Политические зигзаги и закоулки 4 страница

И Гитлер прокомментировал контрпроект в таких словах: "Сталин умен и коварен. Он требует все больше и больше. Это хладнокровный шантажист. Победа Германии стала непереносимой для России, поэтому необходимо поставить ее на колени как можно скорее".

Впрочем, как уже указывалось, данное решение вызревало у него давно, и советская реакция на "план Риббентропа" стала лишь толчком, который помог фюреру преодолеть последние сомнения и колебания. Как раз после изучения контрпроекта он приказал своим военным ускорить разработку оперативной документации и 18. 12. 1940 г; подписал директиву № 21, получившую название "План Отто", а впоследствии переименованную в план "Барбаросса".

В литературе до сих пор остается открытым и вопрос, а не собирался ли Сталин в самом деле ударить в спину Гитлеру? На него можно ответить однозначно — нет. Во всяком случае, в 1940-41 гг. Причем даже в период холодной войны, когда антисоветские исследователи тщательно выискивали прегрешения "вождя народов" и факты, способные хоть как-то обелить нацистскую агрессию против СССР, они вынуждены были признать несостоятельность данного предположения. Но в последнее время в работах самых безудержных искателей сенсаций версия о том, будто фюрер всего лишь опередил Сталина, готовящего нападение, начала муссироваться снова. В ее подтверждение приводят и известные данные о слишком близком выдвижении к западной границе советских войск, резервов и складов, и штабную игру конца 1940 г. на предмет войны между «западными» и «восточными», а главное ссылки на недавно обнаруженный документ "Соображения по плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками", составленный в мае 41-го Ватутиным и Василевским, где превентивный удар действительно предусматривался. Но при этом упускается то обстоятельство, что под данным документом (рукописным, он даже не перепечатывался) подписи наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Жукова были только обозначены — самих подписей нет. То есть военные специалисты такой вариант рассматривали — возможно, и по заданию Тимошенко с Жуковым, и с военной точки зрения он действительно мог иметь определенный успех. Но отсутствие подписей свидетельствует и о другом. Провентилировав настроения в верхах, командование сочло, что с таким планом лучше вообще не соваться, а то недолго и под фанфары загреметь. Вот и забросили его на стадии проекта.

Штабная игра, имитирующая возможную войну Германии и СССР, в декабре 1940 г. проводилась. Но предусматривала лишь контрнаступление после отражения нападения. По сути — все те же "ворошиловские удары", малой кровью на чужой территории. Исходя из этой стратегии, и резервы со складами поближе к границе выдвигались. Кто посмел бы предположить, что первый удар немцев не будет отражен? И с каким веществом смешали бы того, кто выскажет подобное предположение?

Но вообще при рассмотрении данного вопроса (как и других, касающихся стратегических планов Сталина), следует учесть, что при «родстве» во многих чертах с Гитлером, в других отношениях их натуры очень отличались. Германский фюрер был азартен, раз за разом ставил на карту все. А Сталин в вопросах применения военной силы в международных делах был весьма осторожен. Чрезвычайно осторожен. Для него всегда оставалось главным сохранить имеющееся, а уж возможность приобрести что-то еще рассматривалась во вторую очередь и лишь тогда, когда риск сводился к минимуму. Например, при разгроме китайцев во время конфликта на КВЖД горячие головы рвались расширять успех. А Сталин на это не пошел, ограничился восстановлением прежнего статус-кво. Точно так же при победе над японцами на Халхин-Голе он запретил наземным войскам пересекать границу — хотя, вроде, могли бы… Думается, и ставку на Гитлера как на "ледокол революции" он сделал из-за того, что увидел возможность решить собственные геополитические цели чужими силами, ничем при этом не рискуя.

Единственный раз он попытался подражать фюреру в практике агрессивных войн, развязав конфликт с Финляндией — ну так здесь, казалось, и риска-то не было, раздавить в два счета, и все. Но когда советские войска получили мощный отпор, война непредвиденно затянулась, а главное — возникла угроза вмешательства западных держав, Сталин сразу же пошел на компромиссный мир. На присоединение Прибалтики, хотя это и было согласовано с немцами еще в августе-сентябре 39-го, он решился только после поражения англичан и французов, как и на акцию по захвату Бессарабии. Кстати, и после Второй мировой, когда развернулась борьба за передел сфер влияния в мире, он в открытую никогда на рожон не лез, предпочитая действовать чужими руками и выискивая новые "ледоколы революции", вроде Мао Цзэдуна.

