В результате ухудшения условий жизни, вызванного реформами Хрущева, по всей стране прокатились волнения, начались открытые выступления в целом ряде городов. В Новосибирске и Караганде Никите Сергеевичу пришлось с помощью охраны убегать от разбушевавшихся людей. Из Горького, где он на митинге объявил о замораживании облигаций, глава государства был вынужден смываться тайком, под покровом ночи — боялся, что поймают. В Киеве, Новороссийске, Ташкенте его встречали шквалами возмущения. А на совещании работников сельского хозяйства, проходившем в Киеве, буфетчица бросилась на Хрущева и Подгорного с кухонным ножом.
Но особенно сильно народный протест выплеснулся в Новочеркасске в 1962 г., где забастовало несколько заводов, и семитысячная демонстрация рабочих двинулась к горкому партии. Расправились с ними жесточайшим образом причем в присутствии прибывших из Москвы членов Политбюро Микояна, Суслова, Козлова. И уж наверняка не без ведома Хрущева. Генерал-лейтенант М. К. Шапошников отказался открывать огонь и отдал соответствующий приказ своим войскам, но его тотчас уволили из армии и заменили генералом Плиевым. Пустили танки, расстреливали из автоматов. Погибло около 80 чел., сотни были ранены. Потом еще устроили судилище, более 100 чел. получили большие сроки заключения, 9 «зачинщиков» было расстреляно. Исчезли без вести и никогда больше нигде не объявились все раненые из больниц. А семьи убитых и раненых выслали в Сибирь. Многочисленные аресты и посадки прошли после волнений в Александрове и Муроме в 1961-62 гг. Да и после перечисленных "радушных встреч" Хрущева с трудящимися различных городов без кампаний арестов, разумеется, дело не обходилось.
При нем вовсю продолжались и репрессии против «инакомыслящих». Даже когда материалы XX съезда с разоблачением сталинизма были спущены в парторганизации для обсуждения, очень крепко досталось тем, кто проявил при этом малейшее «вольнодумство» и посмел выйти за предписанные рамки. Например, партбюро Института теоретической и экспериментальной физики будущий правозащитник Ю. Орлов, Р. Авалов, В. Судаков, В. Нестеров, Щедрин, в своих выступлениях всего лишь приветствовавшие "исправление ошибок" партии и выражавшие робкую надежду на дальнейшие шаги в данном направлении, были исключены из партии и уволены с работы. Было объявлено, что они "пели с голоса меньшевиков и эсеров", потому что у партии «ошибок» никогда не было и быть не могло. Их вдоволь потаскали по допросам и лишь чудом не отправили за решетку — сразу после съезда неудобным показалось.
А других сажали. Можно назвать хотя бы поэта И. Бродского, писателей А. Марченко, С. Караванского, генерала П. Григоренко, который позволил себе критику партии и высказывания о "плюрализме мнений". В ходе хрущевских антирелигиозных кампаний пересажали многих священников и монахов, протестовавших против закрытия церквей, сотнями осуждали «сектантов» баптистов, адвентистов Седьмого Дня, иеговистов, пятидесятников — например, их пресвитер Федотов получил 10 лет. И когда разрушалась сталинская система лагерей, то специально для «политических» был сохранен Дубровлаг, куда собрали и многих старых зэков, получивших сроки еще при Иосифе Виссарионовиче.
Так что заслуга Хрущева в прекращении политических репрессий абсолютная ложь. Он (да и то не он, а сперва Маленков с Берией) прекратил не репрессии, а только истерию репрессий, когда хватали «пошире», по количеству, и большей частью — людей совершенно лояльных и ничем не провинившихся перед Советской властью. И как нетрудно понять, самому коммунистическому режиму такие вакханалии наносили больше вреда, чем пользы. Теперь же террор вместо массовых форм принял персональные и целенаправленные, против конкретных людей, нарушающих те или иные установки советской системы.
