Аристотелевская классификация

3. Аристотелевская система наук на многое столетия определила ход научного развития; содержавшееся в ней разделение наук продолжило господство аристотелевской философии на очень долгое время. Логика и мета-

физика, физика и психология, этика и политика, риторика и пиитика остаются вплоть до XVIII столетия обычными дисциплинами, изучение которых в университетском преподавании предшествовало изучению специальных наук. Для разделения же самой философии в тесном смысле слова на отдельные области система Аристотеля во многих отношениях сохранила свое руководящее значение даже вплоть до наших дней. Если физика и называется в настоящее время более общим именем «философии природы», то изучение философии, литературное знакомство с нею и поныне ограничивается теми областями, которые отвели ей великие греческие философы.

Напротив того, уже с начала нового времени зарождается убеждение в недостаточности этой системы для удовлетворения требований специальных областей знания, именно быстро развивающихся естественных наук. Является вполне невозможным различные проблемы, возникшие в XVI— XVII столетиях в механике, оптике, астрономии, географии и вскоре также в химии, физиологии, науке о растениях и животных, соединить в одном понятии физики. Однако, и в других областях знания система Аристотеля оказалась совершенно недостаточной: в ней нет места ни для истории, ни для языкознания и т. д. Таким образом возникает, как выражение этой ощущаемой специальными науками потребности в более широком и полном расчленении понятий, новая великая классификация, которую установил Фрэнсис Бэкон первоначально в 1605 году, потом в более развитом виде в своем сочинении «De dignitate et augmentis scientianim»*, явившемся в 1623 году. Эта классификация приобрела такое же каноническое значение для науки нового времени, какое имела аристотелевская для науки средних веков. Не только расчленение Бэконом всех главных областей знания, правда, частью под другими именами, и определение их по их задачам имеют значение в существенных чертах для настоящей системы наук, но также и логическая основа его классификации в целом осталась нетронутой вплоть до начала XIX века. Эта основа состоит опять в значительной степени, конечно, в модифицированном применении платоно-аристотелевского принципа расчленения областей знания сообразно различию духовных способностей. Однако, между тем как этот принцип в древних классификациях имел объективное значение, ибо области знания здесь различались друг от друга сообраз-

* О достоинстве и приумножении наук (цат.)

но различию тех духовных деятельностей, продукты которых должны были образовывать содержание отдельных наук, у Бэкона он является вполне субъективным, так как Бэкон различает науки друг от друга согласно различию духовных деятельностей, которыми мы пользуемся при разработке отдельных родов проблем. Так как каждая научная деятельность есть деятельность интеллектуальная: воля, желание и действование отнюдь не функции познания и, следовательно, не должны иметь никакого отношения к научному познанию, то для Бэкона совершенно утрачивает значение признак разделения наук, необходимый для выделения этики Платона и практических и поэтических наук Аристотеля. Все науки в совокупности образуют, по его мнению, «globus intellectualis» — интеллектуальный мир; каждая наука имеет свою теоретическую задачу. Только по разрешении этой задачи можно перейти к практическим применениям научных знаний. Очень высоко ценя такие применения и пользу, рторую наука через них доставляет для жизни, Бэкон, с одной стороны, сузил аристотелевское понятие практических наук, предположив для каждой практической или технической дисциплины теоретическую в качестве ее основы, а, с другой стороны, расширил, допустив в принципе для каждой теоретической, по крайней мере, для тех из них, которые относятся к объяснительным, называемым им «философскими», дисциплинам, соответствующую возможную практическую науку. Так, теоретической физике соответствует техническая; теоретической химии — техническая химия; анатомии и физиологии — практическая медицина; теоретическому учению о человеческом обществе — практическая политика.

