Вопрос 1. Становление и развитие судебных органов в русском государстве (9-17 вв.)

Киевская Русь, созданная в IX в. как раннефеодальное государство, оказала большое влияние на развитие соседних европейских и азиатских стран. B то же время эти государства оказали соответствующее воздействие на формирование системы государственной власти в Древнерусском государстве. Ha данном этапе становления и развития государственного механизма судебные функции отдельных должностных лиц не были отделены от административных. Поэтому рассмотрение вопроса становления и развития древнерусских судебных органов в IX-XV вв. должно происходить в контексте эволюции всего комплекса государственных органов Древнерусского государства с учетом истоков и традиций, сложившихся еще на этапе догосударственного развития.

Правовой обычай исторически являлся, как известно, первым источником права, регулировавшим общественные отношения на заключительном этапе развития первобытного общества, а первые законодательные акты, принятые возникшим государством, были не чем иным, как сводом обычаев, заимствованным из родового строя. Правовой обычай определяется как сложившееся на определенном этапе развитая общества правило поведения, которое было санкционировано государством, гарантировавшим его выполнение.

B Древней Руси правовой обычай был основным источником права. Считается, что на этапе существования союза племен у восточных славян уже функционировали обычно-правовые системы, обеспечивавшие юридическое регулирование социально-экономических и правовых отношений в каждом племени. Отмечая важную роль обычая в правовой системе Древнерусского государства, М.Ф. Владимирский-Буданов писал: “Первый период истории русского права есть время господства обычного права; законодательная деятельность власти хотя начинается с древнейших времен и потом постепенно расширяется, но далеко еще не может конкурировать с сферой действия обычая”[1].

Указывая на важную регулятивную и воспитательную роль обычая в обществе, М.Н. Марченко подчеркивает, что “каждый обычай при этом выступает как неразрывная составная часть единой системы обычаев, всех социальных норм, существующих и функционирующих в обществе на том или ином этапе его развитая”[2].

B процессе эволюции устного права у восточных славян важное место занимал “закон русский”, основные нормы которого нашли отражение в договорах Древней Руси с Византией 911, 944 и 971 г. B частности, в тексте договора 911 г. указывалось, «то представители киевского князя Олега должны были давать клятву византийскому императору “по закону и по покону” своего народа. Как полагает В.А. Томсинов, словосочетание “закон русский” применялось в то время, “как устное обычное право, действовавшее в рамках древнерусского общества”'. Термин “покон”, по его мнению, “обозначал на Руси в DC в., в отличие от термина “закон”, совокупность племенных обычаев-т.е. обычаев, действовавших не на всей территории Русского государства, а лишь в рамках какого- либо племени, составлявшего часть русского народа”[3]. B данном случае можно вполне согласиться с выводом В.А. Томсинова: “закон” - “это обычное право территориального действия, а ‘Тюкон” - обычаи персонального характера действия или, иначе говоря, обычаи, связанные не с государственной территорией, а с определенной этнической общностью”[4]

Большое значение для правового обеспечения деятельности судебно-административных органов Древнерусского государства имели Русская Правда, Уставы великих князей киевских Владимира и Яцослава, Новгородская и Псковская судные грамоты, другие источники права.

Суд и процесс вДревней Pycu (DC-первая половинаXIIв.)

После возникновения государства у восточных славян обычаи начали приобретать правовой характер и трансформироваться в судебные полномочия соответствующих органов власти и управления Древнерусского государства. Хотя в сохранившихся источниках права нет достаточно полных сведений о структуре и функциях отдельных судебно-административных органов, тем не менее мож-

но выделить следующие основные виды судебных учреждений: суд князя, суд веча, вотчинный суд и церковный суд.

B Киевской Руси князь обладал высшей административной и судебной властью. Следует отметить, что имевшаяся в отечественной историографии точка зрения о зависимости князя от вече не подтверждается в дошедших до нас источниках. По мнению

A. E. Преснякова, “дуализм князя и веча был своеобразным внутренним противоречием в древнерусской государственности, которого не разрешила жизнь Киевской Руси, а потому не должны разрешать в истории русского права искусственные юридические конструкции”1.