Кстати, по особенностям процессов хрущевского времени хорошо видна еще одна причина сокращения масштабов репрессий — оглядка на Запад. Ведь в противостоянии с ним "вражеская пропаганда" могла теперь испортить отношения СССР со странами "третьего мира", на которые Никита Сергеевич делал ставку, а через радиоголоса способна была подрывать авторитет власти в собственном народе. И чтобы не давать пищу этой пропаганде, политические расправы стали маскироваться, облекаться в «неполитические» формы. Как раз при Хрущеве возникли первые «спецпсихушки», в одну из которых упекли, например, генерала Григоренко. И сажать старались не по политическим, а по уголовным статьям. Участников народных волнений и манифестаций судили за «бандитизм», «хулиганство», "организацию массовых беспорядков". Инакомыслящих привлекали за «тунеядство», как И. Бродского. Что оказалось еще проще — если, к примеру, литератор не состоит в Союзе Писателей или исключен из него, то вот он уже и не имеет постоянной работы, то бишь «тунеядец». Впрочем, были и случаи куда круче, когда политических сажали за «изнасилование». Что на практике было тоже несложно — преступление недоказуемое, достаточно заявления какой-нибудь завербованной шлюшки…
Так была ли она вообще, хоть какая-то «оттепель»? Тут стоит пояснить, что сам термин «оттепель» пошел от одноименной повести придворного лизоблюда И. Эренбурга, который и при Сталине был самым ярым ортодоксом, и при смене власти решил подольститься к новым хозяевам, противопоставив правление Хрущева сталинской «зиме». В ту же струю кинулись и другие официозные литераторы, и вслед за «Оттепелью» в том же журнале "Новый мир" мгновенно появились их аналогичные творения — "Времена года" В. Пановой, "Волга — матушка река" Ф. Панферова. Но между прочим, даже такое «свободомыслие» в верхах сочли чрезмерным, журнал крупно получил по шапке, взятое им направление было признано вредным, а главного редактора А. Твардовского сняли с должности. Вот вам и "оттепель".
Может быть, заслуга Хрущева в духовном раскрепощении народа состоит в том, что он после XX съезда приблизил к себе десятка два авторов, облагодетельствовал их дачами и машинами и предоставил свободу ругать "культ личности" и восхвалять свое правление? Так это и при Сталине было. Он тоже нужных ему деятелей культуры выделял, тоже осыпал милостями, даже Сталинские премии ввел. И тоже позволял им ругать Троцкого и доказывать, что "жить стало лучше, жить стало веселее". Что "я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек". Вот разве что Солженицыну Никита Сергеевич поддержку оказал — ну да тут уж случайная ошибочка вышла. В "Иване Денисовиче", с его точки зрения, никакой крамолы не содержалось там политика партии, вроде, не упоминалась, так что получалась еще одна иллюстрация злодеяний культа личности. Да и сколько куда более именитых людей после отсидки, стоило их поманить, были готовы служить не за страх, а за совесть — взять хотя бы генсеков братских компартий Яноша Кадара, Владислава Гомулку, Густава Гусака. И сколько куда более маститых авторов, побывавших на нарах, наперебой спешили исполнить социальный заказ Хрущева, в том числе и по фальсификации исторической правды о лагерях — генерал Горбатов, слывшая стукачкой Г. Серебрякова, Алдан-Семенов, Б. Дьяков, Г. Шелест. Ну а Солженицын был писатель безвестный, «начинающий», так, казалось бы, приласкать его, в люди вывести — кто вернее служить должен? И кто мог предположить, что он таким «неблагодарным» окажется и не оценит высокого доверия?
Называют проявлением духовной «оттепели» тот факт, что при Хрущеве «реабилитировали» и возвратили на полки книги некоторых репрессированных авторов — И. Бабеля, А. Веселого, М. Кольцова… Но в таком случае с гораздо большим основанием можно назвать духовной «оттепелью» правление самого Сталина, при котором были «реабилитированы» книги Пушкина, Лермонтова, Льва Толстого, запрещенные при Ленине. При всем уважении к творчеству Бабеля, согласитесь, что до Пушкинй он где-то как-то не дотягивает. Если Хрущев реабилитировал для истории память о столь сомнительных полководцах как Тухачевский или Якир, то Сталин — память о Суворове, Кутузове, Петре I, оплеванную и растоптанную революционными клеветниками. Реабилитировал и саму дореволюционную историю России, которые пытались напрочь перечеркнуть хулиганствующие «авторитеты» из школы Бухарина и Покровского. Так что масштабы хрущевских «благодеяний» в духовной области со сталинскими и в сравнение не идут.
