Эта статья является попыткой кратко представить основные проблемы философии с позиций транспозитивизма – направления, построенного на минимализме описаний и естественном включении метафизики в рациональную систему неопозитивизма.
Философия – это наука о наиболее общих законах развития природы, мышления, человека и общества. Это – определение, а с определениями не спорят. Если определение говорит, что предметом философии являются такие наиболее общие законы, то значит именно этим философия и должна заниматься. А если под видом философии кто-то занимается чем-либо другим, то это уже обман окружающей публики.
Важное отличие философии от других наук состоит в том, что философия пользуется естественным (бытовым или литературным) языком, а не создает профессионального сленга. Часто используемые в философии латинские и древнегреческие слова можно просто перевести на любой современный естественный язык без ущерба для их смысла.
У естественного языка есть серьезный недостаток: слова и выражения в нем многозначны и связаны с множеством культурных штампов. В результате философия оказывается под сильным влиянием социальных предрассудков.
С другой стороны, использование естественного языка имеет и свои преимущества: этот язык понятен каждому и, соответственно, философские теории доступны для всех без какой-либо специальной популяризации. Кроме того, взаимодействие философии и естественного языка является двусторонним – философия не только заимствует из него словесные структуры, но и меняет смысловое содержание этих структур.
Таким образом, философия непосредственно влияет на общество сразу по двум линиям: через содержание новых теорий и через новый смысл слов или словосочетаний.
Философия нарративна, т.е. она выражает свои теории в форме повествования, поэтому философские теории читаются, как серьезная художественная литература. Некоторые книги по философии становятся популярными не в меньшей степени, чем романы, а порой философские теории излагаются в художественной новелле, по ходу развития сюжета.
Отношения философии с обществом и с властями всегда складывались непросто, а иногда даже трагично. Еще бы: любая власть, любая оппозиция, и любая революция опираются на какую-нибудь концепцию политической философии. Известна легенда, о том, что всего одно философское изречение Конфуция «пусть отец будет отцом, сын – сыном, а государь - государем» привело к бунту против императора. Религиозно-философская доктрина Лютера вызвала религиозно-освободительную войну против католической теократии, а экономико-философская теория Маркса о прибавочной стоимости вызвала целую лавину революций, которые прошлись по Европе не хуже, чем в свое время гунны Аттилы. С другой стороны, политико-философская концепция Джефферсона уже более 200 лет поддерживает стабильность в США.
Немудрено, что власть за одни философские теории рубила головы, а за другие осыпала авторов золотом. Так чем же таким страшным занимается философия?
Философию можно представить состоящей из 4 разделов:
1. Метафизика (онтология и эпистемиология – теория существования и познания). Этот раздел занимается вопросами: «Что такое существование?» и «Что такое знание?», откуда они происходят и чем они определяются. Здесь также обсуждают отношения материи и сознания, и возможные представления о трансцендентном (общую теорию религии).
2. Этика (теория социальных ценностей). Здесь рассматриваются человеческие отношения и цели, добро и зло, должное и недолжное в обществе, соглашения и конфликты, право и справедливость, культура и мораль, а также их происхождение, изменение и степень их практической полезности для общества и для частных лиц (прагматика).
3. Политика (философия управления и социальная футурология). В этом разделе также обсуждаются вопросы добра и зла, права и справедливости, но уже с позиции отношений власти и общества, управления обществом посредством государственного аппарата или иных инструментов влияния, социального устройства в прошлом, настоящем и будущем.
4. Методология (философия науки, логика и теория абстракций). Этот раздел посвящен прикладным вопросам эпистемиологии, свойствам реальности и методам познания этих свойств, проверке научных теорий, а также утилитарной роли абстрактных моделей и практических знаний, полученных тем или иным путем.
Теперь посмотрим, как соотносятся между собой эти разделы философии. Первой в списке стоит метафизика. На ней, как на фундаменте держится все остальное. Приняв те или иные мнения по метафизическим вопросам, мы автоматически определим и мнения по большинству вопросов, обсуждаемых в других разделах.
