В апреле 1943 г. радисты "Красной капеллы" вдруг получили из Москвы совершенно необычную радиограмму — им передали сводку потерь германской армии под Сталинградом. Удивленным гестаповцам Треппер пояснил, что таким образом руководство иногда поддерживает дух подчиненных. А сам, уверенный, что его доклад дошел по назначению, оценил ход совершенно верно — понял, что сводка предназначена для немецкого руководства, ведущего радиоигру: посеять сомнения в победе и заставить подумать о своей судьбе. Только на самом деле, его доклад, отправленный французами окольным путем, дошел до Москвы лишь в июне. Значит, Центр и без его пояснений знал о том, что сеть захвачена, предыдущие сигналы провалов учел и поддерживал радиоигру вполне сознательно. И переданные данные о потерях сыграли именно ту роль, на которую рассчитывалось. Потому что в нацистской (как и в коммунистической) системах отчетность всегда была больным местом, донесения наверх сглаживались и приукрашивались на каждом уровне, и в итоге до высшего руководства доходила весьма искаженная картина. Известно, что сводка, полученная через "Красную капеллу", вызвала скандал в Берлине. Когда через Гиммлера она была доложена фюреру, он учинил грандиозный разнос командованию Вермахта, обвиняя подчиненных во лжи — их собственные цифры потерь оказались сильно заниженными. Но учтем, что сперва необычная радиограмма попала к Мюллеру, и кто знает, не она ли подтолкнула его к окончательному выбору? В принципе, она могла играть и роль приглашения к сотрудничеству, намекая на неминуемую развязку.
И через "Красную капеллу" стали предприниматься какие-то подозрительные шаги. Скажем, возник вдруг план послать в Москву эмиссара, который проинформировал бы советское руководство о желании ряда видных нацистов заключить мир на Востоке. В Центр радировали запросы на этот счет, уточняли возможности. Только позже этот план был категорически запрещен Гиммлером. Что свидетельствует — автор плана был по служебному положению ниже Гиммлера. Но уж наверное, повыше гауптштурмфюрера Паннвица. Остается Мюллер. Позже возник другой проект — вызвать советского эмиссара для переговоров в Париж. И встреча, вроде бы, готовилась, но сорвалась из-за осторожности советской стороны. Сорвалась ли на самом деле и по какой причине, вряд ли можно когда-нибудь проверить.
А затем произошел еще более странный случай — 13. 9. 43 г. сбежал сам Треппер. И сбежал на удивление легко. Побег он задумал давно, и под тем же предлогом, что ему "во избежание подозрений" нужно показываться в городе, периодически выезжал в машине на прогулки. Сперва в сопровождении нескольких гестаповцев, потом — одного лишь Берга. Выдумывая различные причины, добился, чтобы на время прогулок ему выдавали документы и некоторую сумму денег (опять для «конспирации» — вдруг непосвященные полицейские проверят и придерутся). Зная, что у Берга болит желудок, присмотрел подходящую аптеку с двумя выходами — порекомендовать зайти туда, сбить с ног и убежать. Но в выбранный день, когда указал гестаповцу эту аптеку, Берг вдруг предложил Трепперу сходить туда одному, а сам остался в машине. И советский резидент благополучно улизнул. А Паннвиц… дал объявления о его побеге — их опубликовали в газетах, расклеили на всех видных местах. То есть, получается — гестапо оповестило на всю Францию, что Треппер действительно находился под арестом! И само расписалось перед советской разведкой, что вело с ней радиоигру! Казалось бы, уж теперь-то операция в любом случае должна была прекратиться? Как бы не так. Игра продолжалась!
И вывод тут напрашивается однозначный — "Роте капелле" и в самом деле перешла к работе на советскую разведку. Может быть, побег и громогласное оповещение о нем, как раз и нужны были, чтобы дать это понять русским? Или такой ход предложила Москва, чтобы проверить искренность сотрудничества и покрепче пристегнуть новых партнеров в свою упряжку? О том, что акция осуществилась с благословения Мюллера, говорит красноречивый факт — после столь крупного прокола, как побег руководителя организации, все начальство зондеркоманды сохранило свои посты и даже не понесло серьезных взысканий. Из подконтрольных агентов ведущее место в дальнейшей радиоигре постепенно занял Кент (Виктор Сукулов), проявлявший наибольшую лояльность в отношении гестаповцев и признанный Паннвицем наиболее подходящей кандидатурой. Похоже, между ними даже завязалась личная дружба. Как раз через его передатчик пошла самая доверительная информация. Было сообщено, что Кент "поддерживает контакт с группой немцев, занимающих очень высокие посты, и в этих обстоятельствах имеет возможность получать и передавать сведения первостепенной важности".