Эта мысль о всепроникающем отношении теоретической науки к подчиненной ей, применяющей ее к жизни, дисциплине представляет собою одну их самых плодотворных мыслей бэконовской системы. С гениальною прозорливостью Бэкон придал противоположности теоретического и практического, установленной Аристотелем, новый смысл, приобретший в вопросе о взаимоотношении науки и жизни основное значение для новейшего научного знания. Вследствие этого, классификация наук является для Бэкона чисто теоретической задачей, ибо у него практические области пряма присоединяются к соответствующим теоретическим, основания же подразделения составляют теоретические проблемы. Бэкон, в качестве таких оснований для классификации, выбрал те духовные способности, которыми мы пользуемся при разработке научных вопросов; естественно, они могли

быть только теоретическими способностями, интеллектуальными деятель-постами различных родов. Следовательно, вопрос о классификации наук переносится в психологию.

Психология знает три главных формы интеллектуальных деятельности: память, фантазию и рассудок, которые, хотя сами по себе и являются всегда неразлучно все вместе, однако, могут действовать при этом в различной степени. Поэтому у Бэкона мы и находим трехчленное деление наук. Памяти соответствует история^ фантазии — поэзия, в которой Бэкон исключительно видит изображение познанного в созерцательных и символических формах; рассудку — совокупность объяснительных наук, называемых им одним именем «философия», в применении какового термина еще сказывается перешедшее из древности и до начала нового времени сохранившееся тождество философии и науки. Для дальнейшей же группировки наук внутри этих областей Бэкон пользуется различием самих объектов. Таким образом, заменяя употребляемые Бэконом большею частью устарелые наименования употребляемыми ныне в соответствующем смысле, можно представить его классификацию в следующей схеме:

Память Фантазия Рассудок

I I I

Исторические науки Поэзия Философия

 

История История человече· природы	Естественная Космология Антропология теология
Учение	" Инд* (метафизика)	»и- Социальная ная I Политика
о при-История История Гражданская роде церкви литературы история (физика)

(конкретная (абстракт- _гия

физика) ная физика) _ Логика Этика

_ж Практи-

ческая ме-Физика Химия _ДИц_Ина

4. Нельзя отрицать, что эта классификация покоилась на удивительно точном для своего времени знании главнейших областей современной

ей науки и что она в существенных частях правильно отграничила друг от друга эти области. Так, если говорить только о главнейших, то отграничения политической истории от истории литературы, описания природы от понимания ее, физики от химии, физиологии от психологии и до сего времени имеют важное значение для разделения наук. Живым свидетельством того, что система Бэкона соответствовала в общем действительному состоянию современной ей науки и далеко опередила свое время, служит тот факт, что французский математик и философ д' Алам-бер, предприняв в 1756 г. в своем знаменитом введении в большую французскую энциклопедию в первый раз после Бэкона новую классификацию наук, в целом удержал бэконовскую систему, в иных местах улучшив и дополнив ее. Так, он прежде всего удержал главное разделение наук на три области соответственно трем духовным способностям человека: памяти, фантазии и рассудку. Ставя себе целью установить не просто классификацию наук, но классификацию наук и искусств, д'Аламбер, сообразно этой своей расширенной задаче, изменяет только порядок в системе Бэкона. На первом месте он ставит память и разум, как две специфически научные деятельности, а за ними фантазию, как орган искусства, причем он поэзию дополняет прочими искусствами и освобождает их из подчиненного отношения к науке. Оставляя в стороне классификацию искусств, как нас здесь совсем не интересующую, мы находим в системе д'Аламбера подразделение всей совокупности наук на две части: на историю и философию. Дальнейшее же расчленение этих обеих областей у него остается таким же, как и у Бэкона, с единственным различием в том, что он пытался в своей системе отвести соответствующее место для математики, почти совершенно игнорируемой его предшественником; он причислил ее к естественным наукам и поставил fc тесную связь с механикой, астрономией и физикой, ибо он считал чистую математику (арифметику и геометрию) абстрактными естественными науками: число, величина и пространство, по его мнению, — общие свойства вещей.

