Подростки — жертвы насилия 2 страница

— Да, я на самом деле решила умереть...

— Но подумай, разве твоя единственная жизнь не дороже всех на свете спортивных соревнований?

— Не в этом дело: ведь если б я умерла, математичку, наверное, уволили бы из школы?

— Вероятно.

— Ну вот, пусть даже ценою моей жизни, но ребята бы от нее освободились.

— А родители, что было бы с ними?

— Это моя жизнь — мне и решать...

И так рассуждают многие мои пациенты. Они преисполнены сознания своей правоты — и готовы без особых раздумий свести счеты с жизнью.

Как предотвратить это? Боюсь, что здесь нам придется погрузиться в мечты о несбыточном. О такой школе, где нет места грубому и агрессивному учителю, где царит дух взаимного уважения и сотрудничества, где подобная ситуация просто не может возникнуть... Это фантазия. Реальность же состоит в том, что невозможно предотвратить все подростковые попытки самоубийства. Невозможно потому, что подростки — это подростки. И потому, что жизнь сурова и полна разнообразных трудностей. Однако можно — и непременно нужно! — сделать так, чтобы попытка самоубийства не повторилась; ведь подросток, выйдя из реанимации, возвращается в прежнюю жизнь, с которой он однажды уже не справился. Вот здесь бы его и поддержать, подсказать правильное решение в трудной ситуации. Кроме того, не обойтись и без профессиональной помощи врача...

Даже если последствия суицидальной попытки для здоровья подростка оказались не очень тяжелыми, если он не попал в больницу, в реанимацию,— не успокаивайте себя словами, которые, к сожалению, столь часто приходится слышать: «Ерунда! Он хотел нас напугать. Это шантаж». Не обманывайтесь: ребенок поднял на себя руку — и важно понять, что 'толкнуло его на такой поступок.

Мы не можем, конечно, изменить жизнь так, чтобы нашим детям всегда и всюду было легко и приятно, чтобы их никто и никогда не оскорблял и не унижал. Это — утопия. Но вполне в наших силах обеспечить ребенку тыл — сделать так, чтобы он всегда знал: он всегда необходим нам и дорог. Поддержка в семье и любовь более всего помогают воспитать чувство ценности жизни — а это самое мощное лекарство против попыток самоубийства.

 

 

Горький смех

Мы продолжаем разговор о том, почему и вкаких ситуациях подростки совершают покушения на самоубийство. Необходимость такого разговора очевидна, но очень уж невеселая тема... Хотя — если подросток рассказывает историю своей суицидальной попытки, — история эта со счастливым концом: рассказывает ее он живой и невредимый. Быть может, невредимый и не вполне — но живой. Более того, зачастую это история трагикомического свойства, когда невозможно не засмеяться. Впрочем, смех этот всегда горчит: ведь в каждой, даже самой «несерьезной», суицидальной истории подросток на самом деле рискует жизнью.

...Вот, к примеру, шестнадцатилетняя девочка. Три недели назад попала в токсикологический центр с тяжелым отравлением снотворными. Диагноз — суицидальная попытка. Сегодня мы обсуждаем с ней случившееся. Прежде всего она мне сообщает, что умирать вовсе не собиралась. Это отравление было своего рода отвлекающим маневром. И потребовался он вот почему: мама купила себе роскошную и очень дорогую блузку; и хотя уже давно почти все вещи они носят по очереди, об этой мама запретила даже мечтать. Но удержаться было невозможно: блузку девочка конечно надела и посадила на нее пятно. Натуральный шелк, спору нет, вещь и красивая и ценная — но пятно с нее вывести очень трудно. Блузка оказалась испорченной безнадежно. Наказание было неотвратимо. Тут-то и пришло в голову моей пациентке (студентке медучилища): если она устроит некоторый переполох с участием «скорой помощи», мама перепугается и «блузку простит». Повторяю, девочка совершенно не собиралась умирать, а потому, вооружившись рецептурным справочником, решила (как «опытный человек» и будущий медик) рассчитать дозу снотворного так, чтобы «умереть не до конца». Дозу вычислила, таблетки купила без всякого рецепта возле аптеки, написала маме записку, оставила упаковки на виду и все таблетки приняла. Что-то не так подсчитала — и дело чуть было не кончилось плохо. Переполох получился настоящий: она имела все шансы «умереть до конца».

