Впервые публикуемые в полном объеме (не считая незначительных авторских сокращений) лекции Н. И. Сагарды занимают особое место в истории русской патрологии. Для того чтобы в полной мере оценить их роль, необходимо бегло обозреть учебные пособия, писавшиеся на русском языке до и после курса Н. И. Сагарды[41].
Первым русским патрологическим курсом было сочинение архиеп. Филарета (Гумилевского) «Историческое учение об отцах Церкви»[42]. Его автор широко использовал имевшиеся к тому времени разработки западных ученых, не ограничивая обзор VIII веком по P. X., но доведя его до XII в., включив в число рассмотренных писателей и славянских просветителей Кирилла и Мефодия, русских святителей Илариона Киевского и Кирилла Туровского. Эту книгу так или иначе использовали все последующие русские патрологи. Труд архиеп. Филарета ныне представляет в основном археографический интерес благодаря ссылкам на старые издания и спорадическим указаниям на архивы.
В Киевской духовной академии курс по отцам Церкви читал К. И. Скворцов, используя в основном западную литературу (чаще всего его статьи являлись переводами из Фреппеля). Им была издана и отдельная книга по апологетам[43]. В Казанской духовной академии Д. В. Гусев как преподаватель был уже несколько более самостоятелен, но зависимость от иностранных источников продолжала сказываться. Он успел разработать курс, второй и следующие выпуски которого, по мужам апостольским и апологетам[44], были напечатаны уже посмертно.
С появлением книги О. Барденхевера[45], переработанное многотомное издание которой явилось впоследствии первым курсом, ответившим требованиям науки XX столетия[46], и трудов А. Гарнака (прежде всего GachL) получила стимул работа по составлению аналогичных пособий в России. В Иркутске было издано пособие, опиравшееся на книгу О. Барденхевера[47]. В академиях же прямая зависимость от иностранных разработок постепенно преодолевалась. В Москве И. В. Попов, в Санкт–Петербурге Н. И. Сагарда, а в Киеве С. Л. Епифанович работали над курсами лекций по патрологии. Все трое являлись авторами значительных работ об отцах Церкви: И. В. Попов — о блж. Августине[48], Н. И. Сагарда — о свт. Григории Чудотворце[49], С. Л. Епифанович — о прп. Максиме Исповеднике[50]. Имея за плечами солидное образование и опыт научной работы, они уже более творчески подошли к составлению курсов патрологии. О работе С. Л. Епифановича как неизданной мы пока не можем судить[51]. Патрология И. В. Попова[52]чересчур краткая, хотя легкообозримость имеет определенные преимущества при необходимости предварительного быстрого знакомства со святоотеческим наследием. Лекции Н. И. Сагарды, записанные студентами и постоянно переиздававшиеся, пока ученый читал курс по святоотеческой литературе, по своему объему для первых четырех веков превосходят все патрологии на русском языке, изданные вплоть до настоящего времени.
Анализ сохранившихся литографий показывает, что Н. И. Сагарда был в курсе новейших открытий и постоянно вносил в лекции поправки. Кроме того, он увеличивал число рассматриваемых авторов. В более поздних вариантах он сокращает материал по мужам апостольским (в основном за счет более краткого изложения содержания произведений) и дополняет его анализом жизни и творений «меньших» апологетов, а также свв. Григория Богослова, Григория Нисского и Кирилла Иерусалимского и других отцов Церкви. Кроме того, он совершенствует и, так сказать, «горизонтальные» связи курса, вводя обобщения по целым периодам, относящиеся уже, скорее, к «патристике», чем к «патрологии»: самым ценным представляется здесь раздел о богословии апологетов. Несколько архаичный и тяжеловесный для современного восприятия язык не мешает следить за четкой мыслью автора. Не вызывает сомнения, что автор, внимательно прочитавший и продумавший массу первоисточников и научной литературы, в состоянии прекрасно обобщить и доходчиво изложить в аудитории накопленные знания. При всем своем объеме лекции не производят впечатления конгломерата разнообразных сведений, компилятивно собранных вместе. Автор прослеживает развитие церковной литературы, дает характеристики не только отдельным авторам, но и целым направлениям. Любопытной бывает порой композиция курса. Так, автор располагает друг за другом главы о Дионисии Александрийском и Мефодии Олимпийском, основываясь не на «школьной принадлежности» отцов Церкви, а беря в качестве опоры их отношение к Оригену, плавно акцентируя прелюдию к возникшим в конце IV в. «ориге–нистским спорам», имевшим впоследствии несколько «фаз».
