Курсив представляет выделения высказывания,
слова или фразы, такие как изменение силы энергии или
громкости голоса.
= Означает, что разговор идет без перерыва, даже когда
вместо одного собеседника начинает говорить другой
: Означает очень слабую паузу, с изменением напряженности
голоса или интонации, внутри слова
() Означает несколько большую паузу, чем обычно
между высказываниями.
уронив что-либо, вскрикивает “Ой!” На первый взгляд кажется, что это обычная рефлекторная реакция на происшествие, примерно как невольное моргание при резком взмахе руки. Однако на самом деле это не самопроизвольная реакция, она нуждается в детальном анализе, поскольку отражает общие характеристики действий человека. Обычно “Ой!” говорится для других — когда человек один, он, как правило, не восклицает. Восклицание — демонстрация для свидетелей, показывающая, что ляпсус случайный и вовсе не выражает неспособность индивида управлять своими действиями.
“Ой!” произносится при незначительных неудачах, но не в случае больших катастроф и несчастий, — это также демонстрирует, что восклицание есть часть нашего управления деталями социальной жизни. Восклицание может возникнуть и у того, кто наблюдает, в этом случае его реплика становится предупреждением другому человеку, что оплошность не воспринимается как свидетельство некомпетентности. Звук восклицания обычно короткий, однако в некоторых ситуациях может растягиваться. Так может происходить в критические моменты каких-либо действий. Подбрасывая ребенка в воздух, отец говорит: “Оп-па”. Восклицание занимает то время, когда ребенок может почувствовать потерю опоры, ободряет его, и, возможно, отвлекает ребенка на то, чтобы понять восклицание.
Все это может показаться чрезвычайно заумным и преувеличенным. Какая нужда столь детально анализировать незначительные восклицания? Разве мы тратим так много внимания на все нюансы того, как говорим, как действуем? На сознательном (103стр) уровне, конечно же, нет. Однако ключевой момент заключается в том, что мы принимаем как данность, в самих себе и других, чрезвычайно сложный, непрерывный контроль над своими действиями. В ситуациях взаимодействия от нас не ждут, что мы просто “присутствуем”. Остальные ожидают, и мы ожидаем от них, по выражению Гоффмана, “контролируемой настороженности”. Фундаментальная часть того, чтобы “быть человеком”, состоит в этой постоянной демонстрации другим своей компетентности и состоятельности по отношению к рутине обыденной жизни.
Обмолвки
“Ой” говорится по поводу незначительных неудач наших действиях. Мы также делаем ошибки в речи и произношении в беседах, лекциях, публичных речах и других ситуациях. В исследованиях “психопатологии обыденной жизни” 3. Фрейд проанализировал многочисленные примеры различного рода словесных ляпсусов9). Согласно Фрейду, все речевые ошибки, неправильное произношение или расположение слов не являются случайными. Все они — симптомы внутренних конфликтов, связанных с тем, что наше подсознание влияет на наши сознательные слова и поступки. Обмолвки вызваны — бессознательно — чувствами, которые мы испытываем, но не допускаем до уровня сознания, или которые мы старались сознательно, но безуспешно подавить. Нередко, но отнюдь не всегда, при обмолвках задействованы сексуальные ассоциации. Так, пытаясь сказать “организм”, некоторые могут сказать “оргазм”. Или, в примере, приводимом Фрейдом, кто-то спрашивает: “В каком полку ваш сын?” Женщина отвечает: “В 42-м полку Убийц” (по-немецки morder, вместо morser (минометный), как она хотела сказать).
Как и прочие виды неправильно понимаемых действий и слов, обмолвки часто бывают смешными и могут быть приняты за шутку. Разница заключается в том, сознательно или бессознательно ошибся говорящий. Иногда обмолвки причисляют к “неуместной речи”, которая, по предположению Фрейда, также подсознательно мотивирована, — когда человек не замечает отчетливого двойного смысла в том, что говорит. Это также может делаться умышленно, с целью пошутить, но может быть и промахами в контроле речи.