В июле 1944 г., когда англо-американские войска приближались к Парижу, Сукулов запросил Центр — оставаться ему в городе или ехать с "немецкими друзьями". Ответ был категоричным — ехать, но не прерывать связи с Москвой. В это же время Треппер, находившийся на свободе и установивший контакты с французскими партизанами, разработал операцию: при эвакуации Парижа с отрядом коммунистов блокировать особняк, где размещалась "Роте капелле" и не дать ей удрать, захватив в полном составе и со всей документацией. Центр ему подобные действия строго запретил. От остальных участников радиоигры гестапо избавлялось по мере ненадобности. Передатчики, кроме рации Кента, выводились из работы, а в июле-августе 1944 г. перед отступлением из Франции большинство арестованных по делу "Красной капеллы" были казнены. Видимо, убрали как "лишних свидетелей".
После покушения на Гитлера 20. 7 его подозрительность усилилась, и он лично отдал приказ о прекращении игры с русскими. Но она и тогда не была прервана! Группа Паннвица обосновалась в Альпах и продолжала работать по-прежнему! Треппер в своих воспоминаниях утверждал, что Паннвиц и Берг действовали уже на свой страх и риск, видя близкий крах нацистов и переметнувшись на советскую сторону в надежде на благодарность победителей. Он пишет о Паннвице: "Сегодня мы располагаем доказательствами, что вплоть до мая 1945 г. в сотрудничестве с верным Кентом он ведет свою личную игру. До последних минут войны он передает военную информацию…"
Что выглядит совершенно неправдоподобно. Ну как мог бы какой-то гауптштурмфюрер, т. е. всего лишь капитан, продолжать операцию, запрещенную самим Гитлером, без ведома и покровительства своего начальства? Следовательно — Мюллера, замкнувшего руководство зондеркомандой непосредственно на себя.
А весной 1945 г. по личному приказу Мюллера были сожжены все архивы "Роте капелле". То есть, контроля над операцией он не терял и вслед за свидетелями избавлялся от «лишних» документов, которые вот-вот должны были попасть в руки победителей. И хотя Треппер, как правоверный коммунист, напрочь отрицает связь советской разведки с шефом гестапо, но сам же пишет, что после победы встретил Паннвица, привезенного на Лубянку. К русским он прибыл вместе с Кентом и своей секретаршей, передал радиостанцию и еще 15 чемоданов ценных документов, в том числе полные списки гестаповской агентуры на территории СССР, дипломатические шифры других государств, и даже сверхсекретный код англо-американской правительственной переписки. Ясное дело, что такие данные рядовой контрразведчик, всего лишь начальник зондеркоманды, никак не смог бы собрать самостоятельно.
Итак, из нашего «детективного» отступления видно, что Мюллер и в самом деле работал на советскую сторону. И разумеется, продолжал при этом добросовестно выполнять и свои служебные обязанности, уничтожая врагов Рейха. Ну да такая уж специфика деятельности, ничего не попишешь. И надо думать, что если бы в реальности существовал штандартенфюрер СС Штирлиц, он тоже оказался бы по уши в крови соотечественников и их союзников. Ведь человеку, занимающему столь высокий ранг в нацистских спецслужбах, уж конечно, пришлось бы заниматься не только спасением пасторов Шлагов и выполнением заданий Центра. Впрочем, сам Мюллер вовсе не был каким-то кровожадным «зверем» или патологическим убийцей. Вот он-то как раз никого лично не пытал, и в отличие от Гиммлера или Петерса, избегал участия в экзекуциях. По воспоминаниям современников, это был "грубый администратор, какие встречаются почти повсюду". "Функционер до мозга костей, он жил и работал ради бумаг, статистики, докладных. Он чувствовал себя хорошо, лишь занимаясь записками, повестками дня и инструкциями. Главной заботой Мюллера было «продвижение». Его мало беспокоило то обстоятельство, что закулисная сторона его жизни состояла из гнусных доносов, анонимных писем, средневековых пыток и тайных казней. Все эти ужасы доходили до него в типично бюрократическом виде, то есть как сухие докладные и записки". В общем, примерно соответствовал облику советских начальников его времени и его уровня.