Нелепая история... Нелепая до смешного — да только угроза для жизни была более чем серьезной. Здесь ярко проявились те особенности характера подростка, о которых мы уже не раз говорили: легко возникающие страх и тревога, даже по самому ничтожному поводу, неадекватная оценка собственных возможностей — в данном случае уверенность в своей компетенции в фармакологии. И главное, поразительно беспечное отношение к здоровью и невысокая субъективная цена жизни... Подобные попытки на профессиональном языке называются демонстративно-шантажными; и когда такие покушения совершает взрослый, реальной опасности для жизни обычно не возникает. В сходной ситуации взрослый человек все сделал бы так же — за исключением одной детали: упаковки он оставил бы на виду, но принимать бы лекарства не стал. Подросток же — если и планирует свое поведение, то представить реальные последствия собственных поступков может далеко не всегда; а опасность предпринимаемого действия, как правило, вообще адекватно оценить не может. Угроза для его жизни в подобном случае — более чем реальна, а медицинские последствия таких «переигранных демонстраций» бывают весьма тяжелыми.

Почему же так легко возник у девочки панический страх наказания? Почему по такому всего лишь житейскому, материальному поводу? Какова предыстория этого страха? Как и за что ее наказывали раньше? Случалось ли ей уже когда-нибудь думать о самоубийстве как о выходе из трудной ситуации? Вопросов много, они требуют к себе очень серьезного отношения; ведь сигнал о неблагополучии подан, хотя и по «ничтожному» поводу...

Контрастное восприятие мира мешает подростку замечать полутона, а легко возникающие тревога и страх в сочетании с предельным эгоцентризмом и наклонностью к самокопанию заставляют его преувеличенно серьезно относиться к собственным переживаниям. Иронизировать во взаимоотношениях с детьми следует с большой осторожностью; но и не надо забывать, что юмор — мощное оружие психотерапии. Виктор Франк л, замечательный австрийский психотерапевт, не раз говорил: невозможно помочь человеку выбраться из психологического кризиса, если не научить его смеяться над своими трудностями. Виктору Франклу можно верить: он на личном опыте испытал, что такое жизненные трудности и их преодоление. Во время войны Франкл как еврей попал в концлагерь, где продолжал работать психотерапевтом. Он организовал службу предупреждения самоубийств для заключенных, и этот опыт полностью подтвердил его идею о лечебных свойствах смеха и антисуицидальном воздействии юмора.

Юмор и смех помогают преодолению экстремальной ситуации. Подростковый же возраст экстремален по своей сути; самые смехотворные и нелепые коллизии подросток склонен рассматривать чрезвычайно серьезно, как вопрос жизни и смерти. Если мы вместе с ним сумеем обнаружить смешное в происходящем, мы поможем ему выбраться из кризиса. Мы посмеемся вместе с ним, но не будем забывать: как бы искусственны и преувеличенны ни казались нам переживания подростка, угрозу его жизни они создают самую настоящую...

 

 

Свет мой, зеркальце...

 

Каждый из нас когда-нибудь в жизни переживал шок, не узнавая себя в зеркале, испытывая настоящее отчаяние от того, что выглядишь не так, как хотелось бы...

В жизни всякого подростка бывает период, более или менее длительный, когда неудовлетворенность собственной внешностью мучает постоянно, мысли о своей непривлекательности не дают покоя, становятся навязчивыми. Подросток присматривается к себе, много времени проводит у зеркала, без конца переодевается и причесывается, пытается замаскировать заметные только ему изъяны. Переживания эти для него тяжелы и очень интимны, поделиться ими нелегко, и особенно с родителями: подросток отмалчивается, грустит или злится, срывается на каждое слово. Мы же бываем в этих ситуациях очень неосторожны и бестактны. Бестактны порой невольно: в самом деле, трудно бывает удержать досаду, наблюдая за нескладными, порывистыми движениями своего неуклюжего чада; трудно не высказаться, видя, как нелепо он одевается; невозможно бывает скрыть свое разочарование оттого, что твой ребенок выглядит не так, как хочется. Наши неосторожные замечания больно его ранят; хотя, конечно, детей оберегает свойственная этому возрасту эмансипированность и всякого рода «богоборческие» устремления к «попранию власти авторитетов» — и прежде всего авторитета родительского. Это до известной степени хранит их от последствий нашей бездумной авторитарности; но страдают взаимоотношения, нарушается близость, а в некоторых случаях наше слово усугубляет настоящее душевное расстройство.