Замечательной иллюстрацией являются ляпсусы в речи дикторов радио и телевидения. Речь диктора, как правило, пишется заранее, она “совершеннее”, чем обычная разговорная речь, в ней меньше заминок и более ясная артикуляция. Именно поэтому “промахи” дикторов более заметны и очевидны. Многие их оговорки имеют природу, на которую обратил внимание Фрейд. Ниже приведены примеры оговорок такого типа10).
В заключение телепередачи “Церковь в эфире” позвольте напомнить нашим слушателям, что время калечит все раны.
В эфире радиостанция Канадской Широковещательной Кастрации.
Взбейте яичный желток, добавьте молока, постепенно смешивайте с сахарной пудрой. Пока вы это делаете, следите за тем, как смесь гнуснеет.
Другие примеры попадают в категорию “неуместной речи”, с явным двойным смыслом:
(104)
Как только приехавшие дамы снимут свои одежды, о них незамедлительно позаботятся.
Испытайте удобство наших кроватей. Я лично стою за каждой кроватью, которую мы продаем.
Пропавшие вещи и машина были внесены в список украденного Департаментом полиции Лос-Анжелеса.
Мы смеемся над ошибками дикторов или преподавателей чаще, чем над ошибками обычного разговора, поскольку принято считать, что ведущие передач и преподаватели должны безукоризненно владеть речью. Смешными кажутся не только разговор и оговорки, но также и замешательство, которое может нарушить совершенный образ диктора. Изредка нам удается заглянуть под маску холодного профессионализма и увидеть там “обычного человека”.
Лицо, поза и речь в процессе взаимодействия
Подведем итог тому, о чем говорили выше. Повседневное взаимодействие зависит от тончайших взаимосвязей между выражением лица, жестами и словами. Мы используем выражения лиц и жесты других людей, чтобы расширить их словесные сообщения, а также чтобы проверить, насколько они искренни. В повседневном общении с другими каждый из нас постоянно, но неосознанно контролирует выражение своего лица и движения тела.
Однако иногда случаются оговорки, в которых неожиданно проявляется то, что — осознанно или неосознанно — мы хотели бы скрыть. В обмолвках проявляется “слишком много правды”, например, “смесь гнуснеет” в примере с рецептом торта, который, вероятно, представлялся диктору очень неаппетитным. Оговорки часто ненамеренно выражают наши истинные чувства.
Таким образом, лицо, жестикуляция и речь используются, чтобы передать определенное значение и скрыть остальные. Мы организуем нашу деятельность в контексте социальной жизни, чтобы достичь того же самого — как мы сейчас увидим.
Столкновения
Во многих социальных ситуациях мы вовлекаемся в, по определению Гоффмана, нефокусированное взаимодействие с другими людьми. Такое взаимодействие имеет место всякий раз, когда люди дают понять, что они замечают друг друга. Обычно это происходит в ситуациях скопления людей, на оживленной улице, в толпе возле театра, на вечеринке. Присутствующие, даже не разговаривая, постоянно вовлечены в невербальную коммуникацию. Своим внешним видом, движениями, взглядами, выражением лица и жестами они передают определенные впечатления другим.
Фокусированное взаимодействие возникает в момент, когда индивиды обращают внимание непосредственно на то, что каждый из них говорит и делает. Всякое общение нескольких человек включает как фокусированное, так и нефокусированное взаимодействие. Единичное фокусированное взаимодействие Гоффман называл столкновением, и большая часть нашей повседневной жизни состоит из непрерывных столкновений с другими людьми — семьей, друзьями и сослуживцами, — происходящих часто на фоне нефокусированного взаимодействия. Болтовня, формальные (105) обсуждения, игры и рутинные личные контакты (с билетерами, официантами, служащими в магазинах и т. д.) — все это примеры столкновений.