После революции 1917 г. до начала так называемой «перестройки» все русские патрологии создавались в эмиграции. Книга Л. П. Карсавина слишком краткая и, по сути, охватывает (выборочно) только начальный период[53]. Особо следует выделить наличие специальных глав о гностицизме, включенных в столь сжатую книгу, возможно, не без влияния личных интересов автора. Классическим стал двухтомник прот. Г. В. Флоровского[54]. Эта книга была первой патроло–гической «пробой пера» автора, до того занимавшегося философией, но впоследствии ставшего одним из самых видных русских патрологов. К сожалению, лекции по первым векам не сохранились (за двумя исключениями[55]), и основной курс охватывает IV—VIII вв. Несмотря на то что автор не имел еще большого «патрологического багажа» и давал чрезмерно краткие сведения о жизни и тво–реииях отцов Церкви, замечательная способность Флоровского к обобщениям и проникновению в суть предмета, трезвость суждений придают бесспорную ценность курсу, остающемуся и по сей день для широкого читателя лучшим введением в святоотеческую богословскую мысль указанного периода. Собственно же патрологический и библиографический аппараты этих двух книг, существующих также в английском варианте, изначально были задуманы минимальными и сегодня окончательно устарели.
Известны также патрологические курсы архим. Киприана (Керна) и прот. Иоанна Мейендорфа.
Лекции архим. Киприана, насколько нам известно, сохранились в Париже в относительно полном виде, однако изданы до сих пор лишь частично, с опущением материалов по III (кроме Минуция Феликса, Тертуллиана и Климента Александрийского) и V—VIII вв.[56]Хотя древние авторы рассмотрены архим. Киприаном менее подробно, чем у Н. И. Сагарды, особую ценность курсу придает его цельность и охват большого материала. По сравнению с лекциями Н. И. Сагарды курс архим. Киприана имеет преимущество учета более современной литературы; имеется специальная глава об апокрифической литературе, хотя разделы о гностицизме и ранней агиографической литературе отсутствуют. При большей краткости курса автор сообщает иногда много ценных сведений, но позиции архим. Киприана не всегда взвешенны, а анализ порой поверхностен. Как и Н. И. Сагарда, в отдельных случаях автор не может отказаться от привычных атрибуций. Например, признавая, в отличие от Н. И. Сагарды, Послание Варнавы подложным, автор, тем не менее, упорно защищает принадлежность «Макариевского корпуса» египетскому подвижнику. Правда, за такую, может быть чрезмерную, осторожность не следует упрекать авторов, ибо подобный «консерватизм» заставляет принимать результаты изысканий иностранных ученых только после многократных «перепроверок», не колеблясь, наподобие флюгера, при малейшем новом научном веянии.
Лекции прот. Иоанна[57], записанные студентами и переведенные с английского языка, пожалуй, единственные, кроме курса преосв. Филарета, охватывают весь материал с I по XIV в. Однако при малом объеме и большом охвате материала отрицательно сказывается чрезмерная краткость книги, несмотря на отдельные интересные наблюдения и замечания. Хотя книге предпослано авторское предисловие, возникают большие сомнения, что автор внимательно прочитал перевод с английского и проверил аутентичность записи лекций, ибо в книге иногда встречаются утверждения, совершенно не соответствующие действительности[58]. Закономерное удивление вызывают недавние переиздания этого курса без какой–либо редакционной работы.
