Публичная лекция — род ораторского искусства

Еще со времен античности различают 5 родов публичного красноречия, или ораторского искусства: социально-политическое, академическое, судебное, социально-бытовое и церковно-богословское. Все эти роды публичной речи являются подготовленным устным монологом.

Социально-политическое красноречие включает в себя политическую речь (выступление с определенной политической программой), митинговую речь (имеет своей целью мобилизацию масс, призыв к какому-то действию), агитационную речь (разновидность митинговой, отличающаяся масштабом и степенью эмоционального накала), доклады на социально-политические темы и различные отчетные доклады социально-политического характера.

Именно от социально-политического красноречия берет начало история развития ораторского искусства, получившая свою научную базу в Древней Греции V века до н.э. Здесь в Афинах, раздираемых общественными противоречиями в период становления демократии, красноречие было сильнейшим орудием борьбы. Политический деятель должен был публично отстаивать свою точку зрения, убеждать народное собрание, чтобы повести его за собой. Лучшими представителями блестящей плеяды политических ораторов были Демосфен и Эсхин. Их спор «О венке» вошел в золотой фонд ораторского искусства.

Развитие социально-политического красноречия в Древней Греции было столь бурным и плодотворным, что послужило базой для создания теории красноречия — риторики, в которой Аристотель впервые дал научное обоснование ораторскому искусству, определив его назначение как «возможность находить возможные способы убеждения относительно каждого данного предмета».

В период македонского владычества политическое красноречие теряет свое значение и угасает вместе с гибелью демократии. Возрождается оно лишь в золотой век Римской рабовладельческой республики, когда на политической арене вновь сражаются лучшие ораторы — политические деятели Марк Фабий Квинтилиан, Марк Антоний и другие. Наиболее выдающейся личностью среди римских ораторов был Марк Туллий Цицерон (106 - 43 г. до н.э.). Он призывал учиться у Демосфена искусству публичной речи, считая, что искусством красноречия должен владеть каждый государственный деятель, чтобы доказывать выдвигаемые положения, (т.е. демонстрировать истинность приводимых фактов и аргументов), доставлять слушателям эстетическое удовольствие своей речью, воздействовать на волю и поведение масс, побуждать их к активной деятельности.

В средние века, во времена торжества официальной идеологии феодализма и догматов христианской церкви, боевое социально-политическое красноречие заменяется церковно-богословским, задачей которого была лишь интерпретация догматов веры и библейских легенд. «Отцы веры», сами не верующие, убедить никого ни в чем не могли — они могли только внушать, пользуясь для этого всеми возможными внешними эффектами. Естественно, и ораторский стиль предпочитался велеречивый, театральный, так как ни логике, ни истинным чувствам, ни тем более поискам истины в это мрачное время в публичной речи места не находилось.

В эпоху Возрождения социально-политическое красноречие бурным потоком вырывается из-под толщи средневековья и гремит в страстных речах Джона Булля и Уота Тайлера — руководителей крестьянских восстаний в Англии, Яна Гуса и Яна Жижки в Чехии…

В России социально-политическое красноречие достигает высокого развития в наиболее острые периоды общественной борьбы. Здесь возникла школа пролетарского политического красноречия в противовес демагогическому буржуазному политическому красноречию. В годы нарастания революционного подъема из рабочей среды выдвигаются подлинные пролетарские трибуны.

Петр Алексеев, Степан Халтурин, Иван Бабушкин, Петр Заломов.

Непревзойденным образцом революционной пропаганды стали речи В. И. Ленина.

От него пошла ленинская школа советского политического красноречия, получившая свое блестящее воплощение в речах Я.М. Свердлова, Ф.Э. Дзержинского, С.М. Кирова, Г.К. Орджоникидзе, М.И. Калинина, А.В. Луначарского и многих других. Коммунистическая убежденность, непримиримость ко всему реакционному, страстная вера в торжество народного дела — вот основные черты ораторского стиля, которые объединяют выдающихся ораторов ленинской школы и которые вообще присущи советскому социально-политическому красноречию.

Прошли революционные битвы, окончилась гражданская война. Вчерашние солдаты стали хозяйственниками, дипломатами, торгпредами, организаторами колхозов, руководителями строек и предприятий. И на передний край время выдвигает пропагандистов и агитаторов, убеждающих, разъясняющих, постепенно и терпеливо втягивающих массы трудящихся в строительство новой жизни.

Многомиллионный советский народ жадно тянется к культуре, образованию. Нужно было научить массы людей не только писать и читать, но и хорошо, правильно высказывать свои мысли. «Самое трудное в агитационной работе,— утверждал М.И. Калинин,— научиться говорить как следует. На первый взгляд кажется: что тут мудреного, ведь человек с двух лет начинает говорить! На самом деле это большое и трудное дело» ^[4].