Это расстройство называется длинно и сложно — дисморфофобия и сводится к болезненной, чаще всего неадекватной неудовлетворенности своей внешностью. Расстройство это достаточно серьезное, оно требует специальной помощи; встречается у подростков довольно часто, хотя и проявляется в различной степени.

Те из нас, чьи дети достигли переходного возраста, на собственном опыте могли убедиться, сколько перемен в характере ребенка он приносит. Эмоциональная неустойчивость, резкая смена настроения, неадекватная и нестабильная самооценка, страстное желание быть и казаться взрослым, душевная ранимость и неумение формулировать свои проблемы — вот далеко не полный перечень свойств подростка, мешающих ему наладить гармоничные отношения с миром и самим собой.

Противоречивость и напряженность внутренней жизни подростка отражается на его поведении. С ним становится трудно ладить, порой возникает ощущение: едва ребенку исполняется двенадцать-тринадцать лет, в доме словно бы появляется другой человек. Прежде живой, болтливый, общительный ребенок стал замкнутым, молчаливым, стремящимся к уединению. Чувствительный, ласковый и застенчивый — превратился в резкого, хамоватого, не стесняющегося в выражениях. Нам нелегко приспособиться к новой ситуации: мы не успеваем перестроиться. Занятые собственными переживаниями и проблемами, мы нередко совершенно не осознаем: трудности эти связаны с тем, что в действительности наш ребенок переживает кризис. Он причиняет нам боль чаще всего потому, что страдает сам.

Поводы для столкновений возникают один за другим. И разумеется, внешний вид и манера одеваться в первую очередь становится камнем преткновения. Мы не понимаем, что любое суждение о его внешности ранит подростка. Как правило, недовольный собой, он прилагает массу потаенных усилий, чтобы сделать незаметными недостатки своей внешности, проявляет при этом недюжинную изобретательность и отменное упрямство. Густая челка до глаз у четырнадцатилетней девочки закрывает прыщики на лбу, которые, по ее мнению, не только бросаются в глаза, но и всеми обсуждаются; длинные волосы часто нужны мальчику, чтобы спрятать безобразно, на его взгляд, торчащие уши. А слишком худые руки или толстые ноги, «ужасный» нос и «дурацкие» веснушки? Как с ними бороться?

Подросток одинок в такой борьбе: обсуждать с ним его трудности можно, только если проявит инициативу он сам. Война подростка с собственной внешностью зачастую не обходится без потерь. Это в первую очередь касается стремления девочек похудеть. Здесь нам нужно быть очень внимательными. К сожалению, нередко мы замечаем что-то неладное, когда девочка уже теряет не только вес, но и гемоглобин, когда у нее начинаются голодные обмороки.

Как же быть? Сознавая, что неудовлетворенность собственной внешностью — крайне болезненный вопрос для каждого подростка, постараемся не усугублять его переживаний, отнесемся к ним с пониманием. И оставим за ним право решать самому, как ему выглядеть. Будем следить за собой — и высказываться о его внешности с осмотрительностью. Хорошо бы помнить: красивое лицо и стройная фигура — важные, но все же не самые главные человеческие ценности. И наш ребенок должен быть уверен в нашей любви — даже когда сам он себя, «урода», ненавидит...

 

 

Лекарство от любви

 

Не раз мне приходилось сетовать, что родители отказываются от возможности обсуждать со специалистами проблемы их детей-подростков, что предпочитают обходиться воспитательными, «домашними» мерами там, где требуется психологическая коррекция, а иногда помощь психиатра. Однако случается так, что трудности, с которыми обращаются ко мне за консультацией, на первый взгляд представляются вполне житейскими и психиатру вроде бы тут делать нечего.

— Помогите! — почти хором просят меня родители четырнадцатилетнего мальчика. — Он влюблен, и от этой его любви житья нет всей семье!