Раздел 1. Метафизика.
Первый вопрос метафизики, как уже было сказано: «Что такое существование?»
Обычный ответ на этот вопрос: «Существование – это свойство предмета быть», но такой ответ явно некорректен. Существование не относится к категории свойств или качеств и это легко проверить. Любое высказывание о качествах представляет свойство предмета БЫТЬ ТАКИМ-ТО (например, зеленым, горячим или вкусным), а не просто БЫТЬ. В любом другом языке будет та же ситуация. Например, на английском: It is (green, hot, testy), и только само существование выражается просто через глагол to be - в английской версии библии бог говорит Моисею «I am that I am» (Я есть то, что Я есть). Аналогично в латыни - расхожее выражение «Ego sum, qui sum» (Я такой, какой есть).
Существование, таким образом, представляется не свойством предмета, а необходимой предпосылкой для наличия у предмета каких-либо свойств, качеств и применимости к нему каких-либо категорий (времени и места нахождения, принадлежности, количества или меры, состояния и т.п.).
Казалось бы, это означает первичность существования предмета по отношению к любым иным характеристикам, однако такой вывод не корректен. Если мы не знаем о предмете ничего, кроме того, что он существует, то нам от этого ни горячо и не холодно. Мы даже не можем объяснить, что именно существует – невозможно описать то, что не имеет ни одной характеристики. Допустим теперь, что у нас есть всего одна характеристика предмета, например, цвет (предмет зеленый, и этим информация о нем исчерпывается). Это, конечно, лучше, чем ничего, но такой информации явно недостаточно, чтобы вызвать какой-то серьезный интерес к этому предмету. Вот если он зеленый, большой, вкусный и питательный – это другое дело.
Таким образом, существование предмета имеет для нас смысл лишь при возможности накопления определенного объема знаний о его характеристиках. Следовательно, можно сказать: «предмет существует в той мере, в которой он может быть определен своими характеристиками». Для умозрительных объектов (например, абстрактных фигур в геометрии) высказывание будет выглядеть так: «объект существует в той мере, в которой его характеристики даны в соответствующей системе построения абстракций».
К важным последствиям этой концепции существования мы еще вернемся, а сейчас перейдем ко второму вопросу метафизики.
Второй вопрос метафизики: «Что такое знание?» Обычный ответ: «Знание - проверенный практикой и удостоверенный логикой результат познания действительности, выраженный в виде представлений и теорий», но что такой ответ нам дает? А ничего он нам не дает. С одной стороны, определение избыточно.
Например, есть знание о том, как приготовить яичницу, но теория отсутствует и логика не применяется. С другой стороны, в схоластике была теория о кознях бесов, удостоверенная логикой, но ее никак нельзя назвать знанием. Можно возразить, что она не проверена практикой и не являлась результатом познания действительности, но это будет не вполне верно. Для средневекового верующего бесы были непременной частью действительности, а авторитетные деятели церкви утверждали, что вся эта теория проверена на практике.
Можно возразить: эти утверждения принимались на веру, без самостоятельной проверки. Но мы тоже принимаем на веру слова преподавателей, ученых и других специалистов, а бывает, что специалисты ошибаются. Следует ли считать в таком случае, что знание человека – это лишь то, что он лично проверил и убедился: да, работает? Но ведь объем знаний, накопленных человечеством, превысил возможности одного человека по их проверке еще в ранней античности. В наше время один человек не сможет проверить и тысячной доли знаний, накопленных в науке и технологии. Как же быть?
Будем рассуждать последовательно. Любое знание – это продукт интеллектуальной деятельности, но не любой продукт интеллектуальной деятельности является знанием. (Каждая селедка – рыба, но не каждая рыба – селедка.)
Знание отличается тем, что из него могут быть выведены инструкции для получения желаемого практического результата в какой-то области деятельности.
Из высказываний «Земля сферична и вращается» или «сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы» выведено множество практических инструкций для навигации, архитектуры механики, и т.д. Следовательно, это - знания. Напротив, из высказываний «я помню чудное мгновение» или «в начале сотворил Бог небо и землю» невозможно вывести никаких практических инструкций. Значит, это – не знания.