В 20-е годы появляется целая серия книг и пособий по культуре речи. В дальнейшем внимание к речевой культуре, в частности, к устному монологу, слабеет. Но в годы Великой Отечественной войны и в послевоенные годы, особенно начиная с 60-х годов, интерес к этим вопросам вспыхивает с новой силой, однако уже на новом уровне, с новыми требованиями, соответствующими эпохе научно-технической революции.

Теперь невозможно представить себе на трибуне оратора с театральными жестами, играющего обертонами своего голоса, рассказывающего притчи и ловко выруливающего от них к сути дела. В условиях предельной насыщенности информацией «цветы ораторского красноречия» и «хитроумные словесные бои» ни у кого не вызывают интереса. Не популярны сейчас пафос и торжественная патетика. Деловые и напряженные будни выдвинули оратора немногословного, дорожащего своим и чужим временем, делового, но с чувством юмора, эмоционального, но с эмоциями, как бы зажатыми внутри, не выпускаемыми на простор. Убеждает он не эмоциями, а фактами, логикой.

По сравнению с бурной эпохой революции, гражданской войны снизился накал страстей в митинговых и агитационных речах. Однако, как только, пришла на нашу землю беда — грянула Великая Отечественная война, опять митинговая и агитаторская речь зазвенела металлом в речах агитаторов, политруков, общественных деятелей.

Так, лаконично, с громадным внутренним накалом звучат строки из «Памятки десантнику», подготовленной политотделом 18-й армии, когда в 1943 г. готовились к штурму Новороссийска: «Товарищ коммунист!.. Ты должен в бой вступать первым, а выходить из боя последним. Ты призван на фронт воспитывать красноармейскую массу. Но во всякую минуту ты должен уметь взять в руки винтовку и личным примером показать, что коммунист умеет не только благородно жить, но и достойно умереть»[5].

Вспомним вступительное слово А.Н. Толстого на антифашистском митинге работников искусств и литературы в ноябре 1942 года:

«Дорогие товарищи! Славно великое прошлое нашего классического искусства, славен и двадцатипятилетний путь усилий советского искусства сказать новое слово о новом человеке в новых условиях его общественного бытия.

Плохо ли, хорошо ли мы, советские художники, поэты, артисты, композиторы, живописцы, выполнили нашу задачу,— налицо явление огромного исторического значения: советское искусство стало народным искусством, многомиллионный народ внимает ему.

Октябрь дал народу молот, чтобы ковать свое счастье, и серп, чтобы пожинать плоды его. Октябрь дал народу его искусство. Но не сразу и не легким путем пришло оно к тому, чтобы стать народным. Но, став народным искусством, оно вступило на великий путь.

Казалось бы, по примеру прежних войн, грохот пушек должен был заглушить голос поэтов, искусство во время войны должно понизить свое качество, упроститься, а то и замолчать. Нет! Воюющий советский народ находит в себе все больше и больше нравственных сил в кровавой и упорной борьбе с армиями пещерных людей, организованных фашизмом, все настоятельнее требует от своего искусства больших слов о большой правде, о большом добре. Советское искусство в дни войны становится голосом героической души народа!» ^[6].

Какой накал страсти и какая суровая сдержанность! Враг у самых ворот Москвы, и каждый гражданин своей Родины, истинный сын Отечества становится пламенным агитатором за мобилизацию всех сил на борьбу с фашистским агрессором.

В общественной жизни мы часто используем различные виды социально-бытового красноречия, к которым относятся юбилейная речь, поминальная речь и застольные речи, или тосты. К сожалению, искусство социально-бытового красноречия у нас в значительной мере утеряно, однако русское ораторское искусство накопило за свою историю немало высоких его образцов. Вспомним «Слово на юбилее А. Фадеева» А.Т. Твардовского:

«Я хочу напомнить вам широко известные, много раз цитировавшиеся заключительные строки романа «Разгром», где речь идет о том, как тяжелое, скорбное чувство главного героя в связи с гибелью товарищей сменяется, под впечатлением картины мирной трудовой жизни, иным чувством:

«Левинсон обвел молчаливым, влажным еще взглядом это просторное небо и землю, сулившую хлеб и отдых, этих далеких людей на току, которых он должен будет сделать вскоре такими же своими, близкими людьми, какими были те восемнадцать, что молча ехали следом,— и перестал плакать. Нужно было жить и исполнять свои обязанности».

Сейчас я говорю не о том, что эти глубокой поэтической силы строки явились как бы формулой новой жизненной морали, формулой этики поведения борца в суровой борьбе за будущее родного народа и всего человечества, принципиально новым философским решением старого вопроса о смысле жизни.

Эти строки очень знаменательны, по-моему, для всего в целом художнического облика Александра Фадеева.

«Надо было жить и выполнять свои обязанности».

