Биологическая медицина
Естественнонаучные труды Гете с вводными статьями, пояснительными заметками и комментариями в тексте, изданы Рудольфом Штейнером, тома I–V, немецкий оригинал — фотомеханический оттиск первого издания в "Немецкой национальной литературе"
I. Введение
18 августа 1787 года Гете пишет из Италии Кнебелю: «После того, что я видел в Неаполе и в Сицилии, наблюдая растения и рыб, я попытался бы, будь я на десять лет моложе, совершить путешествие в Индию — не для того, чтобы открыть новое, но чтобы рассмотреть уже открытое на свой лад».
В этих словах выражена точка зрения, с которой мы должны рассматривать научные работы Гете. Он никогда не стремился к открытию новых фактов, но к открытию новых точек зрения, нового способа рассмотрения природы. Конечно, Гете сделал ряд крупных открытий, таких как межчелюстная кость и позвонковая теория черепа в остеологии, идентичность всех растительных органов с листом в ботанике. Но как живую душу всех этих открытий мы должны рассматривать /его/ величественное воззрение на природу, которое является их носителем. В учении об органах мы должны, прежде всего, иметь в виду величественное, оставляющее все остальное в тени, открытие самого существа организма. Тот принцип, посредством которого существует организм, как Гете представлял себе это, причины, следствиями которых является внешнее выражение жизни, и именно все то, что мы с принципиальной точки зрения можем спросить об этом, предлагает это существо
Тот, кто считает заранее такую цель недостижимой, тот никогда не придет к пониманию гетевского воззрения на природу. Тот же, кто непредвзято подойдет к изучению этого вопроса, тот, в конце концов, конечно, придет к утвердительному ответу. У некоторых могут возникнуть сомнения вследствие некоторых замечаний самого Гете, таких, как, например, следующее: «Нам следует… без претензий на открытие первоосновы природных влияний, направить наше внимание на выражение сил, посредством которых растение раз-за-разом образует один и тот же орган». Однако такие высказывания у Гете направлены не на отрицание принципиальной возможности познания существа вещи, но он предостерегал от поспешного суждения о физически-механических условиях, лежащих в основе организма, поскольку он знал, что такие вопросы могут быть решены только с течением времени.
С самого начала это было целью всех его стремлений в отношении органической естественной науки; на пути к ней эти отдельные открытия получались сами собой. Гете должен был их сделать, если он не хотел, чтобы они мешали его продвижению. Для него естествознание, которое не знало существа жизненных процессов и рассматривало организм просто как взаимосвязь частей, различаемых по их внешним признакам, как это делается при рассмотрении неорганических вещей, — для него такое естествознание должно было ошибаться также и при рассмотрении отдельных вещей, показывать их в ложном свете. На самих отдельных вещах, естественно, такое заблуждение не видно. Мы познаем это только понимая организм, поскольку рассмотрение отдельных частей самих по себе, изолированно, не несет в себе принцип их объяснения. Они могут быть объяснены только природой целого, поскольку то, что дают им сущность и значение — суть целое. Только потому что Гете открывалась природа целого, ему становились видны и эти ошибочные рассуждения. Они не вписывались в его теорию существа живого, они находились в противоречии с ней. Если он хотел идти своим путем, то он должен был удалить предрассудки такого рода. Так обстояло дело и с межчелюстной костью. Эти открытия не были самоцелью — они появлялись в результате установления центрального открытия. Так обстояло дело, например, с межчелюстной костью. Факты, которые только тогда имеют ценность и интерес, когда они используются такой теорией, как теория позвоночной природы черепа, были той прежней науке неизвестны. Все эти препятствия должны были быть убраны с пути посредством отдельных открытий. Они появлялись у Гете не как самоцель, они должны были быть сделаны, чтобы установить величественную мысль, это — центральное открытие. Без сомнения, современники Гете рано или поздно пришли бы к этим наблюдениям, и сегодня они были бы известны и без участия Гете, но нельзя также отрицать, что без участие Гете это величайшее, всю органическую природу обнимающее открытиедо нынешнего времени не могло бы быть сделано кем-то другим, ибо до нынешнего времени оно еще не нашло сколько-нибудь удовлетворительного признания.