Требование практической применимости инструкции приводит к принципу обязательной проверки знания. Из высказывания «исповедь спасает душу» легко вывести инструкцию по спасению души, но нельзя проверить достижение результата, значит, это – не знание. Высказывание «лягушки зарождаются из сырой глины» приводит к инструкции по разведению лягушек, но результат не достигается. Значит, это тоже не знание.
Теперь возьмем высказывание: «Земля находится в центре вселенной, вокруг нее вращаются планеты и Солнце» (геоцентрическая система). Инструкции, выведенные из этой системы, давали неплохие результаты, но вот было предложено конкурирующее высказывание: «Земля – одна из планет, и вращается вокруг Солнца» (гелиоцентрическая система). Инструкции, выведенные из нее, давали лучшие результаты, и геоцентрическая система была признана ложной. Таким образом, эта система была знанием лишь до тех пор, пока не появилась система, из которой можно вывести более удачные инструкции.
Из всего сказанного следует такой вывод: «Знание - это интеллектуальный продукт, порождающий инструкции, которые на данный момент дают наилучший практический результат в определенной области деятельности».
Как видим, в результате наших рассуждений, знание оказалось лишь косвенно связано с такой категорией, как «действительность» (или «то, что на самом деле»). Это - важный вывод, к которому мы будем обращаться в ходе последующего изложения.
В заключении раздела следует добавить несколько слов о трансцендентальности.
Трансцендентальным называют то, что лежит вне возможностей рационального опыта, и о чем мы узнаем через непосредственное переживание (красота, экстаз, любовь) либо через априорное представление (обобщенное бытие, вселенная). Мы знаем о мире далеко не все, и желание психологически построить свои отношения с неизвестностью, являются для нас естественными. Трансцендентальное – это феномен восприятия мира, а не самого мира. Представления о трансцендентальном могут быть полезны психологически (для развития абстрактного мышления и фантазии). Но если они подменяют опыт, то исследование вырождается в схоластику и мистицизм (т.е. в отношение к продуктам фантазии, как к объектами наблюдаемой реальности). Вопросы о существовании трансцендентальных объектов («духовного мира» или «сверхъестественных сил») - заведомо бессмысленны.
Трансцендентальное отражает отношение к неизвестности, но не саму неизвестность.
Трансцендентальное должно быть предметом рациональных исследований в соответствии с задачами науки и принципами методологии, но только в качестве феномена восприятия.
Раздел 2. Этика.
Главным в этике является вопрос: «что такое добро (или благо)?»
Если на этот вопрос можно ответить однозначно, если есть объективное добро, то остальные этические проблемы (право, мораль, справедливость, цели жизни) решаются сравнительно просто. Добро (благо) правомерно, морально, справедливо и является достойной целью жизни. Напротив, если однозначного ответа на этот вопрос нет, если добро (благо) – это нечто условное, иллюзорное, относительное или чисто субъективное, то остальные этические проблемы вообще могут оказаться неразрешимыми.
Договоримся сразу же, что этика, как и любая другая область философии, должна рассматриваться с позиции знания (источника объективно полезных инструкций), а не с позиций априорной истинности каких-либо утверждений о предмете.
Объективно представления о добре и зле даны нам в основных инстинктах. Добро – это то, что удовлетворяет наши потребности, зло – то, что мешает их удовлетворять, или то, что угрожает нашему существованию. Можно определить эти понятия через человеческие потребности, желания и интересы индивида и его близких (тех, чьи интересы индивид естественным образом рассматривает в единстве со своими собственными).
Такая этическая система называется «натурализм» и ее иногда представляют как самую примитивную, что на самом деле совершенно не так.
Путем простой экстраполяции из этического натурализма выводятся представления о добре и зле, как об ожидаемых практических результатах деятельности индивида.
Ключевым понятием натуралистической этики является индивидуальная свобода выбора.
Это естественно, поскольку никто не знает лучше самого человека, что приносит ему удовлетворение, а что наоборот, вызывает у него состояние дискомфорта.
