Если до сих пор мы пытались дать собирательный образ власти, то сейчас попытаемся представить ее личностный срез. Среди рядовых граждан мы выбрали двух респондентов, опрошенных нами в середине — конце 90-х годов. Выделим вначале их восприятие власти, а затем сопоставим его с их опытом первичной социализации.
Случай первый
Итак, знакомьтесь. Наш первый респондент — студент-компьютерщик, 20 лет. Приведем отрывки из его интервью, характеризующие образ власти.
«Сейчас меня это [власть] стало больше интересовать, так как стало больше затрагивать. Наша страна может выйти куда-то. Но этого здесь (в России) никогда не будет. Их слишком много, и все хотят. Мне не интересно, я боюсь.
Тому, что слышал, доверял до определенного времени. Потом понял, что не все, что написано в газете, например, может быть правдой.
Делают ли что-нибудь для улучшения положения люди вокруг?
Некоторые делают. Очень многие, как тупые бараны, идут за ними. Я, в частности, принадлежу к одному из стад таких баранов. Да, я ходил в октябре к Моссовету, но там тоже было большое стадо. Мне ужасно противно теперь, когда об этом говорят. Стыдно не за то, что я туда ходил, и не за то, что поддался общему порыву, — я как раз считаю, что правильно сделал, — но стыдно этим хвастаться.
Сейчас я живу параллельно политическим событиям. Я никого не трогаю. Хочу, чтобы мне дали доучиться нормально, а потом я уеду отсюда, и мне вообще не будет до этой страны никакого дела.
Я бы не взялся быть Президентом. Эта страна слишком большая и разнородная. Чтобы ею управлять, нужен человек либо слишком одаренный, либо просто человек, который сможет за всем этим уследить. Я не могу. А так, для начала я бы перестал поддаваться на все эти заявления о нарушении прав человека и всех этих коммунистов и жириновцев постарался бы не пускать на широкую публику. Для начала просто запретил бы то, что они пропагандируют. Возможно, даже репрессивными мерами. Выслать их в какую-нибудь область и пусть там создают свою Жириновскую республику и посмотрим, что у них получится.
Кардинально надо изменить сознание людей. Надо заставить их забыть о том Союзе, который здесь был, — это раз; во-вторых, надо заставить их забыть о том, что они могут получать все, жрать водку и жить в свое удовольствие, не работая; в-третьих, надо дать людям понять, что если захотят, они смогут пробиться, скажем, открыть свое дело, разбогатеть и т.д. Это — цель, но я не знаю, как ее достигнуть.
По-моему, порядка можно достигнуть, если... (первая реакция. — Е.Ш.) поставить на улице больше милиции.
Я понимаю, что сейчас люди озлоблены, сейчас люди боятся за свою жизнь, сейчас люди жалеют о том, что им раньше жилось тихо, спокойно и, вроде бы, в достатке. Я понимаю, что в нынешней ситуации политики имеют только одну цель: удержаться, не дать себя спихнуть другим политикам. Они не особенно заботятся о том, чтобы государство вылезло из того мусоропровода, в который само себя запихнуло».
Этот отрывок из интервью дает довольно богатый материал для интерпретации. Прежде всего, бросается в глаза резкое несоответствие между двумя уровнями политического сознания респондента. На рациональном уровне он идентифицирует себя с демократами и демократической системой ценностей. Он говорит о том, что наилучшим для страны было бы демократическое правление, а демократию отождествляет с ее либеральным вариантом, где одна из главных ценностей — свобода личности. В октябре 1993 г. он ходил к Моссовету, поддерживал администрацию Б. Ельцина. Но когда он высказывается относительно политической оппозиции, поведения народа в целом, то перед нами личность с типично авторитарным мышлением. Он считает возможным репрессировать, оппозицию. О народе говорит, как о стаде тупых баранов (правда, и для себя не делает исключения). Предложенные им методы политического воздействия — явно принудительные и сводятся к тому, что людей надо «заставить забыть о бывшем Союзе, заставить забыть о том, что они могу получать все, жрать водку и жить в свое удовольствие», а для достижения порядка «надо поставить на улицах больше милиции». Для человека настоящих либеральных взглядов эти высказывания звучат несколько странно. Но наш респондент этого противоречия не ощущает.