С любым проявлением свободомыслия Никита Сергеевич боролся яростно и отчаянно, и с 1957 г. фактически поставил литературу и искусство под свой личный контроль. И на встречах с деятелями культуры он заявлял: "В вопросах художественного творчества Центральный Комитет партии будет добиваться от всех… неуклонного проведения партийной линии".
Предупреждал: "Вовсе не означает, что теперь, после осуждения культа личности, наступила пора самотека, что будут ослаблены бразды правления, общественный корабль плывет по воле волн, и каждый может своевольничать, вести себя, как ему заблагорассудится".
А в июле 1963 г. провел на пленуме ЦК специальное постановление по данному вопросу: "Партия будет и впредь вести бескомпромиссную борьбу против любых идейных шатаний, проповеди мирного сосуществования идеологий, против формалистического трюкачества, серости и ремесленничества в художественном творчестве".
О какой духовной «оттепели» может идти речь, если, например, Б. Пастернак в 1958 г. был за "Доктора Живаго" исключен из Союза Писателей, ему запретили выезд за границу и заставили отказаться от получения Нобелевской премии. Резкой критике и гонениям подвергались А. Вознесенский, Д. Гранин, Е. Евтушенко, К. Паустовский, Э. Неизвестный, Р. Фальк, М. Хуциев и многие другие таланты.
Исторический стереотип прогрессивного реформатора Хрущева сложился, во-первых, из народных надежд на лучшее, связывавшихся с его именем после XX съезда. Но сказавши «а», он и не намеревался сказать «б», так что эти надежды оказались обманутыми — однако память о разочаровании за годы правления Брежнева успела сгладиться, а о самом всплеске надежд сохранилась. Во-вторых, на Западе с его привычкой примитивизировать любые явления и сводить к упрощенным штампам, вся свара грызни за власть и свистопляска 50-х была наивно воспринята лишь как борьба «антисталиниста» Хрущева со «сталинистами» Берией, Молотовым и Маленковым, и автоматически подразумевалось, что эта борьба направлена не только против личности, но и против политики Сталина. Чего на самом деле даже в помине не было. Даже если вспомнить первую попытку снять Никиту Сергеевича, то согласно мемуарам Шепилова, отнюдь не «сталиниста», она была связана отнюдь не с симпатиями и антипатиями к покойному "отцу народов", а имела под собой чисто практическую почву — "бессистемный поток самых невероятных, смешных, неграмотных инициатив и указаний Хрущева уже к весне 1957 года сделал для всех очевидным: Хрущева надо убирать, пока он не наломал дров".
В-третьих, после всего, что натворил Никита Сергеевич, его правление и в народе начали сопоставлять со сталинским в невыгодном свете — вот, мол, такого безобразия при Сталине не было, или то-то при Сталине лучше было. А подобные стихийные сравнения в определенных пунктах смыкались и с ортодоксальным сталинизмом. И когда вторая, брежневская попытка сместить горе-руководителя все же удалась, ортодоксы восприняли это как свою победу, как полномасштабный возврат к прежнему курсу. Чего на самом деле тоже не было. Просто осторожный Брежнев сглаживал острые углы хрущевских реформ, в том числе и «разоблачительных», спустив кампанию критики "культа личности" на тормозах — не возвращаясь к самому "культу личности" и не перечеркивая уже сделанного в этой области. В-четвертых, легенду о своей борьбе со сталинизмом по вполне понятным причинам потом поддерживали и развивали сам Хрущев и его бывшие подручные. И в-четвертых, ее подхватили и растиражировали идеологи «перестройки», которым требовалось найти в истории КПСС хоть какие-нибудь "глубокие корни" своей политики. Хотя в действительности, суть перестройки была намного ближе к проектам Берии, а не Хрущева — но не станешь же ссылаться на такого предшественника!
В общем, вывод можно сделать однозначный: свободолюбивые тенденции в России проявились отнюдь не по воле Хрущева, а помимо нее, и даже вопреки ей. То есть, они существовали в народе всегда. И стоило ослабить давление террора — не ликвидировать, а просто ослабить, свести его от массового психоза к «разумным» персональным формам, как эти тенденции тут же стали активизироваться и оживать. Что и вызвало атмосферу пресловутой "оттепели".