Кстати, можно задаться вопросом, только ли с 1942 или 43 гг. он переметнулся на сторону сталинских спецслужб? Не возникали ли такие контакты раньше? Или, может быть, он просто тайно им симпатизировал? Во всяком случае, в послужном списке Мюллера имеется несколько существенных просчетов, сыгравших в пользу Советского Союза. (Хотя, конечно же, не исключено, что случайных). К примеру, странная слепота гестаповца-Мейзингера в деле Зорге. А Мейзингер был близким приятелем Мюллера и его старым сослуживцем по мюнхенской полиции. И свои доклады из Токио, в том числе и о Зорге, он делал лично Мюллеру. Или, скажем, перед началом войны против СССР шефу гестапо было поручено служебное расследование по поводу ошибок и злоупотреблений в VI управлении РСХА внешней разведке СД. И он повел дело с таким размахом, что практически разгромил эту разведку, после чего внес Гейдриху предложение окончательно ее разогнать, а весь надзор за противником, как внутренним, так и внешним, передать в ведение гестапо. Предложение не прошло, но Шелленбергу, назначенному на место разжалованного в рядовые Г. Йоста, пришлось уже в ходе боевых действий создавать управление почти с нуля и отлаживать его работу. Мюллер нанес и удар по масштабному использованию в войне украинских националистов Мельника и Бандеры, которым покровительствовал Канарис. Из-за мелких придирок завел в тупик порученные ему переговоры с генерал-квартирмейстером Вагнером — о взаимодействии между РСХА и Вермахтом при продвижении на советскую территорию, и организовывать это взаимодействие пришлось тоже уже во время войны.
Хотя все это могло быть вызвано и другими причинами, однако со времени начала игры через "Красную капеллу" некоторые действия Мюллера и впрямь видятся под другим углом. К примеру, отраженная в предыдущей главе кампания, развернутая им против "власовского движения". По свидетельствам Треппера, через радиостанции "Красной капеллы" как раз в это время несколько раз поступали запросы Центра относительно РОА. И вовсе не исключено, что для Мюллера они послужили указанием к действию. Или взять начавшиеся в 1943 г. удары по НТС — в период немецких поражений эти акции были в большей степени на руку Сталину, чем Гитлеру. Можно вспомнить и то, что гестапо сыграло главную роль в разгроме Абвера, раз за разом собирая и представляя компромат на его сотрудников. Хотя тут Мюллер действовал в тесном союзе со своим антагонистом Шелленбергом и самим Гиммлером, давно точившими зубы на конкурентов, но результат налицо — 14. 2. 44 г. структура германской военной разведки была разрушена. А после ликвидации антигитлеровского путча 20 июля, когда расследование заговора поручили напрямую Кальтенбруннеру (читай — Мюллеру), шеф гестапо распотрошил и доломал остатки Абвера, перешедшие после его ликвидации в подчинение других ведомств.
А вот поведение Мюллера в момент самого путча представляется довольно любопытным и во многом характеризует его личность. Получив приказ арестовать участников покушения на фюрера, он отправил в штаб заговорщиков… всего одного эсэсовца и двух гражданских агентов. Которых, естественно, самих там сразу арестовали. Очевидно, махровый приспособленец и в этой ситуации выжидал развития событий. И приказ выполнил только "для галочки", оставляя за собой возможность встать на сторону сильнейшего.
Окончательно он это сделал в 1945 г. В период агонии Рейха, когда все центральные службы РСХА эвакуировались из Берлина, Мюллер по приказу Гиммлера остался в столице, осуществляя там общее руководство полицией и органами безопасности. И судя по данным Шелленберга, в первых числах мая перешел к русским. Некоторые немецкие офицеры, побывавшие в советском плену, видели Мюллера в Москве. Он благополучно проживал в России, где и умер в 1948 г. Ну а его подручный фон Паннвиц спокойно пересидел в СССР период послевоенной охоты на нацистских преступников, когда его наверняка вздернули бы за деятельность в Чехословакии, и в 1955 г. вернулся в ФРГ, где и провел остаток жизни мирно и счастливо, работая на приличной должности в одном из банков г. Штутгарта.