Мы ни в коем случае не хотим этим сказать, что воззрение Гете вообще никем не было понято. Напротив, мы снова пользуемся случаем указать на ряд личностей, которые проявили себя как продолжатели и разработчики гетевских идей. В этом ряду стоят такие имена, как Фойгт, Нос из Ейзенберга, Дальтон (старый и молодой), Шельвер, с.г. Карус, Мартиус и т. д. Но они строили свои системы на основании воззрения, изложенного в сочинениях Гете, и как раз о них нельзя сказать, что без Гете они не смогли бы создать свои понятия. Напротив, современники Гете, например, Нобефи в Готтингене, самостоятельно пришли к межчелюстной кости, или Окен — к позвонковой теории. В принципе, /по большому счету, ведь/ безразлично открыл ли Гете какой-нибудь факт впервые, или он повторил чье-либо открытие: только поскольку оно включено в его воззрение на природу, оно получает свое настоящее значение. Это как раз до сих пор и оставляли без внимания. Чрезмерно превознося эти отдельные факты, вступали в полемику. Часто указывали на уверенность Гете в консеквенции природы, но при этом не замечали, что тем самым дается только второстепенная, не имеющая большого значения характеристика гетевского мировоззрения, и что, например, в отношении организма главное — это показать, какой природы то, что заказывает эту консеквенцию. Если мы назовем это типом, необходимо сказать, в чем заключается существо типа в определении Гете.
Главное в метаморфозе растений заключается, например, не в открытии отдельных фактов, что лист, чашечка, крона и т. д. являются идентичными органами, но в величественном мыслительном строении живого целого взаимодействующих законов образования, которые из него исходят и которые из себя определяют частное, т. е. отдельные ступени развития. Величие этой мысли, которую Гете пытался распространить также и на животный мир, тогда станет ясным тому, кто попытается оживить ее в своем духе, размышляя о ней, Ему станет тогда ясно, что она суть, переведенная в идею природа самого растения, которая живет в нашем духе так же, как и в объекте; он также увидит, как организм оживет до мельчайших частей, если он будет представлять его себе не как мертвый, замкнутый /в себе самом заключенный/ предмет, но как развивающийся, проходящий становление, беспокойный в самом себе. По мере того, как в дальнейшем мы попытаемся намеченное здесь представить более обстоятельно, нам представится также истинное отношение гетевского воззрения на природу к воззрениям нового времени, а именно к теории эволюции в ее современной форме.
II. Становление учения о метаморфозе
Если проследить историю становления гетевских мыслей относительно образования организмов, то можно легко усомниться относительно вклада, прописываемого юности поэта, т. е. периоду времени до его приезда в Веймар. Сам Гете очень мало думал о своих естественнонаучных знаниях в это время: «О том…, что, собственно говоря, называют внешней природой, я не имел никакого понятия и ни малейшего знания о ее так называемых трех царствах». Основываясь на этом высказывании, приписывают, по большей части, начало его естественнонаучных размышлений времени его прибытия в Веймар. Необходимо, однако, чтобы дух его воззрений не остался непонятым, рассмотреть более ранний отрезок времени. Живая сила, направлявшая его занятия в этом направлении, проявилась уже в его ранней юности.