31. Бунтари, диссиденты, правозащитники…
Выше указывался ряд причин, по которым коммунистическая верхушка должна была отказаться от системы массовых репрессий. Но имелась и важная причина, по которой Советская власть могла себе это позволить. Со времени революции и гражданской войны прошли уже несколько десятилетий, целая эпоха. Все политические партии и организации, пытавшиеся хоть как-то противостоять коммунистам, давным-давно были уничтожены, от них и следа не осталось. Да и люди, помнившие дореволюционную Россию и способные сравнить ее с Россией советской, в большинстве своем умерли, погибли в военных и социальных катаклизмах, а те, кто еще жил, состарились и не представляли больше реальной силы. Основу советского общества составили новые поколения, выросшие в условиях социализма, с юных лет воспитанные под коммунистическими лозунгами и по коммунистическим методикам, никаких альтернативных путей развития не знающие и не способные их представить.
Сам менталитет российского населения изменился до неузнаваемости. За несколько десятилетий террора и идеологического оболванивания сознание оказалось искажено и деформировано, загнано в жесткие штампы партийной пропаганды и партийной мифологии. Даже в тех случаях, когда доведенные до отчаяния люди выступали за свои права, об антикоммунизме уже, вроде бы, и речи не было. Например, во время лагерного восстания в Кенгире большинство заключенных отвергло самые радикальные призывы, и мятеж проходил под лозунгами "Да здравствует Советская конституция!", "Да здравствует Советская власть!", а в качестве высшей инстанции для поиска справедливости требовали приезда кого-нибудь из президиума ЦК. Во время кровавых событий в Новочеркасске забастовавшие рабочие шли к горкому партии с портретами Ленина, словно с хоругвями…
И в последующие десятилетия главной стала борьба за умы. За раскрепощение и реанимацию живой мысли. Далеко не всегда она выглядела антикоммунистической, далеко не всегда нацеливалась против коммунизма наоборот, обычно носила частный, ограниченный характер. Но, в конечном счете, вела к постепенному разрушению партийного режима. Представляется весьма любопытным, что от окончания гражданской войны на основной территории России до середины 50-х годов прошло примерно 35 лет — и ровно столько же потребовалось для того, чтобы страна пробудилась и свергла коммунистическую власть.
Но представить стройное и последовательное описание данного периода борьбы очень непросто. Она шла, в основном, в "невидимой сфере", в сфере человеческого сознания. То есть, трудно назвать какие-то эпохальные события, способные стать наглядными вехами этой борьбы, а те события, которые происходили на самом деле — отдельные судебные процессы, публичные выступления, акции, конфликты, представляют собой мельчайшую и почти бессистемную россыпь, способную дать впечатляющую картину не по отдельности, а только в общей своей массе. В условиях советского государства было невозможно длительное существование сколь-нибудь заметных оппозиционных движений и организаций, деятельность которых можно было бы проследить на масштабном временном отрезке. Поэтому борьба и в самом деле носила некий «молекулярный» характер, и история ее разбивается на тысячи отдельных биографий, точечных акций, возникновения и исчезновения мелких оппозиционных групп. Нужно еще раз подчеркнуть, что началась такая борьба вовсе не в 50-х. Но постоянное действие машины массового террора удерживало ее на некоем минимальном уровне, не в силах подавить совсем, но и не давая развиваться. А стоило давлению ослабнуть, как равновесие нарушилось. И процесс пошел. Медленно, незаметно, но пошел.
Фактически в одном и том же направлении стали действовать совершенно разнородные силы. Например, политзаключенные, возвращающиеся из лагерей. Хотя большинство из тех, кто вышел на свободу при Хрущеве, тоже были уже "продуктом советской эпохи", но в "лагерных университетах" многие из них, как Солженицын или Шаламов, общались с узниками более ранних времен, перенимая эстафету их жизненного опыта, частицы их мировоззрения и политические импульсы. И получили возможность передать их дальше.