Спрашивается, если бы он действительно хотел нанести удар в спину Германии, то почему не сделал этого в июне 1940 г., когда немцы фактически оголили восточные рубежи, оставив в Польше всего 5 дивизий? Конечно, Иосиф Виссарионович был далек от какого-то чрезмерного миролюбия. И на самом-то деле напасть он мог, но лишь в том случае, если бы ситуация сложилась подходящая. Если бы Англия, Франция и Германия перемололи и измочалили друг дружку, как в Первой мировой. Вот тут-то он и бросил бы на весы свою "решающую гирю". Причем неизвестно еще, на какую чашу весов — вряд ли на сторону демократий. Скорее — Гитлера, который был бы в таком случае обязан ему победой и оказался в положении младшего партнера…

Но такой ситуации не случилось. И уж тем более не было ее летом 41-го, когда немецкая армия осуществила блестящий блицкриг, ошеломивший кремлевское руководство, и стояла перед Сталиным опытная, усилившаяся, находящаяся на гребне побед, да еще и с добавившимися новыми союзниками. Наконец, стоит вспомнить и о том, что сама теория "ледокола революции" предполагала, что Гитлер сначала должен взломать «льды» мирового империализма. Однако и этого не произошло. Англия вообще мало пострадала от понесенного поражения, Франция была оккупирована лишь частично, сохранив и армию, и флот, и колонии. И предположим, что превентивный удар действительно принес бы успех, и советские войска разгромили немцев. Но чего мог достичь Сталин в данном раскладе? Стал бы спасителем Англии и Франции? Но зачем ему было спасать Англию и Францию? Чтобы, захватив все те же Германию с Польшей, оказаться в одиночку против объединенных сил "мирового империализма" — Англии, Франции, США?

Словом, как ни крути, а похоже, что в сложившейся обстановке вариант войны с Германией Сталин действительно отложил на самый крайний случай если уж никак ее избежать не получится. И искренне набивался в друзья и соратники к удачливому и дерзкому германскому фюреру. Как комплексующего мальчика тянет к дворовому хулигану, который вытворяет то, что и сам бы мальчик хотел, да не осмеливается. Что касается советского контрпроекта, то к осени 1940 г. после уступок Западной Украины и Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии, Сев. Буковины, "вождь народов", по-видимому, просто обнаглел, переоценивая вес СССР в глазах Гитлера и рассматривая его как выигрышную лошадку, на которую вовремя догадался поставить и которая будет безотказно приносить ему прибыль. Да ведь наверное, и запросил-то слишком много нарочно — с запасом, учитывая возможность поторговаться…

А вот то, что готовности торговаться немцы не выразили и на переданные им предложения вообще никак не отреагировали, встревожило Кремль не на шутку. И свои амбиции он очень даже явно укоротил, принявшись подстраиваться и подлаживаться к фюреру, чтобы доказать свою дружбу. СССР протестовал против введения войск в Румынию и Болгарию, нападения на Югославию и Грецию, но очень мягко, указывая всего лишь на нарушение условий советско-германского пакта. Пытался проводить собственную балканскую политику, однако чрезвычайно робко. Например, замышляя операцию против Греции, Гитлер решил привлечь в союз и Югославию, пообещав ей Салоники. И принц-регент Павел согласился, 25. 3. 41 г. в Вене был подписан соответствующий договор. Но не успела делегация после его подписания вернуться домой, как в стране произошел переворот, организованный группой офицеров ВВС, которых поддержала вся армия. Наследник Петр, сбежавший по водосточной трубе от охраны, приставленной к нему Павлом, был провозглашен королем.