Независимое положение княжеской власти от вечевого собрания в Киевской Руси было обусловлено высоким общественным статусом князя, опиравшегося на свой двор и дружину, на бояр и церковь, на полусвободные и зависимые категории населения своих сел и деревень, на которые не распространялось влияние вечевой и общинной организации общества. B то же время, как отмечал М.Ф. Владимирский-Буданов, “Киевский князь Изяслав Ярославич (1067 г.), не исполнивший требования народа идти против половцев, был смещен, как не исполнивший главного своего призвания”2. Из этого следует, что “полнота власти сохраняется, - писал он, - лишь до тех пор, пока князь находится в согласии (“одиначе- стве”) с народом”3.

ІІрссняковА.Е. Княжос право в Дрсвней Руси: очерки по истории X- XlI столетий: Лекции по русской истории. Киевская Русь. - М., 1993.-C. 428.

' Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. - М., 2005. -

Княжеский суд первоначально функционировал только в крупных городах, а затем постепенно стал распространяться и на другие населенные пункты. Правосудие осуществлял сам князь или по его поручению соответствующие должностные лица. Ero судебные функции распространялись на все земли Древнерусского государства. Княжескому суду были подсудны прежде всего все свободные люди. Что касается рабов, то над ними осуществляли правосудие их хозяева. Тем не менее “и рабы подлежали, - как отмечал H. Хлебников, - суду князя, если совершили уголовное преступление”[5].

Местом рассмотления судебных дел считался “княж двор”, к которому относилась не только собственная резиденция князя, HO и те дворы, где в городах и уездах отправляли от имени князя правосудие наместники, волостели и их помощники - тиуны. Однако в Древней Руси, “даже в позднейший период, суд над высшими членами общества принадлежал, - писал H. Хлебников, - великому князю, а потом царю; было бы совершенно невероятно, чтобы в еще более ранний период суд этот принадлежал кому-либо другому, кроме князя”[6].

Посадникам, являвшимся наместниками князя в землях Древнерусского государства в X-XI вв., были подсудны все гражданские и уголовные дела в пределах города и примыкавших к нему волостей. B исключительных случаях некоторым из наместников предоставлялось право “боярского суда”, в соответствии с которым они могли рассматоивать дела и выносить по ним приговоры без последующего их утверждения князем. K таким делам относились обычно наиболее тяжкие преступления (убийство, конокрадство. поджег и т.п.). Отвергая попытки некоторых авторов лишить их судебных функций, H. Хлебников подчеркивает, что [7]Ча- кие посадники, Ратибор в Тмугаракани, или Чудин в Вышгороде, были полными представителями князя, а следовательно и его судьями”1. Следует отметить, что в XII- начале XV в. в Новгородской и Псковской республиках посадники стали высшими должностными лицами, обладавшими соответствующими административными и судебными полномочиями.

Юрисдикция волостелей распространялась на несколько сел и деревень, куда обычно не включался уездный центр. Следует отметить, что волостели в осуществлении правосудия на подвластной им территории не зависели от наместников. “Название волостель для чиновников, судящих и управляющих волостью, попадается, - указывал Н.Хлебников, - уже в Церковном уставе Ярослава и Уставе о земских делах, а в XVI столетии название волостелей существует непрерывно”[8]. Кроме того, он допускает, что в волостях судили судьи, “которых Правда знает под именем вирников, так как в древнейшее время, может быть еще до Ярославовой Правды, их обязанность состояла только в сборе вир, когда суд в волости производит старейшина, а княжеский чиновник лишь собирал виры; позднее эти вирники стали заменять старейшин и в народе получили название волостеля, а у князей все еще поодолжали называться вирниками”[9].

0 суде веча сохранилось мало сведений, Очевидно, еще на этапе существования племенных объединений админисгративная и судебная роль веча была достаточно высокой. “Вече такого же доисторического происхождения, - подчеркивал М.Ф. Владимирский- Буданов, как и княжеская власть и власть боярской думы”[10]. Однако после образования государства роль князя стала значительно возрастать. Тем не менее вече свое значение в системе государственной власти потеряло не сразу. “В сфере судебной власти вечу первоначально принадлежало, - писал М.Ф. Владимирский-Буданов, - nDaBO участия во всяком суде (“пред вратами градскими творить веще и суды”); суд производился князем и боярами в присутствии народа”[11]. Оно еще продолжало играть значительную роль особенно в княжествах северо-западной Руси.