В последнее время была издана первая часть лекций по патрологии А. И. Сидорова[59]. Книга посвящена мужам апостольским и апологетам, без учета латинских авторов. Затем появилась обобщающая статья этого же автора о Пантене и Клименте Александрийском[60], издано начало раздела об Оригене[61], а также краткий курс лекций, посвященных становлению аскетической письменности, в виде отдельной монографии[62]. Однако остается неясным, будет ли автор систематически восполнять имеющиеся лакуны на пути к созданию полного патрологического курса, охватывающего хотя бы несколько веков святоотеческой письменности, или будет заниматься только интересующими его персоналиями. И в том и в другом случае нельзя не согласиться с соображением А. А. Столярова, что этот курс может постигнуть участь «тех дореволюционных патрологий, которые были превосходно начаты, но так и не доведены до конца»[63]. Хотя А. И. Сидоров активно использует «Лекции» Н. И. Сагарды в литографированном издании и современную литературу[64], по степени продуманности и качеству подачи материала его начальный курс, отчасти компилятивный и порой чрезмерно критичный по отношению к западным ученым[65], проигрывает, по нашему мнению, «Лекциям» Н. И. Сагарды, более систематичным и более учитывающим достижения современной ему западной науки. А. И. Сидоров мог бы также углубить материал своих лекций, снабдив их достаточно разработанными в современных патрологиях разделами по апокрифической, гностической и агиографической литературе, тем более что автор начинал свои патрологические изыскания с ряда статей о гностицизме[66].
Таким образом, подводя итог краткому обзору патрологических курсов на русском языке, можно признать, что одни безвозвратно устарели, другие же из–за неполноты материала, а третьи в силу чрезмерной краткости не могут использоваться как полноценные учебные пособия. По–видимому, только два курса можно признать выдержавшими испытание временем: это «Лекции» Н. И. Сагарды, до сих пор используемые студентами Санкт–Петербургской духовной семинарии и академии, для I—IV вв., и две книги прот. Г. В. Флоров–ского для отцов IV—VIII вв. Эти старые труды, за неимением современного курса, еще долго будут служить пособием многим русским читателям для первого знакомства со святоотеческой мыслью.
Нельзя не упомянуть, хотя бы в двух словах, и о русских переводах святоотеческих текстов, подготовка которых является одной из прикладных целей патрологии и неизбежно отражает уровень развития ее не только в мировой науке, но и в данной стране. Качество русских переводов XIX столетия было неоднородным. Учитывая почти полное отсутствие справочно–научного аппарата в этих старых изданиях (в первую очередь разночтений и комментариев) и прогресс текстологии в XX веке, приходится признать, что пользоваться с хотя бы относительной надежностью можно лишь переводами, появившимися в России после, 1900 года, когда качество переводов и научно–эдицион–ная подготовка изданий перешли на иной уровень. В настоящее время, когда почти все дореволюционные переводы уже переизданы (в большинстве случаев без какой–либо редакционной работы, что зачастую приводит к дезинформации читателей об авторстве и степени надежности текстов), особенно ощущается потребность в целом контингенте квалифицированных патрологов и переводчиков, которые смогли бы целенаправленно готовить новые переводы, в первую очередь никогда не переводившихся текстов, и сопровождать публикации специальными исследованиями и комментариями. К сожалению, эта перспектива представляется пока довольно отдаленной, ибо на сегодняшний день отсутствует даже полный научный перечень имеющихся переводов и исследований по древним авторам[67], а преподавание древних языков в институтах и академиях только начинает набирать нужные обороты.
Рассмотрим теперь «Лекции» Н. И. Сагарды на фоне международной патрологии XX века.
Курс О. Барденхевера, в его переработанном виде, ознаменовал собой новый уровень патрологических курсов. Позже появились ставшие «стандартными» патрологии И. Квастена[68], Б. Альтанера — А. Штуибера[69], П. Христу[70], С. Пападо–пулоса[71]и др. Отныне к привычной схеме: жизнь — творения — учение прибавилась еще обширнейшая библиография на всех языках. Появились или расширились разделы по апокрифической литературе, гностицизму, увеличился репертуар анализируемых агиографических текстов. Привычными стали многотомные исследования, хотя и однотомные варианты продолжают быть востребованными[72]. Наметилось стремление к возможно большему числу рассматриваемых авторов. В результате патрология И. Квастена стала международным проектом, в который наибольший вклад внесли итальянские ученые (последний, пятый том вышел много лет спустя после классического трехтомника и дополнительного четвертого тома).