Его образ власти складывается из нескольких составляющих. Во-первых, — представление о природе власти. Власть для него сводится, прежде всего, к функциональным проявлениям принуждения — подавлению инакомыслия и наведению «порядка» любыми средствами, вплоть до насильственных. Главной же задачей власти является установление общественного «равновесия». Вместе с тем, идеалом государственного устройства для него является свобода индивида. Ради нее он может и бунтовать: «Бунтарь, — говорит наш респондент, — это не так плохо». Себя он хотел бы видеть не «в стаде», однако на роль лидера (президента), по собственной оценке, — не «тянет». Отсюда — внутренний конфликт, вызывающий повышенное эмоциональное раздражение, и разрешение его наш герой находит в выходе из игры: раз «в этой стране» ничего ни меняется (даже если «их», т.е. правителей, заставить), то лучше из нее просто уехать.
Во-вторых, власть представляется ему в образах политиков. Если в детстве они казались нашему респонденту скучными, то сейчас они для него, скорее, неприятны, так как «у них — одна цель: удержаться, не дать себя спихнуть другим политикам», «их слишком много и все хотят» во власть. Но и власть, и политиков он рисует довольно бледно: нет личностных характеристик политических деятелей — государство «само себя запихнуло в мусоропровод». Ни других, ни самого себя этот молодой человек не видит в качестве действующих субъектов, акторов.
Как выяснилось из глубинного интервью, личностные особенности респондента, определяющие его видение власти, сформировались под воздействием весьма своеобразного опыта первичной социализации. Тип семейной власти был не просто жестким — он был авторитарным. Мальчика воспитывал не отец, а отчим, которого тот «всегда побаивался», так как тот был человеком крутым и вспыльчивым. И дело не в том, что в детстве его наказывали. Отношение к себе отчима он считал несправедливым, необъективным; отчима он ревновал к младшему брату. Другим важным фактором в отношениях с отчимом была некая таинственность, связанная с его работой в МВД. И хотя на самом деле отчим занимался там починкой техники, мальчику казалось, что тот был допущен к неким государственным тайнам, о которых иногда «проговаривался» дома, чем производил на пасынка глубокое впечатление.
Интервью с этим человеком дает достаточно веские основания для вывода: его восприятие государственной власти несет на себе определенные следы неблагоприятного знакомства с проявлениями семейной власти в ходе первичной социализации. Это проявляется и в стремлении завоевать признание, быть свободным (опыт хождения к Моссовету), и в бунте против давления обстоятельств, и в агрессивности по отношению к тем, чьи политические взгляды не соответствуют его собственным.
Случай второй*
* Этот случай описан в диссертационном исследовании аспирантки кафедры политической психологии философского факультета МГУ Пресняковой Л. «Влияние авторитарного синдрома на восприятие политической власти в России (1990-е). - М.: МГУ, 2001.
Сергей, 42 года, высшее образование. Женат, имеет дочь. «Левые» политические предпочтения. Высокие значения по шкале авторитарности.
Характер социализации этого респондента можно определить как «авторитарный».
Семья респондента до 6 лет состояла из отца и матери, затем родители развелись, и Сергея мать воспитывала со вторым мужем. Мать респондента была человеком авторитарным, даже жестоким и довольно жестоко наказывала мальчика: «это всегда было очень изощренно, мне всегда очень трудно было это перенести, потому что, если она била, — то била только по голове». Мать респондента была очень злопамятной: «я абсолютно точно всегда знал, что любую, даже самую невинную шалость мне обязательно припомнят, причем это могло быть далее через несколько лет».
Образ матери у респондента очень негативный, ничего хорошего о матери Сергей сказать не может. Отец респондента был выдающимся конструктором, однако в детстве он практически не участвовал в воспитании сына. Респондент «не знал, какой он был человек», отец стал оказывать на него влияние позднее, когда он «встал на ноги как инженер».