Столкновения всегда нужно “открывать”. Во время таких “открытий” стороны демонстрируют друг другу отказ от гражданского невнимания. Однако там, где встречаются чужие люди и между ними начинается разговор (например, на вечеринке), момент отказа от гражданского невнимания всегда предполагает определенный риск, поскольку природа предстоящего столкновения может быть понята неверно11). Следовательно, прежде всего происходит неопределенный пробный визуальный контакт. Если это вступление не было воспринято, человек может продолжать действовать так, как будто никакого прямого шага не предполагалось. Коммуникация в процессе фокусированного взаимодействия осуществляется посредством мимики, жестов и обмена словами. В этом смысле Гоффман различает два типа выражений:
те, которые индивиды “дают”, и те, которые они “испускают”. Первый тип — слова и выражения лица, с помощью которых люди стараются произвести определенное впечатление на других. Второй связан с другими сигналами, которые могут быть использованы для определения искренности и правдивости человека. Владелец ресторана слушает с вежливой улыбкой заверения посетителей в том, что они довольны едой. В то же время он может определить, насколько посетители довольны в действительности, по количеству оставленной на тарелках еды и по тону, которым они выражали свое удовлетворение.
Ситуации и обстоятельства
Повседневная жизнь представляет из себя серию столкновений с другими людьми в различных ситуациях и обстоятельствах. Большинство из нас в течение дня встречаются и разговаривают со множеством людей. Женщина просыпается утром, завтракает со своей семьей, провожает детей в школу, останавливается на короткое время у школьных ворот для обмена любезностями со знакомыми, едет на работу, слушая по пути радио. В течение рабочего дня она вступает с коллегами и посетителями во множество столкновений, варьирующихся от мимолетных обменов репликами до официальных встреч. Каждое из этих столкновений, вероятно, разделено “маркерами”, или, по выражению Гоффмана, скобками, отделяющими каждый эпизод фокусированного взаимодействия от другого и от нефокусированного взаимодействия, происходящего на заднем плане.
В компании или на вечеринке люди, занятые беседой, размещаются и разговаривают так, чтобы можно было обособиться от остальных, находящихся совсем рядом. Например, они могут стоять лицом друг к другу, тем самым делая вмешательство проблематичным для посторонних, до тех пор, пока не решат прервать или “смягчить углы” своего фокусированного взаимодействия, заняв другую позицию в комнате. В формальных случаях “скобками”, отмечающими начало и окончание столкновения либо фазы взаимодействия, нередко являются особые сигналы. В начале спектакля, например, звенит звонок, гаснет свет, поднимается занавес. В конце действия свет в зале снова загорается, и занавес опускается.
Границы столкновений особенно важны в случае, когда столкновение сильно отличается от обычных повседневных процедур, либо существует какая-то неясность относительно того, что происходит. Когда женщина позирует обнаженной в художественном классе, она обычно раздевается и одевается не на глазах у студентов.
(106)
Раздевание и одевание в особой комнате, в отсутствие других людей, позволяет внезапно представить тело и также внезапно его скрыть. Таким образом обозначаются границы эпизода и одновременно сообщается, что данный эпизод лишен сексуальной значимости, которая в ином случае могла бы подразумеваться.
В очень ограниченных пространствах, таких, как лифт, трудно или невозможно ограничить фокусированное взаимодействие. Те, кто присутствует при разговоре, не могут продемонстрировать, что “не слушают”, как, несомненно, сделали бы в другой ситуации. Так же трудно в этой ситуации “не смотреть” друг на друга более пристально, чем это допускают нормы гражданского невнимания. Поэтому в лифте люди часто принимают преувеличенно “не слушающие” и “не смотрящие” позы, глядя в пространство, на кнопки, — куда угодно, только не на своих спутников. Разговор в лифте, как правило, прерывается или сводится к коротким репликам. Точно так же, если несколько человек разговаривают, и вдруг один из них прерывает беседу и отвечает на телефонный звонок, то другие не могут сразу же продемонстрировать свое невнимание к этому, и продолжающийся между ними разговор становится на некоторое время прерывистым и неуверенным12).