Доступность качественных товаров и услуг для индивида - благо. То, что ведет к этому результату – добро, то, что этому препятствует – зло. Следовательно, добром являются: деловая честность, образование, профессиональная компетентность, соразмерная оплата за труд, разумная взаимопомощь, добрососедство и взаимопонимание между людьми. Напротив: обман, некомпетентность, невежество, рабский труд, взаимное недоверие и вражда, являются злом. Конечно, некоторые индивиды могут значительно повысить свое благосостояние за счет обмана, насилия и порабощения окружающих, но за это они расплачиваются высоким риском для своей жизни и здоровья – окружающие становятся для них врагами. Кроме того, в условиях некомпетентной диктатуры и рабского труда, качество жизни даже у правителей ниже, чем у среднего жителя свободной страны.
Первым возражением против этического натурализма является то, что изобилие натуральных благ не является ни необходимым, ни достаточным условием счастья. Практика показывает, что в рамках одного общества, бедные могут чувствовать себя более счастливыми, чем богатые. Социологические опросы в благополучных странах показывают, что богатство занимает не первое место по шкале ценностей и уступает таким благам, как здоровье, безопасность, гармония в отношениях с близкими и творческая самореализация.
Это возражение основано на некорректной трактовке натурализма. Натуралистическая этика объявляется эквивалентом стремления к накоплению вещей (богатств), что не верно.
Еще Эпикур в III в. до н.э., создал учение «эвдемонизм» (учение о счастье), где показал: естественные потребности для людей и животных состоят не в избытке, а в разумной достаточности. Это касается как вещей, так и естественных нематериальных ценностей.
Названные главными потребности: в здоровье, безопасности, гармонии и самореализации, относятся к естественным. Первые три характерны как для людей, так и для животных (в естественности потребностей последних сомневаться глупо). Четвертая отражает просто более развитое стремление человека к гармонии и, следовательно, тоже естественной.
Итак, первое возражение отметается.
Вторым возражением является то, что опора на желания конкретного индивида в определении добра и зла возможна, только если этот индивид каким-то образом существует вне общества. На практике ситуация иная: индивиды составляют общество, в котором, во-первых, желания одних часто могут быть удовлетворены только за счет других, а во-вторых, многие желания формируются под воздействием общества (реклама, внушение со стороны окружающих, подражание образцам и т.п.).
Это возражение в известной степени справедливо. Действительно, применяя этический натурализм, мы вынуждены дополнять его какими-то принципами компромиссов между желаниями разных людей и какими-то поправками на различие желаний. В результате, критерии этического натурализма, примененные к обществу, напоминают среднюю температуру по больнице: исходная информация о желаниях основана на объективных наблюдениях, но обобщение на коллектив людей вносит значительные искажения.
Рассмотрим возможные альтернативы натуралистической этике. Их окажется всего две.
Первая – это системы, основанные на этических идеалах, вторая – системы, основанные на научно обоснованных целях.
Системы с этическим идеалом утверждают, что есть абсолютные критерии добра и зла, опирающиеся на определенную идеологическую или религиозную догму. Эта догма основана на соображениях той или иной группы людей, и отражает, естественно, интересы этой группы. Догмы подобного рода опираются на авторитет религиозных или политических учений, но они не являются знанием. Догма как раз и отличается тем, что не допускает своей оценки по каким-то объективным критериям (таково ее определение).
Догмы о добре и зле практически не обоснованы: невозможно проверить действенность инструкций «праведной жизни», приводящих в христианский рай (хотя для человека, искренне верящего в христианскую догму, эти инструкции не подлежат сомнению).
Если же при обосновании догмы о добре и зле ссылаются на объективные результаты в какой-то области, значит эти результаты, а не сама догма признаются, критерием блага.
Можно сказать, что для любой догматической этики можно привести какой-нибудь практический результат. Догма «физической безупречности» обеспечила высокий уровень подготовки спартанских воинов. Догма «служить делу пролетариата» сделала возможной индустриализацию советской России. Догма «спасение в делах церкви» поддерживала стабильность в католических империях Европы. Догма «шахид попадает в рай» позволила исламскому халифату захватить огромные территории в Азии, Африке и Европе.