И хотя новое правительство Симовича объявило о согласии заключить с Германией пакт о ненападении, переворот носил явно антинемецкий характер, толпа в Белграде оплевала машину германского посла, и вышедший из себя фюрер решил раздавить дерзкую страну. А Советский Союз далеко не сразу, после долгих колебаний, попробовал воспользоваться ситуацией, и лишь 5. 4. 41, за день до вторжения в Югославию, заключил с ней договор о дружбе и ненападении. А стоило германскому послу в Москве намекнуть, что момент выбран неподходящий, как насчет каких-то конкретных шагов в данном направлении советская сторона и пикнуть не посмела. И в мае в угоду немцам вообще выслала дипломатических представителей «дружественной» Югославии. Как, кстати, и Бельгии, Норвегии, Греции, зато признала прогерманское правительство Рашида Али, которое в результате переворота пришло к власти в Ираке и начало воевать с англичанами.

22. 3. 41 последовало секретное распоряжение Гитлера приостановить выполнение советских заказов на заводах Германии. А СССР удовлетворился отговорками, что задержки вызваны трудностями военного времени, и ответные грузы на Запад гнал даже с опережением графика, по малейшим устным и телефонным пожеланиям немцев. Генерал Томас писал: "Русские выполняли свои поставки до самого кануна нападения, и в последние дни поставка каучука с Дальнего Востока производилась курьерскими поездами".

По поводу участка советско-германской границы от р. Игорка до Балтийского моря долгое время шли ожесточенные споры — а 12. 4 СССР вдруг безоговорочно принял немецкий вариант. Наконец, 7. 5 генсек Сталин решил назначить себя по совместительству председателем Совета Министров, т. е. премьером, что тоже было расценено многими политиками как демонстрация неизменности внешнего курса. Ведь теоретически, с отставкой какого-то другого главы кабинета могли сместиться и политические ориентиры, теперь же линия правительства и линия Сталина подчеркнуто отождествлялись не только содержанием, но и формой. Это отметили и многие немцы. Посол Шуленбург докладывал в Берлин: "Я убежден, что Сталин использует свое новое положение, чтобы лично принять участие в поддержании и развитии хороших отношений между Советами и Германией".

А германский военно-морской атташе в Москве прямо заявлял: "Сталин оплот германо-советского сотрудничества".

История о том, как Иосиф Виссарионович «прошляпил» готовящееся нападение, описана многократно и подробно. И от разведки предупреждения шли, и по дипломатическим каналам, и слухи о близком вторжении в СССР по всей Европе носились, да и в Америке в курсе были. И Рузвельт с Черчиллем предупреждали на основании своих данных. И концентрация войск у советских границ шла такая, что невозможно было не заметить. Советские войска в ответ тоже выдвигались к границе из внутренних округов — 28 дивизий, 4 армейских управления. Но ставились им сугубо оборонительные задачи. И как известно, даже 22 июня сперва шли директивы "не поддаваться на провокации", а в первых наивных приказах о контрударах требовалось не переходить границы. Можно вспомнить и печально-известное заявление ТАСС от 14. 6. Дескать, "в иностранной прессе муссируются слухи о близости войны между СССР и Германией. Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым заявить, что эти слухи являются неуклюжей пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны". Сюда же можно причислить и разнос Сталина на запрос, не стоит ли задержать германские суда, которые начали вдруг уходить из советских портов 20–21. 6. И то, как уже поздно вечером 21. 6 Молоков пригласил Шуленбурга и, доходя до откровенного унижения, осмелился лишь робко намекнуть, что судя по некоторым данным, "германское правительство недовольно советским правительством". Вот, мол, почему-то так и не отреагировали на дружелюбное заявление ТАСС о ложности слухов, даже не опубликовали его ни в одной своей газете. Но только "советское правительство не в состоянии понять причин недовольства Германии" и было бы очень признательно, если бы ему это разъяснили…

