Учители Церкви. Церковные писатели

Между отцами Церкви римско–католическая церковь выделяет еще особую группу таких церковных писателей, которым придает еще более почетный титул «doctores ecclesiae по преимуществу» (per eminentiam); у них к четырем признакам отца Церкви присоединяется еще пятый — eruditio eminens — выдающаяся ученость и заслуги для церковной науки, которые они проявили в своих произведениях и в борьбе за церковное учение (ср. буллу папы Бенедикта XIV Militantis ecclesiae). Этот высший почетный титул doctores ecclesiae первоначально был присвоен четырем знаменитейшим западным церковным писателям: Григорию Великому, Августину, Амвросию и Иерониму (декларация Бонифация VIII от 1298 г., в которой Григорий отмечен как папа, Августин и Амвросий как venerandi antistites [почтенные предстоятели], Иероним как sacerdotii praeditus titulo [наделенный честью священства], все же вместе как eximii confessores [выдающиеся исповедники]; позднее же стали видеть в них представителей высших иерархических степеней: епископ — Августин, архиепископ — Амвросий, кардинал — Иероним и папа — Григорий). Потом к четырем западным присоединили четырех восточных отцов: Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого. С течением времени число doctores ecclesiae увеличилось присоединением Илария Пиктавийского, Петра Хрисо–лога, Льва Великого, Исидора Севильского, Кирилла Иерусалимского, Кирилла Александрийского (в 1883 г.), Иоанна Дамаскина (в 1890 г.). Кроме того, в римско–католической Церкви титул doctores ecclesiae прилагается к тем западным представителям церковной науки, которые обладают всеми признаками отца Церкви, за исключением competens antiquitas, т. е. к таким выдающимся церковным писателям и ученым, которые жили и учили по окончании периода отцов; таковы, например, Беда, Петр Дамиани, Ансельм Кентерберийский, Бернард Клервоский, Фома Аквинат, Бонавентура, Альфонс Лигурийский. В этом достоинстве они должны быть провозглашены официальным актом со стороны Церкви (approbatio expressa [ясно выраженное признание]) или же ясно цитированы с этим именем в папских буллах; таким признанием или провозглашением Церковь отмечает выдающиеся заслуги писателя для церковной науки, объявляет его официальным свидетелем учения Церкви и сообщает его писаниям особенное достоинство.

В православной Церкви и у православных патрологов наименование учителя Церкви не имеет устойчивого и строго определенного значения. Иногда оно прилагается как особенно почетный титул («великий вселенский учитель») к знаменитейшим из отцов Церкви (Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту); большей же частью употребляется в отношении к наиболее выдающимся из церковных писателей, которые не удостоены Церковью почетного звания отцов Церкви, но известны своими высокими качествами, исключительной образованностью, подвижнической жизнью и пользуются уважением в Церкви, хотя и не в числе святых (например, Климент Александрийский, Ориген, Иероним, Августин, Феодорит Кирский), и по своему значению близки к отцам, стоя в тесной связи с ними. Впрочем, каких–нибудь определенных указаний в этом отношении не выработано, почему у нас отцам Церкви противополагаются просто церковные писатели, т. е. такие писатели, которые не имеют некоторых святоотеческих свойств, — не отпечатлели в своей жизни и сочинениях в совершенной чистоте и целости преданной веры Церкви, не[99]до конца жизни пребывали в духовном общении с Церковью и т. п., каковы, например, названные уже Климент Александрийский, Ориген, Тертул–лиан, Лактанций, Евсевий Кесарийский, Иероним, Августин[100], Феодорит Кирский и др. Одни из них самой Церковью по какому–либо поводу выделены[101]из ряда отцов (Евсевий Кесарийский на VII Вселенском соборе), ошибки других выяснены были при точной формулировке церковного учения (например, мнения Оригена), об иных Церковь не высказала своего суждения или не признала их святыми и прославленными.

Авторитет отцов Церкви

Гораздо менее ясности и отчетливости в определении того, какой авторитет принадлежит отцам Церкви, какое значение имеют их творения и изложенное в них учение.

