Расширение возможностей в случае нарушения сознательной деятельности 2 страница

-случайно выбирают один из возможных вариантов решения;

- так же автоматически случайно выделяют какой-либо частный аспект этого варианта — одно из подмножеств данного варианта;

- все варианты, включающие выбранное подмножество, рассмат­риваются после этого как эквивалентные, т. е. частный аспект возводится в правило.

О принципах выбора частных аспектов речь пойдет далее. Здесь лишь поясним имеющиеся варианты выбора на примере компьютера, обучающегося игре в шахматы. Пусть, по-разному комбинируя сочетание данных ему знаков, компьютер, совершив море ошибок, наконец случайно сделал первый возможный ход: конем с gl на f3. Теперь надо сформулировать правило, так как сам этот ход имеет море частных аспектов. Например, такое: любой ход должен содержать какой-либо из шести использованных знаков хода Kg1-f3. Или такое: в любой партии данный ход должен быть первым. Или такое: этот ход всегда надо делать после такого-то числа неудачных попыток или после такого-то времени поиска хода. А вот ещё ряд других возможных частных аспектов,

'Но, может быть, обучение шахматной игре без предварительного ознакомления с правилами вообще невозможно? Известна (см. Панов В. И. Капабланка. М., 1970, с. 12-l3) легенда о великом маэстро, который в четырёхлетнем возрасте самостоятельно овладел правилами игры, наблюдая за игрой своего отца. На третий день наблюдения он уже смог заметить, что один из игроков неправильно пошел конём, затем расставил фигуры в начальной позиции и даже выиграл у отца свою первую в жизни партию. Конечно, легенда это всего лишь легенда (сам Капабланка вроде бы называл эту легенду фантазией — ср. Эйве М., Принс Л., Баловень Каиссы. М., 1990, с. II), но сохранились записанные отцом партии четырёхлетнего шахматного гения...

выделение которых позволяет сформулировать другие общие правила: предшествующий отвергнутый вариант, результаты сложения» вычита­ния, возведения в степень и других арифметических операций с цифра­ми, использованными в варианте; предшествующий опыт использова­ния данного сочетания знаков (так, если компьютеру ещё до обучения игре в шахматы известно слово «килограмм» с его принятым сокращен­ным обозначением кг /Kg/, то он может выделить в рассматриваемом ходе такой частный аспект, как «известные сокращения») и т. д. до бес­конечности. Частный аспект всегда легко преобразуется во всеобщее утверждение: необходимо всегда ходить так, чтобы каждый ход со­стоял только из шести знаков, или включал в себя ранее известные сокращения и т. п. В соответствии с этим правилом ведется поиск следующего хода.

Итак, протосознательные процессы включаются при столкно­вении с буридановой проблемой. Вначале случайным образом выби­рается решение проблемы. Затем столь же случайно выбирается (уга­дывается) частный аспект этого случайно выбранного варианта решения. Сам случайный выбор интерпретируется как принципиаль­но необходимый, потому что таков, мол, закон природы. Так продол­жается до тех пор, пока опыт не докажет субъекту обратное. Ну, а если уж опыт опровергнет эту догадку, то ее можно изменить и по­родить случайным образом следующую догадку о законах окружа­ющего физического или социального мира. Протосознательные про­цессы используют механизм случайного выбора, хотя всегда интерпретируют его результат как неслучайный.

 

Закон Юма. Субъективная неслучайность случайного выбора

 

Поскольку, по нашему определению, именно протосознательные процессы порождают сознание, то из сказанного следует: случайность как таковая не может восприниматься сознанием как нечто, присущее реальности, случайные события должны всегда оправдываться в сознании человека неслучайными причинами. Покажем, что этот тезис эмпирически подтверждается и, следовательно, может претендо­вать на статус закона, который в честь первооткрывателя идеи будем называть законом Юма.

