один лишь Аякс с горсткой воинов переходил с корабля на корабль, помогая себе корабельным шестом, его крик, призывающий к бою, поднимался до неба, Я выбрал корабль с голубым носом и ухватился рукой за корму. Меня окружили ахейцы. Прошла пора стрел и копий, настало время рукопашного боя, в ход пошли мечи, ножи и секиры. Кровь лилась ручьями на землю. Вот какого боя я жаждал: не в долине, не у стен Трои, а у кораблей, столь ненавистных мне кораблей.

– Ахейцы, воины, где ваша доблесть? – взывал Аякс. Стоя на палубе, он копьем опрокидывал подбегавших противников и беспрестанно кричал: – Почему вы бежите? Некуда вам отступать, некуда спрятаться! Позади вас одно только море, ваше спасение здесь!

Он стоял прямо надо мной. Пот струился по всем его членам, он задыхался, его руки едва шевелились.

Подняв меч, я ударил его копье и отсек наконечник, в руке у него осталось лишь древко из ясеня. Я даже в шуме сраженья расслышал, как медь стукнула о деревянную палубу. И Аякс понял: это мой день и боги на моей стороне. Он отступил, наконец он это сделал: отступил. А я поднялся на корабль. И поджег его.

В этом пламени вы должны запомнить меня. Гектора, потерпевшего поражение, вы должны запомнить стоящим на корме того корабля, со всех сторон окруженного огнем. Гектора, труп которого Ахиллес три раза протащил по земле вокруг Трои, вы должны запомнить живым и победоносным в сверкающих серебром и медью доспехах. Я слышал эти слова от одной царицы, они запали мне в душу, и сейчас я хочу их вам повторить: помните обо мне, помните обо мне, но забудьте о моей судьбе.

 

Феникс

Они были так молоды, что я казался им стариком. Учителем, возможно, отцом. Я видел, как они умирают, и не мог ничего поделать – такой была моя война. Обо всем остальном кто сейчас вспомнит?

Я помню, как Патрокл вбежал в жилище Ахиллеса, рыдая. Это было в день той яростной битвы и жестокого пораженья. Патрокл в слезах изумил нас Он плакал, как плачет малютка-девочка, что ловит полу материнской одежды и просится на руки, когда же мать возьмет ее на руки, она смотрит на нее снизу вверх и по-прежнему плачет. Он был героем, но рыдал как девчонка, малютка.

– Что случилось? – спросил его Ахиллес – Ты получил весть о наших домашних? Жив ли отец твой? А мой? Или, быть может, тужишь ты об ахейцах, что из-за собственной спеси погибают у своих кораблей?

Он все время лелеял свой гнев, понимаете? Но в тот день Патрокл в слезах просил выслушать его без обиды и злобы. Всего лишь выслушать.

– Сегодня величайшее горе постигло ахейцев. Те, что слыли храбрейшими, ныне лежат, раненные, на кораблях – Диомед, Одиссей, Агамемнон. Наши врачи вокруг них трудятся, пытаются вылечить раны. Ты же, воин могучий, ты один непреклонен, ты не хочешь забыть своей боли. Так услышь о боли моей, Ахиллес! Ты не хочешь сражаться, я же хочу. Вверь мне мирмидонское войско. Позволь облачиться в твои доспехи – быть может, троянцы примут меня за тебя и пустятся в бегство. Одолжи мне твои доспехи, и мы их отбросим обратно к троянской стене.

Так он просил Ахиллеса, не зная, что молит о смерти.

Ахиллес внял его речи. Видно было, что она его взволновала. И то, что он произнес в ответ, изменило ход этой войны.

– Страшная боль пронзает сердце, если видишь, как человек грабит другого лишь потому, что властью он выше. Эту боль терплю сейчас я, а обидчик мой – Агамемнон. Но оставим то, что случилось: сего не изменишь. И невозможно, наверное, питать в сердце гнев бесконечный. Я давно объявил, что не смягчусь, покуда грохот сраженья не достигнет моих кораблей. Это мгновенье настало. Возьми же мои доспехи, Патрокл, и веди в бой мирмидонян. Вмешайся в сраженье и спаси наш стан от беды. Отрази троянцев, пока они не спалили наших судов и не лишили нас надежды на возвращение. Но запомни слова мои и им повинуйся: если и вправду ты хочешь вернуть мне мою честь и славу, остановись, лишь только враги отступят от кораблей, не преследуй их в поле и возвращайся назад. Не лишай меня моей доли славы и чести. В пылу битвы не поддавайся желанию гнать троянцев до стен Приамова града. Пусть другие ахейцы их гонят, а ты, Патрокл, возвращайся назад. Возвращайся ко мне.