5. Таким образом, классификация Бэкона в несколько измененной форме сохранилась вплоть до начала XIX столетия. Однако, двойной недостаток, непосредственно присущий ее основному принципу, не мог долго оставаться скрытым. Первый недостаток состоял в том, что взятое из древней философии разделение наук сообразно духовным способ-

ностям в том субъективном смысле, какой придал ему Бэкон, заключает в себе одностороннюю оценку различных научных деятельностей. Это же необходимо порождает и дальнейшую ошибку — разделение друг от друга неразрывно связанного и соединение разнородного в одну область. Так, историю, во всяком случае, недостаточно определить как «науку памяти», между тем как история природы стоит в тесной связи с прочими естественными науками, а политическая, церковная история и история литературы — с другими науками о духе, как то: теологией, этикой и политикой; обе части так называемой истории в системе Бэкона едва ли имеют какое-либо иное отношение друг к другу помимо общего понятия, выраженного в слове «исторический процесс», т. е. последовательность известных событий. Помимо этого ошибка, вкравшаяся у Бэкона в главный принцип деления наук, вызвала еще и дальнейшие неправильности: при переходе к более частным подразделениям системы принцип деления изменяется, переходя частью в принцип деления по объектам, частью — по целям научного исследования.

Возможно, что вследствие соображений такого рода в начале XIX столетия и возникли две новые грандиозные попытки классификации наук, которые независимо друг от друга впервые отвергли прочно утвердившийся со времени Платона принцип классификации и пытались систематизировать науки исключительно по объектам. Одна из этих классификаций, принадлежащая Иеремию Бентаму, юристу и моралисту-философу, появилась в 1829 году; другая принадлежит физику Амперу, известному своими исследованиями об отношении магнетизма и электричества, она появилась в 1834 году. Оба они находились, по-видимому, под влиянием великих систематиков в области естественной науки XVIII и начала XIXстолетий, Линнея, Жюссье и Декандоля. Особенно, кажется, на эти две новые системы классификации оказал большое воздействие, рядом с разделением наук по объективным признакам, строго проведенный Линнеем и Декандолем при их ботанических классификациях, принцип двучленного расчленения. Однако, эти классификаторы следовали за указанными естествоиспытателями и в другом отношении, они именно считали себя призванными изобрести новую номенклатуру наук. Особенно Бентам в этом отношении зашел слишком далеко. Что в системе растений Линнея, стремящейся к точной, проведенной по единому принципу, терминологии для объектов, прежде не имевших точных и оп-

ре деленных названий, было требованием необходимости, то в данных системах классификации явилось грубым недостатком, сыгравшим в их судьбе роковую роль. Едва ли было бы желательным, чтобы такие науки, как математика, физика, химия и др., переменили свои, давно упрочившиеся за ними, наименования на предложенные Бентамом нозологию, физиургию, стехиодинамику и т. д. Эта-то неудачная терминология и лишила данные системы, несмотря на весь авторитет их творцов, почти всякого влияния на науку. Последнему также содействовали произвольность многих из предлагаемых ими разграничений, не соответствующих действительному разделению труда в науке, и, предпринятое ими часто лишь из-за любви к логическому схематизму, введение в классификацию наук чисто механических искусств, как то: орфографии, алфавитики, пантомимики и др. На искусственность данных систем классификации указывает также тот факт, что Ампер* через последовательное двучленное деление двух своих главных научных областей, космологии и ноологии (науки о духе), дошел до установления восьмидесяти четырех подчиненных областей.

6. Однако их основная мысль — строгое установление принципа деления наук по объектам — знаменует значительный прогресс по сравнению с предшествующими им попытками классификации; вытекающее же из этого нового принципа классификации подразделение всех наук на две большие отрасли — на науки о природе и науки о духе — имеет чрезвычайно важное значение. Естественные науки уже давно завоевали себе самостоятельное положение; такого положения не достигли еще науки о духе. Новое общее понятие для них, одновременно возникшее в обеих указанных системах классификации, независимо друг от друга, однако служило признаком того, что в науке начало зарождаться сознание их тесной взаимной связи друг с другом. Тот факт, что деятельности историка, филолога, теолога, юриста, политэконома многократно перекрещиваются друг с другом и теснее связаны между собой, чем, например, с деятельностью астронома, физика, химика и т. д., должен был, собственно говоря, бросаться в глаза с того момента, когда специальные отрасли знания стали действительными науками. Причиною же того, что сознание этого факта относительно поздно нашло себе выражение в общем имени «науки о духе», является преимущественно практическая тенденция отдельных из этих наук, как то: теологии, юриспруденции, по-