Вече были подсудны дела особой государственной важности (о нарушении прав отдельных территорий, преступлениях против государства и др.). B Ипатьевской летописи (1146 r.) упоминается о том, что на вечевом собрании был определен порядок осуществления суда, который князь Игорь обещал соблюдать, включая и замену отдельных тиунов. Хотя уже в Псковской судной грамоте в ст. 4 указывалось: “А князь и посадник на вечи суду не судять, судити им у князя на сенех...”[12]. Другими словами, князю и посаднику запрещалось участвовать в рассмотрении судебных дел на вечевых собраниях. Вече рассматривало также чрезвычайные дела, связанные прежде всего с преступлениями, совершенными князьями и посадниками. Как указывал М.Ф. Владимирский-Буданов: “Вечу принадлежит суд политический (над князьями и посадниками): в 1097 г. в Киеве суд над Галицкими князьями по доносу князя Волынского предоставлен боярах и вечу”[13].

Вотчинный суд представлял собой суд землевладельцев-бояр, получавших все большую независимость от князя и присваивавших в своих вотчинах функции управления и суда. “К личному иммунитету. то есть неподчинению суду местных княжеских агентов, затем присоединялось, - отмечал М.А. Чельцов-Бебутов, - право суда и дани в отношении зависимого от вотчинника населения”[14]. K сожалению, в сохранившихся источниках права нет данных о структуре и организации вотчинного суда. Однако можно предположить, что бояре отправляли правосудие в вотчинах через своих гиунов и отроков таким же образом, как это осуществлялось в княжеском суде. 06 этом говорится, в частности, в “Энциклопедическом словаре” Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона: “Объем прав древнейшего вотчинника представляется чрезвычайно обширным; в своей вотчине они были почти теми же, чем князь был в своем княжении, - были не только собственником земли, HO и лицом, имевшим административную и судебную власть над населением, жившим на его земле; гакой вотчинник сам подсуден был только князю”[15]. B данном словаре указывается, что сведения о судебных функциях вотчинника дошли до нас из жалованных грамот XV-XVI вв., которые “рисуют не новый порядок вещей, а служат отголоском старины, начинающей исчезать в Московском великом княжении, где указанный объем вотчинных прав значительно суживается и право собственности на землю сопровождается судебною и административною властью вотчинника лишь как исключение, да и то с отнятием душегубства, разбоя и татьбы с поличным...”[16].

Церковный суд рассматривал не только дела, связанные с нарушением церковных норм, но и некоторые гражданские дела. B соответствии с византийским Номоканоном и уставами великих князей Владимира и Ярослава к функциям церковного суда относили практически все дела, связанные с нарушениями семейного права, а также с утверждением духовных завещаний и раздела наследуемого имущества, дела о преступлениях против церковных постановлений и нравственности. Как отмечал H. Хлебников, церковь имела “свои суды: с одной стороны, по некоторым преступлениям, в отношении всех светских людей; с другой же- по всем преступлениям - в отношении церковных людей”[17].

Для рассмотрения названных выше дел при епископах учреждались особые суды, в состав которых включали как духовных, так и светских судей. K ним относились прежде всего владычные десятильники и наместники.

Наказания, применявшиеся церковными судами, занимают особое место. Как известно, после крещения Руси церковь на первом этапе своего становления широко использовала византийские своды законов. Однако после появления Устава князя Владимира

Святославича и Устава князя Ярослава о церковных судах они все шире стали применяться церковными судами. Необходимо отметить, что Устав князя Владимира Святославича не содержит специальных норм, посвященных конкретным наказаниям. Очевидно, первые митрополиты, направляемые в Киев из Византии, не могли еще избавиться от значительной их зависимости от константинопольского патриарха. Об этом свидетельствует H. Хлебников, указывая, что в Никоновской летописи “за клевету на епископа его раб был наказан отрезанием носа и отсечением рук!”1.