Христианская древность дает непрерывный рад свидетельств о том высоком уважении, каким пользовались мужи, известные с именем отцов Церкви; об этом ясно говорит уже одно наименование их отцами, святыми отцами, бого–носными, богоглаголивыми, божественными. Древние песнописцы величают их «звездами мйогосветлыми», «церковными кормилами», «непоколебимыми столпами», «органами благодати» и «гуслями духа». Соборы и отдельные церковные писатели говорят об отцах Церкви таким языком, который обнаруживает в них твердое убеждение, что отцы Церкви — надежнейшие руководители в религиозном познании и жизни. «Послание» восточных патриархов о православной вере, решительно усваивая непогрешимость одной только вселенской Церкви, потому что человеку, который говорит сам от себя, можно погрешать, вместе с тем представляет отцов Церкви орудиями Св. Духа: «Учит Дух Святый Церковь чрез святых отцов и учителей кафолической Церкви. Ибо как все Писание, по общему признанию, есть слово Духа Святого не потому, что Он непосредственно изрек его, но говорил в нем чрез апостолов и пророков, так и Церковь научается от живоначального Духа не иначе, как чрез посредство святых отцов и учителей… почему мы не только убеждены, но и несомненно исповедуем как твердую истину, что кафолическая Церковь не может погрешать или заблуждаться и изр>екать ложь вместо истины, ибо Дух Святый, всегда действующий чрез вернослужащих отцов и учителей Церкви, предохраняет ее от всякого заблуждения» (чл. 12)[102]. Почтительное отношение к отцам неизменно сохраняется в православной Церкви до настоящего времени.

Это особенное уважение к ним как авторитетным свидетелям церковного учения основывается на тех именно свойствах их, в силу которых Церковь почтила их высоким званием отцов Церкви; именно:

Во–первых, на высокой степени христианской образованности их. Большинство отцов Церкви обладали всеми необходимыми средствами для всестороннего образования и были выдающимися учеными среди христиан своего времени, почитались как замечательные учители и авторитетнейшие защитники преданного церковного учения. О многих из них можно сказать словами блж. Иеронима: «Не знаешь, чему более дивиться в них, глубокому ли постижению слова Божия, или светской учености»[103]. Твердость в убеждениях, выдающийся дар красноречия и превосходное изложение учения вызывали уважение к ним даже в кругах образованных, не принадлежавших к Церкви. Это качество является надежным ручательством за то, что церковное учение верно понято отцами и изложено ими с возможной по современным им условиям точностью.

Во–вторых, на святости жизни святых отцов Церкви, которая является необходимым восполнением научного образования. В деле религиозного знания это такое качество, которое может заменить самых талантливых наставников. «Чистии сердцем Бога узрят» (Мф. 5: 8). Тайны духовной жизни лучше постигает и может яснее и правильнее изложить для других тот, кто познал их собственным опытом, чем тот, кто рассуждает о них теоретически. Истине более предан тот, кто с познанной истиной сообразует свою жизнь. Святой почитает учение Христа небесным благом, Божественным даром, который для него дороже всего, даже собственной жизни, — за истину он готов терпеть жесточайшие мучения. Поэтому святость жизни обусловливает собой более глубокое и ясное постижение христианского учения, чистоту деятельности отцов вообще и литературной в частности, любовь к истине Христовой и добросовестность в письменном изложении ее. В тесной связи с этим качеством стоит убеждение древних в сверхъестественных благодатных дарованиях свв. отцов, выражением которого служат свидетельства древности о том, что некоторые из отцов удостоены были особенных благодатных вразумлений и наставлений: Григорий Чудотворец получает символ веры от апостола Иоанна Богослова, прп. Антоний получает чудесное разрешение своих недоумений, Ефрему Сирину современниками усвоено наименование «пророка сирского», Прокл видит при Иоанне Златоусте ап. Павла во время составления им толкований на Павловы послания, диакон Павлин видит огонь, исходящий из уст св. Амвросия во время изъяснения им 143–го псалма. Церковные песнотворцы именовали отцов в канонах «богоглаголивыми», «богомудры–ми», «гуслями Св. Духа» и даже «богодухновенными». Эта же уверенность высказана и в приведенных словах из «Послания» патриархов. Такие суждения, основываясь на глубокой вере, что по обетованию Спасителя Св. Дух непрестанно руководит Церковью и наставляет верующих на всякую истину, ясно показывают общее впечатление, какое получали от отцов, именно, что они обладали даром лучше других разуметь дух евангельского учения как богопро–свещенные учители веры и благочестия.

