Египет под властью Фатимидов и Тулунидов 4 страница

Примечательно, что крах могущества Фатимидов почти не оказал воздействия ни на интеллектуальную жизнь столицы, ни на международную торговлю. Египетское общество, включавшее "буржуазию", ремесленников и мелких торговцев и отныне исторгнувшее из своего состава армию и исполнительную власть, в основном оставалось невосприимчиво ко всем политическим превратностям и доминировало в культурной жизни страны до конца средних веков; общепризнанный памятник той эпохи, хотя и несколько односторонний, - это плутовские главы "Тысячи и одной ночи".

XI столетие было, если позволительно употребить образное выражение при описании исторических событий, цезурой в эволюции исламского мира. Иранские актеры покинули сцену, тюркизация власти во вновь возникавших многоэтнических государствах дар ал-ислама стала неизбежной; тюрки возглавили новую широкую волну мусульманской экспансии, в основном направленную на восток, что открыло для ислама Афганистан и долину Инда. Хотя многие из них лишь недавно перешли в ислам и восприняли персидское влияние, они выступали как представители культуры (но не языка) Ирана. Тюркская экспансия, в значительной степени вызванная переселением народов в восточных частях Центральной Азии и сопровождавшаяся упадком старых государств, руководимых тюркским правящим классом, подобных Булгарскому и Хазарскому государствам на Волге, означала распространение кочевого образа жизни. Это было одновременно и симптомом и причиной возвращения к меновой торговле на северо-западе; здесь можно провести любопытную параллель с процессом создания империй берберами на западе.

Тюрки, как и берберы, были суннитами; источником их силы было строгое и агрессивное правоверие. Шиизм вскоре будет на столетия отстранен от руководства крупными государствами как творец их политической судьбы. Повсюду правительство находилось в руках армии, которая в большей или меньшей степени ощущала себя хозяином страны; но источником мощи была не территория, а властитель, который правил то тут, то там, опираясь на поддержку вооруженных приверженцев, и династия которого воплощала однородность политической структуры. Повторялся прежний, ставший уже типичным процесс: империя, поддержанная немногочисленными энергичными и сведущими в военном искусстве людьми, быстро достигала вершины могущества и затем так же быстро распадалась на множество маленьких государств, подчинявшихся принцам правящего дома или командирам наемников; в свою очередь, эти государства погибали под натиском новых империй. Вплоть до возвышения Османов, Сефевидов и Великих Моголов в XV-XVI вв. продолжалась подобная цикличность катастроф, которая в целом снижала культурный уровень захваченных этим процессом областей. Однако неустойчивость государственных образований не препятствовала экспансии ислама. Династии нуждались в поддержке уммы; когда их власти приходил конец, вновь завоеванные территории оставались в пределах общины. Ученые-теологи и шейхи мистиков (хотя последние, разумеется, принадлежали к различным социальным слоям) образовывали как бы вторую линию поддержки, в которой нуждалась исполнительная власть. Правители и подданные все лучше начинали понимать, что их связывает лишь совместное участие в делах религии и в религиозной жизни. Поэтому наибольшее внимание государство уделяло развитию богословско-юридического образования, судьбе бывших питомцев религиозных школ и их участию в деятельности гражданской администрации; такой порядок существовал даже в конце саманидского периода, он приобрел еще большее значение при Газна-видах и стал играть решающую роль при сельджуках, Аййубидах и мамлюках.

Газнавиды осуществили переход к новому периоду. При их недолгом правлении на территориях, население которых издревле приняло ислам, выявились почти все характерные черты новых государственных форм.