Управление впечатлением
Анализируя социальное взаимодействие, Гоффман и другие авторы нередко пользуются понятиями из области театрального искусства. Сама концепция социальной роли, применяемая в социологии, первоначально заимствована из театра. Роли — это социальные ожидания, которым следует носитель данного cmamyca или социальной позиции. Быть учителем, например, значит занимать специфическую позицию. В драматургической модели, используемой Гоффманом, социальная жизнь рассматривается как пьеса, исполняемая актерами на сцене или на многих сценах, поскольку то, как мы действуем, определяется ролью, исполняемой в настоящее время. Люди чрезвычайно восприимчивы к тому, как их видят другие, многочисленными способами стараются управлять впечатлением, которое хотят произвести на других, и добиться желаемых реакций. Хотя иногда это делается сознательно, но обычно мы управляем впечатлением, которое стараемся произвести на других, неосознанно. Практически любой оденется и будет вести себя на деловой встрече иначе, чем на футбольном матче, на который он пришел отдохнуть с друзьями.
Передний и задний планы
По предположению Гоффмана, большая часть жизни делится на передний план и задний план. Передний план — это социальные ситуации или столкновения, в которых выполняются формальные или стилизованные роли, люди как бы участвуют в сценических представлениях. Задний план имеет место там, где занимаются реквизитом и готовятся к взаимодействию в последующих более формальных обстоятельствах. Это напоминает костюмерную театра или действия “за кадром” в кино. Находясь в безопасности “за сценой”, люди могут расслабиться, дать свободу тем чувствам и стилю поведения, которые держат под контролем, находясь “на сцене”. Так, официантка — сама учтивость при обслуживании посетителей в обеденном зале ресторана, — становится шумной и агрессивной, оказавшись за кухонной дверью. Вряд ли нашлись бы рестораны, в которых посетители стали бы есть, видя все, что происходит на кухне.
(107стр) Задний план допускает “профанацию, откровенно сексуальные ремарки, возможность кого-то тискать, неряшливую одежду, небрежные позы, использование жаргона или нелитературной речи, бормотание и крики, шутливую агрессивность и ребячество, возможность, не обращая внимания на других, заниматься чем-либо незначительным, разными мелочами: напевать, свистеть, жевать, грызть, рыгать...”13).
Часто представления переднего плана разыгрываются в команде. Так, два известных политика, присутствующих на одном приеме перед телекамерами, могут провести искусную демонстрацию единства и дружбы, даже если каждый из них всем сердцем ненавидит другого. Жена и муж могут позаботиться о том, чтобы скрыть от детей свои раздоры, сохраняя впечатление гармонии для того, чтобы схватиться еще сильнее, как только дети будут благополучно уложены в постель.
Адаптация к ролям: испытания интимного характера
Джеймс Хенслин и Мэй Бриггс провели исследование чрезвычайно специфического и очень деликатного типа столкновений — что происходит, когда женщина приходит к врачу для гинекологического обследования14). Большая часть таких обследований проводится докторами-мужчинами. Процедура чревата двусмысленностью для обеих сторон. Мужчины и женщины в западной культуре вырастают с мыслью о том, что гениталии — наиболее интимная часть тела; осмотр и прикосновение к гениталиям, как правило, связываются с сексуальными отношениями. Многие женщины испытывают такое сильное беспокойство перед необходимостью гинекологического обследования, что отказываются посетить доктора, даже если они знают, что для этого имеются веские медицинские причины.
Хенслин и Бриггс анализировали материал, собранный Бриггс, опытной медсестрой, по результатам большого количества гинекологических обследований. Исследователи обнаружили, что наблюдаемое поведение можно разделить на несколько типичных стадий. Продолжая драматургическую метафору, они предположили, что каждую фазу можно рассматривать как отдельную “сцену”, и используемая роль меняется со сменой эпизода. Пролог начинается в тот момент, когда женщина входит в приемную, готовится принять роль пациента и временно отказывается от своего обычного образа. Когда ее зовут в кабинет, она становится “пациентом”; начинается первая сцена. Доктор работает в деловой, профессиональной манере, обращается с пациенткой как компетентным человеком, глядит ей в глаза и вежливо выслушивает. Если требуется обследование, то он сообщает об этом пациентке и покидает комнату. “Сцена номер один” заканчивается.