Конечно, стоит сделать оговорку: случайность как таковая не может быть дана сознанию непосредственно, но сознание может по­строить логическую идею случайности. В этом нет противоречия. Ведь сознание может логически предполагать возможность своего отсутствия, хотя никогда не сможет это осознать, может допустить, что оно смерт­но, но, тем не менее, никогда не осознает состояние смерти. Вообще, сознание может построить множество не данных нам в опыте идей: идею бесконечности, всеобщей справедливости, толерантности к неопре­делённости или даже что-нибудь более экзотичное — например, поро­ждать у драматурга Э. Ионеску идею спонтанного превращения людей в носорогов, реализованную им в своей известной пьесе. Таким же образом и случайность может быть сконструирована в сознании как логи­ческая возможность, которая, тем не менее, никогда не переживается нами как непосредственно явленная данность.

Рассмотрим ряд наблюдений и экспериментов, подтверждающих, что непосредственное переживание случайности вообще недоступно знанию и что даже логическая идея случайности оказывается очень трудной для осознания.

 

Неизбежность принятия случайного за закономерное

• Мышление первобытных людей А. Юбер и М. Мосс удачно на­звали «гигантской вариацией на тему принципа причинности»'. Как отмечает Л. Леви-Брюль, первобытные люди не знают слу­чайности: по их мнению, не случайно начинается дождь, не слу­чайна удача или неудача на охоте или рыбной ловле, у них не бы­вает несчастных или счастливых случаев и т. д. Все события име­ют свои мистические причины. Эти причины скрыты за общим названием явлений или предметов. Поэтому надо обращать вни­мание не на видимость явлений, а на реальные общие причины. Так, если древние люди собирались охотиться на бизона, то глав­ное, что они должны были сделать, — договориться с духом (име­нем) бизона, чтобы реальный бизон пришел на охотничью тропу и разрешил себя убить. Бессмысленно взаимодействовать с кон­кретным бизоном. Надо вызывать те или иные события, обраща­ясь к причинам, т. е. к духам, а не размениваться, как современные люди, на повседневную суету. Поэтому подавляющее большинство

' Цит. но Топоров В. Н. Первобытные представления о мире. // Очерки истории естественнонаучных знаний в древности. М., 1982, с. 28.

их действий будет направлено на выполнение ритуала охоты и общение с духом бизона, а не на собственно охотничьи действия. Даже жребий для первобытных людей — лишь отражение объек­тивного положения дел, ведь его результат заведомо не случаен. Поэтому-то с помощью жребия можно даже обнаруживать скры­тую информацию — например, о том, кто из подозреваемых нару­шил какое-либо охотничье табу и тем вызвал гнев духа бизона, кого из них, тем самым, следует подвергнуть, по указанию жре­бия, суровому наказанию — часто более суровому, чем даже за убий­ство соплеменника¹. Кстати, древние греки, назначавшие должност­ных лиц по жребию, тоже понимали, что случай как веление богов не может нарушить законов судьбы.

^- Вряд ли стоит специально доказывать, что религиозный человек, искренне веруя в чудеса, уверен в их обусловленности — пусть и сверхъестественной. Как говорят христиане, ни один волос не упадёт с головы человека, не будь на то божья воля. Нарушение божественной гармонии выступает для верующего проявлением козней дьявола. Поэтому животное, нарушившее природные нор­мы (например, петух, якобы несущий яйца), торжественно приго­варивалось в средневековой Европе к сожжению на костре.

• Известно множество описаний так называемых «невероятных совпа­дений». Вот, например, история, потрясшая воображение К. Юнга: одна немка в 1914 г. купила в Страсбурге фотопластинку, сделала фотографию своего маленького сына и оставила её для проявле­ния. Однако началась война, и женщина не смогла вернуться в Страсбург за фотографией. Два года спустя во Франкфурте она купила пластину для съёмки, чтобы сфотографировать свою дочь. Когда фотографию напечатали, оказалось, что пластина была ис­пользована дважды и снимок дочери наложен на старую фотогра­фию её сына. Поразительно, но люди не склонны видеть в подоб­ных историях игру случая. Христиане приписывают им проявле­ние Божественного промысла, а К. Юнг в XX столетии создаёт «теорию синхронности»: невероятные совпадения встречаются в нашей жизни гораздо чаще, чем можно было бы предположить из рациональных соображений, а потому они являются результатом действия неизвестных сил вселенского порядка.

• В социальных условиях, отрицательно воздействующих на созна­ние, чувство судьбы особенно велико. Вот вывод, к которому

' См. Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в первобытном мышлении. М., 1994.