Он поднялся и, забыв о своей печали, воскликнул:

– А теперь поспеши, вооружайся быстрее. Я вижу, жадное пламя бушует вблизи моего корабля, не мешкай, а я соберу мирмидонцев.

Разве мог я остановить их? Разве в силах отца, разве в силах учителя повлиять на судьбу?

Патрокл облачился в блестящую медь. На ноги наложил пышные поножи с серебряными застежками. Закрыл грудь блистающим, словно звезда, панцирем Ахиллеса. Повесил на плечо меч с серебряными узорами и щит, огромный и крепкий. На гордую голову водрузил искусно сделанный шлем, грозно над ним развевался гребень из конского волоса. Наконец он выбрал копье. Но не взял Ахиллесово. То копье, что мог поднять лишь хозяин, некогда сделал из ясеня кентавр Хирон и подарил отцу Ахиллеса Пелею – на гибель враждебным героям.

Ахиллес вышел из шатра, и мирмидонцы окружили его. Эти воины были подобны хищным волкам, в их сердцах жила неукротимая дерзость. Пятьдесят кораблей привел Ахиллес к Илиону. Пять отрядов под началом пяти героев: Эвдора, Пизандра, Менеофия, Алкимедона. И моим, старца Феникса. Ко всем Ахиллес обратил суровое слово:

– Вы винили меня в непреклонности, в том, что я лелею в душе гнев свой, что я держу вас при кораблях, не пуская в бой. Ныне ждет вас сражение, к которому вы так стремились. Бейтесь отважно и доблестно!

Его голос разносился над войском, мирмидонцы сомкнулись, словно камни в плотной стене. Щит к щиту, шлем к шлему, воин к воину – при каждом движении гривы на шлемах касались соседей по строю. Патрокл возвышался во главе войска на колеснице, в которую Автомедон впряг двух бессмертных и быстрых, как ветер, коней: Ксанфа и Балия, а также Педаса – коня смертного, но прекрасного.

Ахиллес вернулся в шатер и отпер пышно изукрашенный ковчег, который его мать сама приказала погрузить на корабль; он был полон хитонов, плащей и тяжелых покровов. В нем хранился и драгоценный кубок, которым Ахиллес творил возлияния одному только Зевсу и никакому другому богу. Он вынул кубок, очистил серой, промыл прозрачной водой и, омыв себе руки, наполнил его искрящимся вином. Затем вышел наружу и, став перед войском, возливал вино и молился всемогущему Зевсу о том, чтобы Патрокл врагов отразил и с победой вернулся назад. И все мы молились о том же.