Появляется медсестра, важное “действующее лицо” в следующей основной сцене. Она успокаивает пациентку, снимает опасения, действует как человек посвященный и компетентный, а также как участник последующих действий. Проще говоря, сестра помогает пациентке превратиться из “личности” в безличное существо, что будет необходимо для основной сцены. Сестра не только наблюдает, но принимает участие в раздевании, укладывает одежду пациентки. Большинство женщин не хотят, чтобы доктор видел их нижнее белье, и сестра им в этом помогает. Она сопровождает пациентку к смотровому Креслу, накрывает большую часть ее тела ее простыней, И лишь после этого в комнату возвращается доктор.
(108стр)
И вот открывается центральная сцена, присутствуют сестра и доктор. Присутствие сестры создает уверенность, что взаимодействие между доктором и пациенткой свободно от сексуальных мотивов, сестра олицетворяет свидетеля на случай привлечения доктора к суду за непрофессиональное поведение. Обследование идет, таким образом, будто пациентка отсутствует, как личность, простыня отделяет область гениталий и не позволяет ей видеть саму процедуру обследования. За исключением некоторых чисто медицинских вопросов, доктор игнорирует ее; он располагается на низкой табуретке, не видя ее лица. Пациентка способствует своему временному превращению в “неличность”, не начиная разговора и сводя движения к минимуму.
В “интервале” между этой сценой и финальной сестра опять выполняет роль рабочего сцены, помогая женщине снова стать “полноценной личностью”. В этот момент сестра и пациентка вновь вступают в разговор, в котором пациентка выражает облегчение, что обследование закончено. Приведя себя в порядок, пациентка готова к заключительной сцене. Доктор возвращается, сообщая результаты обследования, он снова обращается к ней просто как к человеку. Продолжая вести себя в вежливой профессиональной манере, он внушает, что его отношение к ней нисколько не изменилось вследствие интимного контакта с ее телом. “Эпилог” наступает, когда пациентка покидает приемную, возвращая себе свой статус во внешнем мире.
Столкновения и личностное пространство
В западной культуре в большинстве случаев люди, участвующие в фокусированном взаимодействии, сохраняют дистанцию по крайней мере в три фута (90 см). Стоя бок-о-бок, даже не участвуя в одном столкновении, люди могут находиться и ближе друг к другу. Существуют культурные различия в определении личностного пространства. На Ближнем Востоке люди располагаются гораздо ближе друг к другу, чем принято на Западе. Находясь на Востоке, люди Запада испытывают смущение от такой неожиданной близости.
Эдвард Т. Холл, широко исследовавший невербальную коммуникацию, различает четыре пространственные зоны, возникающие при личном общении. Интимная дистанция (менее полутора футов (45 см)) предназначается для небольшого числа социальных контактов, в которых допускается регулярное прикосновение. В этой зоне личностного пространства оперируют родители и дети, а также любовники. Личностная дистанция (от полутора до четырех футов (45-120 см) — обычное расстояние при столкновениях между друзьями и достаточно близкими знакомыми. Здесь также допускается некоторая интимность, но, как правило, она ограничена. Социальная дистанция, от четырех до двенадцати футов (120—360 см), обычно сохраняется при формальном взаимодействии, например, интервью. Четвертая зона — публичная дистанция — свыше 12 футов (360 см), ее занимают, выступая перед аудиторией.
В обыденном взаимодействии нарушаются чаще всего интимная и личностная дистанции. Если на это пространство “посягают”, люди стараются отвоевать его. Можно предложить “убраться” пристальным взглядом, в крайнем случае толкнуть захватчика локтем. Если расстояние слишком близкое, то человек, как правило, пытается установить что-то вроде физической границы. Например, читатель, окруженный людьми у библиотечной стойки, отделяет свое личное пространство стопкой книг15).