Выясняется: мальчик влюблен в свою одноклассницу. Любовь его безответна; девочка не только его не поощряет, но демонстративно им пренебрегает, кокетничает с другими. Он же своим безнадежным чувством ее буквально преследует: пишет письма, объясняется, вздыхает, дерется с соперниками... И не на шутку страдает. История эта продолжается уже третий год, и за это время мальчик очень изменился — стал мрачным, раздражительным и даже озлобленным, утратил интерес ко всему, кроме предмета своей любви. Учиться стал совсем плохо, друзей растерял — и совершенно испортил отношения с родителями.

— Они все против меня, не хотят меня понять, а младшая сестра, та вообще надо мной все время издевается! Очень мне тяжело...

Родители встревожились уже давно; они обращались за помощью к экстрасенсу в один из московских центров; экстрасенс, помимо собственного воздействия, предложил показаться все же психиатру, сотруднику этого центра. Тот, объяснив, что «это возрастное», назначил транквилизаторы, которые мальчик должен был принимать самостоятельно, так что таблетки он всегда имел при себе... Когда в очередной раз его при всех грубо отвергли, таблетки показались ему вернейшим средством наказать жестокую... Принял он всего несколько штук, пострадал незначительно, но шуму наделал в школе много, а родители кинулись к психиатрам и психологам. За лекарством от любви? Так может показаться, но лишь на первый взгляд.

Все дело в том, что подростки склонны к переживаниям, которые на профессиональном языке называются сверхценными. Охваченность такими переживаниями бывает столь сильна, что абсолютно нарушает жизнь подростка: он не спит, не ест, забрасывает занятия, делается взвинченным и озлобленным, замыкается и отгораживается от жизни. Но ведь это, скажете вы, признаки любви во всяком возрасте? А безнадежная любовь выбивает из колеи не только подростков...

Верно, однако случается, что любовные переживания, когда они имеют сверхценный характер, свидетельствуют о наличии у подростка душевного расстройства, нередко весьма серьезного. Да, сильные увлечения вообще подростку свойственны: это и страстное обожание музыкальных кумиров, и безоглядное стремление изменить свою внешность, и запойное увлечение компьютерными играми, и многое другое. Но когда такие увлечения становятся сверхценными — это тревожный признак; в особенности если они сочетаются с иными невротическими симптомами...

Так оказалось и в этом случае. Выяснилось, что у моего пациента, довольно миловидного и хорошо сложенного мальчика, давно зреет глубокая неудовлетворенность своим обликом: он не считает себя уродом, но внешность свою находит немужественной. Лицо, как он полагает, требует радикальной переделки; на мое осторожное предложение отрастить со временем бороду для обретения необходимой мужественности он заявил: этого недостаточно; единственный возможный выход — пластическая операция. Однако сейчас его больше беспокоит другое: на коже появилась какая-то сыпь, и он боится, что заразился. Чем? Сифилисом — от рукопожатия... В школе есть девочка, которая «ходит со всеми подряд»; так вот — от нее. Родителям признаться боится постоянно думает об этом; потерял сон, и настроение совсем плохое...

Ну что ж, картина постепенно проясняется. Похоже, мой пациент действительно нуждается в помощи — невротические страхи, сверхценные переживания, пусть не тяжелая, но суицидальная попытка. Здесь требуются и психиатрическое вмешательство, и психотерапия.

В который раз приходится убеждаться: на первый взгляд, проблемы могут выглядеть обыденными и сугубо житейскими — но нужно быть настороже. Нужно помнить: душевное равновесие подростка очень зыбко, его чувства нередко не менее сильны, чем у взрослого. Хрупкая психика легко разлаживается, в особенности под напором потрясений, которые несет с собой любовь, — и подросток буквально заболевает.

Конечно, лечить от любви вряд ли возможно; и уж во всяком случае — не психиатру. Важно, однако, не упустить момента, когда сверхценные переживания юношеской влюбленности сигнализируют о психическом расстройстве. Тогда, вероятно, и о «лекарстве от любви» можно будет подумать...

 

 

«...В эти лета мы не слыхали про любовь»

 

...Уменя на приеме в медико-психологической консультации мать и дочь. Женщина сбивчиво и взволнованно рассказывает: с дочкой у нее острый конфликт, та «вся в любви и в романах», ни о чем больше не думает, слушать ничего не хочет. Месяца не прошло, как сделала аборт, — и вот опять ночь провела неизвестно где. Из дома дважды уже уходила... Жила по нескольку дней у подруги. На все упреки твердит одно: «Мы любим друг друга и поженимся, как только будет возможно».