Здесь возникает два вопроса: этический (считать ли эти результаты позитивными) и практический (достигнуты ли эти результаты оптимальным путем).
Ответ на первый вопрос зависит от выбора этической концепции, а вот ответ на второй вопрос уже находится в компетенции экономической кибернетики. На этом этапе будет полезно перейти к основам взаимодействия этики и прикладной науки.
Взаимодействие этики и науки может быть построено по двум разным направлениям.
Одно – наука может заниматься реализацией этических принципов, заданных извне, в качестве условия задачи. Другое – наука может использоваться не только для реализации, но и для разработки этических принципов.
Начнем с первого направления. Тут сразу окажется, что авторы идеальных этических принципов далеко не всегда осознает последствия их реализации на практике. Возьмем знаменитый этический императив Канта: «Поступай с другими так, как бы хотел, чтобы они поступали с тобой» - многие современные философы считают кантовское изобретение краеугольным камнем этики. Но представим, что этот принцип практически реализован путем соответствующих научных методов воспитания. Тогда философ должен быть готов к тому, что нетрезвые студенты и студентки ввалятся в его квартиру с ящиком пива. Это – этично по Канту: будь студент на месте философа, такой визит был бы ему желателен. Дальше представьте, какие сюрпризы может получить философ от эксцентричных знакомых, склонных употреблять «экстази» за чаем. А найдись среди знакомых античный спартанец - и жалоба на хронический радикулит стоила бы философу жизни. Спартанец бы воспринял эту реплику, как просьбу друга помочь расстаться с немощным телом.
Еще хуже обстоят дела общими этическими ценностями. Например, в биоэтике говорится: «жизнь человека священна и должна охраняться с момента зачатия». Представим себе, что наука обеспечила такое положение, что любое зачатие приводит к рождению, а каждый родившийся - выживает. Через 10 лет население планеты утраивается, и мы имеем 24 миллиарда голодных ртов, которым уж точно будет не до этики.
Модный этический принцип «духовное превыше материального», будучи реализован (например, с помощью массового гипноза), последовательно превратит человечество в табор хиппи, а затем – в первобытное племя. Туда же привел бы и последовательно реализуемый этический принцип «всеобщего равенства и братства людей».
Обобщим эти примеры: авторы идеальных этических принципов заведомо исходят из того, что их изобретения никогда не будут реализованы в полной мере. Между прочим, это обобщение подтверждается историей всех религиозных общин, основанных на идеальных этических правилах. Такая община или распадается в течении жизни одного – двух поколений, или начинает допускать все большие послабления, пока не приходит к символическому, а не практическому пониманию идеальных этических правил.
Тут мы уже нечувствительно переходим ко второму направлению – научному анализу этических принципов и научно-обоснованной этике. Первое, что скажет наука: давайте разберемся, откуда взялись понятия добра и зла. В ходе конкуренции между различными племенами, а затем - цивилизациями людей, шла эволюция по принципу естественного отбора. Предметом эволюции были отношения между людьми (сами люди почти не менялись за последние 100 тысяч лет). В среде каждой цивилизации складывались фантастические структуры (мифы), которые становились внутренней реальностью цивилизации и воздействовали на ее обитателей (индивидов), вызывая определенные поведенческие реакции в их взаимоотношениях. Таким образом, «удачные» мифы увеличивали устойчивость данной цивилизации и давали ей дополнительные шансы в конкурентном процессе, а «неудачные» - приводили к гибели данной цивилизации.
Иногда мифы, «удачные» на одном этапе оказывались разрушительными для цивилизации на последующих этапах. Как правило, такая неприятность происходила в случае «жестких» мифов, которые не могли быть адаптированы к меняющейся реальности.
Современные цивилизации унаследовали свои мифы от удачливых предшественников.