Когда Гете прибыл в Лейпцигский университет, во всех естественнонаучных устремлениях его господствовал дух, характерный для большей части восемнадцатого столетия, /дух,/ который раздирал всю науку на две противоположности, в объединении которых не чувствовали никакой необходимости. На одной стороне стояла философия Христиана Вольфа (1679–1754), которая двигалась в совершенно абстрактном элементе, на другой находились отдельные ветви науки, которые терялись во внешнем описании бесконечных подробностей, и которым недоставало стремления найти в мире объектов высший принцип. Эта философия не могла найти путь из сферы общих понятий в царство непосредственной действительности, индивидуального бытия. Она со всей обстоятельностью излагала само собой разумеющиеся вещи. Из нее можно было узнать, что вещь — это нечто, не содержащее в себе противоречий, что есть конечная и бесконечная субстанция и т. д. Если с этими общими понятиями подступиться к вещи для того, чтобы понять ее действие в жизни, то становишься полностью беспомощным, ибо мы не можем найти никакого применения этих понятий к миру, в котором мы живем и который мы хотим понять. Окружающие же нас вещи описывались совершенно беспомощным образом, чисто по внешнему виду, по их внешним признакам. Итак, перед нами наука принципов, которой не хватало живого содержания, живого углубления в непосредственную действительность, а также беспринципная наука, которой не доставало идеального содержания; без опосредования друг друга обе остаются бесплодными. Здоровую натуру Гете в равной мере отталкивали обе крайности, и в противодействии им развились в нем те представления, которые впоследствии привели его к такому постижению природы, в котором идея и опыт, взаимно проникая друг в друга, оживляли и сливали друг друга в единое целое.
Понятие, которое менее всего могло быть постигнуто этими крайностями, развилось у Гете прежде всего — это понятие жизни. Живое существо, если мы его наблюдаем со стороны его внешнего явления, представляется нам множеством частностей, которые мы определяем как его члены или органы. Описание этих членов, их формы, разнообразного положения, величины и т. д. может явиться предметом далеко идущих рассмотрений, которые ориентированы во втором из описанных нами направлений /естествознания/. Но таким же образом может быть организована любая механическая связь неорганических тел. Но при этом полностью забывают, что при рассмотрении организма должно быть прежде всего установлено, что внешнее явление находится под господством внутреннего принципа, что в каждом органе действует целое. Это внешнее явление, т. е. пространственная расположенность членов может быть наблюдаема и после разрушения жизни, ибо она продолжается еще некоторое время. Но то, что мы имеем перед собой в мертвом организме, поистине, не является больше организмом. Здесь исчез принцип, пронизывающий собой все частности. Всякому воззрению, разрушающему жизнь, чтобы познать жизнь, Гете противопоставил возможность и необходимость высшего. Мы видим это уже из письма, относящегося к Страсбургскому периоду, датированного 14 июля 1770 года, где Гете пишет о бабочке: «Бедное животное бьется в сети, теряет свою прекрасную окраску и, когда оно внезапно схвачено, остается окоченевшим и безжизненным. Труп — это не целое животное, ему должна быть присуща еще одна, самая главная составная часть — жизнь …» То же воззрение выражено также в следующих строках «Фауста»:
«Кто хочет познать и описать живое,
Прежде всего изгоняет из него дух,
Тогда имеет он в наличии части,
Недостает только, увы, только духовной связи!»
Но Гете не остается при таком отрицании познания, совершенно не свойственном его натуре, но старается все более сформулировать свое собственное, и в тех сведениях, которые мы имеем о его образе мыслей в период с 1769 по 1775 годы, мы находим зерна для развития его последующих работ. Он образует идею существа, у которого каждая часть оживляет другую, у которого принцип пронизывает все частности. Это звучит в его «Фаусте»:
«Как все соткано в целое,
И одно действует и живет в другом».
И в «Сатире»:
«Как в невещи пробивается правещь,
Светом пронизывая ночь,
Проникая в глубины всех существ,
Чтобы замкнуть рождающийся поток
Желаний и элементов,
С жадностью втекающих друг в друга,
Всем пронизанное, все пронизывающее».
Это существо мыслится так, что оно подвержено постоянным изменениям во времени, но на каждой ступени превращений открывается нам одно и то же существо, которое во всех изменениях утверждает себя, как неизменное, пребывающее. И в «Сатире» он говорит далее об этой «невещи»
«Восходя и заходя, движется во всем
Одна вечная Вещь,
Постоянно изменяясь, постоянно пребывая».