Естественным очагом оппозиции становилась интеллигенция с ее традициями правдоискательства, жертвенности, поиска некой высшей справедливости, которые оказалось невозможно вытравить и подавить даже десятилетиями коммунистического воздействия. Чаще такой процесс становился неосознанным, опять же в области живой мысли, а не политики. Писались произведения, авторы которых заранее знали, что они не могут быть напечатаны. Снимались фильмы и ставились спектакли с заведомо минимальными шансами дойти до зрителя. Но все чаще прорывались и активные формы протеста. В 1957 г. была раскрыта и осуждена на большие сроки группа работников Ленинградского библиотечного института — Р. И. Пименов, Б. Б. Вайль, И. Д. Заславский, И. С. Вербловская, К. Г. Данилов. Их обвинили в попытке создания антисоветской организации и в распространении материалов о Венгерской революции.
Возникло такое явление как «самиздат», рукописные и машинописные журналы. В 1965 г. образовалось независимое литературное объединение СМОГ, а в 1967 г. писатели А. Синявский и Ю. Даниэль получили по 7 лет за публикацию своих произведений за границей. Поддержка освободительным тенденциям в России оказывалась и из-за рубежа — ведь она хорошо ложилась в русло "информационных войн". В данном направлении шло воздействие различных «голосов», а после процесса Синявского-Даниэля и последовавших за ним аналогичных судилищ стали широко создаваться различные общественные комитеты в защиту инакомыслящих в СССР, проводились демонстрации, пикеты, выставки, пресс-конференции (на которые, впрочем, советским руководителям было глубоко наплевать).
Из эмигрантских организаций продолжал активно действовать НТС. При неизменности своей главной цели — курса на "национальную революцию", он несколько раз менял тактику. После XX съезда было взято направление на "союз с радикальными реформаторами", то есть с теми движениями, которые добиваются последовательных изменений советского строя в сторону правового государства. Была признана возможность "ступенчатого сноса диктатуры", и в 1957 г. по инициативе НТС в Гааге прошел "Конгресс за права и свободу в России", в котором приняли участие представители 80 группировок и направлений русской эмиграции. Он выработал программу из 130 "частичных требований", каждое из которых само по себе не было антикоммунистическим, но в совокупности их осуществление означало бы конец советского режима.
Для поддержки свободы мысли и слова издательство «Посев» распространило предложение о сотрудничестве с авторами, проживающими в СССР, которые не могут опубликовать там свои произведения из-за цензуры. И обращение получило отклик. С 1965 по 1975 гг. из России было разными путями передано и переслано более тысячи рукописей. Многие из них увидели свет в журналах «Грани», «Посев», "Вольное слово", выходили отдельными книгами. Позже аналогичную деятельность стало осуществлять и радио «Свобода», имевшее куда большие финансовые возможности. В связи с расширением контактов СССР с другими странами, более интенсивными поездками за рубеж советских граждан и делегаций, НТС наладил работу по установлению с ними дружеских контактов, организации частных встреч, бесед, распространению своей литературы. С этой целью выпускались несколько специальных изданий, журнал "Наши дни" — рассчитанный на интеллигенцию, газета «Вахта» — для моряков. Изготовлялись и поддельные номера советских газет — под их заголовками распространялся, например, закрытый доклад Хрущева на XX съезде. Продолжались и операции в России. Так, была организована массовая засылка писем по случайно выбранным адресам. Участвовали в этой работе 600 чел., письма с материалами НТС отправлялись из 30 разных стран, и их количество достигало 30–40 тыс. в год.
С развитием иностранного туризма в СССР эта возможность стала использоваться для завязывания знакомств с советскими гражданами. Курьерами НТС становились, в основном, иностранцы — при советской системе контроля они привлекали все же меньше внимания, чем представители русской эмиграции. Вербовали для поездок в Россию личных друзей членов НТС, представителей дружественных правозащитных и молодежных организаций. Эта деятельность велась строго конспиративно, в нескольких европейских государствах были созданы "оперативные участки" по отбору и подготовке курьеров, возникла отдельная система управления данными операциями. Для развертывания борьбы внутри СССР была выбрана тактика "широкого фронта", то есть НТС поддерживал любые силы, оппозиционные режиму и добивающиеся тех же самых "частичных требований", что в перспективе создавало предпосылки для выхода на более высокий и более осознанный уровень сопротивления. Устанавливались контакты в среде творческой интеллигенции, молодежи, религиозных кругах, передавались материалы НТС и вывозились за рубеж самиздатовские рукописи.