Казалось бы, дело ясное... Вот только непонятно, почему мама привела свою дочку в медико-психологическую консультацию, а не в женскую. Подобрать контрацептив, показаться гинекологу... Где здесь проблема для психотерапевта? Увы — она есть. И состоит она в том, что дочке едва исполнилось четырнадцать и учится она в восьмом классе.

Мать продолжает рассказывать: еще совсем маленькой девочка была очень кокетливой, всегда старалась оказаться в центре внимания мальчишек, раньше сверстниц начала краситься и наряжаться. По всему было видно: девочка эмоциональна, наделена безудержным темпераментом — и очень своенравна и самостоятельна. Однако до последнего времени в семье сохранялись мир и любовь, особенно во взаимоотношениях матери с дочерью. Трения начались около года назад, когда у девочки завязался бурный роман — и не со сверстником. Молодой человек — солдат, служит в московском гарнизоне. Отпускают его по субботам и воскресеньям; и в эти дни девочка пропадает, дома не ночует... В школу ходит, но учебу запустила, еле-еле тянет на тройки. Дома — беспрерывные объяснения; несколько раз дело доходило и до скандалов, после которых она опять на несколько дней исчезала. По счастью, отношения с матерью полностью не разрушились, и, когда девочка забеременела, она все же матери доверилась...

«Ты, — спрашиваю, — считаешь, что мама слишком тебя контролирует? Злишься на нее?» — «Да нет, она же волнуется, мне ее очень жалко... И ведь дело-то только в моем возрасте. Будь мне хотя бы семнадцать, все бы только радовались: он очень хороший парень. И маме он нравится — она сама мне говорила...»

Да, действительно, острее всего переживают родители коллизии, связанные именно с сексуальной жизнью подростков. Самые разумные и уравновешенные люди теряют голову при возникновении малейшей проблемы в этой сфере. Коллега, отец горячо любимой четырнадцатилетней дочери, прибежал ко мне в полной панике: девочка влюбилась, из-за романа забросила школу, а теперь у нее еще и задержка... Что делать? Вести к гинекологу «проверять» или нет? Он советовался со всеми друзьями, они говорят: «Не может быть, у тебя же такая хорошая девочка». С огромным трудом мне удалось отговорить отца от «проверки»; пришлось объяснять ему, насколько унизительной будет подобная процедура для девочки. Психологическая травма в уже и без того трудной ситуации может оказаться непереносимой и подтолкнуть девочку к отчаянному решению. Однако убедить его, что задержка — личное дело его дочери и нельзя обсуждать это со всеми друзьями, я так и не смогла. Труднее же всего было втолковать ему, что и «хорошая» девочка может в четырнадцать лет приобрести сексуальный опыт — и менее «хорошей» от этого не сделаться. «Нет! Четырнадцать лет — это рано!»

Но кто же определит правильный срок? У всякого человека он свой. И зависит от многих причин: не в последнюю очередь от темперамента, но и от ситуации в семье, от установок и взглядов тех, кто окружает ребенка, от их взаимоотношений. И еще от многого... Но, как бы то ни было, всякий человек, даже если он во всем от вас зависит, даже если он — ваш ребенок, заслуживает уважения к своим чувствам. С ним нельзя не считаться, его нельзя унижать — как бы напуганы и обозлены вы ни были...

В любовных переживаниях особенно ярко проявляются и безудержная эмоциональность, и неустойчивость настроения, и неадекватность самооценки подростка. Кроме того, каждый из них полагает: его личная ситуация уникальна, другим понять ее невозможно; подросток погружается в свои переживания, становится одиноким и очень-очень ранимым.