литической экономии, преследующих еще притом специфически различные цели; к тому же среди наук о духе не было общепризнанной главной дисциплины, могущей служить общей основой для других, аналогично тому, как в области естественных наук такою основою служила физика. Однако, несмотря на это, чувствовалась общая потребность в выделении «наук о духе» в одну самостоятельную отрасль знания; доказательством этого может служить уже то, что раньше, чем еще Бентам в Англии, а Ампер во Франции установили общее понятие для данных наук, в Германии Гегель уже в своей, впервые появившейся в 1817 году, «Энциклопедии философских наук» разделял общее содержание знания на логику, натурфилософию и философию духа, причем логику он рассматривал как абстрактную основу обеих других отраслей знания, изучающих совместно всю совокупность человеческого бытия. Система Гегеля при установленном им для своих умозрительных построений отношении к эмпирическим наукам вполне, вместе с тем, имела характер классификации всех наук, главные же расчленения натурфилософии и философии духа в существенных чертах соответствовали отдельным действительно существующим естественным наукам и наукам о духе.

7. Почти одновременно с дуалистическими системами классификации Бентама и Ампера выступает новая, исходящая совершенно из другой точки зрения, попытка классификации. Ее положил Опост Конт в 1830 году в основу энциклопедического обзора наук в своем «Курсе положительной философии» (1830—1842 гг.). Конт вполне соглашался с двумя указанными системами классификации в том, что недопустимо классифицировать науки соответственно человеческим духовным способностям. Такое деление казалось ему шатким просто потому, что все существенные духовные способности человека при каждом научном труде обычно действуют сообща. С другой стороны, со своей точки зрения он не мог положить в основу классификации наук разграничение их по изучаемым ими объектам, ибо в последней инстанции все объекты научного исследования — естественные объекты, тела, которые хотя и различаются друг от друга известными свойствами, однако, по своим основным качествам сходны между собой. Из этих обоих условий, из единства природы научной деятельности и из единства природы всех объектов научного исследования, вытекают для Конта, в отличие от дуалистических классификаций, монистическая система и линейный порядок наук. В

этой системе должны предшествовать всем другим и рассматриваться в качестве их основы те дисциплины, которые изучают самые общие, всем телам присущие свойства: это— математика, которая, в свою очередь, сама распадается на абстрактную и конкретную части, на анализ (общая арифметика), исследующий абстрактные отношения величин, и на геометрию, имеющую своим предметом пространственные величины и поэтому, вследствие того, что пространство есть непосредственное качество самих тел, уже принадлежащую, по Коту, к естественным наукам. За геометрией следует наука о движении тел, механика, а за этой — исследование мировых тел и мировых систем в их связи — астрономия. Ей противостоит, в качестве исследования движений окружающих нас земных тел и их частиц — физика, а этой последней — химия, исследующая изменения, определенные через качественные свойства вещества. Над последней возвышается биология,^ —исследование индивидуальных жизненных явлений, возникающих на основании физических и химических свойств известных тел; наконец, над биологией, в качестве заключительного члена целого, — учение о соединении многих живых индивидов в общество и об изменениях его, социология. Таким образом, Конт установил следующий строго линейный порядок наук:

Анализ,

Геометрия i Математика Механика '

Астрономия (с геологией и минералогией) Физика Химия Биология „ Социология

Этот линейный порядок наук, по Коту, имеет двоякое значение: он характеризует, если идти в нем снизу вверх, субъективно последовательное возрастание абстрактности; если идти сверху вниз, объективно постепенное возрастание сложности свойств тел. По мнению Конта, человеческий дух склонен k тому, чтобы раньше познавать абстрактное, чем конкретное, потому что оно более просто и потому, что при изучении сложных свойств предполагается знание более простых и абстрактных. Отсюда следует, что линейная система наук должна быть также системой

их изучения и что, следовательно, рядом с философским значением она имеет и высокое педагогическое значение. Правда, можно изучать какую-либо одну науку, не знакомясь с последующими за нею в системе, но нельзя изучить ни одной науки, не зная предшествующих ей в системе. Математик, например, вполне может не изучать астрономии; физики и т. д. и даже механики; химику, напротив, по мнению Конта, необходимо знание и физики, и астрономии, и механики, и математики; социолог же должен в совершенстве изучить, помимо всех этих наук, еще биологию и химию.