присходит В. Франкл на основании своих впечатлений от пребыва­ния в немецком концлагере: «Узники лагеря боялись принимать решения и проявлять какую бы то ни было инициативу. Это про­истекало из чувства, что находишься во власти судьбы и что не следует пытаться каким-то образом влиять на неё; вместо этого лучше позволить судьбе определять ход событий» '. Известно так­же» что в экстремальных ситуациях увеличивается количество обра­щающихся к Богу даже из числа убеждённых, атеистов.

* Представление о ничем не обусловленной случайности почти не встречается в истории мысли до XX в. Этого представления нет ни в античной философии², ни в средневековой теологии. Даже Новое время сохранило взгляд на случайность лишь как на про­явление неведомых причин. Как отмечает Лейбниц, «все мудре­цы согласны, что случай есть нечто только кажущееся, как и сча­стье: только незнание причин дает им обоим существование». Исходя из этого, Лейбниц формулирует «великое начало разум­ности»: ничто не совершается без причины или достаточного основания ³. Современная естественнонаучная методология, отка­зываясь от объяснений с помощью ссылки на какие-то сверхъес­тественные процессы или чудеса, по существу также выражает уверенность: все явления имеют рационально постижимые при­чины. Вот современная формулировка, уже упомянутая во вступ­лении: «Отказ от детерминизма, по сути дела, парализует науку, так как научное объяснение природы беспричинных явлений не­возможно» ⁴. Психологика лишь добавляет: отказ от детерминиз­ма вообще невозможен для сознания — он парализует не только науку, но и любую другую сознательную деятельность.

¹Франкл В. Доктор и душа. СПб. 1997. с. 206-207.

² Античный хаос являет собой лишь исходную точку бытия, которую не надо пытаться понять или помыслить. «Понять хаос означает определить, отграничить, эйдитизировать, понять как космос. Но, значит, не понять как хаос», — пишет В. С. Библер (На гранях логики культуры. М., 1997, с. 37). Реально мыслимым для греков было вставление о судьбе.

³ Лейбниц Г, В. Соч., 4. М., 1989, с. 334, 429. Психологика, повторюсь, трактует такое начало разумности» иначе, чем Лейбниц. Вслед за Юмом она ориентируется на су бъективность процесса поиска причин. Но полагает, что для любого сделанного выбора (даже полностью случайного!) сознание человека обязательно найдет разумную причину или достаточное основание.

⁴Кармин А. С., Бернацкий Г. Г. Лекции по философии. Екатеринбург, 1992, с. 244. Ср. М. Г. Ярошевского (Психология творчества и творчество в психологии. // Вопросы психологии, 1985, 6, с. 14); «Научное знание по своей природе является знанием детерминистским».

Наверное, одной из первых европейских научных теорий, вклю­чивших в себя идею случайности, была кинетическая теория га­зов. Но хотя в ней поведение элемента непредсказуемо (не детер­минировано), всё же детерминировано поведение класса элемен­тов в целом. Эта теория вызвала широкую полемику среди философов. Еще труднее входила в жизнь статистическая термо­динамика. И всё же XIX в. приучил научное сообщество к идее стохастического детерминизма. На этой идее построено учение Ч. Дарвина. Начинают развиваться прикладные статистические исследования (статистика страхования, демографическая и сель­скохозяйственная статистика). И всё же идея принципиальной слу­чайности в природе прочно вошла в науку лишь в XX в. (вероят­ностное поведение электрона, случайные пробы в процессе на­учения у бихевиористов, бифуркации И. Пригожина и т. п. — к этой же тенденции можно отнести и введённое выше представле­ние о буридановых проблемах). Случайность, однако, всё равно остаётся более формальной логической возможностью, чем субъек­тивно переживаемым опытом. Поэтому учёные нашего столетия очень мощным сопротивлением встретили весьма робкое проник­новение случайности в квантовую механику и молекулярную био­логию! «Чувство детерминированности, — пишет Г. Башляр, — это чувство фундаментального порядка, некое спокойствие духа»'. А. В. Юревич, анализируя процесс научного объяснения, форму­лирует ещё убеждённее: «Стремление к причинно-следственно­му восприятию мира действует на бессознательном уровне, ред­ко рефлексируется человеком, но даже будучи отрефлексировано, остаётся «сильнее» его» ². Вот типичное высказывание Л. Л. Гуровой, вроде бы принимающей идею случайности в научении: «В решении задачи могут иметь место хаотические пробы, дей­ствия «наугад», которые по отношению к самой задаче можно рас­сматривать как случайные. Если же мы примем во внимание от­ношение задачи к опыту человека, её решающего, то такой спо­соб действий, по-видимому, окажется не случайным, а закономерным... Даже самое плохое решение по своим внутрен­ним механизмам отличается от бросания игральной кости, но эти механизмы не всегда могут быть обнаружены»³.