Тем не менее дошедшие до нас княжеские уставы свидетельствуют о том, что русская поавославная церковь, пытаясь укрепить свои позиции в обществе, в основном не решалась применять в делах, подлежащих юрисдикции церковных судов, достаточно суровые наказания, содержавшиеся в византийских кодексах. Поэтому она стремилась применять наказания, которые в значительной степени соответствовали русскому обычному праву. Так, в статье 2 Краткой редакции Устава князя Ярослава говорится: “Аже кто ум- чить девку или насилить, аже боярьская дчи, за сором еи 5 гривен золота, а епископу 5 гривен золота; а менших бояр гривна золота, а епископу гривна золота; добрых людеи за сором 5 гривен серебра, а епископу 5 гривен серебра; а на умычницех по гривне серебра епископу, а князь казнить их’. Последняя часть статьи “а князь казнить их” означала очевидно то, что исполняя решение епископа о денежных штрафах государственный аппарат князя. B данной статье речь идет о согласованном и насильственном похищении невесты. Важно отметить, что согласованное с невестой похищение приравнивалось по последствиям к насильственному. Следует особо подчеркнуть, что размер денежных штрафов, зафиксированный в статье 2, полностью зависел от социального статуса женщины.

Статья 3 посвящена изнасилованию (“пошибанию”) женщины и налагавшимся за это преступление денежным штрафам (от 5 гривен золотом до 3 рублей)[18]. B данной статье, как и в предыдущей, исполнение судебного решения возлагалось на княжескую администрацию. Следует отметить, что к юрисдикции князя относились лишь дела об изнасиловании, совершенном между представителями другой веры.

Можно вполне согласиться с утверждением А.В. Стадникова: “Установление имущественных санкций на Руси было, вероятно, предпринято с целью адаптации наказания к обычному русскому праву, поскольку многие деяния, объявленные в княжеских уставах преступными, были признаны общественно опасными только после принятия христианства на Руси и еще долгое время они могли входить в противоречие с дохристианскими правовыми традициями”[19].

Bo второй половине XI в. был расширен круг штрафных санкцйй за совершение различных видов преступлений. “Правда сыновей Ярослава вносит, - отмечал Н.Хлебников, - следующие новые положения: 1) установление вервей; 2) постановление об убийстве огнищан; 3) постановление о воровстве; 4) уроки за убийство княжеских рабов; 5) постановление о самосуде; 6) защиту собственности”[20]. Кроме того, в пециод до начала правления великого князя Владимира Мономаха (1113 г.) “были прибавлены еще новые статьи: 1) общество дикой виры; 2) поклепная вира”[21].

B древнерусском праве еще не было разграничения между уголовным и гражданским процессом. Тем не менее такие процессуальные действия, как “гонение следа” и “свод” могли применяться только в рамках рассмотрения уголовных дел.

B целом судебный процесс имел четко определенный состязательный характер, в котором стороны обладали равными правами. Он начинался по заявлению истца, был гласным и устным. Некоторые исследователи полагают, что в церковном суде “уже в период Древнерусского государства применялся инквизиционный, розыскной процесс с активной ролью суда, с применением пыток, с тайным и письменным (очень формализованным) судопроизводством”7. B то же время С. Пашин имеет несколько иную точку зрения. “От обвинительного процесса, фрагментарно закрепленного в Русской Правде с последующими дополнениями Ярославичей и Владимира Мономаха, судопроизводство дрейфует, - пишет он, - к процессу инквизиционному, в котором частные начала подменяются публичными, а символические способы обнаружения истины (вроде крестного целования и ордалий, т.е. испытания водой, железом или “божьего суда”) уступают место пыточным; участники процесса все менее остаются его субъектами, и все более оказываются подвергаемыми пристрастным допросам объектами исследования, ведущегося “служилыми людьми”3.

Данную точку зрения можно принять применительно к Древней Руси только в контексте судопроизводства церковных судов. Что же касается других судебных органов, то они практиковали состязательный процесс и о начале перехода к инквизиционному можно говорить только относительно периода конца XV - первой половины XVI в. Здесь уместнее согласиться с другим утверждением: “Судебный процесс во многом восходил к обычаям родоплеменной демократии: протекал гласно, начинался только по инициативе истца, имел состязательный характер, обе стороны процесса находились в равном положении; наряду со свидетельскими показаниями и вещественными доказательствами имели силу и архаичные доказательства в виде жребия или испытания огнем и железом (ордалии)”'.