(109стр)
Взаимодействие во времени и пространстве
Изучение того, как наша деятельность распределена в пространстве — а также во времени — имеет фундаментальное значение для анализа столкновений, а также для понимания основных аспектов социальной жизни в целом. Конечно, все взаимодействия расположены — происходят в определенном месте и в течение определенного промежутка времени. Наши действия в течение дня, как правило, “зончрованы” во времени и пространстве. Так, например, те, кто ходит на работу, проводят одну из “зон” — скажем, от 9 до 17 часов — своего ежедневного времени работая. Недельное время тоже зонировано: в будние дни они на работе, в выходные — дома. Время, проведенное на работе, предполагает и пространственное перемещение, поездку из одного городского района в другой, из пригорода в центр. Поэтому, анализируя контексты социального взаимодействия, имеет смысл рассматривать перемещения людей в пространстве-времени. Точно так же, как мы перемещаемся по временным зонам в течение дня, мы перемещаемся и в пространстве.
Социальные географы предложили полезное и увлекательное понятие пространственно-временной конвергенции для анализа, как социальное развитие и технологические изменения влияют на формы социальной активности. В контексте пространственно-временной конвергенции с усовершенствованием транспортных систем расстояния “сокращаются”. Так, время путешествия от восточного до западного побережья Соединенных Штатов можно оценить в зависимости от изменения в скорости транспортировки, которое стало возможным с прогрессом на транспорте. Пешком это путешествие занимает более двух лет; верхом на лошади восемь месяцев;
в почтовой карете четыре месяца; по железной дороге в 1910 году четыре дня; на автомобиле сегодня два с половиной дня; обычным авиарейсом четыре часа; на скоростном реактивном самолете чуть больше двух часов; на космическом “челноке” несколько минут16). Под влиянием нарастающей пространственно-временной конвергенции формы социальной жизни претерпели радикальные изменения. Например, многие используемые нами товары и продукты питания транспортируются на большие расстояния, и даже с противоположной стороны земного шара. Все это способствует развитию глобальной взаимозависимости (см. главу 16, “Глобализация социальной жизни”).
Мы можем понять, каким образом социальная деятельность распределена во времени и пространстве, с помощью концепции регионализании, описывающей зонирование социальной жизни в пространстве-времени. К примеру, возьмем частный дом. Современный дом регионализирован на комнаты, коридоры и этажи (если больше одного этажа). Эти разнообразные составляющие дома не являются просто отдельными частями, но зонированы во времени и пространстве. Гостиная и кухня используются в основном днем, спальные комнаты ночью. Взаимодействие в каждом “регионе” ограничено и пространственными, и временными рамками. Некоторые части дома образуют “задний план”, в то время как “действие” происходит в других частях. Это великолепно схвачено Гоффманом в следующем описании:
Воскресным утром вся семья может пользоваться тем, что стены вокруг их домашнего хозяйства скрывают расслабляющую неряшливость. Неформальная атмосфера распространяется на все комнаты, а не только на кухню и спальни, В американских кварталах среднего класса днем можно найти линию, за которой начинается “задний план”: от детской площадки до дома матери гуляют с детьми в джинсах, легких (110стр) туфлях и с минимумом косметики. Разумеется, “передний план”, предназначенный для ежедневных рутинных церемоний, функционирует как “задний” до и после каждого “представления”. Достаточно заглянуть в ресторан, магазин или дом за несколько минут до того, как они будут готовы к дневному приему.17)
Часовое время
Открытие часов и часового времени оказало сильное влияние на зонирование человеческой деятельности. Индустриальные общества не могут существовать без точного измерения действий во времени — так же, как без их координации в пространстве. Измерение времени сегодня стандартизировано на всем земном шаре. Стандартизация сделала возможным создание сложнейших международных транспортных систем и коммуникаций, от которых зависит наша жизнь. Мирового стандарта времени не существовало до 1884 года, до международной конференции в Вашингтоне. На этой конференции мир был разделен на двадцать четыре часовых пояса, было установлено точное начало общего дня.