Также на респондента, по его словам, оказывала влияние бабушка, к которой его обычно отправляли на лето. Бабушка была очень религиозным человеком, но одновременно жестким: «если нужно было быть жесткой, она могла быть жесткой». Бабушка также наказывала внука за всякие мелкие шалости «хватал не то, что надо», причем наказания не отличались гуманностью: «пару раз она меня шлепала», «в угол ставила», «она меня иголкой колола, могла без сладкого оставить». Отчим также повлиял на респондента, однако период этого влияния был не долгим — до рождения брата. Отчим помогал пасынку делать уроки, «заставлял делать уроки «от и до», «помогал, объяснял, конечно», «это была какая-то взаимная работа».
Тем не менее, респондент говорит, что в детстве у него была свобода, он мог позволить себе «все, что угодно», это либо «не доходило» до родителей, либо «если это было плохо, то <оцени-валосъ> отрицательно, если хорошо — то положительно».
В целом, у респондента была крайне авторитарная, даже жестокая социализация, в результате такого травмирующего опыта он сформировался как авторитарный человек.
Так, респондент проявляет авторитарную агрессию, он в целом весьма нетерпимый человек. Респондент до такой степени ненавидит свою мать, что говорит: «честно говоря, когда она померла, я даже обрадовался». Так, рассуждая о людях, которые, по словам респондента, «разворовали и развалили страну», респондент предлагает наказывать «очень мучительно. Таких людей не вешали на сучьях, а разрывали березами».
Об агрессивности говорят и результаты теста «несуществующее животное» — респондент нарисовал сфинкса, который «питается людьми».
Авторитарное подчинение у респондента проявляется весьма своеобразно. С одной стороны, у него есть авторитеты (отец, друзья); по его словам, в некоторых вопросах над ним «довлели великие», а с другой — авторитарное подчинение проявляется в инверсированом виде — «бунта» против авторитетов. Так, отец респондента во многих вопросах «был непререкаемым авторитетом». Респондент спорил с ним: «всегда пытался возражать, оппонировать. И, может быть, не потому, что я был убежден, а потому, что хотел хоть в чем-то ему возразить». Сергей также старался спорить с учителями в школе (которые, по его словам, были «диктаторского» типа), в институте — с преподавателями; так, один из курсов респондент, по его словам, сдавал 39 раз. Респондент, вероятно, соответствует выделенному Т. Адорно подтипу «авторитарной личности» — типу «бунтовщика-психопата». Этот тип возникает в случае, когда вместо идентификации с родительским авторитетом проявляется бунт, что приводит к иррациональной и слепой ненависти к любому авторитету, сопровождающейся тайной готовностью «сдаться» и протянуть руку «ненавистной силе».*
* Адорно Т. Типы и синдромы // Социс, 1993. № 3.
Что касается конвенционализма, то его проявлений в интервью респондента не наблюдается. Более того, респондент иногда склонен вести себя нестандартно — так, в 38 лет начал играть в шахматы. Когнитивный стиль респондента, очевидно, отличается интегративной сложностью — в ходе интервью респондент использует метафоры, образные выражения.
Политическая социализация респондента проходила в условиях конца правления Н.С. Хрущева — начала правления Л.И. Брежнева. Респондент доверял всему, что слышал в средствах массовой информации об СССР, верил, что наша страна — «великая держава» и «мы живем в самой большой, самой сильной стране в мире». Респондент был пионером, комсомольцем, причем в комсомол вступил на два года позже, потому что считал, что «недостоин», а в партию так и не вступил по той же причине. Однако, такой атмосферы страха, и такой степени подчинения вождям, как это мы наблюдали выше, в случае с предыдущим респондентом, в процессе социализации этого респондента не было. Более того, отец респондента «сильно возмущался этой кукурузой, тем, что он порезал авиацию, военно-морской флот», друзья отца «на чем свет костерили Хрущева», а респондент воспринимал это «как данность». Поэтому Н.С. Хрущев производил на респондента «жалкое впечатление». Однако восприятие Л.И. Брежнева у нашего респондента двоякое: с одной стороны — чисто мальчишеская реакция — «довольно немощный человек, всегда читающий по бумажке», а с другой: «а потом я понял — может быть, человек правильно делает, потому что высокий уровень, высокая ответственность за каждое слово». Более того, сейчас респондент считает Брежнева достойным лидером страны, отмечает в нем «необычайную интуицию», «колоссальнейшую выдержку, потому что руководить страной в такое время, и вот так вот годы прошли спокойно, без всего — просто фантастика».