Дела закулисные
В предыдущих главах уже приводились несколько примеров того, что складывающиеся к настоящему времени стереотипы представлений о событиях Второй мировой грешат одним немаловажным изъяном — двойными стандартами оценок. Причем к возникновению этих двойных стандартов приложили руку как западная пропаганда — в эпоху холодной войны, так и советская — в периоды хрущевской и перестроечной «разоблачительных» кампаний. Но даже не будучи сталинистом и ни в коей мере не желая оправдывать действительных ошибок и преступлений "отца народов", я все же хотел бы возразить против подобного однобокого подхода — хотя бы ради сохранения исторической справедливости и объективности.
Ну взять хотя бы все ту же пресловутую историю, как Сталин проморгал нападение Гитлера на СССР. Уж ее-то расписывали столько раз и так подробно, что она кажется вообще исключительной и беспрецедентной. Черчилль сокрушается в своих мемуарах: "Война — это по преимуществу список ошибок, но история вряд ли знает ошибку, равную той, которую допустили Сталин и коммунистические вожди, когда они отбросили все возможности… и лениво выжидали надвигавшегося на Россию страшного нападения или были неспособны понять, что их ждет. До сих пор мы считали их расчетливыми эгоистами. В этот период они оказались к тому же простаками…"
Что ж, с самим фактом ошибки нельзя не согласиться. А вот с односторонностью оценки — нет. Потому что «история» все же знает и более грубые ошибки — или, по крайней мере, не уступающие сталинской. Скажем, ошибку руководителей Англии и Франции, за год до этого позорно прошляпивших наступление немцев на Западном фронте. Да они ведь даже не как Сталин — а в состоянии войны находились! И о предстоящем вторжении во Францию тоже знали все, кому не лень. И немецкие планы у союзников имелись, и разведка доносила, и прозападные германские оппозиционеры извещали по дипломатическим каналам вплоть до даты и направления ударов. Американские газеты даже корреспондентов послали к местам будущих боев! А вот государственные лидеры и военное командование, несмотря ни на что, оказались застигнутыми врасплох. Совершенно. Потому что "лениво выжидали" в состоянии "странной войны" — а может, все же на нас не полезут, а с СССР схлестнутся? Ну и кем же они оказались — "расчетливыми эгоистами" или «простаками»? Но на этом факте внимание мировой исторической литературы почему-то не заостряется — ну ошиблись, ну просчитались — с кем не бывает?
Возьмем вопрос более сложный — о "драконовских мерах", которыми Сталин останавливал отступление своих войск. Заградотряды, репрессии среди бойцов и командиров, не выполнивших свои задачи, приказ "Ни шагу назад" — который нынче признают оскорбительным для советских военных, наказания дезертиров, запрещение отходить под ударами противника без высочайшего разрешения. Тут уж в осуждении Сталина сошлись и западные источники, и мемуары наших военачальников… Но если в каждом отдельном случае насчет целесообразности отступления и впрямь можно поспорить, то в целом мировая военная практика показывает: в условиях фронтовой катастрофы и паники такие меры являются единственно возможными. К примеру, не менее жестоко действовал Клемансо в 1917 г., когда фронт начал рушиться от немецких ударов и революционного брожения. И никто его почему-то не осуждает, наоборот — признали спасителем отечества. Сейчас мировая историческая литература даже в отношении действий Гитлера зимой 1941-42 гг. признала, что с военной точки зрения он был прав, приказывая цепляться за каждый рубеж, невзирая на потери, и держаться до последнего патрона, строго карая ослушников. Потому что отступление с подготовленной позиции на неподготовленную ничего не давало, кроме потери матчасти, и дай он волю своим генералам, впоследствии осуждавшим его за такие меры, отход перешел бы в повальное бегство, и его армию постигла бы участь армии Наполеона. Целесообразность действий Гитлера признали, а методы, которыми предотвращал и ликвидировал катастрофу Сталин, до сих пор рассматриваются только в плоскости его "тирании"…