Некоторые посланцы проваливались, хотя их, как иностранцев, обычно надолго не сажали и спешили от них отделаться, высылая на родину. И что любопытно, при арестах своих граждан западные державы, как правило, выражали протесты не СССР, а НТС, использующему в своих целях их подданных. Становились членами Союза и советские граждане. Иногда — «самоприемом», иногда — устанавливая связь с эмиссарами из-за рубежа. Порой тоже попадали за решетку за антисоветскую деятельность. В 1960 г. арестовали ленинградского студента А. Черепнева, в 1963 г. за распространение листовок в Куйбышеве посадили А. Голика. Членом НТС являлся писатель Ю. Галансков он выпускал самиздатовский журнал «Феникс», был одним из организатором ежегодных диссидентских демонстраций на Пушкинской площади, которые с 1965 г. проходили каждое 5 декабря ("День Конституции" — еще сталинской). В 1967 г. он был арестован, и так называемый "процесс Галанскова, Гинзбурга, Добровольского и Лашковой" стал еще одним громким делом, вызвавшим сильный резонанс в среде интеллигенции и за рубежом.
Причем интересно, что не зная о принадлежности Галанскова и Добровольского к НТС, КГБ попытался использовать суд для очередной провокации против этой организации. Поскольку прежние приемы дискредитации НТС и обвинения в связях с гестапо провалились, теперь чекисты поступили более тонко и решили показать, что Союз связан… с самим КГБ. Как раз в период подготовки процесса в СССР прибыл очередной курьер НТС, венесуэльский гражданин Брокс-Соколов. Он должен был посетить другого члена организации, Э. Гуреева, но тот был уже арестован, и Брокс-Соколов тоже попался. Его обработали, пригрозили большим сроком, и он согласился сотрудничать с чекистами — дал показания, будто обвинительный материал против подсудимых по делу Галанскова (которых он и не знал), исходил от него. Потом это стало основой для целенаправленного распространения слухов об опасности связей с НТС, который якобы работает на КГБ. Подобные слухи запускались с тех пор неоднократно, в том числе и в западную прессу, и в 1983 г. НТС снова вынужден был обратиться к судебной защите — верховный суд земли Гессен признал такие измышления клеветой и запретил их распространение в печати. Что касается Ю. Галанскова, то он на свободу не вышел, и в 1972 г. умер в тюрьме. Еще одной жертвой борьбы стал член НТС историк Б. Евдокимов. Он арестовывался четырежды, в последний раз — в 1971 г., и отсидев семь лет, скончался вскоре после освобождения.
Против инакомыслия и свободомыслия коммунистические власти предпринимали самые широкомасштабные меры. Тем более что даже политика Хрущева была воспринята ортодоксами как непростительное послабление, и после его снятия последовали попытки «контрнаступления» — или по крайней мере, остановки начавшихся процессов духовного освобождения. Пленум ЦК КПСС 1964 г. принял постановление об усилении партийного контроля во всех звеньях государственных структур и жизненных сферах. Состоявшийся в 1966 г. XXIII съезд партии потребовал "давать решительный отпор вылазкам фальсификаторов истории" — а в качестве примера такой «фальсификации» приводился "Один день Ивана Денисовича" Солженицына. В литературе и искусстве стала внедряться система госзаказов — то есть создания книг и кинофильмов в виде эдаких "изложений на заданную тему", а то и по спущенным сверху сюжетам, в многократно согласованных и заранее оговоренных формах.
В 1967 г. на пост председателя КГБ назначили Ю. В. Андропова, известного своей "жесткой рукой" и выдвинувшегося благодаря активному участию в подавлении Венгерской революции. Одновременно было создано 5-е управление КГБ, специально нацеленное на борьбу с диссидентами и начавшее внедрять свою агентуру в общественные, молодежные, религиозные, научные организации. В этом же году в ходе торжеств по поводу 50-летия Октября Брежнев выдвинул тезис "обострения идеологической борьбы в современных условиях".
В 1969 г. вышло постановление ЦК "О повышении ответственности руководителей органов печати, радио, кинематографии, учреждений культуры и искусства за идеологический уровень публикуемых материалов и произведений". На практике, этим постановлением ужесточалась и без того действующая партийная цензура.