В течение XX столетия было открыто много текстов, неизвестных ранее Н. И. Сагарде. Открытие кумранских рукописей у Мертвого моря революционизировало не только библеистику, но имущественно изменило наши представления об истории еврейской литературы и раннего христианства; обнаружены рукописи в Наг–Хаммади, давшие материал и толчок для изучения гностицизма; Турские папирусы сделали доступными считавшиеся утерянными многие тексты Оригена и Дидима Слепца. Были найдены или в значительной степени реконструированы творения св. Мелитона Сардского. И все же главный прогресс патрологии XX в. связан с появлением новых критических изданий, учитывающих максимальное число рукописей и подготовленных по новым строгим требованиям современной науки, и также с постепенным введением в научный оборот переводов святоотеческих творений на восточные языки. Именно последний фактор оказывается часто решающим для восстановления исчезнувших на языках оригиналов святоотеческих творений, а также уточнения подлинности того или ршого произведения.
Возросшее число исследований и публикаций текстов сделало необходимым полный свод («каталогизацию») наличных произведений древнецерковной литературы с указанием имеющихся (по возможности лучших) изданий, о чем Н. И. Сагарда писал в следующих словах: «Ориентироваться в массе появляющихся трудов, разбросанных в различных сборниках и периодических изданиях, в высшей степени трудно, и потому в настоящее время уже считают существенно необходимой полную библиографию изданий древнехристианской литературы и посвященных ее изучению сочинений начиная с XV в. и до настоящего времени…»[73]. Первыми осознали эту потребность болландисты (ученые иезуи–ты–агиологи), издавшие первый подобный реперторий в 1898 г. и доведшие свое дело до конца в 1957 г.[74]Они же вдохновили ученых на составление подобных «ключей» к латинской и греческой литературе (до VIII в.), ветхозаветным и новозаветным апокрифам. В результате многолетней подвижнической работы появился знаменитый «Ключ греческих отцов» М. Герарда, издание которого во многом снизило ценность стандартных патрологий. Теперь обращаться за справками по любому произведению, включая переводы на древние языки, имеет смысл только к «ключам». Ученые давно оценили пользу и необходимость постоянного обращения к этому справочнику, одна строчка которого часто избавляет от долгих (и порой безрезультатных) поисков. Главным недостатком «ключей» остается отсутствие исчерпывающей библиографии по тому или иному автору и произведению, и обычные патрологии, снабженные библиографиейона период с конца XIX по XX в., остаются полезной сводкой подобного материала. Впрочем, эту ценность стандартных патрологических курсов во многом снизило появление компьютерных технологий. Наращивание информационных баз данных, появление компьютерных вариантов специализированных библиографий постепенно снижает роль патрологий и в данной области, хотя удобство единой сводки в патрологиях остается вне сомнений.
Говоря о новых технологиях, нельзя не упомянуть о создании электронных библиотек греческих и латинских авторов и произведений. Работа над TLG ведется уже несколько десятилетий, и результат не замедлил сказаться на формировании принципиально нового уровня работы с текстами. Хотя использование «Сокровищницы» не избавляет от обращения к критическим изданиям, само наличие под рукой громадного корпуса текстов, иначе часто недоступных, и возможность оперативного поиска по разным критериям открыли перед учеными и студентами новые горизонты. Электронная версия «Латинской патрологии» Ж. — П. Миня (PLD) и ожидаемый в будущем (помимо TLG) греческий ее аналог, электронное собрание современных критических изданий латинских текстов (CLCLT 4) также вносят (или еще внесут) свою лепту в этот процесс. Наличие «ключей» и указанных электронных собраний сильно упрощает не только цитирование и ссылки, но и необходимость развернутых библиографических описаний цитируемых изданий.