Этические критерии добра и зла, справедливости и порока, есть ни что иное, как мифы. Их функция – организовывать цивилизацию для борьбы с агрессивными агентами окружающей среды, в т.ч. – для борьбы с цивилизациями-конкурентами. Из этих соображений наука и предложит конструировать этику (а точнее – мифы цивилизации, в которые этика входит, как составная часть).
Позвольте! – скажет внимательный читатель, - но ведь это уже не вопрос о добре и зле, а вопрос об оптимальном управлении обществом, т.е. вопрос политики! И этот читатель будет полностью прав. Все вопросы о добре и зле в итоге сводятся к политике.
Раздел 3. Политика.
Политика – это наука управления обществом. Норберт Винер писал о политике, как о социальной кибернетике: «человеческое управление человеческими существами в человеческих целях» (с учетом объективных обстоятельств и закономерностей).
Вопросы политики (как раздела философии) очень удобно рассматривать на примере преамбулы к Декларации независимости США (1776 года):
«Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. В случае, если какая-либо форма правительства становится губительной для самих этих целей, народ имеет право изменить или упразднить ее и учредить новое правительство, основанное на таких принципах и формах организации власти, которые, как ему представляется, наилучшим образом обеспечат людям безопасность и счастье».
Легко увидеть, что основой этого документа служит этический натурализм. Отсюда – обеспечение индивидуальных потребностей людей названо единственной допустимой целью существования государства. Государство, таким образом, было приравнено к правлению жилищного кооператива, пусть и большого.
Для того времени это был революционный тезис. Ранее выдвигались совершенно иные идеи. Страна, государство, народ и правительство существует ради мистического идеала (происходящего или из сакрализации существующего порядка, как «вечного и наилучшего», или из иных догматических положений господствующей религии).
Часто натуралистически ориентированную политику критикуют за вульгарность, «потакание животным инстинктам» и «подчинение духа брюху». Критики настаивают на необходимости следования тому или иному возвышенному целям. Эти цели бывают двух видов: обслуживание общины (нации, класса, или человечества) или обслуживание идеи (например, светлого коммунистического будущего). Рассмотрим их последовательно.
Обслуживание любой общины есть можно понимать двояко. Если понимать ее, как взаимовыгодную кооперацию членов общины – то мы снова приходим к натурализму. Если понимать ее, как служение какому-то идеалу общины, существующему отдельно от членов общины – то мы приходим к обслуживанию идеи. Ведь идеал не существует сам по себе, а выдумывается какой-либо партией. Даже если отвлечься от трайбалистских концепций и понимать под общиной все человечество, все равно речь пойдет об идее, у которой есть партия последователей (якобы говорящих «от имени всего человечества»).
Обслуживание любой идеи есть, по сути, обслуживание интересов ее носителей – конкретной партии. Получается что все общество вынуждено подчинять свои интересы интересам определенной группы, идеи которой они не разделяют. Если бы существовала идея, которая хороша в абсолютном смысле (соответствовала интересам каждого), то ее обслуживание было бы логично. Но тогда бы эта идея стала одной из натуралистических ценностей и соответствовала концепции натуралистически ориентированной политики.
Например, идеи учета интересов будущих поколений и защиты окружающей среды так или иначе разделяется всеми и, соответственно, рассматриваются как натуралистические.
Еще одним возражением против натуралистической политики является ограниченность ресурсов. Мы не можем полностью удовлетворить естественные желания всех людей, а значит надо ориентироваться на более реальный результат. Ответ на это возражение дал Вильфредо Парето: Следует выбирать такой способ получения общей выгоды, который порождает минимум противоречий с частными интересами. Экономическое развитие не должно никого делать беднее. Если невозможно повысить благосостояние какой-либо одной группы лиц, не снизив благосостояние другой группы, то следует реформировать общественное производство, а не пытаться решить проблему путем перераспределения.
Принцип Парето, сформулированный для экономики, является основой демократической политики. Правительство обязано исходить из интересов большинства, но не должно обеспечивать эти интересы путем ухудшения жизни меньшинства.
Этот принцип интуитивно понятен и иллюстрируется анекдотом о внучке декабриста, которая в 1917 году слушает рассказ горничной о программе большевиков.