Алптегин, командовавший тюркской гвардией Саманидов и получивший пост наместника Хорасана, при смене правительства попал в немилость и создал для себя независимое государство, завоевав в 962 г. Газну. После его смерти оно продолжало существовать как нечто вроде коллективной собственности военных, хотя и под саманидским сюзеренитетом; оно открыло для ислама Центральный и Восточный Афганистан, все еще остававшийся языческим. Зять Алптегина, Сабуктегин, которого армия в 977 г. сделала правителем, закрепился на завоеванных землях, предотвратил мятеж и тем самым спас Хорасан для Саманидов и подготовил базу для дальнейших завоеваний, преимущественно в восточном направлении. На пограничных территориях добровольные "борцы за веру" (гузат), которых прежде использовали большей частью в войне против тюрок, все охотнее стали вступать в войска солдатского государства. Последнее, вместо того чтобы бороться с разрушительными последствиями соперничества между различными частями армии, начало новую захватническую войну. Сын Сабуктегина, Махмуд (отметим мусульманское имя), использовал возможности, присущие современной ему политической системе, и, победив в нескольких крупных кампаниях, создал огромное государство, включавшее множество самых разнообразных этнических групп. Его целостность обеспечивалась армией, получавшей денежное вознаграждение, источником которого была военная добыча (не военные лены), и потому непосредственно зависевшей от правителя и всегда готовой к немедленным действиям; она яростно защищала суннитский толк ислама и иранизацию в сфере культуры. В 999 г. Саманиды были "ликвидированы", в 1009 г. Систан был вырван из рук последних Саффаридов, и там сразу же была учреждена газнавидская администрация; в последующие годы были разбиты белуджи в Мекране. Куда более важным было заключенное с тюрками Караханидами соглашение, по которому они оставили себе Трансоксанию, в то время как земли, лежащие к югу от Амударьи (Окса), включая Хорезм (Хиву), перешли к Махмуду. Здесь он учредил новую династию.

Одно из подразделений тюрок-огузов во главе с родом Сельджук расположилось на южном берегу Окса, чтобы защитить страну от возможных набегов Караханидов. В это время все больше и больше буидских территорий попадало в руки Махмуда; в 1029 г. был захвачен Рей, и вскоре у буидских князей остались лишь Фарс и Керман. Уже в 1019 г. халиф даровал Газнавидам титул Йамин ад-Даула, "Правая рука государства", и они вознамерились завладеть Ираком и тем самым вновь дать халифу суннитского протектора; этот план так и не был осуществлен.

Огромную историческую роль сыграли экспедиции в Индию, организованные между 1001 г. и концом царствования Махмуда. Они пронесли "священную войну" вплоть до южных районов Гуджарата и города Каннауджа в центре Индии на Ганге. Несмотря на сопротивление, временами принимавшее героический характер, разобщенные индийские князья не могли состязаться с газнавидской кавалерией и лучниками. Исламский империализм отпраздновал один из своих величайших триумфов: храмовые твердыни были взяты штурмом, их идолы разбиты и сокровища разграблены. Религиозное рвение войск неопровержимо свидетельствовало о непримиримой ненависти к язычникам. Махмуд, вне всякого сомнения, заложил основы величия индийского ислама, но он также несет ответственность за опасную напряженность в отношениях (существующую и поныне) между мусульманами и индуистами, хотя после замирения завоеванных территорий он обращался с представителями прочих религий корректно и даже допускал индийцев в свою армию. Последующие же правители позволили себе те необузданные акты жестокости, которые запечатлелись в памяти покоренных народов. Вызывающие ужас рассказы тогдашних и даже более поздних авторов, таких, как Саади (ум. 1292), о штурме храмового центра Сумната (1026) основываются скорее не на фактах, а на общем настроении того времени.

Однако, хотя Махмуд нашел силы признать существование немусульманских религиозных общин, он не пожелал терпеть деятельность несуннитских общин в исламе. Он разогнал семеричников в долине Инда и энергично боролся против них в иранских провинциях; когда был захвачен Рей, огромная библиотека Буидов была сожжена из-за ее шиитского характера. Махмуд проявлял в борьбе против сектантства такое рвение, какое прочие мусульманские правители, особенно сунниты, выказывали только в случае возникновения политической угрозы. Опору для своей автократической власти он искал в принципе cuius regio eius religio ("чья власть, того и вера"), сравнимом с византийским отождествлением национального чувства и веры, т. е. с безоговорочной преданностью подавляющего большинства народа религиозной общине, превосходящей лояльность по отношению к династии, не говоря уже о "нации".