B Русской Правде представлены две специфические процессуальные формы подготовки дела - “гонение следа” и “свод”. Как отмечал M.A. Чельцов-Бебутов, “и “свод”, и “гонение следа” были некогда способами коллективной самопомощи соседских общин, требовавшими участия большого числа близких потерпевшему людей”[22]. “Гонение следа” означало розыск преступника по его следам. Так, в статье 77 Пространной редакции Русской Правды говорится: “He будеть ли татя, то по следу женугь; аже не будеть следа ли к селу или к товару, а не отсочять от собе следа, ни едуть на след или отбьться, то тем платити татбу и продажю; а след гнати с чюжими людми а с послухами; аже погубять след на гостиньце на велице, а села не будеть, или на пусте, кде же не будеть ни села, ни людии, то не платити ни продажи, ни татбы”'. Как видим, из содержания данной статьи следует, если след приводил к дому конкретного человека, то он и признавался преступником, если же след приводил в село, то ответственность должна была нести община, если след преступника терялся на большой дороге, то поиск преступника должен был прекратиться. Кроме того, в статье определялась степень ответственности общины за кражу, совершенную на ее территории. Следует также отметить, что в данной статье подчеркивается, если терялся след на большой дороге или в безлюдном месте, то члены общины не должны были отвечать за это преступление, а поиск преступника должны были вести с привлечением чужих людей, чтобы исключить предвзятое отношение представителей данной общины. Важно отметить, что данное процессуальное действие, не упоминавшееся до этого в Краткой редакции Русской Правды, свидетельствует о совершенствовании судебного процесса, так как в статье предлагаются различные варианты розыска преступника и обеспечивается определенная степень объективности расследования.

Так, если след приводил к дому конкретного человека, то он и признавался преступником, если же след приводил в село, то ответственность должна была нести община, если след преступника терялся на большой дороге, то поиск преступника должен был прекратиться.

Кроме того, в статье определялась степень ответственности общины за кражу, совершенную на ее территории. Следует также отметить, что если след терялся на большой дороге или в безлюдном месте, то члены общины не должны были отвечать за это преступление, а поиск преступника должны были вести с nP[23]' влечением чужих людей, чтобы ИСКЛЮЧИТЬ предвзятое OTH*JUJeHHe представителей данной общины. Важно отметить, что данн90 nP0' цессуальное действие, не упоминавшееся до этого в КратІши Pe" дакции Русской Правды, свидетельствует о совершенст^овании судебного процесса, так как в статье предлагались различнЦе ваРи"

'TCnCHh

анты розыска преступника и обеспечивалась определенная f объективности расследования.

B том случае, если утерянная вещь и похититель не были наи'

дены, то пострадавший должен был прибегнуть к “закли[24]’7 ’ те'

^ - ества с

объявить на торговои площади о пропаже своего имущ

просьбой помочь его обнаружить у другого лица. “Поль^оваН|,ю

“сводом” обыкновенно предшествовало, - как отмечал В.М. ^ Риоов

_ „ w опаже

скии, - объявление на торговои площади о случившеися пр

“заклич”. Причем он подчеркивал, что “в течение трех днеі^ до^Р°'

»1

совестные держатели вещи должны были вернуть ее хозяину’ '

^ГПЛ Oo_

Если лицо, у которого находили украденное имущеС' ’ являло о том, что оно приобрело его на законном основан^111’ дол‘ жен был начаться процесс “свода”. Данное процессуальноГ деист* вие, заключалось в том, что владелец обнаруженного им^11100™3 должен был доказать добросовестность его приобретения, г,е' на звать человека, у которого он купил данную вещь.

гоггл vn_

Ст. 37 Русской Правды посвящена конкретному слу1

* * на за—

гда украденная вещь была обнаружена у лица, купившего с конном основании. Факт покупки должны были подтвер^ИІЬ два

Iи jvp Jfc

свидетеля или сборщик торговых пошлин (“мытник”). Есл удавалось найти человека, продавшего данную вещь, то потерпевший получал ее в свою собственность, а купившему на законном основании краденую вещь не полагалось при этом никакой компенсации. Однако он имел право возбудить новое уголовное дело в случае обнаружения затем продавца украденной вещи.

Таким образом процедура “свода” по Русской Правде могла проводиться до осуществления “заклича” или в течение 3 дней после него. Данное процессуальное действие необходимо было осуществлять истцом до третьего лица, которое и должно было продолжить поиск преступника до тех пор, пока он не будет найден.