Это можно сравнить с тем, что Гете написал в 1807 году в качестве введения в свое учение о метаморфозе: «Если мы рассмотрим все формы, особенно органические, то нигде не найдем ничего устойчивого, покоящегося, замкнутого /в самом себе/, но все находится в постоянном движении». Этому подвижному он противопоставляет идею, или «удерживаемого в опыте лишь на мгновение» как «пребывающего». Из вышеприведенного места в «Сатиры» отчетливо видно, что основа для его морфологических мыслей была заложена еще до его приезда в Веймар.
Здесь следует отметить, что эта идея живого существа не сразу была обращена на отдельный организм, но таковой представлялась вся Вселенная. Побуждением к этому явились алхимические работы с госпожой фон-Клеттенберг и чтения Теофраста Парацельса после возвращения Гете из Лейпцига. Это были попытки установить посредством какого-нибудь опыта этот пронизывающий всю Вселенную принцип, запечатлев его вещественно
Но это качнувшееся в сторону мистического воззрение было лишь мимолетным эпизодом в гетевском развитии, и скоро он вернулся к более здоровому и объективному образу представлений. Но рассмотрение всего мироздания как единого огромного организма, как это было представлено в цитированных выше местах из «Фауста» и «Сатиры», имело место вплоть до 1780 года. Оно еще раз встречается нам в «Фаусте» там, где Дух Земли представлен как принцип, пронизывающий все организмы
«В жизненном потоке, в буре дел
Я поднимаюсь и опадаю,
Тку здесь и там!
Рождение и смерть,
Вечное море,
Сложное плетение,
Жаркая жизнь».
В это время, когда Гете развивал так определенно свое мировоззрение, в Страсбурге ему попалась в руки книжка, в которой утверждалось мировоззрение, прямо противоположное его собственному. Это была «Systema de la nature» Гольдбаха. Если до сих пор Гете порицал только стремление описывать живое как механическую связь отдельных вещей, то в лице Гольдбаха ему встретился философ, который действительно рассматривал жизнь как механизм. То, что прежде проистекало из неспособности познавать жизнь в ее корне, здесь вело к убивающей жизнь догме. Гете говорит об этом в «Поэзии и правде»: «Материя должна находиться в вечном движении, и посредством этого движении вправо, влево и во все стороны должна производить бесчисленные феномены бытия. Меня бы это удовлетворило, если бы автор действительно построил мир перед нашими глазами из своей движущейся материи. Однако о природе он знал так же мало, как мы. Поскольку, введя некоторые общие понятия, он тут же оставляет их, чтобы то, что является выше природы или высшей природой в природе, преобразовать в материальную, тяжелую, хотя и подвижную, но без формы и направления природу, и ему представляется это большим достижением». Гете не смог найти здесь ничего, кроме «подвижной материи», и в противоположность этому все яснее образует свои понятия о природе. Мы находим их во взаимной связи в его статье «Природа», написанной в 1780 году. Поскольку в этой статье воедино собраны все мысли Гете о природе, до сих пор существовавшие в разрозненном виде, эта статья имеет важное значение, В ней выступает идея существа, которое постигается в непрестанном изменении и при этом остается идентичным самому себе: «Все ново и все старо». «Она (природа) вечно изменяется и ни на один момент не остается неподвижной», но «ее законы неизменны». Позже мы увидим, что Гете в бесчисленном множестве растительных обликов искал одно прарастение. Эту мысль мы находим намеченной уже здесь: «Всякое ее (природы) произведение имеет свое собственное существо, каждое явление — изолированное понятие, и, тем не менее, все едино». Даже позиция, которую он позже занял в отношении исключительных случаев, а именно — рассматривать их не просто, как отклонение от обычной формы, а объяснять их посредством законов природы — выражена здесь достаточно отчетливо: «Также неестественное — тоже природа», и «ее исключения — редки».
