Любовь между вами должна быть духовной, а не плотской

Важно соблюдать одно условие. Как игумен, ста­рец, проистамен, старший по послушанию, ты можешь требовать от подчиненного послушания, но при одном условии: твоя любовь должна быть духовной, а не ду­шевной. Если вы допускаете в своих отношениях осо­бенную привязанность, сентиментальности, взаимные объяснения, если разрешаете себе прикасаться друг к другу, то все это незаконно и упраздняет иерархиче­скую власть. Власть — это управление, крепкая в ду­ховном смысле рука, а не панибратство и развязность. Если отношения между двумя людьми плотские, фами­льярные, если между ними есть душевная зависимость, то иерархии и послушания быть не может. Если стар­ший всякий раз подстраивается под младшего и его терпит, делает вид, что не замечает его непослушания, да еще и хвалит его, то это не власть и не монастырь.

Игумен, правитель, старший, поступающий так, — это демон, растлитель душ.

Старший обладает настоящим авторитетом тог­да, когда он является духовной личностью и стоит на подобающей высоте. Власть принадлежит ему в силу занимаемого им положения, она не основывается на фамильярности, панибратских отношениях или на дружбе с подчиненным. Некоторые утверждают, что, поскольку в монастыре все мы братья, то каждый мо­жет свободно высказывать игумену все, что считает правильным. Но что такое «правильно»? Если я со­глашусь с их точкой зрения, то с этого момента я буду низвергнут с места руководителя и лишусь права гово­рить как лицо, облеченное властью.

Итак, если наставник ведет себя с подчиненными вольно (особенно если он молод), ищет опору в фами­льярных отношениях, человеческой дружбе, то его по­слушники потерпят вред и не увидят лица Божия. При этом и они, и он сам будут несчастны: будут ссориться, жаловаться друг на друга, роптать, требовать объясне­ний, устраивать разбирательства, и ничто не принесет им мира. Если между людьми зарождаются подобные отношения и переходят в плотские, то не может быть и речи о духовной власти.

***

Основная цель монашеской общины — единство; оно есть образ Царства Небесного, непрестанного общения Церкви со Христом и души с Богом. Свя­той Августин с самого начала своих правил говорит о единстве и, наконец, особое внимание уделяет игу­мену — тому, кто является главой, основанием и опо­рой этого единства. Если нет игумена, то нет смысла в существовании монастыря. Все рушится, если нет гла­вы. И пусть даже игумен не семи пядей во лбу, — это лучше, чем жить без игумена.

Мы должны слушаться игумена как отца и подобающим образом почитать его, что­бы не оскорбить в его лице Бога. Еще более мы должны слушаться священника, который отвечает за всех нас. (7.1)

В монашеских общинах святого Августина игумен занимался в основном внешними вопросами, тогда как священник (мы бы сказали старец) руководил преимущественно духовной жизнью братства. В тра­диции Восточной Православной Церкви игумен и ста­рец — это одно лицо.

На Востоке, в России, а также в западных странах, и сейчас существуют монашеские общины, в кото­рых духовное руководство принадлежит одному лицу, а административное — другому. На Святой Горе до не­давнего времени монахов исповедовал и ими руково­дил не игумен, а духовник. Игумен считался духовным наставником лишь условно. Духовник зачастую был совсем сторонним монастырю человеком, из другого братства. Несомненно, такое положение дел — при­знак духовно разобщенной монашеской общины. Административные вопросы решались на общих со­браниях братства, точнее, совета эпитропов. Скорее всего, на такое разделение власти сильно повлияла идиоритмическая система, а также духовный упадок в монастырях, где не было духовных личностей, спо­собных стать подлинными отцами, рождающими чад во Христе. Порой по пятьдесят лет не совершалось по­стригов — могли ли монахи ощущать игумена своим отцом? Исказилось духовное восприятие монашеству­ющих и сама атмосфера в обителях.

Итак, согласно правилу святого Августина, основ­ная деятельность игумена — это управление, упорядо­чивание повседневной жизни, в том числе и решение таких вопросов, которые кажутся незначительными. Однако, решая их, на самом деле можно предотвра­тить множество проблем.

Вообще, способность управлять, встать во главе всегда считалась Божиим даром, и решение много­образных повседневных вопросов и проблем бы­ло своего рода арбитражем, духовным правосудием, и все это возлагалось на игумена. Игумен уподоблял­ся ветхозаветным судьям, так называемым богам, семидесяти старейшинам или Моисею, и его обязан­ности были сходны с обязанностями Моисея. Значит, игумен изначально поставлен на место Бога не из-за своей духовной власти, а потому что ему вверена вся административная власть, он стоит во главе и управ­ляет всем. В этом главенстве и заключается его цар­ское достоинство. Именно поэтому в женском мо­настыре, где могут быть старец, или духовник, или просто служащий священник, все-таки место Христа занимает игумения. Хотя она и женщина, но именно она руководитель. Честь, воздаваемая игумену, отно­сится к Богу, а не к личности игумена. Точно так же и оскорбление игумена — это бесчестие Самого Бога.

Священник, о котором упоминает блаженный Ав­густин, — это скорее старец, чем нынешний чередной иеромонах. Впрочем, и несущего чреду служения, как человека в священном сане, нужно почитать. Во мно­гих монастырях почти все братья — иеромонахи, но не будем считать это благом. Древняя традиция была иной: в монастырях иеромонахом мог стать один, са­мое большее два брата, причем избирались наиболее достойные. Нередко братства предпочитали пригла­шать священников из окрестных селений или скитов, для того чтобы не рукополагать своих монахов, и толь­ко в случае крайней необходимости кому-то из брат­ства позволяли принять священство.

Расположенность, а тем более стремление монахов к принятию сана, получению духовного звания рассма­тривалась всеми отцами Церкви, монашескими устава­ми и канонами как отпадение от ангельского чина, как гордость и великий грех; монашество никогда не ото­ждествлялось со священством. На Западе это сознание постепенно стерлось настолько, что теперь большин­ство монашествующих принимают посвящение в сан (монах без сана считается монахом «второго сорта»), и только в конце жизни они живут как простые монахи. В Греции, да и вообще в православном мире, недостаток насельников в мужских монастырях и нужда в священ­никах привели к тому, что и для нас стало привычно, произнося слово «монах», подразумевать иеромона­ха. Однако это свидетельствует об искаженном взгля­де на монашеское жительство. Почему? Потому что у священника есть определенные обязанности, кото­рые нелегко сочетать с обязанностями монашескими и с Божиими оправданиями. Кроме того, монах, приняв­ший священный сан, становится более уязвимым для искушений. Он легко может поддаться страстям и стать добычей лукавого, поэтому принятие священного сана монахами всегда создавало трудности для монастыря.

Таким образом, когда святой Августин говорит: «Мы должны слушаться священника», он имеет в виду, что мы должны слушаться того священника, который есть у нас в монастыре, а нам самим не нужно стре­миться принять священный сан.

Забота о соблюдении всех этих заповедей ле­жит прежде всего на игумене. (7.2)

Мы подошли к последним правилам, и святой Ав­густин, учитывая все свои предыдущие наставления, напоминает игумену о той страшной ответственности, которую он несет: игумен должен заботиться о том, чтобы монахи соблюдали эти правила. Сейчас, когда нужно показать игумену, насколько трудна, хлопот­лива и обременительна его миссия, святой Августин деликатно меняет образ речи: он не дает заповеди игу­мену или монахам, не повелевает, но просто излагает правило. Само собой разумеется, что монахи должны соблюдать заповеди, — нет нужды особо напоминать им об этом. Святой Августин очень благородный и тактичный человек.