B Русской Правде предусматривалась определенная система доказательств, включавшая и свидетельские показания. B ней различаются две категории свидетелей - “видоки” и “послухи”. “Ви- доки” являлись очевидцами происшествия, т.е. фактически свидетелями в совоеменном смысле слова. “Послухи” представляли собой лиц, которые слышали о случившемся от кого-либо, т.е. они располагали косвенной информацией. B некоторых случаях послухи рассматривались как свидетели доброй славы сторон, т.е. они должны были охарактеризовать ответчика или истца как добрых и порядочных людей, которые могли вполне заслуживать доверия. 06 этом говорит в свой работе B.M. Грибовский: “От свидетелей видоков Р. Правды нужно отличать упоминаемых ее послухов; хотя терминология названного памятника в данном случае не выдержана, но тем не менее под послухом нужно разуметь лица, давших показания о доброй славе обвиняемого”1. Необходимо отметить, что точки зрения исследователей на эти две категории свидетелей ощутимо различаются. Так, М.А. Чельцов-Бебутов считает, что “видок есть простой свидетель в современном смысле, а послух - пособник, на которого “послался” истец или ответчик”[25]. Он отводит “послуху” более активную роль в процессе, так как он мог “быть вызван противной стороной на поединок”[26].

Иногда по отдельным гоажданским и уголовным делам требовалось определенное число свидетелей. Так, например, необходимо было представить семь свидетелей в делах об убийстве (ст. 18 Пространной редакции Русской Правды), двух свидетелей или “мытника” при заключении договора купли-продажи (ст. 37), а также двух “видоков” при оскорблении действием (ст. 31). “Видок” должен был, как указано в ст. 29, дословно подтвердить во время заседания суда все, что было заявлено стороной (“слово противу слова”). Если же “видок” не являлся в суд, то это означало проигрыш дела стороной, которая ссылалась на его показания.

B статье 85 затрагивается исключительный случай, связанный с возможностью привлечения холопа в качестве свидетеля. Таковым может быть лишь требование истца (“оже хощеть истец”). Однако свидетельство холопа не могло рассматриваться в качестве доказательства вины подозреваемого. Оно могло только способствовать возбуждению уголовного дела, а вина подозреваемого должна была доказана при помощи испытания железом. Если же подозреваемый преодолевал его успешно, то истец должен был уплатить емѵ 1 гривну в качестве компенсации[27].

Следует особо остановиться на характеристике статьи 15 Краткой редакции Русской Правды. B ней, в частности, говорится: “Аже где възыщеть на друзе проче, а он ся запирати почнеть, то ити ему на извод пред 12 человека; да аще будеть обидя не вдал будеть, достойно ему свои скот, а за обиду 3 гривне”[28]. Первая часть статьи касается случая, обусловленного тем, что в результате свода была найдена только одна вещь из многих похищенных, на возвращении которых настаивал потерпевший. Особенно большие споры вызывает упоминание в данной статье об “изводе” из 12 человек, которых одни исследователи считают сохранившимся еще в то время общинном суде, другие же рассматривают их в качестве “послухов” - свидетелей доброй славы. Были и такие, которые называли их “судом посредников”[29], сформированным сторонами, и даже судом присяжных. K сторонникам последней точки зрения относил себя Н.М. Карамзин, который, опираясь на опыт англичан и датчан, писал: “В одном из Новгородских списков Ярославовой Правды сказано, что истец во всякой тяжбе должен идти с ответчиком на извод перед 12 граждан - может быть, Присяжных, которые разбирали обстоятельства дела по совести, оставляя судье определить наказание и взыскивать пеню”[30]. Думается, в то время рано было еще говорить о суде присяжных в полном смысле этого института судебной системы. Учитывая то, что в последующих редакциях Русской Правды и других правовых актах об этом вообще не упоминалось, можно предположить, что предлагалось использо-

вать членов общинного суда, существовавшего еще до образования древнерусского государства у восточных славян, в судебном процессе в качестве “послухов”, которые могли в полной мере дать характеристику, как истцу, так и ответчику. B то же время необходимо признать, что в Новгороде несколько позже начал функционировать суд одрина, состоявший из 12 членов и председателя. Рассуждая об этом факте, H. Хлебников задает себе вопрос и отвечает на него: “Могли ли новгородцы, столь приверженные к грамоте Ярослава, бросить и оставить без развития такое важное учреждение, как суд 12-ти? Я думаю - нет”[31].