В–третьих, на признании их писаний со стороны Церкви. Церковь указывает на писания отцов как на такие, которым можно и должно верить и следовать. Это указание получает исключительно важное значение ввиду того, что задача Церкви — хранить чистоту Откровенного учения и заботиться о том, чтобы верующие следовали надежным учителям и руководителям. Когда Церковь ставит отцов как официальных и достоверных свидетелей и учителей, авторитет ее некоторым образом переходит и на них; поэтому их творения получают для верующих большее значение, чем произведения, не признанные и не рекомендованные Церковью. Это основание является самым наглядным и существенным, и от него именно необходимо отправляться при суждении об авторитете отцов.

Но в какой мере авторитет отцов должен быть признан обязательным для христиан? На какие предметы знания он простирается? Христианская древность не дала определенного ответа на эти вопросы, но и не обязала верующих безусловной покорностью тому, что написано тем или другим отцом. Рядом с требованием следовать стопам отцов и речения их признавать более несомненными, чем свое мнение (Basil. Caesar., Epist. 52[, cap. 1]), мы встречаем суждения древних, которые свидетельствуют об известной свободе в отношении к отеческой письменности. Кирилл Иерусалимский говорит своим слушателям: «Не верь ты и мне, когда я говорю тебе просто.., если на мои слова не получишь доказательств от божественных Писаний» (Cateches. IV[, 17]). Василий Великий дает такое наставление: «Должно Писаниями поверять то, о чем говорят писатели[104], и согласное с Писаниями принимать, а несогласное отвергать, и всячески отвращаться тех, которые держатся такого учения» ([Regulae morales 72.1])[105]. Блж. Августин пишет Фортунату[106]: «Нам можно, не нарушая почтения (к отцам), нечто в их писаниях не одобрять и отвергать, если, быть может, найдем, что они мыслили несогласно с истиной» [(Epist. 148, ad Fortunatianum, cap. 4.15)]; и в книге «О крещении» он же говорит, что послания епископов, если в них есть какое–либо уклонение от истины, дозволительно обличать словом более мудрым, большей важностью других епископов, соборами [(De baptismo contra Donatistas II, 3, PL 43. Col. 128)]. Патр. Фотий в послании к аквилейскому архиепископу говорит: «Мало ли было затруднительных положений, которые возбуждали многих отцов частью неточно выражаться, частью говорить применительно к обстоятельствам, иное — при нападении неверных, а иное — по человеческому неведению, которому подпадали и они…»[107]. И в другом месте: «Если иные и говорили неточно, или по неизвестной нам причине уклонились даже от правого пути, но никакого исследования о них не было и никто не призывал их в познание истины, мы [ничуть не менее][108]причисляем их к отцам, как если бы и не говорили они того, за знаменитость их жизни и славу добродетели и за непорочность веры в других отношениях[109], но тем словам их, где они погрешали, не следуем»[110]. И действительно, факт ошибочных мнений в писаниях отцов разных эпох не подлежит сомнению, чем бесспорно исключается безусловная обязательность для верующих следовать всем без исключения мнениям отдельных лиц. Писания отцов — человеческие произведения и существенно отличаются от Священного Писания Ветхого и Нового Завета, которое богодухновенно, составлено под специальным воздействием Св. Духа и потому должно рассматриваться и почитаться как священное и божественное Писание. За весьма редкими исключениями, никто и не смешивал произведений отцов Церкви с богодухновенными писаниями пророков и апостолов, и такого смешения нельзя допускать без опасности запутаться в безвыходных противоречиях. Отсюда, при неизменном подчинении всегда живому, всегда непогрешимому авторитету Церкви, которая есть верная хранительница Божественных обетова–ний и всеобщего и непрерывного Предания, вытекает для нас известная свобода в исследовании отеческих творений и заключающегося в них учения; отсюда же, не умаляя значения отцов, мы получаем возможность и право внести необходимые различия в оценку их учения. Основные начала этой оценки сводятся к следующему.