' Башляр Г. Новый рационализм. М., 1987. с. 101.

² Юревич А. В. Психология научного объяснения. //Научный прогресс: когнитив­ные и социокультурные аспекты. М., 1993, с. 113.

³ Гурова Л. Л. Психологический анализ решения задач. Воронеж, 1976, с. 13.

Два, может быть, самых выдающихся мыслителя начала XX в. отрицали случайные процессы в природе: 3. Фрейд говорит, что в области психического нет ничего произвольного¹; а А. Эйнштейн высказывает аналогичное представление для области физическо­го. Сам Эйнштейн признавался, что им периодически овладевал «демон причинного объяснения», Вспомните его афоризмы о том, что Бог не играет в кости и что без веры во внутреннюю гармо­нию мира не могло бы быть никакой науки. Если даже с трудом и признаётся, как в квантовой механике, что окружающий нас мир в принципе (а не но нашему незнанию) подчиняется статистиче­ским закономерностям, то всё равно одновременно признаётся и причинное воздействие — только уже не на сами события, а на вероятности их осуществления: «В квантовой механике мы встре­чаемся с парадоксальной ситуацией — наблюдаемые явления по­винуются закону случая, но вероятность этих событий сама по себе эволюционирует в соответствии с уравнениями, которые по всем своим существенным особенностям выражают причинные законы» ². Человеческий ум стремится всё объяснять неслучай­ными причинами!

• Гуманитарные науки исходят из того, что в тексте не бывает ниче­го случайного (вспомните их установку на «совершенное един­ство смысла»). Представление о случайности как о мире без принци­пов появляется лишь в конце XIX в. — например, в текстах Ф. Ниц­ше и С. Малларме. Однако подобные тексты выражают скорее пессимистическое мировоззрение: мир воспринимается не как ис­ходный хаос, который никогда не имел никаких принципов, а как мир, утративший свои принципы. Спонтанность творчества дол­гое время в истории человечества воспринималась просто как божественный дар.

Непосредственно в художественное творчество случайность как технический приём по-настоящему проникает только в XX в. В середине века Дж. Поллок использует случайность при создании живописных произведений. Дж. Кейдж в 1952 г. создаёт алеато-рику (от лат. alea — жребий) как осознанный приём при создании серьёзных музыкальных произведений ³. Стоит добавить; сегодня

' Фрейд 3 Психология бессознательного. М.. 1990. с. 291.

²БорнМ, Моя жизнь и взгляды. М.. 1973, с. 151.

Правда, еще в Древнем Китае учащимся для разработки предлагали музыкальные темы, построенные с помощью игральных костей, но. во-первых, жребий для древ­не столь случаен, как для нас, а, во-вторых, так сочинялась не настоящая музыка, а задания для экзамена. Позднее некоторые музыканты баловались, сочиняя с помо­щью жребия простенькие пьесы на потребу публики. Моцарт, говорят, изобрёл целую игру с двумя игральными кубиками, цифровой таблицей и несколькими тактами музы­ки для сочинения вальсов – см. Когоутек Ц. Техника композиции в музыке XX века. М., 1976, с. 236-240.

 

работы Поллока упали в цене на аукционах, да и алеаторику все­рьёз воспринимают далеко не все выдающиеся музыканты.