Мы видим, что Гете, еще до приезда в Веймар, образовал определенное понятие об организме. И хотя упомянутая статья «Природа» появилась спустя долгое время после этого, она содержит, по большей части, ранние воззрения Гете. Он тогда еще не обратил еще свое понятие на определенное семейство объектов природы, на отдельные существа. Для этого ему нужен был конкретный мир живых существ в их непосредственной действительности. Отблеск природы, проходящей через человеческий дух, не был элементом, способным вдохновить Гете. Так же не оставили глубокого следа ботанические беседы у надворного советника Людвига в Лейпциге, равно как и застольные беседы с друзьями- медиками в Страсбурге. В отношении научных занятий молодой Гете был совершенно, как Фауст, сожалеющий о свежести прежних восприятий природы, выразивший свое стремление следующими словами:
«Ах, если бы я мог по горным вершинам
Бродить в твоем (лунном) любимом свете,
В горных пещерах парить с духами,
Дышать полной грудью на лугах в твоем сумраке».
Исполнением этого его желания кажется нам то, что при переезде его в Веймар он сменил «пыльный городской воздух на сельскую, лесную и садовую атмосферу».
Непосредственным побуждением для изучения растений было его занятие по выращиванию растений в подаренном ему герцогом Карлом Августом саду. Принятие подарка Гете состоялось 21 апреля 1776 года, и изданный Кейлем «Дневник» сообщает нам о частой работе Гете в саду, которая стала его любимым занятием. Дальнейшее поле для этих устремлений представилось ему в Тюрингском лесу, где он нашел условия для изучения жизни низших организмов. Его особенно интересовали мхи и лишайники. В письме от 31 декабря 1777 года он просит госпожу фон-Штейн присылать ему мхи различных видов, влажные и с корнями, чтобы их можно было выращивать дальше. Нам должно показаться в высшей мере знаменательным, что Гете уже теперь этим миром примитивных организмов, но в дальнейшем законы растительной организации он произвел от высших растений. Мы должны рассматривать это обстоятельство не как обычно это делают, недооценивая значение этих мало развитых существ, но как полностью осознанное и преднамеренное.
С этой поры поэт уже никогда не оставляет растительное царство. Довольно рано он познакомился с сочинениями Линнея. Мы узнаем об этом из его письма к госпоже фон-Штейн в 1782 году.
Стремлением Линнея было в знания о растениях ввести систематический порядок. Для этого должна была быть найдена определенная последовательность, в которой каждый организм должен занимать определенное место, так, чтобы его в любой момент можно было легко найти, чтобы вообще дать средство для ориентирования в безграничном множестве частностей. Для этой цели живые существа должны быть испытаны на степень их родства и соответственно этому разделены на группы. Но, поскольку дело было в том, чтобы в системе легко можно было бы найти для каждого растения свое место, то в особенности следовало обратить внимание на те признаки, которыми одно растение отличается от другого. Для того, чтобы невозможно было спутать одно растение с другим, преимущественно отыскивали эти их различительные признаки. При этом Линнеем и его учениками как характеристические рассматривались такие внешние признаки, как величина, число и место отдельных органов. Растения, таким образом, действительно были упорядочены в ряды, но так, как можно было бы упорядочить определенное число неорганических тел — по признакам, характерным для внешнего вида, а не для внутренней сущности растения. Они расположились во внешней рядоположенности, без внутренней необходимой связи. При том существенном понятии, которые Гете имел о природе живого существа, его этот способ рассмотрения удовлетворить не мог. Здесь нигде не исследовалось существо растения. Гете поставил перед собой вопрос: «В чем состоит это «Нечто», что делает определенное существо растением?». Далее он должен был признать, что это «Нечто» одинаковым образом присутствует во всех растениях. И все же нужно было объяснить бесконечное различие отдельных существ. Как происходит, что это единое открывается в таких многоразличных обликах? Это были вопросы, которые возникали у Гете при чтении сочинений Линнея, когда он сказал себе: «То, что он (Линней) с такой мощью пытался разделить, нужно в соответствии с внутренней потребностью моего существа снова соединить».