Отцов Церкви можно рассматривать или отдельно каждого, или всех вместе; в том и другом случае необходимо принимать во внимание частней–шие, но весьма важные соображения. Иногда мы видим, что отдельный отец Церкви на вопросы, поставленные его любознательным и проницательным умом, дает робкие, малоуверенные ответы. Таких решений, конечно, нельзя приравнивать к ясным и твердым суждениям, которые вытекают из всего учения этого же отца. Но и в последнем случае, когда язык отца не представляет ни неуверенности, ни возможных при ней вариаций, необходимо исследовать вопрос, на который простирается его утверждение, мотивы, на которых это утверждение основывается. Если отец высказывает то, чему он учит, как слово Спасителя, как Откровенное учение, дошедшее до него путем непрерывного предания; если он говорит: «мы веруем», «исповедуем», «мы научены», «апостолы предали», «Церкрвь соблюдает»; если, наконец, мы не имеем никаких основательных данных сомневаться в правдивости этого утверждения, — то мы должны смотреть на него как на свидетеля, и его свидетельство, даже рассматриваемое отдельно, имеет высокое значение; сила этого свидетельства тем больше, чем ближе этот отец стоит к источнику апостольского Предания, чем определеннее он указывает и защищает в каком–нибудь положении учение Христа и апостолов или общий голос всех верующих или всех Церквей, иногда в противоположность к новшествам еретиков, следовательно, на основании специального исследования вопроса. Если же оказывается, что отец формулирует свое собственное мнение, излагает, как он сам понимает тот или другой догмат, словом, раскрывает свое личное богословие, тогда воззрения этого отца имеют силу постольку, поскольку убедительна его аргументация. Он — апологет, богослов, мыслитель, но не свидетель. В этом отношении большим авторитетом, бесспорно, обладают те отцы, которые в свое время выделялись из ряда других святостью и образованностью, были знакомы или переписывались со многими православными епископами, путешествовали по разным странам христианского мира, собирали сведения об учении и практике в разных Церквах и, следовательно, могли знать то учение, которое неизменно соблюдалось в Церкви вселенской как истинное апостольское Предание; наконец, были вождями при защите православного учения против появившихся еретиков, почему и пользовались у современников уважением и славой. Но как же смотреть в таком случае на признание отца самой Церковью? Признание отца со стороны Церкви констатирует вообще православный характер его произведений, но не сообщает каждому отдельному положению в его учении значения действительного учения Церкви. Исключение составляют те отдельные произведения, которые были признаны на Вселенских соборах как точное выражение православного учения по тому или другому пункту, таковы например анафематизмы Кирилла Александрийского против Нестория, его второе послание к Несторию, послание его к Иоанну Антиохийскому, посланйе папы Льва I к Флавиану Константинопольскому.

Согласное свидетельство нескольких отцов дает большее ручательство за истинность того, о чем они свидетельствуют, и именно тем большее, чем больше число их и авторитет. Но и здесь всецело применимы те точки зрения, которые имеют значение в отношении к каждому отдельному отцу.