Новая империя открыла необычайно широкие возможности для историка. При Махмуде величайший из мусульманских ученых, хорезмийский естествоиспытатель, астроном, историк, знаток искусства и писатель Абу Райхан ал-Бируни (973-1048), создал свое описание Индии, не имеющее равных в мусульманской науке. Подобно остальным его произведениям, оно уникально и помимо своего фактического содержания, так как Бируни подверг критическому анализу свои собственные взгляды и культурную ситуацию в исламском мире в целом.

Махмуд, могущественнейший мусульманский правитель своего времени, сумел сохранить равновесие между иранскими и афгано-индийскими владениями династии. С его смертью власть Газнавидов в Персии начала ослабевать. Основные интересы Масуда, сына Махмуда и его преемника, были сосредоточены в Индии, и он не смог своевременно противостоять притязаниям сельджуков. За несколько лет огузы (арабы их называли туркуманами, т. е. туркменами) во главе с братьями Тогрул-беком и Чагры-беком завоевали Центральную Персию и Западный Хорасан и в 1040 г. при Дандакане, около Мерва, нанесли решающее поражение армии Масуда, собранной слишком поздно и наспех. Они изгнали Газнавидов из Хорасана, а затем стали их преемниками в Персии, Своей столицей они сделали Исфахан и оттуда оказывали постоянное давление в южном направлении. Наконец в 1055 г. Тогрул-бек по призыву халифа смог вступить в Багдад. Вскоре после этого сельджуки присоединили Северную Сирию к иранским и иракским провинциям традиционного Халифата. Впервые за 300 лет восточная халифская империя была восстановлена как государственное образование, хотя и при чужеземном руководстве. Этому государству суждено было просуществовать около 60 лет. Его единству с самого начала угрожала разнородность включенных в него территорий, а еще больше - традиционные тюркские формы организации, уже оказавшиеся фатальными для Караханидов, которые поручили управлять империей принцам при верховной власти главы рода, следствием чего были рост сепаратизма и конечный распад государства.

Сельджуки были заботливые администраторы и энергичные полководцы, но едва ли они добились бы столь быстрого успеха, если бы не приняли твердо суннитскую доктрину и, таким образом, не избавились в будущем от проблем, которые возникли перед Газнавидами с их индийской ориентацией. В то время как Сабуктегин и его преемники принесли ислам на восток, сельджуки распространили учение на западе. В 1029 г., перед самой смертью Махмуда, туркмены начали "священную войну" против византийской Армении. При Алп-Арслане (1063-1072), втором сельджукском правителе в Багдаде, тюрки прорвались через византийскую линию - укреплений в восточную часть Малой Азии. Сражение при Маназкарте (Манзикерт), состоявшееся в 1071 г., открыло сельджукам путь к завоеванию Малой Азии; больше половины ее было включено в независимое de facto Сельджукское государство (теоретически то была часть значительно более крупных владений сельджуков), управлявшееся сначала (с 1077 г.) из Никеи, а после ее утраты (1079) -из Коньи (Иконий). Примерно в конце столетия государства крестоносцев в Антиохии и Эдессе отрезали его от центральных сельджукских областей. Несмотря на культурный расцвет Сельджукского государства Рума, достигший кульминации в последней четверти XII в. и в период существования Латинской империи в Константинополе, долгосрочным следствием вторжения тюркских кочевников явились экономический упадок Малой Азии, деградация сельского хозяйства, а главное - городской культуры. Потеря греками власти привела также к неизбежному экономическому и, не считая столицы, культурному вырождению на тех землях, которые еще оставались христианскими, но которые неуклонно, хотя и медленно, становились исламскими. Сельджукиды Рума никогда всерьез не пытались уничтожить Византию; их политический идеал, судя по всему, был двойственным: дар ал-ислам должен быть подчинен им, но христианский мир в дар ал-харб должен остаться под властью константинопольского императора.

Объединенное Сельджукское государство благоденствовало около 40 лет; практически оно было ограничено Ираком и Персией. Методы управления улучшались, режим возглавил консолидацию суннитского ислама, образование поощрялось, и почти 30 лет выдающийся деятель вазир Низам ал-Мулк железной рукой вершил все дела, часто несмотря на противодействие халифа и даже сельджукского султана, чьим атабеком (опекуном и воспитателем) он первоначально был; но всего этого было недостаточно, чтобы устранить постоянные источники слабости. Наиболее экономически развитые в то время области распространения ислама, города-оазисы Центральной Азии и Египет, лежали вне сферы власти Сельджукидов; пропасть между тюркской правящей военной кастой и персо- и арабоязычным населением сохранялась. Отсутствие согласия среди членов династии вело к мятежам принцев, занимавших ключевые посты военачальников и наместников, причем не только при каждой смене монарха, но и всякий раз, когда ситуация казалась им благоприятной. Перс Низам ал-Мулк попытался заменить рыхлую родовую федерацию централизованной абсолютной монархией по сасанидскому образцу; однако он потерпел неудачу: в центральных областях из-за политической инертности гражданской администрации и нехватки денег, а в отдаленных арабоязычных землях - - вследствие слабости Сельджукидов, над которыми местные правители, принадлежавшие к самым различным этническим группам и пришедшие к власти самыми разными путями, постоянно насмехались. Месопотамия и Сирия представляли собой калейдоскоп второстепенных сил - городов-государств, бедуинских и солдатских княжеств, -- существующих в более или менее устойчивых рамках сельджукского "Великого царствования", в постоянной вражде пруг с другом, с центральной властью и с медленно гибнущими Фатимидами.

В 1087 г. Низам ал-Мулк вынужден был признать внутреннюю логику развития акта и передать "военные лены", свободные от налогов, армейским офицерам; однако ему пришлось расстаться с надеждой, что это освобождение "ленников" заставит их с большей терпимостью относиться к сельскому населению. До сих пор он настаивал на сохранении краткосрочной аренды и лишь формально даровал мукта право на владение определенной собственностью. Но с ростом опоры на феодальное ополчение все более обычными становились незаконный захват собственнических прав и приобретение земельных владений, которые не могли быть отобраны в качестве лена. Процесс развития землевладельческой военной аристократии, не только благоприятствовавший укреплению стабильности на местах, но и способствовавший распаду государства, был завершен при первых Сельджукидах. О его связи с нехваткой денег ясно свидетельствует аналогичный, хотя и более медленный, процесс, протекавший в Египте. То же, но как бы с противоположной стороны доказывает успех каракитаев, которые через поколение после смерти Низам ал-Мулка ворвались в Трансоксанию с востока и сумели сохранить силу своей армии после окончательного уничтожения сельджуков к северу от Окса, сдержав "феодализацию" путем выплаты войскам жалованья в денежной форме.

В основе государственной философии Сельджукской империи лежала знаменитая "Сийасат-наме" ("Книга об управлении") Низам ал-Мулка, которую он написал незадолго до своей смерти. Она согласуется с общемусульманской концепцией, в соответствии с которой "государство вместе с подданными принадлежит султану" и, следовательно, держатели ленов считаются только их протекторами. Эта концепция никогда не оспаривалась в теории, но ее сторонники никогда не обладали достаточной властью, чтобы осуществить этот "отеческий деспотизм" на практике.

Сельджуков хорошо помнят на Западе в связи с их вторжением в Малую Азию и участием в событиях Первого крестового похода. С исламской точки зрения более важно то обстоятельство, что они получили контроль над султанатом в Багдаде и, таким образом, создали политические условия для успешной "реанимации" суннитского ислама. Несомненно, что даже без сельджукской гегемонии в Ираке семеричная ересь была бы больше не способна на империалистическую экспансию; и так же несомненно, что именно крестоносцы в конце XI в. вбили клин между фатимидским Египтом и его аванпостами; даже если они и не прервали связь между батинитской оппозицией и халифом, они ее затруднили. И все же мы должны признать, что целью сельджукского режима была консолидация суннизма и что добивался он этого главным образом интеллектуальным оружием. Тот факт, что 1 нваря 1060 г. халиф изменил почетный титул Тогрул-бека - Рукн ад-Даула ("Столп государства") на Рукн ад-Дин ("Столп веры"), имел не одно только формальное значение.

Разрушение религии Закона, поощрявшееся - не всегда сознательно - мистиками, учение которых распространилось как среди широких масс, так и в образованных кругах, различия между верой ученого и рядового мусульманина, религиозные сомнения, бывшие следствием постоянных политических и экономических кризисов, унылая монотонность антинаучной, антифилософской, короче говоря, антиинтеллектуальной ханбалитской ортодоксальности - все эти факторы в сочетании с непреоборимой силой исмаилитской пропаганды явились причиной того, что мистики уже в позднебуидский период стали рассматривать шариат как необходимую предпосылку суфийского просвещения и побуждать теологов к признанию мистических форм благочестия. Однако в действительности перемены пришли сверху. Низам ал-Мулк прекратил преследование ашаритской "компромиссной теологии", которая была близка мутазилизму по методике, а ханбалитскому правоверию - по содержанию, освободил столицу от политического давления со стороны ханбалитов и по мере сил содействовал изучению фикха, выдвинув на первое место свой собственный шафиитский толк.

Перс Газали из Туса (1058-1111) был приглашен в "Низамийю", и, хотя он создал свое исчерпывающее опровержение батинитского учения и энциклопедическое "Возвращение наук о вере" только после смерти вазира (который в 1092 г. пал жертвой кинжала убийцы-ассасина), эти работы были написаны в духе Низам ал-Мулка. Основой суннитского ислама отныне становился синтез религиозного закона и мистического, более интенсивного познания бога, которое лучше всех описал и проанализировал Газали, сам проведший десять лет в уединении и размышлении. И тот же Газали, не убоявшись нападок фанатиков, возвел поныне существующее здание веры, где равно находят приют теологический рационализм религиозных истин и благочестие, в котором нуждается простой народ. Духовное единство в мусульманской общине могло быть достигнуто лишь путем узаконения народных культовых форм, в первую очередь культа Пророка и святых, и отказа от мирских стремлений.

Однако синтез, осуществленный Газали, пробивал себе дорогу лишь постепенно; в 1150 г. труды ученого были публично сожжены, что нередко случалось в том столетии; то же самое произошло с батинитской энциклопедией "Чистых братьев". Потребовалось некоторое время, чтобы деградация научной мысли стала заметной. Низам ал-Мулк был покровителем великого математика и астронома Омара Хайама (ум. 1122), более известного на Западе своими четверостишиями (не все из которых подлинны). Сам Газали был знатоком греческой философии, которую он проницательно опровергает во взглядах Авиценны. Но век все более жаждал безопасности и близости к богу, экстаза и покаяния, он желал радоваться человеческой слабости и наслаждаться божественным безумием иллюминатов. В то же самое время он стремился к порядку и авторитету; он мечтал ответить на хаотичность политической жизни и на постоянное отсутствие экономической и военной стабильности возвратом к общине, ради существования и могущества которой только и стоило жить.

В этой обстановке естественные науки совсем сошли на нет, однако куда более рафинированные литература и языковедение устояли. Написанные рифмованной прозой маленькие новеллы (макамы), в жанре которых Харири из Басры (ум. 1122) старался превзойти лучшие образцы X в., сочетая изысканную форму с народными мотивами, были верхом утонченности и мастерства. Любовная поэзия была спасена суфиями; близилось время великих проповедников и мистических поэтов-философов. Не следует забывать, что Газали был и выдающимся писателем. Политические притеснения не коснулись светской литературы лишь в Персии. Великий историк Бейхаки, живший при дворе второго султана из династии Газнавидов, умер при Сельджукидах (1078). Немного времени спустя романтический эпос с его оригинальной тематикой занял место рядом с эпосом, основанным на исторических легендах.

Преследование еретиков неизбежно сопровождалось религиозной консолидацией; но столь же неизбежна была реакция, погубившая Низам ал-Мулка (может быть, даже с ведома его повелителя). Со смертью султана Маликшаха, последовавшей через каких-нибудь два месяца, начались династические войны, которые длились до 1104 г., когда его сын Мухаммад восстановил единство империи, хотя и в более узких границах. Со смертью Мухаммада в 1118 г. кровавая борьба за престол возобновилась. Победу в ней одержал Санджар, последний значительный сельджукский князь и "великий султан" (султан муаззам - за пределами Малой Азии), который сумел получить контроль над персидскими владениями династии и сохранить его, хотя судьба и не всегда ему улыбалась, до самой своей смерти в 1157 г. Другая ветвь этого рода правила в Багдаде и надзирала за халифами. В Сирии, однако, прямое правление Сельджукидов пришло к концу в 1117-18 г.

 

Латинские государства

Крестовые походы были в основном монологом христиан латинского круга. Идеология крестоносцев и даже политические реальности и практические побуждения, сыгравшие роль в осуществлении походов, лишь в очень малой степени представляли собой реакцию на мусульманский вызов; до тех пор, пока франки не обосновались в Святой земле, не возникала ситуация, в которой все более сильные враждебные импульсы, идущие с обеих сторон, побуждали бы к действию каждую из них. Но до самого конца судьба латинских государств в Леванте определялась событиями, которые можно объяснить исключительно в свете изменений воззрений Запада, хотя, естественно, на эти изменения влияли как деятельность крестоносцев, так и ответные удары мусульманских князей. Даже когда нам кажется, что преобладали демографические или попросту общие экономические соображения, фактически почти всегда действовали внутренние западные стимулы, которые то разжигали, то снижали интерес к крестовым походам, а вовсе не ситуация в исламском мире, оказывавшая лишь слабое и косвенное воздействие.

Не всякая война против "неверных" была крестовым походом. Крестоносец сражался ради того, чтобы передать Гроб господень под защиту христиан; он шел в бой, подстрекаемый церковью, которая гарантировала ему отпущение грехов и обещала рай в случае гибели. Паломничество и dilatatio regni Christi et ecclesiae ("распространение власти Христа и церкви") в качестве цели и чисто духовные привилегии в качестве награды - таковы были признаки истинного крестоносца. Так же как в мусульманском джихаде, целью войны не было насильственное обращение в иную веру. Установление власти христиан, естественно, создавало благоприятные условия для миссионерской деятельности. Фундаментальные изменения, которые превратили оборонительную belium justum ("справедливую войну"), оправдываемую св. Августином, в религиозную агрессивную войну, произошли в конце первого тысячелетия нашей эры.

Под влиянием нападений сарацин на Италию, особенно под воздействием разрушения храма Гроба господня ал-Хакимом, папа Сергий IV в 1011 г. впервые призвал христианский мир начать "битву за Господа" и даже пообещал, что сам пересечет море, дабы попасть в Сирию. Энциклика Сергия успеха не имела. Основные черты крестового похода не проявлялись вплоть до начала борьбы норманнов против греков в Апулии и Калабрии, а также против мусульман в Сицилии; феодальный сюзеренитет папского престола над островом узаконил притязания норманнов на владение им за два года до того, как они отплыли к Сицилии. Однако норманнские короли позволили своим мусульманским подданным исповедовать прежнюю веру. Так же как это было в Сирии и Испании, в Сицилии - третьем регионе, где контакт с мусульманскими "язычниками" привел к религиозному конфликту, - христиане вначале удовлетворились тем, что вернули себе руководящее положение по отношению как к восточным христианам, так и к "неверным". Поэтому весьма вероятно, что папа Урбан II (1088- 1099), призывая к крестовому походу и выдвигая в качестве первоочередной задачи освобождение Святой земли, имел также в виду в качестве долгосрочной цели возвращение власти над восточным христианством. Для Византии это была весьма веская причина отнестись к движению с подозрением.

В 1063 г. в Сицилии в битву при Черами вмешался св. Георгий, что было так типично для сражений эпохи крестовых походов; в 1064 г. впервые крупные французские кавалерийские отряды присоединились к испанским христианам, осаждавшим крепость Барбастро, "чтобы христианская правда победила, а позорные заблуждения сарацин рассеялись". После победы испанцы отнеслись к побежденным необычайно мягко, желая угодить французам. В беспрерывных конфликтах между маленькими испанскими государствами, принадлежавшими к обеим религиям, политические и военные союзы далеко не всегда соответствовали требованиям веры. Даже Сид (от араб, каид - "правитель"), Родриго Диас, испанский национальный герой, во многом приобрел свою славу на службе у мусульманских князей и в борьбе против христиан. Католические монархи, особенно со второй половины XI в., когда реконкиста значительно увеличила их владения, отнюдь не были склонны пользоваться плодами гражданских войн, проводя радикальную религиозную политику. Лишь крутые антихристианские меры, принятые Альморавидами к концу XI в., ужесточили позицию христианских правителей в отношении ислама.

Крестоносцы, без сомнения, могли бы освободить Византию от постоянной угрозы со стороны Сельджукидов, но идеология воинствующей церкви, вид вооруженных клириков и не в последнюю очередь призрак Европы, объединенной под властью Христа, наполнили сердца греков страхом. Анна Комнина, дочь императора Алексея, который обратился к папе Урбану II с просьбой о помощи, считала крестоносцев обманутыми паломниками, а их вождей - лицемерами, истинной целью которых был Константинополь. Среди христианских общин Востока только армяне и марониты Ливана ощущали близость своих интересов с целями крестоносцев. Монофизиты Сирии, тесно связанные с мусульманами языком и культурой, в основном остались пассивны, адепты греческой церкви были полны недоверия. Запад неверно оценивал положение христиан, находившихся под властью мусульман. По-видимому, с приходом сельджуков паломники все чаще становились свидетелями конфликтов, которые раньше представляли собой случайные ссоры; затем последовал набег 1064 г., в котором Запад обвинил не власти, а бедуинов; наконец, беды, которые обрушились на греков в Малой Азии, - все это создало преувеличенное мнение о притеснении христиан в мусульманских странах. На самом деле как раз на фатимидской территории был достигнут весьма приемлемый модус вивенди. Мусульмане не видели аналогии между своей концепцией джихада и идеей крестового похода. В Сирии и Египте джихад уже некоторое время перестал быть живой концепцией, тогда как Сельджукиды Рума считали себя борцами за веру; подлинными странами джихада были Индия, Центральная Азия и юг Марокко. В Сирии франков сочли помощниками византийцев; их прибытие не вызвало особенного удивления. Даже когда они в качестве независимой силы вмещались в беспорядочную борьбу маленьких государств, находившихся под сюзеренитетом Сельджукидов и Фатимидов, многие князья вначале отнеслись к ним как к возможным союзникам. Некоторым оправданием для мусульманских князей, проглядевших идеологические побуждения пришельцев, служила и реальная сила крестоносных армий.

Мусульманам и в самом деле можно простить их ошибку в определении характера крестового похода. Однако кровавая баня Иерусалима и холодная деловитость, с которой крестоносцы вступили во владение завоеванным ими святым городом, уже едва ли позволяли интерпретировать крестовый поход как эсхатологическую акцию, как в подлинном смысле слова последнюю войну, которая принесет империи всеобщий мир, окончательное установление праведной веры, вечное пробуждение в грезах о боге, мечту, ставшую явью, создание всеобщего вместилища истины, войну, всем этим очень напоминающую джихад. Куда легче понять взаимопроникновение земной и небесной сфер в событиях, происходивших во время осады Антиохии (1097-1098), когда обнаружение "святого копья" и вмешательство святого, некогда убившего дракона, ясно показывают, как иррациональные элементы использовались для достижения победы. Концепция св. Августина о справедливой и святой войне была конкретизирована в борьбе против агрессивных донатистов, распространена позднее на войну против неверных, когда дух крестовых походов начал ослабевать, снова сослужила службу для оправдания борьбы против еретиков или даже против политических противников римской курии. Между тем джихад, как и прежде, был направлен вовне; во внутри-исламском конфликте он был использован ортодоксами только в оборонительной борьбе против шиитов-семеричников, хотя хариджиты, для которых джихад был шестым "столпом" веры, всегда применяли его именно таким образом. Было бы неверно заходить столь далеко, чтобы утверждать, будто Фатимиды при появлении латинского войска отнеслись к нему как к инструменту антисельджукского джихада. Но они были явно рады падению Антиохии и, когда шедшая на подмогу армия во главе с сельджукским эмиром Мосула была разбита, немедленно воспользовались ситуацией, чтобы захватить контроль над Иерусалимом. Когда же крестоносцы двинулись на Иерусалим, Фатимиды, естественно, изменили к ним отношение; вновь созданному Иерусалимскому королевству тут же пришлось защищаться против египетского контрнаступления.