Или коснемся распропагандированной истории, как зверь-Сталин не пришел на помощь Варшавскому восстанию и дал возможность немцам его подавить. Но почему он обязан был помогать Варшавскому восстанию? Черчилль, например, в своих мемуарах возмущается тем, как в Москве у него требовали открытия Второго фронта, когда западные союзники были к этому не готовы. И как Кремль вымогал военные поставки, не желая понять, что у Англии и для себя-то оружия не хватало. И иронизирует — дескать, русские, сражаясь за собственную жизнь и собственную страну, почему-то считали, что мы им за это чем-то обязаны! Кстати, сами англичане ничуть не стеснялись бросать в беде союзников, если этого требовали их интересы. Так, в мае 1940 г. они вместе с норвежцами успешно сражались в Северной Норвегии, вели наступление, и высаженные там германские части были близки к разгрому. Но тут началось немецкое наступление во Франции, англичане спешно погрузились на корабли и отправились туда — а норвежцы, брошенные на произвол судьбы, вынуждены были капитулировать. Ну а поляки из Армии Крайовой для Сталина и союзниками-то не были. Своих планов они с СССР не согласовывали, наоборот — специально выждали для восстания момент, когда советское наступление выдохнется на рубеже Вислы, чтобы не помешали взять власть им самим. И даже в ходе восстания его предводитель Бур-Комаровский отказался принять посланных на связь русских офицеров. По какой причине — понятно. Но с какой тогда стати на Сталина пенять? Почему Сталин должен был в помощь восстанию "второй фронт" открывать, если к этому был не готов, если его интересам это не соответствовало, и полякам он, собственно, ничем не был обязан?
Стоит и коснуться жестоких расправ за сотрудничество с оккупантами, производившихся в СССР, расстрелов, виселиц, насильственных депортаций целых народов. Тут я тем более далек от каких-то попыток оправдания сталинизма, поскольку советское население к такому сотрудничеству имело очень весомые причины. Но если уж рассматривать данный вопрос, как это делается в «демократической» литературе — с точки зрения, "прав человека" и гуманизма, то недурно бы рядом с действиями Сталина поставить и деяния «цивилизованных» народов. Вспомнить, как англичане в 1942-43 гг. жесточайшими мерами подавляли национальные волнения в Индии и безо всяких церемоний расстреливали мирные демонстрации — ну а как же, они происходили в военное время и были "ударом в спину". Вспомнить волну кровавых расправ, прокатившуюся по Франции, когда людей по одному лишь доносу или устному обвинению в коллаборационизме подвергали самосуду, забивали, вешали, расстреливали, женщинам обривали головы и возили обнаженными по улицам на потеху толпы, зачастую подвергая истязаниям и мучительной смерти.
А рядом с депортациями чеченцев или крымских татар почему-то не называют депортацию судетских немцев в 45-м — проводившуюся с не меньшей жестокостью. Скорее даже с большей. Депортированным народам СССР после высылки все же отводили места для их «спецпоселений», предоставляли хоть какую-то возможность работать и получать средства к существованию. А судетских немцев по одному лишь национальному признаку загоняли в поезда, не позволяя брать никаких личных вещей, и просто вышвыривали за границу, в Германию, предоставляя там умирать от голода или кончать самоубийством что многие и делали. И проводилась эта акция, кстати, еще не коммунистическим, а демократическим правительством Чехословакии. И не тайно, в глубине российских земель, а на виду всей Европы, на глазах присутствовавших в Чехословакии американцев и англичан. Да и сейчас почему-то не слышно, чтобы хоть раз поднимался вопрос о возвращении судетских немцев на исконные места проживания и их «реабилитации» — в отличие от народов, репрессированных Сталиным.
Еще раз повторюсь, я далек от того, чтобы обелять и во всем превозносить советскую сторону. Она воевала за свои цели. Сначала — за само существование своего государства, коммунистического — но одновременно и российского. А в условиях гитлеровской оккупационной политики получалось и за национальное существование многих народов СССР. Потом, при вступлении в Европу, добавились цели геополитические. Но и союзники по антигитлеровской коалиции тоже отнюдь не были бескорыстными идеалистами, как это порой пытаются представить западные источники. Каждый из них тоже воевал за собственные цели — не более того. В главном — в необходимости раз и навсегда покончить с нацизмом и японской агрессией, эти цели совпали, отсюда и верность всех сторон союзническим обязательствам. Но в «частностях» это не мешало каждой из них искать свою собственную выгоду.