Таким образом, раз отцам Церкви каждому в отдельности не усваивается богодухновенности пророков и апостолов, то при суждении об их авторитете неизбежно получает совершенно законное место известная доля субъективизма, который может регулироваться такими соображениями. Суждения отдельных отцов Церкви по существу своему суть богословские мнения, но мнения тех, которые для всякого православного значат более, чем просто богословы; это богословские мнения (θολογούμνα) святых отцов единой неразделенной Церкви и мнения мужей, среди которых стоят и те, которые достойно именуются «учителями вселенной». Православный богослов ставит их высоко, не преувеличивая, однако, их значения. Каждый имеет право держаться θολογούμνον (как своего частного мнения), если оно высказано даже единственным отцом Церкви, — само собой понятно, если не доказано, что компетентный церковный суд признал это воззрение погрешительным (а раз это последнее доказано, это воззрение ipso facto перестает для меня быть θολογούμνον). Но, с другой стороны, никто не может требовать, чтобы другой признавал как свое частное богословское мнение такое θ<Εθλογούμ<Ενον, которое хотя выставлено несколькими отцами Церкви, однако не пленяет своей возвышенной богословской красотой и не покоряет доступной державной мощью своей аргументации. В данном случае ясно одно: если кто–либо сам не держится упомянутого θολογούμνον, то он все же не имеет также права осуждать тех богословов, которые следуют ему; и если бы кто, в силу обстоятельств, вынужден был на обсуждение этого θολογούμνον, то и тогда он должен держать себя почтительно, с благоговением, подобающим авторитету отцов Церкви. Один ли отец Церкви, или многие следовали данному θέολογούμένον — это вопрос, который не может иметь существенного значения; каждый отец Церкви имел нравственное право сказать с ап. Павлом: «Думаю, и я имею Духа Божия…» (1 Кор. 7:40), и если целый сонм таких носителей высокого религиозного духа держится известного θολογούμενον, то в нас крепнет субъективная уверенность, что мы стоим на твердой почве, что это вероятное есть в высшей степени вероятное, что оно весьма близко к истинному. Но, без сомнения, θεολογούμνον, даже очень распространенный, не есть догма[111].

Исследуя учение всей совокупности отцов, мы можем обнаружить разногласие между ними во мнениях по одному и тому же вопросу: иногда определен–ным утверждениям, большинства противополагаются суждения меньшинства, хотя бы и незначительного. Каково должно быть отношение к такому явлению в отеческой письменности? Прежде всего необходимо убедиться, действительно ли существуют реальные и столь глубокие разногласия, какими они представляются с первого взгляда. Когда внимательное исследование приведет к убеждению, что невозможно достигнуть соглашения мнений, тогда должно заключать, что по данному вопросу отеческая письменность не дает непререкаемого учения, и без предубеждения искать причин такого разногласия, которое может иметь достаточное объяснение в обстоятельствах жизни писателей и состояния церковных дел того времени, в увлечении полемикой ради выяснения истины и в возможных при этом преувеличениях, взаимном непонимании и т. д.

