Васька промолчал и уставился на кролика. Колька тоже молчал

— Чудные все-таки звери, — сказал вдруг Васька. — Никаких у них нет интересов, кроме еды…

— А какие у них должны быть интересы?

— Ну, хоть бы поиграл, что ли… Ты не слыхал — бывают дрессированные кролики?

— Нет…

— Ну, я так и знал: они глупые! Не то что собака. Барбос, он все понимал, хоть и маленький. А маленькие, с них что спросить? Вон один Жоркину книжку обмакнул в керосин… Интересно, что он сейчас про нас думает? Скажет — несправедливо…

— Почему?.. — неуверенно сказал Колька. — Справедливо…

— Все-таки… Главное, обманул я его: он, может, и не подошел бы. Жорка его как ловил: и каким-то индейским способом, и по-всякому, и не поймал. А я позвал, и он подошел.

Васька проглотил слезы и опять уставился на кролика, чтоб не заплакать.

— Напрасно мы этого кролика завели! Никакого от него толку. Это все равно: что куры, что кролики… Бестолковые животные, и все…

— А клетка?

— Ну, в клетку еще кого-нибудь можно было б посадить. Клетка не пропала бы! Была бы клетка, а кого туда сажать — найдется… Эх, зря…

— Да что ты, все «зря» да «зря», — обозлился Колька. — Сразу бы и говорил! А то завели кролика, а теперь он ему не нужен! Сразу б надо было и говорить! Как это не нужен?

— Не нужен! — тоже закричал Васька. — Смотреть не хочу! Бери его отсюда! Вместе с клеткой, чтоб я его не видел!

— Ну и уберу!

— Ну и бери! А то я его сейчас — за задние ноги и через забор!

Колька, сопя от обиды, поднял садок, навалил его на плечо и ушел не через забор, а в калитку. Это означало, что он обиделся.

Васька лег на землю и начал горевать.

Погоревав минут двадцать, он встал, отряхнулся и вышел на улицу. Он направлялся к Жорке, а зачем—еще и сам толком не знал.

— Бах! — вдруг раздалось над его ухом. Васька вздрогнул, обернулся. Перед ним стоял, ухмыляясь, вынырнувший откуда-то Жорка. Воротник его куртки был поднят, кепка насунута на глаза. Он целился Ваське в лицо из игрушечного пистолета.

— Руки вверх! — сказал Жорка. — Спокойно, гражданин. Предъявите ваши документы, куда направляешься и зачем? Прошу объяснить все толково, без запирательств…

— К тебе, — сказал Васька. — Ты учишь, что ли?

— Еще время не наступило… — скривился Жорка. — Вернее, его очень мало осталось, вряд успею. Вот, Васька, будет если у тебя что-нибудь на осень, никогда время зря не тяни… Не откладывай… Останусь на второй год, даже перед бабушкой стыд… Скажет: «Жора, Жора, что же ты не учишься…» А я: «Бабушка, как же я могу, когда учительница придирается…» Ну, она, конечно, не поверит! Через восемь минут надо мне приниматься… Вышел вот погулять… Предварительно… А ты чего хотел?

…Опять Васька и Жорка, уже без Кольки, очутились в слободке возле дома, где жил собачник Сват.

Его мальчишка с меховой головой играл на улице.

Вчерашний и сегодняшний день он, по-видимому, провел с большой пользой, неустанно развивал свои способности к изображению обезьяны и уже сумел достичь большого сходства. Сейчас он залез на клен, росший перед домом, и висел вниз головой, уцепившись одной рукой и ногой за ветку, другой рукой почесывался, — за щеками у него были семечки, которые он очень ловко грыз и плевался шелухой в маленьких ребятишек, стоявших внизу и с восхищением на него глядевших.

Увидев Ваську и Жорку, он спрыгнул на землю, подбежал к калитке и остановился, выжидая.

Жорка почувствовал в нем родственную душу: с таинственными зловещими ужимками вынул свой наган, зарядил его пистоном, медленно прицелился и выстрелил.

И мальчишка понял, в чем дело, изобразил на лице ужас и боль, ухватился обеими руками за живот и хлопнулся на траву так добросовестно, что внутри у него что-то екнуло. Нелепо подрыгав руками и ногами, наподобие черепахи, перевернутой на спину, что должно было обозначать умирание, он высунул язык, замер и скромно встал, давая понять, что номер окончен. После этого он проникся к Жорке уважением и доверием и, заискивающе хихикая, заглянул ему в глаза:

— Давай еще!

— Подожди, — сказал Жорка. — Отец дома?

— Дома, — ответил мальчишка. — Ну, давай.

— А собака, — спросил Васька, — которую мы вчера привели, цела?

Мальчишка кивнул.

— Сидит в сарае. Очень она воет! Ну, давай, что ли, стреляй в меня из своего нагана!

Жорка опять выстрелил, и мальчишка принялся «умирать» уже на другой манер. Жорка постучал в калитку. Вышел Сват, в той же шапке, с цигаркой на губе.

— Здорово, Сват! — сказал Жорка. — Это опять мы! Собака наша у тебя где?

Сват почесал голову под шапкой:

— Собачка? Это какая же? Куцая, пестренькая?

— Нет. Белая, пушистая такая…

— Да никак продал… И то — продал… Вчерась и продал… Верно. Ай-ай-ай…

— Кому?

— Кому, говоришь, продал?.. Кому я ее продал?.. Одному гражданину продал. Представительный такой гражданин в парусиновой фуражечке…

— Это ты рыжую продал, — вмешался вдруг мальчишка. — А ихняя собака сидит в сарае привязанная!

Сват быстро повернулся, ухватил его за ухо и зашипел:

— А тебе чего тута? Ты чего встреваешь не спрося! Вот покривляйся, покривляйся, покривляйся у меня!