Все это в последующей литературе обсуждалось так широко, что, наверное, не было бы и нужды еще раз останавливаться на данном вопросе. Но обычно упускается ряд немаловажных деталей. Скажем, а имел ли основания Сталин верить предупреждениям Англии и Франции, которые еще с 1933 г. ориентировали Гитлера на войну с СССР? А теперь-то поссорить и столкнуть «союзников» было тем более в интересах Великобритании. И перелет Гесса лишний раз убедил Иосифа Виссарионовича в правоте собственных выводов и неискренности западных держав. Ведь как бы ни пытались потом западные исследователи завуалировать правду, что бы ни писали о частной и неожиданной инициативе заместителя фюрера по партии, но советская разведка в Англии работала безупречно и в на самых высоких уровнях государственных структур. Поэтому уж кто-кто, а Сталин прекрасно знал, что Гесс действительно пытался вести переговоры, и перед перелетом установил контакты с высокопоставленными английскими политиками. А раз так, то и решение напрашивалось "от противного" — всеми силами избегать конфликта. Да и прочую массу сообщений и слухов — как раз из-за их слишком уж массового количества — Сталин считал плодом широкой кампании дезинформации, развернутой англичанами.

Наконец, стоит учитывать и особенности реальной кампании дезинформации, развернутой Гитлером. А она была «многослойной». Советской стороне преподносилась версия, что концентрация войск на Востоке — это грандиозный отвлекающий маневр перед вторжением в Британию. Чему и вправду поверить было трудновато. Но во "втором слое", по секрету, самим немецким военнослужащим сообщалось, что их перебрасывают для обороны от готовящегося нападения русских. Следовательно, оставалась возможность, что Гитлера ввели в заблуждение — вот и прилагались все усилия, дабы развеять это заблуждение. Ведь такую «дезу» могли подбросить фюреру те же англичане. Да и в самом германском руководстве, как был уверен Сталин (и не без основания), существовало сильное прозападное крыло, добивающееся такого столкновения.

Известно, что советская дипломатия весной 41-го начала забрасывать удочки насчет личной встречи Сталина и Гитлера. Очевидно, тут-то и собирался Иосиф Виссарионович снять все накопившиеся проблемы. И теоретически, это было возможно. Наверное, он учитывал силу своего воздействия на собеседников — все иностранные дипломаты, политики, государственные деятели, которым приходилось встречаться со Сталиным, так или иначе попадали под влияние этой силы. Да и Гитлер к тем, кого почтил званием "персонального друга", впоследствии относился подчеркнуто «по-рыцарски», несмотря на фактическое неравенство положения — так было и с Муссолини, так было и с Антонеску. Вероятно, как раз из желания облегчить такую встречу, Сталин и принял на себя пост председателя Совнаркома — чтобы быть на равных, лидером и партии, и государства. И предложение о роспуске Коминтерна, высказанное им в апреле, возможно, тоже откладывалось до гипотетической встречи, как заготовка "мирной инициативы".

Да и в донесениях советской разведки содержались важные детали, о которых почему-то редко упоминается. Скажем, если Зорге Сталин не доверял, считая двойником, то самые ценные и надежные агенты в Берлине — группа Харнака и Шульце-Бойзена, работавшая в центральных учреждениях Рейха, и имевшая доступ к самой секретной информации, сообщала то же самое насчет начала войны, но отмечала, что этому будет предшествовать ультиматум о вступлении СССР в противоборство против Англии. А в залог союзнической верности, Германия, якобы, потребовала бы Западную Украину и Западную Белоруссию с Прибалтикой. Эти данные попали и в обобщенные разведсводки НКВД (см. Воскресенская З. "Под псевдонимом Ирина" с комментариями полк. Э. П. Шарапова, М., 1997). По-видимому, это был третий, самый глубокий слой дезинформации Гитлера. И Сталин ждал ультиматума! Причем вовсе не исключено, что принял бы его. А переговоры могли стать и хорошим предлогом для встречи с Гитлером, идею которой тормозили немцы. Ну а при такой встрече насчет «залога» и поторговаться можно было… А когда нападение началось, то как раз по этой причине он не мог поверить фактам — считал провокацией кого-то из прозападных германских генералов; решивших открыть огонь, не дожидаясь попытки мирного урегулирования. Известны его слова, что "Гитлер наверняка об этом не знает". Тут можно добавить и психологическую разгадку, почему Сталин, никогда и никому не веривший, да и в международных делах заявлявший: "Здоровое недоверие — самая хорошая основа для сотрудничества", все же попался на удочку Гитлера. Потому что он действительно не доверял никогда и никому — кроме себя. Но в том-то и дело, что не Гитлер, а он сам был автором плана войти в альянс с фюрером, сам начал претворять этот план в жизнь и сам делал первые шаги в данном направлении, тайно — еще с 1936-37 гг., и постепенно выводя их на поверхность в 1939 г. Это был его собственный проект. И именно из-за этого Сталин так упрямо цеплялся за него даже в совсем безнадежной ситуации и избегал любых «случайностей», способных его разрушить. Этим обстоятельством объясняются и его покаянные слова, когда он уединился и запил на даче: "Ленин нам оставил государство, а мы его просрали!" — он отступил от ленинских планов мировой революции, счел себя умнее учителя и действовать решил хитрее. Вот и получил результат. И как раз за отступление от ленинизма, а не за поражения на фронтах, он ожидал свержения и ареста со стороны собственных соратников. Ну а потом, разумеется, в советскую литературу была внедрена версия, что инициатором сближения был только Гитлер с целью заведомого обмана. И Запад такую версию охотно принял — его лидерам в глазах собственной общественности было все же приличнее водить дружбу и поднимать тосты с обманутым «простаком», а не с автором " или соавтором сговора.