И тем не менее оппозиционные движения множились и ширились. Многие сторонники демократических реформ и борьбы за права человека группировались вокруг академика Сахарова. Правда, он всегда выступал противником какой бы то ни было «организации» и сам никогда не входил по принципиальным соображениям ни в какие организованные структуры, но служил как бы знаменем и центром кристаллизации для различных инакомыслящих. Этот круг борцов уже и после ареста Галанскова с соратниками, вплоть до середины 70-х продолжал традицию ежегодных демонстраций на Пушкинской площади 5 декабря. Власти к ним заранее готовились, разгоняли, пускали поливальные и снегоуборочные машины, рядом включались отбойные молотки, чтобы заглушить ораторов и не давать собираться слушателям. А демонстрации продолжались — до тех пор, пока их организаторы оставались в Москве и на свободе.
В августе 1968 г. восемь человек — Н. Горбачевская, Л. Богораз, В. Делоне, В. Дремлюга, П. Литвинов, К. Бабицкий, В. Файнберг на Красной площади устроили у Лобного места демонстрацию против советского вторжения в Чехословакию. Едва развернув транспарант "За нашу и вашу свободу", они были окружены агентами КГБ, избиты и арестованы. В том же году начала выходить подпольная "Хроника текущих событий" о нарушениях прав человека в СССР. Инициаторами и организаторами этой акции стали Т. Ходорович, С. Ковалев, Т. Великанова. "Хроника текущих событий" создала свою хорошо законспирированную систему информаторов и распространителей. К ней примыкали и другие известные диссиденты — группа В. Буковского и С. Глузмана, пересылавшая за рубеж информацию на ту же тему, группа П. Якира и В. Красина. И продержалась «Хроника» довольно долго — она была разгромлена в 1974 г. С. Ковалев за ее редактирование был осужден по статье "антисоветская агитация и пропаганда". В 1969 г. было провозглашено создание первой в Советском Союзе открытой оппозиционной организации "Инициативной группы защиты прав человека в СССР", в создании которой участвовали Н. Горбаневская, Ю. Орлов, С. Ковалев, В. Буковский, Л. Плющ, П. Якир и др.
Появлялись в народе и бунтари-одиночки, пытавшиеся использовать террористические методы. Так, в 1970 г. в Архангельске во время праздничной демонстрации неизвестный человек ворвался на трибуну с областным руководством и открыл огонь из автомата. Несколько человек было убито, многие ранены. 1. 9. 73 г. бывший заключенный, отсидевший 10 лет, осуществил "покушение на Ленина". Спрятал под одеждой взрывное устройство и привел его в действие в мавзолее. Самого его разнесло на части, погибла супружеская чета из Астрахани, были ранены четверо школьников, контужены солдаты почетного караула — а тело Ильича оказалось защищено достаточно надежно и не пострадало (или потом восстановили, подреставрировали, воском подлепили, как части, сгнившие ранее). Мотивы «камикадзе» так и остались тайной — то ли действительно был не в себе, то ли настолько фанатично уверовал, что все беды России — от трупа Ленина? Фамилий обоих террористов автору до настоящего времени найти не удалось.
Антиправительственные настроения стали проникать и в армию. 22. 1. 69 г. младший лейтенант Виктор Ильин осуществил покушение на Брежнева. Во время дежурства похитил два пистолета, приехал в Москву, воспользовался милицейской формой родственника и затесался в оцепление во время встречи космонавтов. И у Боровицких ворот расстрелял две обоймы в лобовое стекло машины, где, по его мнению, должен был находиться генсек. Но машина Брежнева поехала через другие ворота, и от пуль погиб лишь водитель, старший сержант Жарков. Впоследствии выяснилось, что Ильин и раньше позволял себе независимые высказывания — говорил, что комсомол изжил себя, осуждал ввод войск в Чехословакию, критически относился к монополии одной партии. Два его сослуживца, младшие лейтенанты А. Степанов и А. Васильев получили по 5 лет за недоносительство, а самого Ильина быстренько объявили сумасшедшим и отправили в дурдом. Но и в 1977 г., в период "всенародного обсуждения" новой конституции, он прислал из Казанской психушки свою демонстративную «поправку»: "Каждый член общества имеет право на террористический акт в случае, если партия и правительство ведут политику, не соответствующую Конституции". (Был освобожден от принудительного лечения Военной коллегией Верховного Суда в 1990 г. и получил вторую группу инвалидности).