Таким образом, политическая социализация респондента проходила в условиях хрущевской «оттепели», когда критика власти, не официальная, а «на кухне», была вполне допустимым явлением, в отличие от сталинской эпохи, когда критика власти не допускалась даже в мыслях. Тем не менее, политическая социализация этого респондента происходила в условиях авторитарной политической системы, и, несмотря на меньшую жесткость, по сравнению с тоталитарной, он довольно прочно усвоил ретранслируемую властью авторитарную систему ценностей. Более того, он разделяет ее до сих пор, считает себя коммунистом (при том, что адаптировался к капиталистической системе, говорит, что занимался бизнесом и не безуспешно). Вероятно, политическая социализация этого респондента, несмотря на ее большую «толерантность» по сравнению с предыдущим случаем в ключевом вопросе — вопросе отношения к верховной власти в стране, усилила авторитарные тенденции, заложенные в респондента в ходе первичной социализации.
Образы власти
В восприятии власти этим респондентом (Сергеем) прослеживаются несколько тенденций. Во-первых, преклонение перед силой, «сильным лидером». Так, респондент считает, что политический лидер обязательно должен быть сильным. Респондент относится к И. Сталину с «большим уважением», а главный упрек этому политику - «это был в сущности слабый человек», «когда немцы напали на нас, он кинулся в панику». При этом он дает весьма своеобразную оценку репрессий: «Простите, какие репрессии? Репрессиям в основном подвергались бывшие партийные советские работники, которые по тем или иным причинам не хотели, не желали, не умели работать. Перед И. Сталиным стояла действительно очень сложная задача. Ведь на пене революции выплыло на руководящие посты очень много людей, не способных руководить. И их надо было заменить».
Во-вторых, другая характерная особенность восприятия власти у этого респондента — амбивалентность — как на рациональном, так и на бессознательном уровне. Так, к Л. Брежневу, Ю. Андропову, и И. Сталину у респондента «сложное», «двойственное» отношение. В. Ленин, по его мнению, был «очень жестким и очень мягким».
В третьих, бросается в глаза крайняя нетерпимость в отношении политиков, которые не нравятся респонденту. Так, постсоветская и нынешняя власть воспринимается респондентом крайне негативно. О М. Горбачеве и Б. Ельцине он не говорит иначе, как «подонки», а Г. Явлинского, по его мнению, вообще «уже давно надо поставить к стенке».
К Г. Зюганову респондент относится негативно, не доверяет ему, однако голосовал за него «надо голосовать за кого-то, определяться». Единственное достоинство этого политика — «блестящий мастер компромисса». Главный недостаток Зюганова — полное отсутствие «лидерских качеств». Не нравится респонденту и морально-этические характеристики этого политика — «заботится о собственном кармане». Бессознательное восприятие соответствует рациональному образу — Г. Зюганов воспринимается как червяк («животные — они как-то все мудрее и чище»), бледно-розового цвета, пахнущий мертвечиной, — образ крайне негативный, подчеркивает слабость политика, а также тревожность восприятия.
Г. Явлинского респондент воспринимает крайне негативно, не доверяет ему. Он не назвал у него ни одного позитивного качества. Ему не нравится «всё»: психологические качества — «интеллектуальная ограниченность», морально-этические качества — «апломб», идеологические — «ратует за анархию». Власть нужна ему в качестве «кормушки», «это товар, который он выгодно продаем». На бессознательном уровне Г. Явлинский ассоциируется с «гиеной», серым цветом, запахом «дерьма», что подтверждает негативное и тревожное восприятие политика, политик вызывает агрессию.