Скажем, уже упоминалось, как США сперва выкачали из Англии все золотовалютные запасы, и лишь потом сочли необходимым поддерживать ее по ленд-лизу. Очевидно, то же самое предполагалось в отношении СССР. В сентябре 41-го Гарольд Икес записал после одного из заседаний кабинета министров: "Зашел разговор о золотых запасах, которые могут иметь русские… Мы, по-видимому, стремимся к тому, чтобы они передали нам все свое золото в погашение за поставки товаров, пока оно не будет исчерпано. С этого момента мы применим к России закон о ленд-лизе".
Да вот, не получилось — сама Америка оказалась в войну втянута, тут уж пришлось раскошеливаться.
Кстати, когда говорят о том, как Советский Союз своими поставками в 39–41 гг. вскормил германскую агрессию на головы французов с англичанами, а потом и на свою голову, то можно вспомнить и тот факт, что США тоже вскормили на свою голову японцев. Политика "Дальневосточного Мюнхена" хорошо известна, она проводилась еще с 1931 г., когда сквозь пальцы смотрели на захваты Токио в Маньчжурии — но предполагалось, что оттуда открывается прямой путь на СССР (см. напр. Л. Смирнов, Е. Зайцев, "Суд в Токио", М., 1978). Советско-японский пакт о нейтралитете в апреле 41-го вызвал в Вашингтоне не меньшую тревогу, чем пакт Молотова-Риббентропа в Лондоне и Париже — потому что японские войска освобождались для действий в южном направлении. И до последнего момента (опять же, несмотря на предупреждения разведок, на данные перехватов и расшифровок) Америка предпринимала попытки перенацелить агрессию на север — потому что только таким образом могла сама избежать войны. Да только и Токио был научен опытом Первой мировой. Мог ли он лезть в драку с русскими, оставляя в тылу мощь США, которые потом продиктуют свои условия? И мог ли не позариться на богатые владения англичан, французов и голландцев в Тихоокеанском регионе на которые могут наложить лапу те же американцы или друзья-немцы? А вот СССР явно в спину не ударит, поскольку сам воюет, напрягая все силы… Но вплоть до нападения на Перл-Харбор шли в Японию американские поставки — в основном, нефти. И только благодаря этим поставкам бедная ресурсами страна смогла создать стратегический резерв топлива для своих кораблей и самолетов, чтобы нанести удар и по США, и по Англии, и захватить нефтяные месторождения в Индонезии, с помощью которых можно продолжать войну уже самостоятельно.
Об искренности и «добропорядочности» отношений в союзном лагере говорит и такой факт: весной 1943 г., после Сталинграда, Рузвельт направил к Сталину своего специального уполномоченного Дж. Дэвиса с конфиденциальным письмом, где предлагал устроить «сепаратную» встречу без англичан на предмет послевоенного устройства мира. А поскольку советский лидер это предложение отверг, соответствующий разговор состоялся на Тегеранской конференции, где президент США подкатывался к Сталину с предложениями примерно такого же рода, как Гитлер в 1940 г. — дескать, наши страны не имеют колоний, поэтому надо бы обсудить вопрос об их послевоенной судьбе. Но без Черчилля. То бишь, за счет Англии. Сталина подобная перспектива не заинтересовала (по крайней мере, в тот момент), и вопрос был исчерпан. Хорошо известны и многократно зафиксированы и факты другого рода — о связях американских фирм с немецкими, продолжавшимися даже во время войны через нейтральные страны.
Ну а взять загадку с высадкой союзников в Италии в 1943 г.? Когда их войска десантировались на юге и продолжали больше полутора лет ползти через весь полуостров? Хотя вполне могли высадиться на севере и отрезать германские дивизии, находящиеся в Италии — Гитлер эти войска уже считал потерянными. Да и вся итальянская армия в этом случае оказалась бы на стороне союзников, а не была бы разоружена и пленена немцами. Обычно западные историки ссылаются на трудности операции на севере, на то, что радиус действий истребителей прикрытия туда не доставал с аэродромов в Сицилии. Но при подавляющем превосходстве англо-американского флота это было не столь уж существенно. А для истребителей существовали аэродромы в самой Италии, которая уже с руками и ногами переходила в антигитлеровскую коалицию. Так что разгадка может быть куда более грязной — ведь в случае высадки союзников на севере немцы почти наверняка оккупировали бы Швейцарию. С ее банками…
А что касается открытия Второго фронта во Франции, то можно, конечно, ссылаться на неготовность, на непришитую последнюю пуговицу последнего солдата. Но и подготовку можно проводить по-разному. Можно — авралом, можно — не торопясь. Поэтому, несмотря на множество объективных причин, которыми загромождены тома западной исторической и мемуарной литературы, истинная подоплека все же выглядит слишком очевидной — Второй фронт открылся именно тогда, когда сила немецких войск и без того была подорвана, когда советские войска выходили к своим государственным границам и вступали в Европу. А значит, уже настоятельно требовалось не опоздать, чтобы потом не остаться внакладе.