Примерно в то же время, что и знакомство с Линнеем, он знакомится также с ботаническими соображениями Руссо. 16 июня 1782 года Гете пишет Карлу Августу: «В сочинениях Руссо находятся прекрасные письма о ботанике, в которых понятнейшим и нежнейшим образом он излагает ее некоей даме. Это пример того, как нужно обучать, и дополнение к «Эмилю». Это дало мне повод по-новому представить моим прекрасным подругам прекрасный мир цветов». Стремления Руссо в учении о растениях произвели на Гете глубокое впечатление. Определение соответствующей существу растения номенклатуры, чистота наблюдений, рассмотрение растения самого по себе, отвлекаясь ото всяких принципов полезности, которые выступают у Руссо, все это было совсем в духе Гете. Обоих объединяло также то, что к изучению растений они пришли не в результате специальных научных устремлений, но на основе обычных человеческих мотивов. Одинаковый интерес приковывал их к одному и тому же предмету.
Последующие обстоятельные наблюдения растительного мира приходятся на 1784 год. Барон Вильгельм фон Гляйхен, названный Рюсвум, издал тогда две книжки, посвященные предмету, живо интересовавшему Гете: «Новое из царства растений» и «Избранные микроскопические открытия из мира растений». Обе книги были посвящены процессу оплодотворения в растении. Цветочная пыльца, тычинки и пестик были старательно исследованы, и обнаруженные при этом процессы были представлены в хорошо оформленных таблицах. Эти исследования были повторены Гете. 12 января 1785 года он пишет госпоже фон-Штейн: «Мой микроскоп налажен, чтобы с наступлением весны повторить и проконтролировать опыты Гляйхейна, названного Рюсвурм». Этой же весной он изучал природу семени, как это показывает письмо к Кнебелю от 2 апреля 1785 года: «Материю семени я исследовал, насколько позволили мои опыты».
При всех этих исследованиях речь у Гете шла опять же не о частностях; целью его стремлений было исследование существа растения. 8 апреля 1785 года он сообщает Мерку, что он сделал в ботанике «красивые открытия и комбинации». Также и выражение «комбинация» указывает нам здесь, что он стремился мысленно нарисовать образ процессов в растительном мире. Его изучение ботаники быстро приближалось к определенной цели. Мы должны подумать при этом о том, что в 1784 году Гете открыл межчелюстную кость, о чем мы вкратце будем говорить далее, и, тем самым, еще на один шаг он приблизился к тайне, как ведет себя природа при образовании органических существ. Далее, мы должны подумать о том, что в 1784 году был закончен I том «Идей к философии истории» Гердера, и это было время частых оживленных бесед Гете с Гердером. Так, госпожа фон-Штейн сообщает Кнебелю 1 мая 1784 года: «Сочинение Гердера показывает вероятность …, что мы некогда были растениями и животными… Гете немало размышлял об этом предмете, и все, что проходит через его представление, становится крайне интересным». Отсюда мы видим, какого рода интерес был у Гете к великим вопросам науки. И нам становятся совершенно ясными те его размышления о природе растений и комбинации, которые он сделал весной 1785 года. В середине апреля этого года он направляется в Бельведер, чтобы там разрешить свои сомнения и вопросы. 15 мая он сообщает госпоже фон-Штейн: «Насколько доступной мне стала книга природы, я даже не могу выразить, мне помогло мое долгое изучение букв, теперь она снова действует на меня, и моя тихая радость невыразима». Незадолго до этого он даже хотел написать маленькое сочинение по ботанике для Кнебеля, чтобы привлечь его к этой науке. Его так привлекала ботаника, что его поездка в Карлсбад 2 июня 1785 года с целью провести там лето обернулось путешествием для изучения ботаники. Его сопровождал Кнебель. Вблизи Иены им встретился семнадцатилетний юноша по имени Дитрих, жестяной барабан которого показал, что он тоже возвращается домой с одной из ботанических экскурсий. Об этом интересном путешествии мы узнаем ближе из гетевской «Истории моих ботанических занятий» и из некоторых сообщений Койна в Бреслау, который мог заимствовать их из манускрипта Дитриха. В Карлсбаде он часто вел приятные ботанические беседы. По возвращении домой Гете все свое время посвящает изучению ботаники. С «Философией» Линнея в руках он наблюдает грибы, мхи, лишайники и водоросли, как мы уже видели это из его писем к госпоже фон Штейн. Только теперь, когда он сам многое обдумал и понял, ему становится полезным Линней, он находит у него описание многих частностей, которые помогли ему продвинуться вперед в его комбинациях. 