Третья гражданская

22 июня снова аукнулось для русской эмиграции волнами арестов. Снова хватали тех, кого заподозрили в просоветских симпатиях, но только теперь уже немцы и их союзники. В оккупированной зоне Франции взяли около 300 чел. и отправили в Компьенский лагерь.

В "свободной зоне" правительство Виши из желания выслужиться арестовало более 500 — причем опять по принципу "подозрительных иностранцев", в основном — бывших офицеров. Многочисленные аресты прокатились также в Болгарии и Чехословакии.

Что касается кругов, настроенных на союз с немцами, то естественно, они восприняли эту войну как «свою». Еще до начала боевых действий фон Лампе писал германскому главнокомандующему сухопутных войск Браухичу, выражая просьбу использовать белогвардейцев. Однако 22. 6 берлинский уполномоченный Бискупский получил приказ "оставаться на местах и ждать дальнейших указаний". Лампе развил бурную деятельность, обращался с письмами к Гитлеру, вел переговоры с генералом Абрамовым и другими белыми руководителями в Югославии и Болгарии. Но из организации Бискупского и Лампе немцы за 2 месяца сочли нужным привлечь на службу и направить на Восточный фронт только… 52 человека. Белые офицеры требовались Германии лишь в качестве переводчиков. А на предложения о более активном участии следовало разъяснение, что направление их на фронт "принесет мало помощи Вермахту, давая в то же время пищу и без того активной советской пропаганде".

НТС с началом войны объявил мобилизацию своих членов. Исполнительное бюро Совета нелегально обосновалось в Берлине, и около 200 активистов были направлены на Восток для работы на оккупированной территории. Задача была поставлена: "борьба на два фронта, с завоевателями извне и с тиранией изнутри". Главной формой для этого предполагалась агитация и пропаганда среди населения. Как гласили программные документы того времени, "Россию спасет русская сила на русской земле; на каждом из нас лежит долг отдать себя делу создания этой силы". Членам НТС запрещалось служить в каких-либо карательных и полицейских органах. Одни старались устроиться в различные гражданские учреждения Остминистериума (министерства Восточных территорий), другие, особенно имеющие техническое образование — в германские фирмы, посылавшие своих представителей для освоения занятых районов, а многие направлялись просто с поддельными документами или нелегально переходили границу. Снова, и теперь уже в гораздо большем количестве, шли на подвиг мальчишки-энтузиасты, в надежде хоть чем-то помочь России и содействовать ее освобождению. Их общий настрой выражают, например, стихи В. Бранда, написанные в 1941 г. по дороге на русскую землю:

… Что ждет нас там, восторг иль муки, В родной неведомой стране? Несли ей сердце, мозг и руки, Молясь в осенней тишине…

Самого его в родной неведомой стране ждала смерть — Бранд возглавил организацию НТС в Смоленске, где и умер от тифа.