К Путину отношение также негативное, респондент не доверяет ему, не голосует за него. По его мнению главный недостаток Путина — «трусость»,«он не способен на поступок». Также респонденту не нравятся морально-этические качества этого политика — «продажность», «нет жизненных ценностей». Власть ему не нужна, но он вынужден быть у власти, поскольку на него «компромат имеется», т.е. опять-таки — из-за трусости. На бессознательном уровне политик ассоциируется с «хамелеоном», «желтым цветом», запахом «дерьма», что подтверждает восприятие этого политика как слабого и незначительного, — образ негативный, однако позитивная ассоциация с желтым цветом несколько противоречит этому образу, поскольку желтый цвет связан в восприятием будущего, ассоциируется с надеждой.
Таким образом, авторитарный паттерн первичной социализации респондента, опыт подчинения авторитарной и жестокой матери, жесткой бабушке, жестокие наказания, очевидно, стали источниками авторитарного синдрома в структуре личности данного респондента и существенно повиляли на его восприятие политической власти. В качестве авторитетов респондент теперь принимает только сильных и жестких лидеров, реальная или приписываемая политику слабость становится причиной негативного отношения к нему. Отношение к нынешней власти, которая в сознании респондента явно не соответствует требуемому идеалу силы, крайне негативно.
Агрессивность, первоначально направленная против жестокой матери, теперь проецируется на политическую сферу и выражается в резко нетерпимом отношении к тем политикам, которые не нравятся респонденту. Результатом психодинамических процессов вытеснения страха и агрессии, формирующих авторитарный характер у данного респондента, становятся противоречия в восприятии.
«Хрущевская оттепель», допускавшая критику власти, в условиях которой проходила политическая социализация респондента, не оказала существенного влияния на восприятие власти. Очевидно, авторитарный характер первичной социализации респондента оказался здесь более существенным фактором влияния.
* * *
При знакомстве с полученным эмпирическим материалом, касающимся рядовых граждан, напрашивается вывод: на интуитивном уровне они прекрасно чувствуют характер тех, кто ими правит. Этот глубинный срез политических установок наших респондентов (во многом, вероятно, основанных и на интуиции, и на знании властных традиций нашей страны) заслуживает подчас большего доверия, чем их рационализованные мнения, изменчивость которых они продемонстрировали даже на протяжении одного года. Зато идеальный профиль власти обладает гораздо большей устойчивостью; именно его основными параметрами они, возможно, и будут в первую очередь руководствоваться на следующих выборах, когда в очередной раз перед ними замаячат новые образы власти и политиков, стоящих у власти.
Вопросы для обсуждения
1. Под влиянием каких факторов формируются установки граждан на власть в ходе политической социализации?
2. Какие отношения сложились между властью и населением в современной России?
3. Каким образом политические психологи выявляют образы власти в сознании граждан?
4. Попробуйте нарисовать в виде картинки и проинтерпретировать собственные представления о власти.
Литература
1. Авторханов А. Технология власти. — М., 1992.
2. Гозман Л.Я., Эткинд A.M. От культа власти к власти людей // Нева, 1989. № 7.
3. Демидов А.И. Ценностные измерения власти // Полис, 1996. № 3. С. 121 — 128.
4. Драгунский Д.В. Длинные волны истории и динамика политической власти // Политические исследования, 1992. № 1 — 2. С. 17 — 22.
5. Егорова-Гантман Е., Косолапова Ю., Минтусов И. Восприятие власти. Поиск явных образов // Власть, 1994. № 1.
6. Захаров А.В. Народные образы власти // Полис, 1998. № 1. С. 23 — 35.
7. Малькова И.О. Власть в зеркале мнений электората // Социс, 1998. № 3.
8. Римский В.Л. Российская власть в представлениях граждан // Российский монитор, 1995. № 6.