B Древнерусском государстве существовала система вещест- / венных и формальных доказательств. K вещественным доказательствам относились утерянные вещи (“поличное”), обнаруженные у подозреваемого, к формальных - “ордалии”, среди которых важное место занимал судебный поединок - “поле”. По мнению

В.М.Грибовского к судебным доказательствам относились: “1) собственное признание; 2) присяга; 3) поединокъ; 4) свидъ- тели и послухи; 5) ордалии или судъ Божий; 6) различные внешние признаки и 7) сводъ”[32]. Спорным представляется включение в состав доказательств “свода”, т.е. процессульной процедуры, напоминавшей очную ставку. Что касается собственного признания, то в Русской Правде нег никаких упоминаний об этом виде доказательства.

По определению В.М. Грибовского, сущность “ордалий” “заключалась в том, что тяжущиеся в надежде на Божью помощь в правом деле соглашались медленно произвести какое-либо такое

действие, которое по тогдашним воззрениям, без непосредственного божеского вмешательства являлось бы вредным, гибельным или даже вообще невозможным для них”[33]. “Суд Божий” H. Хлебников справедливо рассматривает как языческое явление, в котором наблюдается “проявление божественной воли в огне и воде; огонь и вода объявляют правого и виновного”, приписывая таким образом им соответствующие нравственные свойства2.

B Русской Правде и других законах “поле” не упоминается. “Поединок, бесспорно имевший место в жизни Киевской Руси XI- XII вв., должен был отразиться, - поддерживал известную точку зрения В.И. Сергеевича M.A. Чельцов-Бебутов, - в современных законах и в их первой кодификации - в Русской Правде”, а затем в дальнейшем при переписке он мог “исчезнуть, как наиболее противный духу христианства, под пером первых благочестивых переписчиков памятника”3. Однако в летописях и других источниках, в том числе иностранных, говорится о том, что в Древней Руси этот вид “ордалий” достаточно часто применялся. Так, в “Книге драгоценных драгоценностей” Ибн-Роста и Абу-Али Ахмеда ибн-Омара, написанной в начале X в., отмечалось: “Когда кто из них имеет дело против другого, то зовет его на суд к царю, перед которым и препираются; когда царь произнесет приговор, исполняется то, что он велит; если же обе стороны приговором царя не довольны, то, по его приказанию, должны предоставить окончательное решение оружию: чей меч острее, тот и одержит верх”[34]. В.М.Грибовский писал: “Под судебным поединком понимается решение спора тяжущихся сторон посредством физической борьбы между ними”. Победивший в поединке считался выигравшим рассматриваемое дело, так как “за правого само божество”[35].

Среди других видов доказательств (ордалий, “суда божьего”) следует выделить испытания огнем, железом и водой. Эти испытания использовались тогда, когда ощущался недостаток иных доказательств. Как указывает С.Э. Цветков, по представлению наших предков, “суд божий являл собой именно зримое вмешательство божественных сил в земные дела, торжество высшей справедливости”[36].

B Русской Правде “ордалиям” посвящены три статьи. Однако в них не раскрывается процедура их проведения. Из летописных исючников известно, что если ответчик, связанный и Орошенный B воду, начинал тонуть, то он считался выигравшим дело. Испытания железом и водой заключались в держании подозреваемым голыми руками раскаленного железа, в опускании руки в кипяток и т.п. Очевидно, испытание огнем и железом, можно рассматривать как одно, когда обвиняемому передавали в руки кусок раскаленного железа. Об этом говорится в ст. 87 Пространной редакции Русской Правды, в которой упоминается и термин “железо” и словосочетание “или кимь любо образом аже не ожьжеться”[37].

Хотя в русской Правде и не нашел отражение такой вид ордалий, как ‘Тюле” (судебный поединок), многие исследователи считают, что он применялся в Древней Руси. Одержавший победу в судебном поединке выигрывал дело. “Судебный процесс вообще - это словесная пря, тяжба, которая отчасти заменяет настоящий поединок, а порой и служит, - отмечает С.Э. Цветков, - прологом к нему”[38]. Кроме того, он полагает, что “иоле, начавшись единоборством истцов, часто заканчивалось повальной дракой вооруженных послухов обеих сторон”[39].