Точное распределение действий в течение дня и недели впервые возникло в монастырях в четырнадцатом веке. Сегодня не существует ни одной организации, которая бы не структурировала свое время, и чем большее количество людей и ресурсов в ней, тем точнее должен быть распорядок. Эту зависимость показал Эвитар Зерубавель в своем исследовании структурирования времени крупной современной больницы18). Больница работала круглосуточно, и координация персонала и ресурсов была чрезвычайно сложной задачей. Большая часть сестер работали в разных палатах, находившихся к тому же в разных секторах, работа чередовалась в ночную и дневную смены. Люди и необходимые ресурсы должны были быть объединены в пространстве и времени.
Временная география
Один из интереснейших способов анализа деятельности во времени и пространстве разработан шведским социальным географом Торстеном Хагерстрандом19). Хагер-странд называет свой подход “временной географией”, но в действительности его концепция связана с перемещениями в пространстве-времени. Временная география анализирует физические условия (улицы, здания, дороги, районы) нашей социальной деятельности, пытаясь выяснить, каким образом они определяют — и какое влияние оказывают на них — ежедневные и еженедельные перемещения индивидов и групп.
Очень простой пример. Два индивида, назовем их А и Б, живут в разных районах города. Их пространственно-временные пути в указанный день приводят их на определенное время в контакт друг с другом в точке Х — возможно, они встретились в кафе или ресторане, и побеседовали, — после чего пути их расходятся, и каждый занимается своими делами в разных местах. Если зафиксировать эти типичные действия, можно составить “пространственно-временную картину” их жизни. Таким образом, мы можем сложить действия в пространстве и времени в мозаику, которая составляет жизнь городских районов (см. рис.).
Пространственно-временные ограничения
Мы сможем понять некоторые факторы, воздействующие на узор городской жизни, если определим простые, но основополагающие характеристики человеческой деятельности, влияющие на пространственно-временную организацию. Каждодневные действия определяются тремя видами пространственно-временных ограничений.
Ограничения физических возможностей — пределы, устанавливаемые физической конституцией (строением) человека. Например, все люди испытывают потребность в еде и сне, что учитывается в пространственно-временном зонировании деятельности. Тех, кто работает вне дома, транспортные средства доставляют домой, где они готовят пищу, едят и остаются на ночь.
Ограничения взаимодействия определяют возможность людей собираться вместе в определенных местах для взаимодействия друг с другом. В старых городах мало хороших дорог, обеспечивающих беспрепятственное перемещение из одного района в другой, и большинство форм взаимодействия связано с таким расстоянием, которое можно преодолеть пешком. Более того, все физические объекты обладают, по определению Хагерстрэнда, “пределами вместимости”, то есть ограничением на количество людей, занимающих данное пространство для определенного рода деятельности. Ярким примером является движение в час пик. Существуют абсолютные пределы транспортных потоков, которые может выдержать уличное движение; причем в пиковое время никто в действительности не развивает “пиковой” скорости, но обычно все медленно ползут.
Ограничения, устанавливаемые властями, определяются существующей в обществе системой власти. Например, может ли человек жить там, где ему хочется, зависит (112стр) от его финансовых возможностей. Большинство людей хотело бы жить в районах элегантных и роскошных домов, но только относительно немногие могут позволить себе это. Плановые предписания также устанавливают ограничения на строительство различных типов домов в зависимости от района.
В качестве иллюстрации того, как эти концепции помогают в эмпирическом исследовании, рассмотрим следующий проект, проводившийся с учетом пространственно-временной перспективы в городе Ньюкасл, Новый Южный Уэльс, Австралия. В проекте исследовался ряд проблем, связанных с новым коммунальным медицинским центром, построенным в социально неоднородном районе приблизительно в 22 км от центра города. Когда центр только организовывали, его руководители не знали, что многие жители этого района работают по сменам. Большая часть клиентов могла приходить в центр либо до 7 часов, либо после 17. В то же время они рассчитывали, что, когда центр откроется, его услугами можно будет пользоваться и в обычные дневные часы.