8. Как бы насильственно ни обходилась классификация наук Конта с действительно существующими науками, именно, с так называемыми науками о духе, однако, она все же оказала на последующее время большее влияние, чем предшествующие ей дуалистические классификации Бентама и Ампера. Хотя последующее развитие науки и научное образование мало сообразовались с контовским учением об «иерархии наук», зато тем большее действие оказало это учение внутри позитивного направления философии. Здесь именно и возникла, оставшаяся не без влияния на последующее время, попытка улучшения и усовершенствования контовской системы; эта попытка принадлежит Герберту Спенсеру.

Спенсер делает Конту двоякий упрек: во-первых, он смешал всеобщее с абстрактным, во-вторых, не удовлетворил справедливых притязаний психологии на самостоятельность. Результатом смешения всеобщего и абстрактного явилось то, что науки, занимающие высшие места в системе Конта, отличаются более всеобщим характером, а не более абстрактным; явления, изучаемые ими, более распространенные, но не более абстрактные; так, например, астрономия, имея дело с отдельными объектами, конкретнее физики; эта же последняя не абстрактнее химии. Психологию, по мнению Спенсера, ради особенности ее задач следует выделить из биологии, и за ней непосредственно поставить социологию, так как социальные факты гораздо более зависят от психических, чем от биологических свойств людей. В этом пункте Спенсер дальше всего отклоняется от Конта, который, отрицая возможность непосредственного самонаблюдения, требовал для психологии объективного наблюдения и потому считал научную психологию возможной только в форме анализа физических свойств, который, как ему казалось, осуществлен во френологии.

Пытаясь устранить недостатки, вкравшиеся в систему классификации наук Конта, и в то же время в целом придерживаясь основной мысли Конта о порядке расположения наук в системе, соответственно применяемой в них степени абстракции, Спенсер пришел к замене линейного порядка наук делением их по группам. Таких групп он различает три: абстрактную, абстрактно-конкретную и конкретную. Первая охватывает математику и абстрактную механику, вторая — конкретную (физическую) механику, физику и химию, третья — астрономию с примыкающими к ней географическими дисциплинами (географией, геологией, геогнозией), биологию, заключающую в себе, кроме физиологии, ботанику и зоологию, психологию и, наконец, социологию. Расположение указанных трех групп, таким образом, представляет собою постепенный переход от абстрактных к конкретным отраслям знания; внутри же каждой отдельной группы более общие, с бслее широким объемом дисциплины предшествуют наукам с более ограниченным объемом. Соединение этих двух принципов фуппирования дает опять линейный порядок в расположении наук по следующей схеме:

Абстрактная группа /Математика

^{r rj} \ Абстрактная механика

I

Абстрактно-конкретная ί Конкретная механика

* Физика

Химия

Астрология

Конкретная группа

Геология

Биология

Психология

Социология

Хотя в этой системе, благодаря изменению местоположения астрономии и благодаря признанию самостоятельности психологии, и были устранены некоторые несомненные недостатки классификации Конта, однако здесь, также, как и у последнего, все же остаются две главных ошибки: 1) предположение иерархии наук, в которой последующие отрасли все-