Ну а если поднять вопрос о сепаратных переговорах с противником, в чем советская сторона потом неоднократно обвиняла Запад, то тут надо сказать, что попытки таких переговоров действительно предпринимались всю войну, с 1939 до 1945 гг. Однако подобными действиями грешили не только Англия с Америкой, но и Советский Союз. Так что в данном отношении все союзники были достойны друг друга. Скажем, Канарис и другие оппозиционеры начали наводить мосты с Англией еще в 1939 г. Его сотрудники Йозеф Мюллер и фон Догнаньи вели тайные переговоры через священника иезуитов д-ра Лейбера, римского папу и английского посла в Ватикане Осборна. Обсуждались условия, чтобы за Германией остались все завоеванные территории, и ей была предоставлена свобода рук на Востоке. Но в мае 1940 г. гестапо вышло на след этих переговоров, и Канарис был вынужден свернуть их, пожертвовав несколькими "пешками".
В июле 1941 г. Сталин через отъезжающего посла Шуленбурга обращался к Гитлеру с письмом о возможности заключения мира. После чего один из руководителей советской разведки генерал Судоплатов с ведома Молотова попытался вести переговоры через болгарского посла в Москве И. Стаменова, которому передали, что по мнению советской стороны, еще не поздно урегулировать конфликт мирным путем. Но Стаменов по какой-то причине не стал сообщать немцам о сделанных ему предложениях. Через Берию и его агентуру Сталин искал контактов с немцами и зондировал условия для заключения мира и в октябре 41-го. Об этом свидетельствовал Г. К. Жуков в беседе с сотрудниками "Военно-исторического журнала", об этом рассказывает в своих мемуарах переводчик Сталина Бережков, да и на процессе Берии в 1953 г. качестве одного из обвинений ему были предъявлены данные переговоры. Согласно Бережкову, Германии предлагался мир "типа Брестского" — передача Западной Украины, Западной Белоруссии, Бессарабии, свободный транзит немецких войск через советскую территорию на Ближний Восток, к Персидскому заливу. Но Гитлер находился в эйфории от своих побед, и подобные условия его не удовлетворяли. Еще одна попытка такого рода была предпринята в сентябре 1942 г. после визита в Москву Черчилля и его отказа открыть в ближайшее время Второй фронт. Бывший посол в Германии В. Г. Деканозов и его помощник И. С. Чернышев в Швеции встречались с советником германского МИД Шнурре, снова предлагались компромиссные варианты со множеством уступок, и снова немцы этим не заинтересовались.
В августе 1942 г. планы сепаратного мира на Западе возникли у Шелленберга и Гиммлера. Они пришли к выводу, что его выгоднее заключить, пока Германия одерживает победы — трезво оценивая потенциалы немцев и антигитлеровской коалиции, оба понимали, что уже вскоре ситуация может измениться к худшему. По их представлению, первым шагом для этого требовалось дискредитировать в глазах Гитлера и отстранить фанатика Риббентропа, противника каких бы то ни было переговоров. Шелленберг по своим каналам установил предварительные контакты с англо-американцами и довел до них свои предложения, уверив их в своих неограниченных возможностях и пообещав скорую отставку министра иностранных дел — что якобы должно было продемонстрировать Западу изменение внешнеполитического курса Рейха. Но все попытки подвести мину под Риббентропа у него сорвались. И репутация Шелленберга перед западными партнерами по переговорам была подорвана. Они разуверились в его реальных возможностях и сочли, что им либо морочат голову пустыми прожектами, либо предложения германских спецслужб являются провокацией, чтобы испортить их отношения с СССР.