Но казалось, что национальная революция, курс на которую держал НТС, действительно начинается. И население, и армия в первые месяцы войны стали выходить из-под контроля коммунистов. Жители встречали немцев колокольным звоном и хлебом-солью, открывали заколоченные большевиками церкви, распускали колхозы, выбрасывали в помойку портреты опостылевших вождей и доставали припрятанные иконы. Выдавали ненавистных активистов и чекистов, искренне веря, что наконец-то пришла достойная жизнь. Солдаты массами сдавались, а то и переходили на сторону неприятеля. Причем вовсе не видели в этом предательства Родины — считали, что хуже, чем при коммунистах, Родине все равно быть не может. А что касается нацистских зверств, то ведь до 22. 6. 41 сама же советская пропаганда опровергала такие сведения как "буржуазную клевету", восхваляя честь, доблесть и мужество немцев. И когда та же пропаганда повернула на 180 градусов и заговорила о германских злодеяниях, ей уже не верили ни на грош. Из 5,2 (по другим данным — 5,7) миллионов военнопленных, захваченных немцами за время войны, 3,8 сдалось в 1941 г., что и стало, по-видимому, главной причиной фронтовой катастрофы.

Сталинский приказ № 0019 от 16. 7. 41 г. констатировал: "На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие".

И именно по этой причине родился печально-известный приказ № 270 от 16. 8, объявлявший сдачу в плен предательством. Например, только в одной операции по окружению советских войск под Белостоком на сторону немцев перешло (не просто сдалось, а перешло) 20 тыс. чел. В Львове произошло восстание, взбунтовавшиеся горожане под руководством активистов ОУН напали на тюрьму и выпустили политзаключенных. 28. 6. старший политрук Григоренко занял позицию под мостом через Березину и открыл огонь по работникам НКВД. В 99-й дивизии, вышедшей на позиции, 80 чел. отказалось стрелять по немцам — и сами были расстреляны. В полосе одного лишь Юго-Западного фронта за неполный месяц с 22. 6 по 20. 7 согласно докладу Мехлиса был задержан 75. 771 дезертир.

В августе 41-го командир 436 полка донской казак Кононов объявил подчиненным, что решил повернуть оружие против Сталина. За ним добровольно пошел весь полк. И он, перейдя к немцам, стал формировать казачью часть. Когда прибыл для этого в лагерь под Могилевом, из 5 тыс. пленных идти к нему вызвалось 4 тыс. В знаменитой 316-й, Панфиловской дивизии, по донесению члена ВС армии Лобачева от 27. 10. 41 г. во всех трех полках были зафиксированы антисоветские настроения и высказывания. Говорили: "Надо бросать воевать", "Сейчас 50 % колхозников настроены против Советской власти…" И в той самой роте, что погибла под гусеницами танков у разъезда Дубосеково, было двое перебежчиков — не пленных, а добровольно перешедших к врагу. Под Лугой ленинградский студент Мартыновский создал студенческий партизанский отряд, чтобы сражаться с коммунистами. Под Порховом лейтенант Рутченко, бывший аспирант, организовал еще один антисоветский отряд из студентов и красноармейцев. В г. Локте Брянской области еще до прихода немцев население сбросило советскую власть и создало самоуправляемую «республику», которую возглавил инженер К. П. Воскобойников (кстати, будучи политзаключенным, он еще в лагерях познакомился с членами НТС и во многом разделял их теории). Эта «республика» охватила восемь районов, создала и собственные вооруженные силы — Русскую Освободительную Народную Армию (РОНА) численностью в 20 тыс. чел. под командованием Б. Каминского. Армия имела свою артиллерию, танки, а на знаменах изображался Георгий-Победоносец.

Уже в 1941 г. русских добровольцев из перебежчиков и пленных начали принимать в германскую армию — так называемые «хиви» ("Хильфсвиллиге" "добровольные помощники"). Сперва их использовали на тыловых, санитарных должностях, но уже вскоре стали доверять оружие и формировать из них «Остгруппен» — вспомогательные части, примерно соответствующие батальону. И численность советских граждан в составе Вермахта постепенно дошла до 800 тыс. чел., а по некоторым данным даже до миллиона! Конечно, многие записывались в такие формирования только для того, чтобы выжить в плену. Но сколько шло воевать добровольно и искренне — особенно в самом начале войны, когда политика оккупантов в СССР еще не раскрыла себя полностью!