- Они хотят, чтобы было равноправие.
- Дедушка тоже этого хотел.
- Еще они хотят, чтобы была демократия.
- И дедушка так хотел.
- А еще они хотят, чтобы не было богатых.
- Странно. А дедушка хотел, чтобы не было бедных.
Здесь надо акцентировать внимание на противоречиях между целесообразностью и идеалом. Так в гуманистической литературе бытует мнение о том, что имущественное неравенство несправедливо. Действительно, как признать справедливым положение, при котором возможности ребенка в бедной семье значительно меньше, чем в богатой? Ребенок не виноват, что у него бедные родители. Проблема, однако, заключается в том, что если исправить эту несправедливость методом Шарикова (все отнять и поделить), то вскоре все станут бедными, Затем более бедные начнут делить имущество менее бедных, и так до всеобщего обнищания. Политические цели, диктуемые идеальными мотивами и опирающиеся на идеальные методы, закономерно приводят к подобным результатам.
Задача политики, таким образом, должна выражаться не идеалами (красивыми словами), а реальными объективными целями. И достигаться эти цели должны методами, которые опираются на объективное знание закономерностей социально-экономической динамики.
Раздел 4. Методология.
Чтобы сварить куриный бульон надо иметь курицу, или в крайнем случае, ворону. Чтобы заниматься познанием реальности, надо иметь реальность, или хотя бы ее умозрительную модель. Наша реальность – это вселенная или метасистема, которая может находиться в достаточно большом (технически бесконечном) количестве различных состояний. Нам удобно представлять себе, что состояния метасистемы последовательно, сменяют друг друга, и называть эти трансформации «течением времени» (или потоком событий). Кроме того, нам удобно выделять в метасистеме отдельные системы и подсистемы – объекты и связи (отношения) между ними. Согласно разделу «метафизика» объекты и связи можно называть «существующими», если с ними можно соотнести набор характеристик, поддающихся описанию. Наша наука исходит из того, что изменение состояний объектов зависит от связей между ними, и что в похожих случаях эти изменения происходят сходным образом. Это называется «закономерностями» и составляет предмет естественных наук. Это, как мы показали в разделе «метафизика», и называется «знанием» - т.е. интеллектуальным продуктом, порождающим инструкции, которые на данный момент дают наилучший практический результат в определенной области деятельности.
Желательный для нас результат определяется нашими представлениями об этике и политике. Соответственно, наш интерес к науке существует постольку, поскольку она занимается закономерностями, прямо или косвенно нас касающимися. Поэтому исторически наука начиналась с исследования непосредственно воспринимаемых нами объектов, отношений и изменений. Затем, по мере накопления знаний, оказалось, что для нас могут представлять практический интерес некоторые части вселенной, которые мы не наблюдаем непосредственно – и наука занялась ими.
Древнейшим методологическим изобретением (относящимся еще к палеолиту) была прикладная психология науки. Особо любознательные люди накапливали умения и практики, позволяющие обострить чувства, прояснить ум, усилить наблюдательность и раскрепостить фантазию, чтобы эффективнее подмечать, обобщать и излагать в понятной форме отношения объектов и событий окружающего мира. Так появились шаманские практики и мифологические объяснения мира, которые играли одновременно роль протонаучного (магического) знания, натуралистического искусства и религии.
Многие бытовые технологии и приметы, полученные на этой первой методологической стадии, мы используем до сих пор. Они легко понимаемы и просты в применении.
Начиная с античности, постепенно создавались формальные языки для выражения знаний (алгебра, геометрия, кибернетика и т.д.). В результате их развития, наука получила устойчивый метод. Теперь, сталкиваясь с очередным набором объектов и отношений, ученый строил формальную гипотезу – модель, в которой все эти элементы реальности заменялись группами символов и правилами их преобразования. Затем он проверял, на сколько поведение групп символов в модели сходно с наблюдаемым поведением элементов реальности.
Удачные гипотезы и модели, а также методы их построения, образовали корпус теоретического знания.