Мы налетели на троянцев, как рой свирепых потревоженных ос. От кораблей страшным эхом отозвались наши крики. И вопль Патрокла, мчавшегося впереди в пышных доспехах Ахиллеса. И троянцы увидели его. Блистательного, стоящего на колеснице рядом с Автомедоном. Они подумали: Ахиллес, И тут же у них в ополчении поднялось смятенье, а в душах – тревога. Пропасть смерти разверзлась у них под ногами, и каждый стал озираться, ища спасенья от грозной погибели. Патрокл первым метнул копье в середину неприятельских рядов и поразил Пирехма, владыку пеонян, он поразил его в правое плечо, тот со стоном рухнул на землю, пеоняне в страхе бросились в бегство, оставив наполовину сожженный корабль. Патрокл погасил огонь и устремился к другим кораблям. Троянцы, отступив, еще не бежали от кораблей, схватка была жестокой и тяжкой. Один за другим все наши герои поражали врагов, один за другим погибали троянцы, и, наконец, их ряды смешались, и они побежали, будто овцы от свирепых волков. Пыль от конских копыт поднималась столбом до небес. Вся окрестность наполнялась воплями бегущих. Патрокл в неистовстве бросался туда, где видел больше смятения, много воинов пало тогда от его руки, и много колесниц с грохотом перевернулось. Он мчался вперед в поисках Гектора, он пылал желанием умертвить его, он жаждал чести и славы. И вот Патрокл увидел его среди троянцев, пытавшихся преодолеть ров, а увидев, устремился за ним; его окружали бегущие воины, ров преграждал путь к отступлению, и к тому же из колесниц вылетали дышла, и кони вырывались на свободу, как потоки из берегов; но Гектор, Гектор поистине был величайшим воином: на поле боя он слушал свист летящих копий и стрел, знал, куда повернуться, когда биться вместе с другими, а когда в одиночку, умел прятаться и в нужный момент появляться; и сейчас легконогие кони быстро несли его прочь. И тогда Патрокл развернулся и погнал врагов назад к кораблям, отрезая им путь к отступлению и прижимая к морю, чтобы там уничтожить, – Патрокл ударил в незащищенную грудь Пронооя, увидев на колеснице оцепеневшего в ужасе Фестора, вонзил копье ему в челюсть, оно вышло с другой стороны, и Патрокл поднял копье с телом Фестора, как рыбак поднимает удочку с клюнувшей рыбой, и перебросил его, навеки застывшего с раскрытым ртом, через борт колесницы. Затем он ударил камнем в лоб Эриала – его голова раскололась под шлемом пополам, герой упал на землю, и тут же над ним распростерлась смерть. Она распростерлась и над остальными: Эримас, Амфотер, Эпальт, Тлиполем, Эхий, Пир, Ифей, Эвипп, Полимел – все они полегли от руки Патрокла.

– Стыдно! – раздался крик Сарпедона, Зевсова сына, владыки ликийцев. – Стыдно бежать от этого воина, я сражусь с ним, сражусь и узнаю, кто он.

Сказав так, он слез с колесницы. Патрокл увидел его и тоже спрыгнул на землю. Как слетаются в бой на высоком утесе два коршуна с горбатыми клювами и кривыми когтями, так они наступали один на другого. Копье Сарпедона пролетело над левым плечом Менетида Патрокла, а Патрокл троянцу попал прямо в грудь, в самое сердце. Сарпедон рухнул на землю, словно дуб, что срублен на корабельный киль. Он лежал распростертый под колесами колесницы, задыхаясь и царапая окровавленную землю ногтями. Он хрипел, как животное. Из оставшихся сил он взмолился к Главку, любимому другу:

– Главк, поспеши, созови ликийцев за меня сразиться, ведь если Патрокл снимет с меня доспехи, это станет вам вечным позором!

Между тем Патрокл подошел и, упершись нотой в его грудь, вырвал копье вместе с сердцем. Вот так, одним движением он исторг из него и жизнь и оружие. Главк же, терзаемый горем, созывал ликийских вождей и троянских героев:

– Пал Сарпедон от копья Менетида, так не позволим врагам снять с него доспехи и над телом его надругаться!

Троянцев поразила глубокая грусть: Сарпедон был одним из сильнейших и лучших защитников Трои, они окружили его тело, Гектор стоял впереди, а все остальные – за ним. Патрокл увидел, что троянцы возвращаются, и подозвал нас к себе, мы построились напротив врага, и он закричал нам:

– Если вы и правда сильнейшие, пришло время доказать это!

Труп Сарпедона лежал между нами; с одной стороны стояли ликийцы с троянцами, с другой – мы, мирмидонцы. И началась битва за тело Сарпедона и его доспехи.

Сначала троянцы нас потеснили. Но когда Патрокл увидел, как вокруг него гибнут друзья, он бросился вперед и, как ястреб, который преследует робких скворцов или галок, налетел на троянцев. Теперь слышался только стук мечей и копий о медь и кожу щитов. Теперь никто не узнал бы Сарпедона, покрытого стрелами, кровью и пылью. Мы толпились вокруг его трупа, будто мухи, что роятся в хлеву у полных подойников. Так продолжалось, пока Гектор не совершил нечто, поразившее нас. Быть может, страх проник в его сердце – не знаю. Мы увидели, как он прыгнул в свою колесницу и понесся в сторону Трои, позвав остальных за собой. И все как один развернулись и поспешили прочь с поля боя, оставив труп Сарпедона. Я не мог понять этого. Ведь недавно они были у наших судов, сжигая наши надежды, а сейчас сами искали спасения в бегстве. Мы должны были дать им уйти. Именно так повелел Ахиллес. Но Патрокл не в силах был остановиться. Его сердце горело великой отвагой. Но было ясно, что ждет его верная гибель.