' Если кто-нибудь и провозглашал, что он верит в великую роль случайности в истории, то это является, по-видимому, тем исклю­чением, которое лишь подтверждает правило. Выдающийся врач и ученый Ш. Николь утверждал, что научные открытия происхо­дят лишь благодаря случаю. Ж. Адамар в ответ задаёт ему во­прос: почему же тогда свои открытия в медицине совершил доктор Николь, а не какая-нибудь из его санитарок? «Случай — вот един­ственный законный повелитель во всей вселенной», — заявляет Наполеон², который, тем не менее, абсолютно верил в собствен­ную удачу, а еще больше — в предусмотрительность и безошибоч­ность собственных решений, т. е. в неслучайность своих побед.

• Представление о прогнозирующей роли случайности до сих пор сохранилось в культуре в виде гаданий, пасьянсов, веры в приме­ты, астрологические прогнозы и т. п. Поразительно, но ещё в 1986 г. до 40% американцев верили в то, что некоторые числа являются счастливыми ³. На протяжении всей истории человечества игра со случаем вызывает своеобразный азарт угадывания, чем созда­ется неувядающий интерес к азартным играм. Такое угадывание оправдано не только тем, что в глубине души человек чувствует: удача или неудача — это перст судьбы, к которому надо прислу­шаться. Оно оправдано в первую очередь уверенностью, что ве­роятность угадывания — если «правильно» угадывать — должна быть выше, чем абсолютно случайное попадание⁴. Идея суще­ствования «правильной» стратегии угадывания случайного ряда

'Адамар Ж Исследование психологии изобретения в математике. М., 1970.

²Максимы и мысли узника Св. Елены. СПб, 1995, с. 47. Стоит учесть, что для Наполеона после Ватерлоо признание роли случайности — это ещё и способ оправ­дать своё поражение.

³См. Плаус С. Психология оценки и принятия решений. М., 1998, с. 196.

⁴ В экспериментальной психологии известен многократно подтверждённый эф­фект Ирвина: в играх со случайным результатом люди приписывают большую вероят­ность появлению желательных явлений, чем нейтральных, и потому склонны переоце­нивать вероятность своего успеха

весьма популярна—вспомните хотя бы «Пиковую даму» А. С. Пуш­кина. Игроки, увлекающиеся игрой в рулетку (например, Ф. М. До­стоевский), создают собственные правила, хотя им хорошо извест­но, что случайный процесс нельзя предугадать.

• Существуют и правила, общие для практически всех игроков. Так, почти вес они уверены, что после серии проигрышей вероятность выигрыша возрастает или что после многократного выпадения «красного» пора ставить на «черное». Вспомним рассказ Алексея Ивановича—героя романа Ф. М. Достоевского «Игрок»: «Я слы­шал ещё третьего дня, что красная, на прошлой неделе, вышла двадцать два раза сряду... Разумеется, вес тотчас оставляют крас­ную и уже после десяти раз, например, почти никто не решается на неё ставить». Этот «эффект Алексея Ивановича» был подтверж­дён многочисленными экспериментами. Было показано, что ис­пытуемые действительно склонны приписывать одному из двух равновероятных событий тем большую вероятность появления, чем чаще подряд повторялось другое '.

• Социальные психологи, изучая поведение человека в обыденных и экспериментальных ситуациях, обнаружили, что люди всегда находят объяснение случайным событиям. У человека есть «по­требность жить в рациональном мире», заявляют психологи ². Эксперименты в области восприятия и мышления также приво­дят исследователей к выводу: «Для многих людей невыносима неопределённость, необозримость многообразия факторов и сил, мешающих чётко действовать и ясно мыслить»³. Целое направ­ление экспериментальных исследований по так называемой кау­зальной атрибуции доказывает, что модели случайных событий всегда трудно понимаемы людьми. В. П. Трусов в конце своего обзора этих исследований добавляет: не только трудно понимае­мы — они вообще «чужды людям» ⁴.

• Э. Лангер продавала испытуемым лотерейные билеты (ценой 1 дол­лар), которые могли выиграть 58 долларов. Перед розыгрышем испытуемых просили назначить цену за свой билет. Испытуемые, которые сами тянули свой билет, просили за него в среднем около

¹Брунер Дж. Психология познания- М.. 1977, с. 34.

²Poducka В. Understanding psychology and dimensions of adjustment. N.Y., 1980, p. 409. ³Вертгеимер Ы. Продуктивное мышление. М., 1987, с. 279.