Но бывает и совсем иначе: как будто бы никакой любви — чувства, на наш взгляд, более чем поверхностны. И при этом — страстное любопытство и стремление любой ценой получить новые, острые ощущения; с помощью секса в первую очередь. На профессиональном языке это называется сенсорной жаждой; она развивается при расстройстве влечений, свойственна особенно возбудимым и неустойчивым подросткам и нередко является признаком психической патологии. Отклоняющееся поведение (и беспорядочные связи в том числе) зачастую может маскировать подростковую депрессию. Внезапно возникшая бурная сексуальность, нарушающая жизнь прежде тихого и скованного подростка, быть может, служит сигналом о душевном расстройстве; и тогда психиатр и психолог, пожалуй, действительно нужнее гинеколога.

Ситуацию следует обдумать спокойно, без паники, ведь право на личную жизнь имеет всякий человек — и ваш ребенок в том числе. И взрослого любовные коллизии, случается, загоняют в угол... Важнее всего — не потерять доверие ребенка: ведь непременно наступит момент, когда ему понадобится ваша помощь и поддержка.

И не стоит происходящее с ним примеривать на себя — ваши-то четырнадцать были двадцать, а то и тридцать лет назад; тогда многое было по-другому. Иные времена, иные нравы...

 

 

Доводы рассудка

 

Проблемы, которые приводят родителей в психологическую консультацию, как правило, таковы, что спокойным и уравновешенным у нас в приемной не выглядит никто. Эта же женщина не просто взволнованна — она буквально мечется по комнате. Ее лицо залито слезами. Ворвавшись ко мне, она заламывает руки и восклицает: «Помогите мне, я потеряла дочь!» И падает в кресло в позе крайнего отчаяния... Спустя несколько минут я узнаю, впрочем, что девочка жива-здорова и находится сейчас дома.

Мать рассказывает мне, что взаимоотношения с четырнадцатилетней дочкой, до недавнего времени совершенно лучезарные, внезапно обернулись настоящей враждой: «Подумайте, еще месяц назад ребенок сидел у меня на руках, у нас не было секретов! А вчера она кричала нам с отцом, что нас ненавидит!»

...С самого раннего детства девочка была молчаливой, застенчивой, одинокой, всюду оставалась на десятых ролях, с трудом сходилась со сверстниками. Много сидела дома и очень медленно взрослела. Некоторое время назад мать заметила, что дочь как будто бы немного ожила — у нее заблестели глаза, она стала веселее, активнее. Музыку девочка слушала и раньше; но теперь она увлеклась какой-то особенной группой. Наушники перестала снимать вообще, засыпает с плеером. Более того, написала в газету, дала свой адрес, и фаны этой группы буквально засыпали ее письмами... Так у нее появились друзья, с которыми она ведет самую активную переписку.

Собственно, конфликт с родителями разгорелся оттого, что те категорически отказались отпустить ее сначала на «тусовку», а затем и на концерт.

«Она точно помешалась, обвесила всю комнату их фотографиями! А я ей прямо сказала: «Неужели ты не видишь, какие они козлы! Да они просто деньги на таких, как ты, делают, а ты фанатеешь!»... Вот тут-то она и отрезала: «Ненавижу вас с отцом! Вы мне никто!» Мы просто не знаем, что делать! Одну ее не оставляем, в школу по очереди провожаем и встречаем, глаз с нее не спускаем. Сколько это протянется? Я и работать уже не могу — все время на нервах, все время слезы! А она в своей комнате закрывается — и без конца слушает эту жуткую музыку. С нами не разговаривает; мы стали совсем чужими...»

Безоглядное обожание звезд различного калибра, в особенности звезд музыкальных, — дело обычное. По всему миру фаны составляют род братства; они объединяются в клубы, носят цвета своих кумиров, стригутся и одеваются так, чтобы на них быть похожими во всем. Страсть эта питается и взаимной индукцией; обожают фаны своих героев обыкновенно толпой.

Обожание — это нелегкая работа, она целиком занимает и помыслы, и время, становится образом жизни. Безудержность, контрастность эмоций, свойственные подросткам, внушаемость, импульсивность и недостаточность личностного контроля создают основу для развития у них увлечений и переживаний сверхценного характера. Охваченность, поглощенность такими переживаниями лишают самого подростка способности сколько-нибудь критически относиться к объекту увлечения — и заставляют его яростно защищаться от чьих бы то ни было попыток свергнуть кумира или хотя бы поставить его на реальное место. В жертву своей страсти подросток готов принести все — и мир с родителями в том числе.