Наконец, по многим и при том существеннейшим вопросам отцы Церкви обнаруживают единодушное согласие; их голоса, раздающиеся из самых отдаленных мест, составляют согласный хор, в котором и недоверчивое и подозрительное ухо не обнаружит даже легкого диссонанса. Они удостоверяют, что то, 5 что они провозвещают, они получили от своих предшественников как постоянное учение Церкви. Такое свидетельство, раз оно установлено не отдельным лицом, способным ошибаться, а учреждением безусловно авторитетным для всех верующих, т. е. самой Церковью, должно стоять вне всяких подозрений и сомнений. В этом случае отцы Церкви, очевидно, являются живыми органами общецерковного веросознания и жизни, и согласное учение их имеет глубочайшее основание в согласии учащей Церкви, в которой, по обетованию Христа, Дух Святой пребудет до конца дней; почему и свидетельствуемое отцами учение должно рассматривать как общее и постоянное церковное учение, как церковный догмат, по принципу: quod ubique, quod semper, quod ab omnibus creditum est, hoc est [etenim] vere proprieque catholicum [то, во что верили повсюду, всегда и все; потому что это и есть подлинно и в собственном смысле слова «кафолическое» (учение)]. Этот принцип издревле имеет неизменное значение в Церкви, как у отдельных отцов, так и у Вселенских соборов. Уже древнейшие отцы и церковные писатели ссылались на этот принцип в своих произведениях: св. Ириней — против гностиков, св. Афанасий — против ариан, Василий Великий, Августин, Иероним, Кирилл Александрийский. Научное обоснование этого принципа дано в произведениях св. Иринея, Тертуллиана, и в особенности — в «Памятных записках» Викентия Лиринского, которому принадлежит и приведенная формулировка рассматриваемого принципа (cap. 2). Он же дает и подробнейшие разъяснения относительно consensus patrum [согласия отцов]: «Что только или все они (отцы), или большинство их единомысленно принимали, содержали, передавали открыто, часто, непоколебимо, как бы по предварительному согласию между собой учителей, то почитать несомненным, верным и непререкаемым» [(cap. 28)]. Вселенские соборы санкционировали этот принцип и полагали его в основу своих догматических определений. Этот принцип получает оправдание и с другой стороны: истина объединяет честно и добросовестно стремящихся к ней. Такой критерий истинности свидетельства отцов отчетливо выставил св. Афанасий Александрийский: «Вот подлинно учение и вот признак истинных учителей, как предали отцы: согласно между собой исповедовать одно и то же и не входить в споры ни друг с другом, ни со своими отцами… Святые и действительные проповедники истины один с другим согласны и не разнствуют между собой. [Ибо] хотя и в разные времена были они, но все взаимно стремятся к одному и тому же, будучи пророками единого Бога и согласно благовествуя единое Слово» (De decretis [4], PG 25. Col. 429). При этом не только не требуется, но и невозможно даже требовать, чтобы безусловно все отцы, без всякого исключения, высказали согласное суждение об известном пункте церковного учения, — могло быть, что не каждый имел повод высказаться по данному вопросу. Достаточно, чтобы значительное число выдающихся отцов из различных стран и разных времен засвидетельствовали согласно, твердо и ясно, как учение Церкви, и чтобы остальные не представили противоположных суждений. Точное и подробное выяснение значения всеобщего согласия отцов в качестве критерия истинного вероучения относится к области догматического богословия; для нас же необходимо отметить здесь ту существенную черту, что отцы Церкви и во всей совокупности — не творцы церковного вероучения, а свидетели его: они, говоря словами Пятого Вселенского собора, веру, которая изначала дарована Великим Богом и Спасителем нашим Иисусом Христом святым апостолам и ими проповедана во всем мире, исповедали, изъяснили и святым Церквам предали. По выражению блж. Августина, они «что нашли в Церкви, то удержали, чему научились, тому учили, что получили от отцов, то передали сыновьям» (Contra Julianum II, [10.]34); почему и согласие их свидетельствует собственно кафоличность учения, т. е. всеобщность и историческую непрерывность.

Но это согласие отцов, чтобы быть обязательным для сознания христиан, должно касаться таких пунктов учения, которые по признанию самих отцов имеют характер Откровенных истин. Очевидно, если предмет такого согласного свидетельства совершенно чужд христианской догме, если он точно и исключительно научный, то оно не может предъявлять исключительных прав на наш разум. Так как авторитет и непогрешимость Церкви простираются только на Откровенные истины, т. е. совокупность вероучения и нравоучения, так как только в отношении к этим истинам она получила божественную миссию содержать их неизменно и без извращения на все времена, то этими истинами ограничивается и авторитет отцов (cf. Vincentius Lirin., Commonitorium 28). Поэтому даже и в богословских науках авторитет свв. отцов не может быть распространяем безразлично на все стороны их, но должно непременно обратить внимание на то, насколько развитие той или другой науки обусловливается естественными способностями человека и стоит в связи с общим ходом развития человечества. Еще Викентий Лиринский сказал: «Должно заметить, что мы обязаны с величайшим усердием исследовать согласные суждения древних святых отцов и следовать им не относительно всех каких–либо маловажных вопросов Божественного закона, но главным образом только касательно правила веры» (ibidem), так как, по его мнению, «необходимо направлять уразумение небесного Писания по одному правилу церковного понимания в тех только главным образом вопросах, на которых зиждутся основания всего вселенского догматического учения» (cap. 29). Во всех остальных вопросах научные воззрения отцов подлежат обычной научной оценке, и все их мнения, аргументы и разъяснения имеют значение соответственно их внутреннему научному достоинству.

Изложенные соображения относительно авторитета отцов Церкви устраняют крайности воззрений как тех, кто готовы усваивать каждому святоотеческому слову абсолютный авторитет и безусловную непогрешимость и обязательность для верующих, так и тех, которые рассматривают их как простых исторических свидетелей. Вместе с тем на основе этих соображений открывается достаточно свободы для научного исследования патристической литературы.