⁴ Трусов В. П. Социально-психологические исследования когнитивных процессов Л., 1980,с. 115.

9 долларов, а те испытуемые, которые получили его от экспери­ментатора, — только 2 доллара, Таким образом, собственный вы­бор при вытягивании билета рассматривался участниками экспе­римента как причина, влияющая на результат случайного собы­тия (что нелепо, если событие действительно случайно)'.

Идея случая, отмечает Ж. Пиаже ², отсутствует в детском мышле­нии, где всё связано со всем и ничто не случайно. Ребенок, уверя­ет исследователь, постоянно всё обосновывает «во что бы то ни стало». Случайная встреча двух явлений а природе и двух слов в разговоре не зависит, по мнению ребенка, от случая. Эта встреча оправдывается доводом, который ребенок выдумывает, как уме­ет. Ж. Пиаже выводит свою позицию из анализа как детских «по­чему?» (которые ставятся так, «как если бы ребенок совершенно изгонял случай из хода событий»), так и тех объяснений («потому что»), которые дети дают взрослым и друг другу.

• К этому же относятся и наблюдения над развитием речи у детей. При овладении речью дети имеют тенденцию применять обнару­женные ими языковые правила во всех возможных случаях. Д. Слобин называет это явление феноменом сверхрегуляризации. Ребё­нок ведёт себя так, как будто действует по принципу «избегай исключений». Ожидаемое отсутствие исключений как раз и озна­чает восприятие ребенком языка как строго детерминированного. Сам этот феномен проявляется: в речевых ошибках; в том, что ребёнок стремится к использованию единой формы во всех кон­текстах; в том, что общие правила усваиваются раньше частных, устойчивые исключения — раньше неустойчивых и т. д. Своеоб­разным примером этого феномена может служить и то, что дети избегают омонимичных грамматических форм. Например, хро­нологически первой формой окончания творительного падежа лю­бых существительных в речи русских детей оказывается форма -ом, характерная для существительных мужского и среднего рода, а не более частотная форма -ой, характерная для существитель­ных женского рода. Обычно это объясняется тем, что суффикс -ом имеет лишь одну омонимичную грамматическую форму (оконча­ние прилагательных мужского и среднего рода в предложном па­деже), а суффикс - ой — пять (окончание прилагательных един­ственного числа мужского рода в именительном падеже, женского

' См. ХекхаузенХ. Мотивация и деятельность, 2. М., 1986, с. 110.

² Пиaжe Ж. Речь и мышление ребенка. М., 1994.

рода в родительном, дательном, творительном и предложном па­дежах) '.

• В экспериментах В А. Иванникова испытуемому предъявлялась случайная бернуллиева последовательность двоичных знаков, а испытуемый должен был после предъявления каждого знака этой последовательности предсказать, какой знак будет следующим. Анализ зависимости предсказания от предшествующих предъяв­ленных знаков привел к такому резюме этих исследований: «Пытаясь предсказать очередной сигнал в бернуллиевой после­довательности, человек ведет себя так, как будто он считает предъявляемую последовательность не случайной, а закономер­ной... Человек строит свои предсказания так, как будто он имеет дело не с последовательностью, независимой от своих собствен­ных предсказаний («игра с природой» в терминах теории игр), а с последовательностью, которая меняется по воле активного парт­нера («игра с противником»)... При беседе после опытов испыту­емые говорили, что им было очень трудно искать закономерность, которой руководствуется экспериментатор, выбирая очередной символ. Некоторые из них сообщали, что временами им «удава­лось найти эту закономерность и начать подряд правильно угады­вать как частые, так и редкие сигналы». Но тогда, мол, «экспери­ментатор сразу менял свою закономерность» ².

• Аналогичный результат получил Дж. Фельдман ³, который просил испытуемых предсказать, какая из двух букв (К или Р) появится на экране, одновременно сообщая экспериментатору всё, что им приходит в голову в процессе решения этой задачи. Каждая буква появлялась в соответствии с таблицей случайных чисел: буква К с вероятностью 0,7 и буква Р — 0,3. Испытуемые, тем не менее, рассматривали такую задачу как интеллектуальную проблему и постоянно создавали гипотезы (например: сейчас появится «се­рия из буквы К» или «серия из двух букв К и одного Р», или даже предсказывали еще более сложные серии). Хотя реальные собы­тия постоянно опровергали гипотезы испытуемых, тем не менее, пред­положение о существовании закономерности появления букв ими не

' Слобин Д. Когнитивные предпосылки развития грамматики. // Психолингвистика. М., 1984, с. 186-195.