Наклонность к сверхценным образованиям в психике свойственна, впрочем, не только подросткам; инфантильная личность, к примеру, до старости безоглядно предается своим увлечениям, совершенно не считаясь при этом с чувствами и переживаниями других, даже самых близких людей. Однако, как правило, вместе с общей психической и психологической стабилизацией подросток приобретает и способность к более взвешенному подходу к жизни. Кумиров теснят живые люди, человеческие отношения становятся самоценными, появляются профессиональные интересы, создаются обоюдные привязанности — подросток становится взрослым.

Но все это в будущем. Теперь же наши дети поклоняются чуждым нам богам, погружаются в транс под звуки неведомых нам ритмов, обожают кумиров совершенно дикого, на наш взгляд, облика; они изъясняются на непонятном нам языке и отгораживаются от нас наушниками.

При этом они не перестают оставаться нашими детьми! И, чтобы не стать им чужими, приходится принимать существующее положение вещей. Конечно, в полной мере проникнуться владеющим ими чувством и полюбить, к примеру, музыку в стиле «техно», действительно, трудно, но всякое чувство требует уважения. И потому необходимо воздерживаться от грубостей в адрес кумиров — ведь любовь не выбирают; а страсть к доводам рассудка глуха...

 

 

Страсть, старая как мир

Мой пациент студент, ему девятнадцатьлет. Впрочем, несмотря на совсем немалый рост и вполне реальные усы, дать ему его годы трудно: и речь, и поведение, и манера одеваться — все оставляет впечатление незрелости, несамостоятельности, инфантильности.

Сам пациент практически ничего не рассказывает: прием проходит так, как будто бы он и в самом деле ребенок: ситуацию описывает мать. По дороге к нам «мальчик» предупредил ее: «Пусть сами догадаются, что со мной происходит, я буду молчать».

Мой пациент с самого детства был нелюдимым и крайне неуверенным в себе. В школе товарищей сторонился, у доски отвечать практически не мог; но письменные работы выполнял отлично. В старших классах обнаружил большой интерес и недюжинные способности к химии. Родители сочли разумным перевести его в базовую школу одного из химических вузов, чтобы облегчить в дальнейшем поступление в институт. Мальчик не протестовал, во всяком случае вслух, хорошо прошел собеседование — и был принят. В новой школе, как выяснилось, почувствовал себя неуютно: тяготило все — и прежде всего необходимость знакомиться с новыми одноклассниками; к тому же оказалось, что по химии он слабее многих. Усилилось и прежде свойственное ему ощущение собственной несостоятельности, обострился и страх публичных выступлений.

В новой школе эти особенности его характера не были известны, да и возиться, с ним никому не хотелось: оставаться после уроков, спрашивать его отдельно, принимать письменные зачеты, когда все сдают устно. Морока... Несколько раз ему пришлось выслушать резкие замечания: мол, «это все фокусы, не готов, так имей смелость в этом признаться, а не молчи с несчастным видом». (Правда, знакомые мотивы?) Дома он об этом ничего не рассказывал, тем более что и там на сочувствие надеяться было нечего: властная и активная бабушка в свои семьдесят восемь единолично правит домом; своей неприспособленностью к жизни странноватый и замкнутый внук ее раздражает. «Воспитание» происходит с утра до вечера — обличениям и нотациям нет конца. К тому же у нашего пациента есть младшая, очень бойкая сестрица, которую ему постоянно приводят в пример. В общем деться ему было буквально некуда. Школу он стал пропускать. Дома оставаться было нельзя — он слонялся по улицам и вскоре забрел в зал игровых автоматов.

Когда родителей известили о том, что мальчик прогулял в школе почти целую четверть, пришлось «принимать срочные меры». В школу мальчик ходить отказался, но сдал экстерном программу десятого и одиннадцатого классов и поступил в институт.

Его увлечение компьютерными играми никого особенно не встревожило, ему купили компьютер. Мальчик начал учебу в институте — и очень скоро обнаружил, что и здесь ему трудно: новые люди, непомерные требования. На душе было тяжело, отвлечься можно было лишь у компьютера (об этом он рассказывает сам — весьма эмоционально и красноречиво). Действительность со всеми ее непреодолимыми, как ему представлялось, проблемами оставалась далеко; экран компьютера надежно защищал его от жизненных невзгод.