Талант — это обязанность, и это определение тем вернее, чем больший талант перед нами. Не «дар случайный», не то, чем ты можешь располагать по своей прихоти или капризу, а то, что как бы только доверено тебе для дела и за что ты несешь ответственность перед народом.

Талант Фадеева — явление, принадлежащее исключительно советской эпохе,— характерен именно этими чертами.

Фадеева-художника всегда отличала отчетливая, сознательная идейная направленность его творений.

Он открыто предназначает свое горячее, убежденное слово осознанным целям борьбы народа.

Он всегда как бы вместе со своим читателем решает общую задачу, в которой они жизненно, кровно, глубоко заинтересованы, и только берет на себя в деле ведущую роль…

«Разгром» и «Молодая гвардия», как и известные нам части «Последнего из удэге», не могли быть не написаны Фадеевым, они явились прежде всего из этой личной, страстной потребности художника высказать нам то, что он знает о жизни и людях нашей эпохи.

Откуда берется эта потребность?

Из особого личного знания жизни, которое художник не может утаить от людей, поскольку он заинтересован в их судьбах, поскольку он внутренне обязан к этому. Это — знание участника борьбы и вожака в своем лагере, больше рядовых отвечающего за исход борьбы, за достижение ее конечной цели.

Форма в искусстве рождается из потребности содержания, но подчиняется известным закономерностям самого искусства, выработанным классическими традициями.

И не удивительно, что произведения А. Фадеева так глубоко прижились, что уже составляют как бы часть духовной природы нашего общества, часть нас самих…

Позвольте же мне, вместе с вами, читателями всех поколений, выразить нашему другу, нашему ровеснику, любимому писателю А.А. Фадееву горячую нашу признательность. И пожелать ему новых свершений, достойных его большого благородного таланта» ^[7].

Сам стиль этой юбилейной речи — выразитель духа нашего времени, нашей эпохи: нет привычного и обязательного для классических юбилейных речей витиеватого обращения, а так называемый «зачин» превращен в великолепную литературную иллюстрацию; перечисление качеств юбиляра органически переплетается с мыслями о назначении литературы и роли писателя в советском обществе. Конечно, такие речи должны заранее готовиться, но произноситься как экспромт.

Судебное красноречие сейчас в значительной мере утратило свое общественное значение. Заметим, что прокурорская и адвокатская речи разделяются жанрово-стилистически: прокурорская речь исполнена пафоса обличения, осуждения. Речь же адвоката всегда была больше рассчитана на эмоции слушателей.

В истории русской общественной мысли определенную роль сыграли церковные проповеди и соборные речи, которые входят в род богословского красноречия.

Остановимся на таком роде красноречия, которое получило широкое и не совсем правомерное название академическое. По классификации, данной профессором Г.3. Апресяном, в него входят лекция вузовская (цикловая, курсовая и единовременная), научный доклад, научное обозрение и сообщение ^[8].

Оставим в стороне вузовские лекции, научные доклады и сообщения, чтобы они не увели нас в сторону от основной задачи книги, и уделим главное внимание научно-популярной лекции, с которой выступают лекторы общества «Знание», а также лекторы-студенты, для которых в основном и написана эта книга.

ГЛАВА 2

Оратор—аудитория

Между слушателями и преподавателем…

образуется необходимо магнетическая связь, с обеих сторон деятельная…

А.И. Герцен

Ряд особенностей лекции определяется ее назначением, характером материала, составом аудитории, личностными и речевыми качествами оратора. Поговорим о них.

Лекция одновременно решает две основные задачи: сообщение новых знаний, расширяющих культурный, научный и общественно-политический кругозор слушателей, и формирование на их основе мировоззрения, общественного сознания, идейно-нравственных принципов поведения.

Сообщение знаний более направлено на логическое мышление слушателей и опирается в основном на рациональное начало в лекции, на строгость и последовательность системы аргументов; однако новые знания значительно лучше усваиваются слушателями, если они преподносятся ярко, заинтересованно. Формировать же мировоззрение, воздействовать на умы и чувства слушателей без эмоций, страстной увлеченности и убежденности лектора просто невозможно. «…Без «человеческих эмоций»,— подчеркивал В.И. Ленин,— никогда не бывало, нет и быть не может, человеческого искания истины» ^[9].

Эмоциональное и рациональное начала заложены в самой человеческой природе, в языке, во всем окружении. И когда мы размышляем над подбором языковых средств для выражения своих мыслей, мы имеем в виду оба этих плана. И когда будем отбирать документы, факты, аргументы для доказательства выдвигаемых положений, мы будем думать не только о воздействии на умы наших слушателей, но и искать путь к их сердцам через эмоциональные каналы. И здесь громадную роль играет общая культурная и эмоциональная подготовленность лектора, его, если хотите, педагогические и актерские данные, в какой-то мере необходимые не только лектору, но и вообще любому человеку, который работает с массами, воспитывает людей, убеждает их.