гда предполагают предшествующие, как свои основания, — предположение, правда, несколько смягченное расположением наук в группы, и 2) введение социологии в качестве новой науки вместо большого числа фактически существующих, как то: истории, филологии, науки о праве и т. д. Внутри естественнонаучной области еще допустимо до известной степени, что последующие в ряду дисциплины нуждаются в предшествующих как вспомогательных; но введение в подобный ряд психологии и связанная с этим общая мысль об иерархии наук возможны только при допущении, что и психология по своему содержанию и методу относится к естественным наукам. Однако, в таком случае данная классификация уже не будет классификацией фактически существующих наук; она может иметь значение только программы для будущей системы наук, построенной на основании определенных философских предпосылок и требований. Это находит свое подтверждение, как у Спенсера, так и у Конта, еще в том, как они вводят в свою систему классификации социологию. Ибо последняя должна не просто, как у них, в качестве новой науки присоединяться к уже существующим — в подобном смысле некогда уже Бэкон заботился о научных отраслях, в его время еще не существовавших, но она должна, вместе с тем, заменить множество фактически существующих наук, которым тогда будет отказано в праве существования в их настоящей форме.

9. Это произвольное обращение классификаций Конта и Спенсера с фактически существующими науками, основанное на мысли об иерархии наук, неоднократно вызывало возражения. Даже философы, державшиеся во всех иных отношениях родственного Кошу позитивного направления, не соглашаются с этим односторонним, заимствованным из отношения естественных наук известного рода, принципом классификации наук; среди них на первом месте следует поставить Джона Стюарта Милля, выступившего против указанного принципа в своей обширной «Системе логики силлогистической и индуктивной» (впервые в 1843 году), сочинении, которое, несмотря на известную поверхность или, может быть, даже благодаря ей, стало одним из самых влиятельных среди сочинений по логике во второй половине XIX столетия.

Милль сам не дал никакой специальной классификации наук. Однако, он подверг исследованию два пункта контовской классификации: положение математики и положение социологии среди прочих наук. Относительно математики он согласен с Контом, даже он пытается строже про-

веста взгляд последнего. Конт причислял к естественным наукам только геометрию, анализ же он считал простой абстрактной логической подготовкой к ним; между тем Милль придерживается мнения, что все математические дисциплины имеют своими объектами самые всеобщие свойства явлений природы. В этом смысле вся математика для него — абстрактная, но, во всяком случае, в последней инстанции эмпирическая естественная наука: измеряемость, величина, протяжение в той же мере эмпирически познаваемые свойства вещей, как и свет, цвет, звук и т. д. Иное положение занимает Милль по отношению к социологии. Хотя он признает желательность социологии и склонен видеть в некоторых уже существующих дисциплинах, как то в политической экономии, статистике, части общей науки об общестъе, однако, он, с другой стороны, энергично защищает самостоятельность других наук, например исторических, опирающихся на волевые действия и их мотивы. Следуя здесь, вероятно, как ц во всех других частях своей философии, Бентаму, Милль связывает все исторические науки в одном общем понятии «наук о духе». Последнее выражение преимущественно благодаря Миллю и проникло в новейшую литературу. Если ныне уже оно, хотя и не вполне в той мере, как общее наименование «естественные науки», в немецкой литературе стало обычным понятием, то этим оно обязано более, чем влиянию Гегеля, распространению указанного сочинения Милля. Однако, эти два пункта, в которых Милль, с одной стороны, расширяет систему Конта, а, с другой, суживает и пытается примирить с существующими науками, многими оспариваются. Они касаются, как мы видели, положения математики в системе наук и соединения наук о духе в единое целое, отличное от целого естественных наук, и имеют основное значение для разработки научной классификации наук.

Литература.

О традиционном разделении философии Платона ср. Z с 1 1er. Philosophie der Griechen, II, I, 2. Abschn. 4; об аристотелевском там же, II, 2, 3. Abschn. 4. Б э ко н. О достоинстве и приумножении наук, кн. П. Джон Л о к к. Опыт о человеческом разумении, кн. 4, гл. 21. Д'А л а м б е р. Очерк происхождения и развития наук. Б е н т а м. Essai sur la nomenclature et la classification etc. (Oeuvres, 1829, III). Ampère. Essai sur la philosophie des sciences. 1834. К о н т. Курс положительнойфилософии, I, лекция 2. Спенсер, классификация наук, Ш-й опыт. Милль. Система логики силлогистической и индуктивной, кн. VI.