В Белоруссии и Смоленщине для поддержания порядка и очистки местности от коммунистических партизан стала создаваться добровольческая "народная милиция" — и тоже желающих набралось до 100 тыс. — уж тут-то не из лагерей, а из обычных мирных жителей сел и городов. Полковник ВВС В. И. Мальцев, посаженный в 1938 г., потом реабилитированный, но так и не возвращенный на летную работу, был начальником санатория ВВС в Крыму. Он преднамеренно не эвакуировался и перешел к немцам, стал бургомистром Ялты, сформировал шесть добровольческих отрядов, а потом пошел служить в Люфтваффе и создал русскую боевую эскадрилью. В советских лагерях возле Усть-Усы начальник командировки Ретюнин поднял несколько сотен заключенных, разоружил охрану и ушел в леса партизанить. А в немецком лагере военнопленных под Тильзитом 12 тыс. чел. подписали заявление, что пора превратить Отечественную войну в гражданскую.

А фактически она уже началась и шла полным ходом, эта "третья гражданская", началась и шла параллельно с советско-германской, и по охвату ничуть не уступала "первой гражданской". Она оказалась совершенно заслоненной сражениями Второй Мировой и не имела своих историков. Впрочем, она почти не имела и собственной истории. Потому что была немцам совершенно не нужна, была непонятна им и не вписывалась в их планы, согласно которым русских требовалось покорить, а вовсе не «освобождать», и после предполагаемой победы им предназначалась участь рабов, подданных, но никак не союзников. И освободительный подъем народа всячески подавлялся и сдерживался самими же немцами. Никаким движениям и формированиям не позволяли набрать достаточную самостоятельную силу, и они оказывались в полной зависимости от положения Германии. Так что фронты "гражданской войны" стали лишь вкраплениями общих фронтов Отечественной. Части «Остгруппен» создавались с немецкими офицерами во главе, и русские добровольцы служили в них на правах немецких солдат. В связи с массовостью этих формирований был введен пост главнокомандующего «Остгруппен», им стал генерал Гейнц Гельмих. Но скорее, он занимался их учетом и набором пополнений, потому что такие части отнюдь не сводились воедино, а наоборот, преднамеренно распылялись по разным фронтам и соединениям. А часто русских «хиви» вообще зачисляли группами по 9-12 человек в немецкие роты.

С существованием «республики» под Брянском кое-как мирились — видимо, не хотели создавать лишних проблем в тылу. Но распространять влияние на соседние районы ей не дали, так и осталась в границах, где успела укрепиться в период междувластия. А стотысячную "народную милицию" в Белоруссии, испугавшись такого размаха, запретили и разогнали. Было объявлено, что если люди хотят бороться с коммунистами и партизанами, пусть идут в полицаи — т. е. формирования, создававшиеся самими немцами, весьма ограниченные по количеству и вооружению, и подчиненные гестапо. Результат известен. Желающих идти в холуи и каратели к гестаповцам набралось куда меньше, были они далеко не лучшего состава, а как только гитлеровский режим проявил себя на деле, место массового антисоветского заняло массовое партизанское движение.

Такое же отношение в полной мере сказалось на эмигрантских силах. И характерно, например, что князь Мещерский, поехав на родину в качестве военного переводчика, после всего увиденного вернулся во Францию и перешел в Сопротивление. Только в конце 1941 г. германское командование уломали на эксперимент, сформировать «пробную» русскую часть. Для этого в Оршу были направлены несколько белых офицеров — полковники К. Кромиади, И. Сахаров, Г. Ламсдорф, и в поселке Осинторф из военнопленных началось создание Русской Народной Национальной Армии (РННА). Она носила советскую форму, но с дореволюционными погонами и кокардами, и по численности достигла 7 тыс. чел. Хотя желающих было гораздо больше, однако их просто не могли принять из-за установленных немцами ограничений. Правда, главнокомандующий сухопутных войск Браухич и командующий группой армий «Центр» Клюге высоко оценили состояние «армии», высказывались, что в будущем она сможет внести значительный вклад на Восточном фронте, но снова вмешалась политика.