Все это выглядело настолько красиво, что некоторые люди даже стали считать, будто теория конгруэнтна некому «реальному устройству» вселенной (т.е. что вселенная устроена так же, как наши формулы). Это суеверие оказалось очень устойчивым, несмотря на то, что каждый новый виток исследований опровергал старые теории и заставлял создавать новые, более удачные модели. В этом смысле теории приобрели сходство с космогоническими мифами (фантазиями о том, как устроена вселенная «на самом деле»).
С точки зрения метафизики, подобные мифы являются абсурдом. Они опираются на ложное, но очень живучее представление, будто мир непременно устроен так, чтобы человеку было удобно понимать его через образы чувственного восприятия. На самом деле, если бы даже некое «истинное устройство вселенной» существовало и попало к нам в виде готового полного описания, это не принесло бы нам никакой пользы. Представим себе, что в руки Аристотелю попал современный труд по фундаментальной физике. Он бы не понял ровно ничего, поскольку не нашел бы никаких знакомых описаний объектов. Даже попади этот труд в руки европейских ученых середины XIX века, он и то оказался бы бесполезен. С другой стороны, если бы в руки античных ученых попал учебник по прикладной механике, это перевернуло бы всю историю вверх тормашками. Чтобы разобраться в изображениях механических узлов достаточно бытового представления о мире. Часть инженерных устройств могла быть воспроизведена античными технологическими средствами, а в отношении остальных довольно было бы и понимания того, какие еще машины принципиально могут быть созданы. Согласно приведенному методологическому рассуждению, полезным для нас является не любое знание, а лишь такое, которое может быть состыковано с уже имеющимися у нас представлением о вселенной и с доступными нам технологическими возможностями.
Вместо послесловия.
Искренняя уверенность в том, что задача наука - это «познание истинного устройства мироздания» плоха тем, что может приводить к смешению теоретического знания с мифологическими, религиозными и эзотерическими символьными системами. Есть ученые, которые вполне серьезно занимаются поисками сходства между теоретическими моделями физики и текстами религиозно-догматических трактатов (бхагавад-гита, пополь-вух, библия, коран, книга Мормона и пр.). Свойства символьных систем таковы, что при одинаковом объеме и разнообразии символов в двух текстах, всегда можно найти такое формальное преобразование, которое переведет первый текст во второй. Отсюда легко возникают спекулятивные заявления, что в тексте какой-нибудь эзотерической книги была «зашифрована» общая теория относительности или квантовая механика.
Возникает иллюзия, что знания могут быть получены не только путем исследования и обобщения наблюдений, но и путем «непосредственного откровения». Публика начинает увлекаться толкованиями «священных книг» в надежде найти там «истинное знание» (т.е. фантастически эффективные инструкции для целенаправленного преобразования природы, человека и общества). При этом заведомо предполагается, что «истинное знание» доступно для нашего восприятия и понимания, а его применение возможно с помощью имеющихся у нас технических средств. Такие искатели «истинных знаний» воспроизводят в миниатюре путь европейских алхимиков, которые примерно с 1200 по 1700 год бессистемно растворяли, переливали из колбы в колбу, кипятили, плавили и пробовали на вкус разнообразные природные вещества, и писали об этом шифрованные тракты. Они надеялись, что когда-нибудь эти действия волей высших мистических сил приведут к получению эликсира молодости и философского камня, превращающего ртуть в золото. Итогом стал уход алхимии от поисков реального знания в сферу полностью бессмысленных упражнений в «духовном совершенствовании». Практический результат 500 лет европейской алхимии был равен приблизительно нулю.
Духовная алхимия не имеет отношения ни к химии, ни вообще к науке, а философский камень не имеет отношения к философии. Точно также не имеют отношения к науке и познанию такие «духовные» интеллектуальные упражнения, как теология и эзотерика. Практические инструкции не растут на грядках, не возникают из творчества мистиков и не падают с неба, как отходы жизнедеятельности сверхъестественных существ. Инструкции возникают в ходе обобщения эмпирических данных (практического опыта) и никак иначе.
(с)Розов А.А.