Особое место в системе доказательств занимала присяга, получившая название “рота”. Она применялась в процессе рассмотрения малозначительных дел в тех случаях, когда собранных доказательств было недостаточно. Как правило, при помощи такой присяги подтверждалось наличие какого-либо события или его отсутствие. Уже в первом договоре Древней Руси с Византией 907 г. указывалось: “...а Олега водиша и мужии его на роту по Русскому закону кляшася оружьем своим, и Перуном богом своим, и Волосом скотьим богом...”[40]. Речь идет о том, что русские во главе с князем Олегом клялись своим оружием, обращаясь к основным языческим божествам. Естественно, что отказ от присяги означал признание отказавшегося виновным.

Среди внешних признаков судебных доказательств, упоминавшихся в Русской Правде, необходимо назвать синяки, кровоподтеки, раны и другие телесные повреждения, получившие общее наименование “знамение” (ст. 2 Краткой редакции Русской Правды). B делах, связанных с обвинением в краже или убийстве, важнейшим доказательством являлась утерянная вещь, найденная в доме подозреваемого, или труп.

B Русской Правде уже были намечены некоторые формы обеспечения исполнения судебного решения. Так, например, вира взыскивалась с убийпы следующим образом: вирник как официальное должностное лицо должен был явиться в дом осужденного C довольно многочисленной свитой и ждать, пока тот заплатит штраф. Преступник должен был обеспечивать их все это время пи- таиием и всем необходимым. Поэтому осужденный был заинтересован в скорейшей уплате своего долга и избавлении crr таких непрошенных гостей.

Необходимо отметить, что имеются различные точки зрения на организацию судебного процесса в Древнерусском государстве. Так, И.А. Исаев считает, что “процесс делился на три этапа (стадии)”'. K первому этапу он относит “заклич”, ко второму - “свод”, к третьему - “гонение следа”. Такие же этапы включают в процесс и авторы учебного пособия “История отечественного государства и права”. Однако ошибочным является их утверждение о том, что “процесс начинался с момента его объявления на торгу (“заклич”)”[41].

M.A. Чельцов-Бебутов, полагал, что “свод” и ‘Ѵонение следа” необходимо отнести к особым формам “досудебного установления отношений между потерпевшим (будущим истцом, обвинителем) и предполагаемым ответчиком (обвиняемым)”[42]. Известный русский юрист И.Я. Фойницкий отмечал, что процесс в Древней Руси “носил частно-исковой характер” и непременно начинался ‘Ѵолько по жалобе или челобитью потерпевшего, его семьи или рода”[43]. He подразделяя процесс на отдельные этапы, он указывал, что судопроизводство состояло “из ряда формальных действий”, являвшихся обязательными для сторон. B том случае, если не был известен ответчик, он “отыскивался истцом посредством извода, свода (предъявлением поличного последовательно лицам, от которых оно приобретено, и предложением им вопроса, от кого приобрели его) и следа (розыск по оставленным следам)”[44]. Как видим, И.Я. Фойницкий рассматривал данные обязательные действия в рамках уже начавшегося конкретного судебного процесса.

Думается, что точка зрения И.А. Исаева имеет право на существование. B то же время абсолютное большинство исследователей признают, что процесс начинался после подачи иска в суд со стороны потерпевшего, за исключением убийства и воровства, где было невозможно указать на конкретное лицо. Судя по всему, и “свод”, и “гонение следа” существовали у восточных славян еще на этапе догосударственного развития в качестве коллективной помощи потерпевшему со стороны родственников и соседских общин. A после возникновения государства данная традиция применялась в ходе судебного разбирательства, так как суд не был отделен от административных органов и не мог на первом этапе своего развития самостоятельно обеспечить организацию процесса. Более правомерной является, на наш взгляд, точка зрения М.Ф. Владимирского-Буданова. «Общая форма процесса уже с древнейших времен заключала в себе, - считал он, - три стадии: 1)установление сторон; 2) производство суда и 3) исполнение решения»[45]. Утверждая это, он не исключал в то же время, что «существовали и другие особенные формы, в которых недоставало той или другой из указанных частей процесса»2.

Таким образом судебные органы в Киевской Руси не могли существовать независимо от других административных учреждений. Судебными функциями обладали великий князь, центральные государственные органы и учреждения, местные органы управления, а также соответствующие должностные лица. Процесс был состязательным и носил устный характер. Причем различий между гражданским и уголовным процессом не было.