Он бросился преследовать троянцев и увлек всех остальных за собой. Он несся вперед, к стенам Трои, на пути сражая врагов, от руки его пали Адраст, Автоной, Эхекл и Перим, а следом Мулий, Пиларт, Элаз, Меланипп. Приблизившись к Скейским воротам, Патрокл трижды взбегал на высокую стену – трижды его отражали блестящие медью щиты троянцев, но прежде чем отступить и смириться, он сделал еще одну попытку. Я озирался в поисках Гектора. Мне казалось, он не знает, что ему делать: укрыться с войском за стенами города или остаться у стен и продолжить сраженье. Теперь я знаю: не растерянность им руководила, но чутье великого воина. Я увидел, как он подал знак Кебриону, своему вознице. Я видел, как их колесница оказалась в самой гуще сраженья. Гектор несся вперед сквозь толпу, не обращая внимания на других ахейцев, он летел к Патроклу – только к нему он стремился. Менетид все понял и соскочил с колесницы. Наклонившись, он поднял с земли камень: белый и острый. А когда колесница Гектора приблизилась, со всей силы метнул его. Камень попал в лоб державшему вожжи вознице и расколол ему череп, глаза Кебриона вытекли на землю, а следом упал на землю он сам.

– Как ты быстро нырнул, – издеваясь, воскликнул Патрокл, – знаешь, Кебрион, ты ловко ловил бы устриц, если бы прыгал в воду так же проворно, как сейчас нырнул с колесницы. Вижу, есть у троянцев прекрасные водолазы!

Он смеялся. И перед собой увидел Гектора. Они принялись состязаться за тело возницы, как голодные львы дерутся в горах из-за туши оленя. Гектор держал Кебриона за голову и не отпускал. Менетид тянул его за ногу. Вокруг них завязалась жестокая сеча. Немало времени длилось сраженье вокруг человека, лежавшего в прахе, навеки забывшего о колесницах, конях – обо всем, что его заботило в жизни. Когда в конце концов мы оттеснили троянцев назад, кто-то из нас увлек тело возницы подальше от схватки и похитил доспехи. Но Патрокл остался в гуще сражения. Он неотвратимо мчался навстречу судьбе. Трижды бросался он на троянцев с яростным криком и трижды сражал по девять врагов. Когда же в четвертый раз ты, богоравный Патрокл, ринулся в бой, мы все увидали, что настал внезапный конец твоей жизни. Эвфорб нанес удар тебе в спину, между плеч. Он подъехал на колеснице сквозь толпу; из-за поднявшейся пыли – огромного облака пыли – ты не заметил, что он приближается, он как будто явился из ниоткуда, вдруг, у тебя за спиной, ты не мог его видеть, а я видел; он подъехал вплотную и вонзил копье тебе в спину… ты же помнишь Эвфорба, Патрокл, мы видали его в бою и говорили о его красоте, о его длинных до плеч волосах, разве он не был прекраснее всех?. Он ударил тебя между плеч и сразу исчез, укрылся, испугавшись того, что совершил.

Патрокл замер, пораженный. Его глаза закатились, а ноги еще держали прекрасное тело, хоть он больше и не чувствовал их. Я помню, как голова от удара упала на грудь и шлем соскочил на землю; я бы никогда не подумал, что увижу тот шлем испачканным кровью и пылью, – шлем, покрывавший прекрасную голову и лицо Ахиллеса, героя, равного богу, я видел, как этот шлем катится по земле между конских копыт в пыли и в крови.

Патрокл отступил, он искал спасенья или убежища. Он не хотел умирать. Вокруг все замерло. Иногда смерть – это обряд, но вам не понять. Никто не остановил Гектора, когда тот приблизился к Менетиду. Вам этого не понять. Он приблизился к нему в толпе – никто из нас не остановил его, подошел на расстояние шага и копьем нанес удар ему в пах, под живот. И Патрокл рухнул на землю. Теперь все мы увидели, как он упал. А Гектор, наклонившись над ним и глядя в глаза, заговорил в тишине, раздирающей душу: