С развитием кампании 1812 г. русские имели основание направить свою Молдавскую армию на Волынь и Литву, чтобы позже двинуть ее в тыл главной французской армии, ибо не могло быть ни малейшего сомнения, что Москва окажется кульминационной точкой операционной линии[230]французов. За Россию, лежавшую по ту сторону Москвы, в продолжение этого похода нечего было опасаться; поэтому русской главной армии не было никаких оснований считать себя слишком слабой.
Та же форма группировки вооруженных сил лежала в основании первоначального, составленного ген. Пфулем, оборонительного плана, согласно которому армия под начальством Барклая должна была отойти в Дрисский лагерь, а армия Багратиона - наступать на тыл главных сил французов. Но какая разница между этими двумя моментами. В первом (хронологически - Ред.) французы были втрое сильнее русских; во втором - русские были заметно сильнее французов. В первом - французская армия имела силу напора, которой хватило до самой Москвы, на 80 миль дальше Дриссы; во втором - она уже не была в состоянии продвинуться хотя бы на один переход дальше Москвы; в первом - линия отступлений до Немана не превышала 30 миль, во втором - она достигала длины 112 миль. То же воздействие на путь отступления противника, которое во второй момент оказалось таким успешным, было бы непростительной глупостью в первом.
Так как воздействие па путь отступления, не являющееся простой демонстрацией, заключается в действительном наступлении с тыла, то об этом можно было бы еще многое сказать; однако это будет более уместно отнести в часть труда, посвященную наступлению.
Прерывая на этом наше рассмотрение, мы довольствуемся указанием тех условий, при которых может иметь место этот вид реакции.
Обычно под намерением принудить неприятеля к отходу угрозой его пути отступления разумеют скорее простую демонстрацию, чем действительное осуществление. Если бы в основе каждой демонстрации, дающей нужные результаты, непременно должна была лежать полная осуществимость подлинного действия, как это представляется естественным на первый взгляд, то все условия, необходимые для успеха демонстрации, должны были бы совершенно совпадать с условиями, требуемыми для подлинного действия. Однако на деле это не так; в главе, посвященной демонстрациям, мы увидим, что эти последние связаны с несколько иными условиями, и отсылаем к ней читателя.
Глава двадцать пятая.
Отступление внутрь страны
Мы рассматривали добровольное отступление внутрь страны как особенный косвенный вид сопротивления, при котором неприятель должен погибнуть не столько от нашего меча, сколько от собственного напряжения. При этом или вообще не предполагается никакого генерального сражения, или же срок его откладывается до того времени, когда неприятельские силы окажутся уже значительно ослабленными.
Продвижение наступающей армии связано с потерей сил из-за самого продвижения; это будет обстоятельно рассмотрено в седьмой части, по здесь мы должны предвосхитить вывод; последнее для нас тем легче, что в военной истории ясно об этом свидетельствует каждая кампания, в течение которой имело место значительное продвижение. Такое ослабление наступающего по мере его продвижения развивается усиленным темпом, если противник не побежден, а отходит добровольно со своими несломленными, сохраняющими свежесть войсками, но заставляет оплачивать кровью каждую пядь земли постоянным, строго размеренным сопротивлением, так что движение наступающего вперед является непрерывным пробиванием себе дороги, а не одним лишь преследованием.
С другой стороны, потери, которые несет при отступлении обороняющийся, будут гораздо сильнее, если он отходит после проигранного сражения, чем если он это делает добровольно. Ибо если бы он и был в состоянии оказывать преследующему тот ежедневный отпор, на который мы рассчитываем при добровольном отступлении, то терпел бы еще урон, связанный с отступлением, вследствие чего соответственно нарастали бы потери, понесенные им в сражении. Но как неестественно это предположение! Лучшая в мире армия, когда она бывает вынуждена отступать в глубь страны после проигранного сражения, понесет при этом совершенно несоразмерные потери, а если значительное превосходство находится на стороне противника, что обыкновенно бывает в таких случаях, и он с большой энергией поведет преследование, что почти всегда наблюдалось в последних войнах, то все шансы за то, что произойдет подлинное бегство, и в результате его армия обычно окончательно погибает.
Строго размеренное ежедневное сопротивление должно всякий раз длиться лишь до тех пор, пока равновесие в борьбе еще может поддерживаться в состоянии колебания, при этом методе действий мы страхуем себя от поражения, вовремя уступая то пространство, за которое шел бой. Такая борьба обойдется наступающему по крайней мере так же дорого в отношении потерь людьми, как и обороняющемуся. Если последний время от времени неизбежно несет при отступлении потери пленными, то наступающий будет нести больший урон от огня, ибо ему постоянно придется сражаться в невыгодных условиях в отношений местности. Правда, отступающий окончательно теряет своих тяжелораненых, но и наступающему приходится временно сбрасывать их со счетов, так как обычно они остаются в течение нескольких месяцев в госпиталях.
В конечном выводе обе армии будут в равной мере истреблять друг друга в этом постоянном взаимном соприкосновении.
Совершенно иную картину представляет преследование разбитой армии. В этом случае потери во время сражения, расстройство порядка, подорванное мужество и забота об отступлении крайне затрудняют для отступающего такое планомерное сопротивление, а в некоторых случаях делают его даже совершенно невозможным. Преследующий в первом случае продвигается вперед с крайней осторожностью, даже нерешительно, как слепой, нащупывающий перед собой почву; во втором же случае он ломится твердым шагом победителя, с дерзостью счастливца, с уверенностью полубога, ни перед чем не останавливаясь, - и чем смелее он идет напролом, тем более ускоряет он ход событий в том направлении, какое они уже приняли, ибо здесь - подлинная область моральных сил, которые растут и умножаются, не будучи связаны узкими гранями цифр и мер материального мира.
Отсюда ясно, насколько различно будет соотношение между обеими армиями в зависимости от того, каким из этих двух приемов они достигнут того пункта, на который можно смотреть, как на предел намеченного наступающим для себя пути.
Но мы говорили лишь о результате взаимного истребления; к этому результату примыкает еще и ослабление, испытываемое наступающим от других причин, относительно него, как уже было сказано выше, мы отсылаем читателя к седьмой части этого труда. С другой стороны, отступающий в большинстве случаев получает подкрепления в лице вооруженных сил, развертывающихся позднее, они могут явиться или в виде внешней помощи, или представлять новые формирования, созданные собственными настойчивыми усилиями.
Наконец, в отношении продовольствия между отступающим и продвигающимся вперед наблюдается такое несоответствие, что нередко первый живет в изобилии, в то время как другой чахнет от нужды.
Отступающий имеет возможность всюду накоплять запасы, навстречу которым он и идет, в то время как преследующий должен все направлять вдогонку, что даже при самой короткой коммуникационной линии бывает затруднительно, раз он находится в движении; это обстоятельство с самого начала вызывает во всем недостаток.
Все местные средства используются и большей частью исчерпываются отступающим. Остаются лишь обобранные деревни и города, выкошенные и вытоптанные поля, вычерпанные колодцы и замутненные ручьи.
Таким образом, продвигающаяся вперед армия нередко с первого же дня вступает в борьбу за самые насущные потребности. Рассчитывать на неприятельские запасы она при этом совершенно не может, ибо было бы простой случайностью или непростительной ошибкой отходящего, если бы время от времени что-нибудь попадало в руки его противника.
Итак, нет сомнений, что при больших пространствах и не слишком большом несоответствии сил воюющих сторон подобное отступление приведет к такому соотношению между вооруженными силами, которое сулит обороняющемуся бесконечно больше шансов на успех, чем какие он имел бы в случае, если бы решительное сражение произошло на границе. Но благодаря изменению в соотношении сил растут не только шансы на победу; одновременно с изменившимся положением сторон увеличивается и значение победы. Какая огромная разница между сражением, проигранным на собственной границе, и сражением, проигранным в глубине неприятельской страны! Более того, положение наступающего, находящегося в конце намеченного им себе пути, часто бывает таково, что даже выигранное сражение может побудить его к отступлению, ибо у него нет уже ни необходимого напора, чтобы завершить и использовать победу, ни возможности пополнить понесенные потери.
Поэтому имеется существенное различие в том, дано ли решительное сражение в начале наступления или в конце его.
Противовесом огромным выгодам приведенного способа обороны являются два обстоятельства: первое - потери, которые несет страна от вторжения неприятеля, второе - моральное впечатление.
Правда, на ограждение страны от потерь никогда нельзя смотреть как па цель обороны в целом, ибо этой целью будет выгодный мир. Все усилия должны быть направлены на достижение последнего возможно более надежным способом, и нет той врем енной жертвы, которую можно было бы считать чрезмерной. Однако эти потери, хотя бы они и не имели решающего значения, все же должны быть положены на чашу весов, ибо всегда будут нас интересовать.
Эти потери непосредственно не затрагивают нашей армии и оказывают воздействие на нее лишь более или менее кружным путем; между тем, само отступление непосредственно усиливает вооруженные силы. Поэтому трудно противопоставлять выгоды, получаемые армией при отступлении, жертвам, на которые обрекается страна; это явления разного порядка, и между ними нет близкой точки взаимодействия. Поэтому мы можем ограничиться лишь замечанием, что указанные потери будут больше, когда приходится жертвовать плодоносной, густо населенной провинцией и значительными торговыми городами, а наибольшими они явятся тогда, когда вместе с этой провинцией будут утрачены и средства борьбы в готовом или полу готовом состоянии.
Второе обстоятельство, являющееся противовесом, это - моральное впечатление. Бывают случаи, когда полководцу необходимо через него перешагнуть, спокойно проводить свой план и взять на себя все невыгоды, создаваемые близоруким малодушием. Однако это еще не дает нам права считать моральное впечатление за призрак, которым можно пренебречь. Его следует уподоблять не такой силе, которая прилагается к одной точке, а такой силе, которая с быстротой молнии пронизывает все фибры и расслабляет всякую деятельность в пароде и в армии. Конечно, бывают случаи, когда смысл отхода внутрь страны быстро усваивается и пародом и армией, причем доверие и надежды даже возрастают, но такие случаи очень редки. Обычно ни народ, ни армия даже не разбирают, является ли данное движение добровольным отходом или же спотыкающимся, нерешительным отступлением, а еще менее - приняли ли этот план из мудрой предусмотрительности, чтобы обеспечить в будущем успех, или же из страха перед силой оружия противника. Народ будет испытывать чувства сострадания и досады, видя судьбу, постигшую принесенные в жертву провинции; армия легко может утратить доверие к своему вождю и даже веру в свои силы, а непрерывные арьергардные бои во время отступления будут постоянно вновь подтверждать ее опасения. Относительно таких последствий отступления не следует заблуждаться. И безусловно, рассматривая вопрос сам по себе, было бы естественнее, проще, благороднее, более соответственно моральному облику народа открыто выступить к барьеру, чтобы неприятель не мог переступить границы народа, не встретившись с его гением, требующим удовлетворения кровью.
Таковы выгоды и невыгоды указанной выше системы обороны; теперь еще несколько слов об условиях ее и о благоприятствующих ей обстоятельствах.
Обширные пространства или, по крайней мере, длинная линия отступления составляют главное и основное условие, ибо несколько переходов вперед, конечно, не смогут заметно ослабить неприятеля. Центр сил Бонапарта в 1812 г. под Витебском имел в своем составе 250000 человек, под Смоленском 182000, а под Бородином он сократился уже до 130000 человек, т.е. сравнялся с численностью центра русских. Бородино находится от границы на расстоянии 90 миль; но только под Москвой образовался решительный перевес в пользу русских, что дало делу настолько несомненный новый оборот, что даже победа французов под Малоярославцем не могла внести в него существенного изменения.
Такой колоссальной территории, как Россия, не имеет ни одно европейское государство, и лишь у немногих из них можно себе представить линию отступления, достигающую сотни миль. Но зато и такая сила, как у французов в 1812 г., нелегко может встретиться при других обстоятельствах, а особенно такой перевес, какой наблюдался в начале похода на одной стороне: у французов было более чем вдвое войск и, кроме того, решительное моральное превосходство. Поэтому то, чего удалось здесь достигнуть лишь на протяжении 100 миль, при других обстоятельствах, пожалуй, может быть достигнуто при отступлении на 50, а то и на 30 миль.
К числу благоприятствующих обстоятельств принадлежат:
1) малокультурная местность;
2) верный воинственный народ;
3) дурное время года.
Все эти обстоятельства затрудняют содержание неприятельской армии, вынуждают организовать обширный подвоз, обусловливают постоянное выделение отрядов, утяжеляют службу, увеличивают заболевания и облегчают обороняющемуся воздействие на фланг противника.
Наконец, мы должны коснуться и абсолютных размеров боевых сил, что оказывает в данном случае известное влияние.
По самой природе вещей, независимо от соотношения сил обеих сторон, небольшая армия, в общем, скорее истощается, чем более значительная; следовательно, наступательный полет ее будет короче, а размеры ее театра войны не могут быть велики. Таким образом, до известной степени существует постоянное соотношение между абсолютными размерами вооруженных сил и размерами пространства, какое эти силы могут занять. Не может быть и речи о том, чтобы дать численное выражение этому соотношению; к тому же оно всегда будет меняться под влиянием других обстоятельств; достаточно сказать, что эти явления в глубочайшей основе своего существа обладают такой связью. С 500000 человек можно двинуться на Москву, с 50000 - нельзя, хотя бы в последнем случае соотношение сил и было гораздо более благоприятным, чем в первом.
Если мы примем это соотношение между абсолютными силами и пространством, одинаковым в двух разных случаях, то нет никакого сомнения, что успех нашего отступления в смысле ослабления неприятеля будет расти с ростом масс.
1. Продовольствие и расквартирование неприятеля будет затруднительнее, ибо хотя пространство, захватываемое войсками, растет в той же пропорции, как и сама армия, все же продовольствие никогда не добывается исключительно на этом пространстве, а все, что приходится везти за армией, подвергается потерям в большем размере; так же и для расквартирования можно использовать не все пространство, но лишь весьма малую его часть, которая не растет пропорционально росту масс.
2. Проникновение внутрь страны будет тем медленнее, чем крупнее становятся массы; следовательно, требуется больше времени для завершения всего пути наступления, и сумма ежедневных потерь возрастет.
3000 человек, которые гонят перед собою 2000, не позволяют последним в обычных условиях местности отступать небольшими переходами в 1-2, максимум 3 мили и время от времени останавливаться на несколько дней для отдыха. Настигнуть их, атаковать и погнать - дело нескольких часов. Но если мы помножим эти количества па 100, то картина получится совсем иная. Действия, которые в первом случае требовали нескольких часов, потребуют теперь уже целого дня, а то и двух дней. Каждая из сторон уже не может находиться полностью сосредоточенной в одном пункте; в связи с этим растет разнообразие всех движений и комбинаций, а следовательно, увеличивается и время, требуемое для их выполнения. Но при этом наступающий оказывается в худшем положении, так как он вынужден из-за трудности снабжения разбрасываться больше, чем отступающий, и, следовательно, всегда находиться под угрозой того, что последний нападет на какой-нибудь пункт превосходными силами, как то хотели сделать русские под Витебском.
3. Чем крупнее становятся массы, тем больше увеличивается затрата сил каждого отдельного человека, которую от него требует ежедневная стратегическая и тактическая служба. 100000 человек, которым ежедневно приходится выступать и развертываться, - то останавливаться на привал, то снова продолжать марш, то браться за оружие, то готовить пищу и принимать продукты, - 100000 человек, которые не могут расположиться на ночлег раньше, чем со всех сторон не придут надлежащие донесения, потребуют, в общем, вдвое больше времени для всех этих второстепенных побочных усилий походной жизни, чем это нужно колонне силой в 50000 человек; но ведь сутки для тех и для других имеют лишь 24 часа. А насколько время и усилия, затрачиваемые на один переход, различаются в зависимости от массы войск, мы уже показали в IX[231]главе предыдущей части. Правда, это напряжение разделит с наступающим и отступающий, но у первого оно значительно больше:
а) Потому что, согласно предположенному нами превосходству его сил, масса его больше.
б) Потому что обороняющийся, постоянно уступая место противнику, этой жертвой приобретает себе право всегда сохранять в своих руках решение, всегда предписывать другому закон. Он заранее составляет для себя план действий, и в большинстве случаев этот план ничем не нарушается, между тем как продвигающийся вперед может строить свой план лишь в согласии с неприятельской группировкой, которую он предварительно всегда должен постараться разведать.
Дабы не подумали, что мы впадаем в противоречие с тем, что нами было сказано в XII главе 4-й части, мы должны здесь напомнить, что речь идет о неприятеле, который не только не потерпел поражения, но даже не был побежден в сражении.
Эта прерогатива - всегда предписывать закон противнику - ведет к сбережению времени и сил и ко многим побочным преимуществам; получаемый выигрыш, суммируемый на протяжении известного времени, окажется весьма существенным.
в) Потому что отступающий, с одной стороны, делает все, чтобы облегчить свой отход, - он распоряжается починкой дорог и мостов, выбирает самые удобные места для ночлегов и т д., - ас другой стороны, направляет столько же усилий па то, чтобы затруднить продвижение преследующему, разрушая мосты, уже одним своим прохождением портя и без того плохие дороги, отнимая у противника лучшие места для ночлега и пользования водой, так как он сам их занимает, и т.п.
Наконец, как на особо благоприятное условие укажем еще на народную войну. На последней здесь не приходится более подробно останавливаться, так как ей мы посвящаем особую главу.
До сих пор мы говорили о выгодах, какие приносит подобное отступление, о тех жертвах, каких оно требует, и об условиях, которые должны иметься налицо для его успешности; теперь мы хотим еще поговорить о его выполнении.
Первый вопрос, который мы должны поставить, касается направления отступления.
Оно должно совершаться внутрь страны, следовательно, вести по возможности к такому пункту, где неприятель с обеих сторон будет охвачен нашими провинциями; тогда он подставит себя под их воздействие, мы же не будем подвергаться опасности быть оттесненными от главного ядра нашей страны, что могло бы произойти, если бы мы избрали линию отступления, проходящую слишком близко к нашей границе; это получилось бы с русскими, если бы они в 1812 г. решились отступать на юг вместо того, чтобы отступать на восток.
Это - условие, заключающееся в самой цели мероприятия. От обстоятельств будет зависеть, какой пункт страны признать за лучший, насколько может быть соединена с таким выбором задача непосредственного прикрытия столицы или другого важного пункта или же отвлечения неприятеля от них в другом направлении.
Если бы русские в 1812 г., заранее обдумав свой отход, проводили его вполне планомерно, они легко могли бы от Смоленска взять направление на Калугу, на которое они перешли лишь после очищения Москвы; очень возможно, что в этом случае Москва совсем не пострадала бы.
Дело в том, что под Бородином силы французов приблизительно достигали 130 000 человек; нет никаких оснований предполагать, что французы были бы сильнее, если бы русские приняли сражение на полпути к Калуге; сколько же из этих сил французы могли выделить и направить к Москве? Очевидно, весьма немного: но па расстояние 50 миль (удаление Смоленска от Москвы) нельзя отрядить слабые силы против такого города, как Москва.
Положим, что Бонапарт счел бы возможным рискнуть выделить для этой цели силы раньше, чем имело место решительное сражение, - например, из Смоленска, после боя под которым у него еще оставалось 160000 человек. Допустим, что для этого он отрядил бы 40000 человек, а против главных русских сил у него осталось бы 120000 человек. В таком случае к моменту сражения эти силы сократились бы до 90000 человек, т.е. оказались бы на 40000 меньше, чем имевшиеся налицо под Бородином. Таким образом, у русских получился бы перевес в 30 000 человек. Если принять ход Бородинского сражения за мерило, то можно предполагать, что в этих условиях русские оказались бы победителями. Во всяком случае соотношение сил было бы более для них благоприятным, чем под Бородином. Но отход русских не являлся осуществлением заранее обдуманного плана; отступление зашло так далеко потому, что всякий раз, как задумывали принять бой, находили себя недостаточно сильными для генерального сражения. Все средства продовольствия и пополнения были направлены на дорогу, ведущую от Москвы к Смоленску, и в Смоленске никому не могло прийти в голову ее оставить. Кроме того, победа между Смоленском и Калугой никогда не загладила бы в глазах русских греха оставления Москвы беззащитной в жертву возможному захвату ее неприятелем.
Еще вернее Бонапарт мог в 1813г. прикрыть Париж, заняв позицию значительно в стороне, - скажем, за Бургундским каналом, - и оставив в Париже лишь несколько тысяч человек и многочисленную национальную гвардию. Никогда у союзников не хватило бы духу отправить против Парижа корпус в 50000-60000 человек, зная, что под Оксерам находится Бонапарт со 100000 человек. С другой стороны, никто не посоветовал бы союзным армиям, если бы последние находились в положении Бонапарта, покинуть дорогу, ведущую в столицу, если бы их противником был Бонапарт. При имевшемся перевесе сил он ни минуты не задумался бы над тем, чтобы пойти прямо на столицу. Столь различен конечный вывод даже при тождественных обстоятельствах, но при ином соотношении моральных сил.
К этому мы лишь добавим, что при таком боковом направлении столица или то место, которое желают этим путем вывести из игры, должны обладать во всяком случае известной способностью к сопротивлению, дабы любой летучий отряд не мог занять и наложить на них контрибуцию. А теперь мы пока оставим эту тему, так как в дальнейшем, при рассмотрении вопроса о плане войны, мы еще к пей вернемся.
Но мы должны остановиться еще па одной особенности в вопросе о направлении линий отступления, а именно - на внезапном повороте в сторону. После того, как русские все время, вплоть до Москвы, держались одного и того же направления, которое привело бы их к Владимиру, они затем покинули его, перейдя сначала на рязанское направление, а затем и на калужское. Если бы они оказались вынужденными продолжать свое отступление, то последнее могло бы легко продолжаться в этом направлении и привело бы их к Киеву, т.е. значительно приблизило бы их к неприятельской границе. Что французы, даже если бы они в то время еще и сохраняли заметное превосходство над русскими, - не могли бы при этом удержать своей коммуникационной линии через Москву, ясно само собою, они должны были бы оставить не только Москву, но, по всей вероятности, и Смоленск, т.е. покинуть с таким трудом доставшееся им завоевание и удовольствоваться театром войны по западную сторону Березины.
Правда, при этом русская армия попала бы в то же самое невыгодное положение, в каком она могла очутиться, если бы сразу, с самого начала, взяла направление отступления на Киев, а именно - она оказалась бы отрезанной от главного ядра своего государства, но этот ущерб оказался бы уже теперь почти лишь воображаемым, ибо состояние, в котором пришла бы неприятельская армия к Киеву, если бы она не проделала перед тем кружного пути через Москву, было бы, конечно, совершенно иным.
Ясно, что такой поворот в сторону пути отступления, легко выполнимый при больших пространствах, доставляет значительные выгоды:
1) он лишает противника (наступающего) возможности сохранять прежние коммуникационные линии, устройство же новых представляет всегда значительные трудности; к этому присоединяется еще и то обстоятельство, что он будет изменять свое направление лишь постепенно, а следовательно, ему придется не один раз искать новых коммуникационных линий;
2) если благодаря этому обе стороны снова приближаются к границе, наступающий уже не прикрывает группировкой своих сил сделанные им завоевания и будет вынужден, по всей вероятности, от них отказаться.
Россия со своими огромными пространствами представляет такое государство, где две армии положительно могут играть друг с другом в кошки и мышки.
Но и в странах с меньшей площадью такого рода повороты в сторону пути отступления возможны, если прочие обстоятельства тому благоприятствуют, о чем можно заключить лишь из рассмотрения всех условий данного конкретного случая.
Раз направление, в котором решено вовлечь неприятеля внутрь страны, установлено, то отсюда естественно следует, что наши главные силы должны отходить в этом направлении, ибо в противном случае и неприятель не двинул бы па это направление своих главных сил, а если бы он это и сделал, то мы не имели бы возможности поставить его в намеченные нами выше условия. При этом может возникнуть лишь один вопрос: следует ли держаться этого направления всеми силами или же выделить для отхода в сторону значительные части, чтобы осуществить таким образом свое отступление эксцентрически[232].
На этот вопрос мы должны ответить, что такая форма должна быть отвергнута:
1. Потому что таким путем силы разделяются, между тем как стягивание их к одному пункту составляет одно из главнейших затруднений для наступающего.
2. Потому что при этом на долю наступающего выпадают все выгоды, сопряженные с внутренними линиями; будучи более сосредоточен, чем мы, он приобретает больший перевес сил на отдельных пунктах. Правда, это превосходство, когда мы практикуем систему, заключающуюся прежде всего в постоянном уклонении, представляет меньше опасности; однако условия этого уклонения всегда требуют, чтобы мы представляли постоянную угрозу для противника и не позволили разбить себя по частям, что легко может иметь место. Дальнейшее непременное условие такого отступления заключается в том, чтобы постепенно достигнуть превосходства наших главных сил, дабы иметь возможность использовать это превосходство для решительного сражения; при раздроблении сил это оставалось бы под вопросом.
3. Потому что вообще концентрические действия против неприятеля не подобают слабейшей стороне.
4. Потому что при разъединенных силах обороняющегося исчезают многие невыгоды, присущие слабым сторонам наступающего.
Главными уязвимыми сторонами при далеком продвижении наступления являются длинные коммуникационные линии и обнаженные стратегические фланги. Эксцентрическая форма отступления принудит наступающего развернуть фронтом в сторону часть своих сил; эта часть, назначенная собственно лишь для нейтрализации противопоставленных ему вооруженных сил, одновременно выполнит и другую побочную задачу - прикроет часть коммуникационной линии.
Следовательно, с точки зрения только стратегического воздействия отступления эксцентрическая форма невыгодна; иногда же ее задача заключается в подготовке позднейшего воздействия на коммуникационную линию противника; по этому поводу мы отсылаем к сказанному нами в предыдущей главе.
Существует лишь одна цель, для достижения которой допустимо согласиться на эксцентрическую форму отступления, а именно - если посредством этой формы мы можем оградить такие области, которые иначе были бы заняты неприятелем.
Нетрудно в большинстве случаев наперед с достаточной достоверностью предвидеть, какие пространства справа и слева займет продвигающийся вперед противник; указаниями для этого являются сбор и направление его сил, положение его провинций, крепостей и пр. по отношению к нашим; занимать войсками те пространства, на которые он, вероятно, покушаться не будет, было бы опасной расточительностью сил.
Труднее, однако, предвидеть, будем ли мы в состоянии воспрепятствовать неприятелю занять те области, которые он, вероятно, захочет занять, развернув там известные силы', в этом вопросе многое зависит от интуиции.
Когда русские отступали в 1812 г., они оставили корпус в 30000 человек под начальством Тормасова на Волыни против австрийцев, которые должны были вторгнуться в эту область. Обширность этой области, разнообразие трудностей, представляемых местностью, отсутствие перевеса неприятельских сил, которые должны были начать здесь наступление, давали русским право надеяться, что они здесь одержат верх или, по крайней мере, удержатся недалеко от границы[233]. Это впоследствии могло принести значительные выгоды, на которых мы здесь не будем останавливаться; кроме того, было почти невозможно своевременно подтянуть эти войска к главным силам, даже если бы этого и захотели. По этим причинам с полным основанием решили оставить эти войска на Волыни, чтобы вести там свою обособленную войну. Но нельзя согласиться с тем, что, согласно плану, разработанному генералом Пфулем, только армия Барклая (80000 человек) должна была отойти к Дриссе, а армии Багратиона (40000 человек) было указано оставаться на правом фланге французов, чтобы затем атаковать их с тыла; с первого взгляда ясно, что армии Багратиона было бы невозможно удержаться в южной части Литвы в тылу находящихся поблизости главных сил французов; огромные подавляющие массы последних очень скоро уничтожили бы ее.