² Фейгенберг И М., Иванников В. А. Вероятностное прогнозирование и преднастройка к движениям. М.. 1978, с. 81-104.

³ Фельдман Дж. Моделирование поведения в эксперименте с двоичным выбором // Вычислительные машины и мышление- М., 1967.

отвергалось. Более того. многие испытуемые обвиняли экспери­ментатора в том, что он специально меняет последовательность чередования букв К и Р, чтобы ввести их в заблуждение и сбить с толку.

Сознание самостоятельно вносит закономерность и в любое предъявленное изображение. Вспомним законы гештальта: эле­менты изображения объединяются в осознаваемую фигуру не слу­чайно. Даже если предъявленное изображение бессмысленно для испытуемых, они всё равно порождают фигуру, соединяя элемен­ты изображения в связное целое: по фактору близости, или пото­му, что элементы симметрично расположены, или просто потому, что так связанные элементы образуют, как говорят гештальтисты, хорошую форму. В целом законы гештальта «свидетельствуют о стремлении восприятия к достижению наиболее простой в струк­турном отношении конфигурации» '. Вот как это поясняет Р. Арн-хейм. На рисунке:

в центре пересекающихся линий одни люди видят белый круг, другие — квадрат, хотя изображения этих фигур в реальности не существует. Это и означает, что мы структурируем, т. е. приписыва­ем закономерность, пустому полю. Другой пример: когда стрелки часов совпадают друг с другом (например, в полдень), то кажет­ся, что большая стрелка, сцепленная с маленькой, застывает на месте и лишь затем в результате кажуущегося скачка продолжает своё равномерное движение. Совпадение двух стрелок — самая простая структура, именно поэтому мы стремимся эту структуру удержать. Всё сказанное означает: элементы, случайно оказав­шиеся пространственно расположенными в каком-либо простом (закономерном) отношении, осознаются как единое целое, а не как элементы, случайно расположенные вместе в пространстве.

• У Феллер утверждает, что во время Второй мировой войны боль­шинство англичан считали: гитлеровская авиация бомбардирует южный Лондон по заранее заданной ей схеме. Это убеждение было

'Арнхейм Р. Искусство и визуальное восприятие. М.. 1974, с. 27. 65 и др.

связано с тем, что в одни секторы города бомбы попадали не­сколько раз, а другие остались вообще нетронутыми. Англичане усматривали в этом закономерность и на этом основании строи­ли стратегию своего поведения во время бомбежек. Когда же эксперты поделили всю территорию южного Лондона на множе­ство маленьких секторов площадью 0,25 кв. км, то оказалось, что соответствие распределения попадания бомб в эти сектора с рас­пределением Пуассона оказалось поразительным, т. е. бомбы сбрасывались абсолютно случайно '.

• Принято считать, что игроки в баскетболе бывают с «холодными» или «горячими» руками. Игрок с «горячей рукой» — это игрок, кото­рый совершил серию удачных бросков. Предполагается, что у него больше шансов забросить мяч. Тренеры меняют стратегии своих команд, чтобы защититься от «горячих рук». Однако Т. Джилович,

Р. Валлон и А. Тверски провели статистический анализ и доказа­ли, что результат бросков, сделанных одним игроком, не зависит от успешности предшествующей серии бросков. Идея независи­мости (т. е. случайности попадания) вызвала резкое неприятие. Национальный баскетбольный комитет США был просто разгне­ван ². Как мы увидим далее, ошибки имеют тенденцию к повто­рению, а значит, эффект «холодной руки» возможен. Однако дан­ный пример важен не тем, есть ли на самом деле «холодные» или «горячие» руки. Удивляет другое: критики этого исследования не обсуждали корректность полученных данных, а действовали по принципу, высказанному чеховским героем: этого не может быть, потому что не может быть никогда — т. е. просто выражали неве­рие в случайность.