Таким образом, быстрое устарение справочного аппарата «стандартных патрологий» после создания «ключей» и электронных библиотек заставляет признать главной ценностью патрологических курсов по периоду I—VIII вв. именно нарративный материал, сохраняющий свое значение гораздо дольше, чем информационные данные. Качество изложения, степень продуманности и организация подачи материала — требования, которым вполне отвечает курс Н. И. Сагарды, — выходят на первый план, хотя все труднее и труднее охватить такой обширный материал одному автору (да и навряд ли это теперь возможно), вследствие чего постепенно увеличивается удельный вес коллективных монографий.
С этой точки зрения нужно признать, что почти полное отсутствие иностранной библиографии в «Лекциях» Н. И. Сагарды, в первую очередь объясняемое, видимо, прагматическими соображениями (преимущественно аудиторной направленностью «Лекций»), как раз является, скорее, их преимуществом. Хотя автор и снабжал текст отсылками к зарубежной литературе, он не перегружал ими «Лекции», а в более поздних литографиях снял значительное количество ссылок, и потому в книге меньше устаревшего материала, чем можно было бы ожидать. Обращение к современным иностранным курсам, «ключам» или интернету легко компенсирует эту лакуну. Однако нельзя не пожалеть об отсутствии в «Лекциях» русской библиографии. Если иностранная литература учитывается без особых проблем, то русские исследования, как правило, очень плохо известны западным ученым, да часто и нам самим. По возможности мы старались заполнить этот пробел (подробнее сказано в предисловии «От издательства»). Аналогично обстоит дело и со старославянскими и древнерусскими переводами отеческих текстов, которые, пожалуй, меньше всего введены в научный оборот и почти не используются в современных критических изданиях.
Возвращаясь к задачам современной патрологии, следует признать, что главной проблемой остается создание аналогичных курсов и справочников по византийской литературе после VIII в. Поскольку на Западе период отцов Церкви, прежде всего восточных, традиционно заканчивается VIII в.[75], а авторы начиная со свт. Фотия обычно воспринимаются уже сквозь призму вероисповедных различий, то активная разработка византийской литературы IX—XV вв. началась на Западе лишь в последние десятилетия, причем греческие ученые активно включились в решение данной задачи и очень многого достигли. С этой точки зрения представляется весьма дальновидным включение пре–осв. Филаретом и протопресв. Иоанном Мейендорфом в патрологический курс авторов и после VIII в. Традиционное мнение православных ученых о единстве святоотеческой традиции (по крайней мере, до падения Византии) выходит сегодня на первый план. Новый стандарт и уровень ныне задан новым двухтомником «Византийское богословие и его предание»[76]. В нем впервые учтены в полном объеме потребности современной науки. Обширные введения о жизни и творчестве совмещаются с исчерпывающей библиографией и полной росписью, наподобие «ключа», всех творений данного автора. Тем самым стандартные патрологии оказываются совмещенными с удобствами «ключей», а последние лишаются своей чрезмерной лаконичности и снабжаются исчерпывающей библиографией и подробными введениями. Значительные неудобства Prosopographisches Lexikon der Palaiologenzeit[77](бывшего до недавнего времени неким «суррогатом» «ключа» для авторов поздневизантийского периода) здесь также преодолены. Следует признать, однако, что появление настоящего полного «ключа» для греческих авторов IX—XV вв. займет много времени. Устаревший учебник Х. — Г. Бека[78]изначально был написан по образцу немецких «хандбухов» — чем–то средним между учебным обзором литературы и «описью» авторов и произведений, но аналога этой книге все–таки до сих пор нет. До появления же нового справочника вряд ли можно рассчитывать на создание в мировой науке хотя бы одной «стандартной патрологии» по этому периоду. Ведь начатое в конце XX в. критическое издание апокрифов было бы сильно затруднено без предварительной инвентаризации наличного материала, каковой и послужил CANT.
Итак, какой смысл имеет первая полная публикация лекций Н. И. Сагарды спустя почти век после их создания?
Введение [79]