9 ноября он сообщает госпоже фон-Штейн: «Я перечитываю Линнея, я доволен, у меня нет никакой другой книги, самое лучшее — читать книгу, которую можно тут же практиковать, поскольку я с трудом отбираю книги. Она не для чтения, а для обобщений, и оказывает мне хорошую службу, поскольку я сам размышляю над некоторыми ее пунктами». По мере этого изучения, ему становится все более ясным, что, если есть только одна форма, которая проявляется во множестве отдельных растительных индивидуумов, то эта основная форма с каждым разом становится все более видимой; далее, он познает, что в этой основной форме заложена способность к бесконечным изменениям, благодаря чему из единства производится множественность. 9 июля 1786 года он пишет госпоже фон-Штейн: «Есть уверенность в существовании формы, с которой всегда имеет дело природа и, варьируя ее, производит многообразие жизни». Здесь дело заключается в том, чтобы пребывающему, постоянному, праформе, которую варьирует природа, в отдельных частных проявлениях дать пластический образ. Для этого должен представиться повод, чтобы действительно постоянно пребывающее в растительной форме отделить от переменного, непостоянного. Для рассмотрений такого рода Гете исследовал еще небольшую область. Ему нужно было одно и то же растение исследовать при различных условиях и под различными влияниями, ибо только в этом случае изменение ясно выступит перед глазами. У растений различных видов оно выражено меньше. Все это прервалось счастливым путешествием в Италию, которое он предпринял из Карлсбада 3 сентября. Ряд наблюдений над флорой он сделал уже в Альпах. Он нашел здесь не только новые, еще не виденные им растения, но также и те, которые он знал, но в видоизмененной форме. «Если в долинах ветви и стебель были более мощными и крепкими, глазки располагались ближе друг к другу и листья были широки, то наверху в горах ветви и стебель были тоньше, глазки отодвинуты друг от друга, так, что между почками получается большое пространство и листья имеют ланцетовидную форму. Я заметил это у ивы и Gentiana и убедился, что они не принадлежат к различным видам. Также у Вальхензее я заметил у камыша более узкие и стройные формы, чем внизу». Эти наблюдения повторялись. В Венеции у моря он нашел множество растений, обладавших свойствами, которые могли им дать только древняя соль солончаков и соленый воздух. Он нашел там растение, которое показалось ему сродни нашей мать-и-мачехе, «но здесь оно было вооружено острыми шипами, листья, похожие на кожу, семенная коробочка, стебель — все мокро и жирно». Здесь Гете наблюдал и все прочие внешние признаки растения, все, что принадлежит мгновению — непостоянное, меняющееся. Отсюда он сделал заключение, что в этих свойствах не лежит существо растения, что его нужно искать глубже.
Из таких же наблюдений исходил также Дарвин, когда он высказал сомнение об устойчивости внешних родовых и видовых признаков. Но результаты, полученные обоими, в корне различны. Тогда как Дарвин считал эти признаки исчерпывающими для существа организма, и из их неустойчивости пришел к заключению, что вообще нет ничего постоянного в жизни растения, Гете идет глубже и приходит к заключению: «Если эти свойства непостоянны, то постоянное следует искать в ином, лежащем в основе этой внешней переменчивости». Найти это было целью Гете, тогда как устремления Дарвина были направлены на то, чтобы причины этой переменчивости в отдельности исследовать и изложить. Оба способа рассмотрения необходимы, они взаимно дополняют друг друга. Делают ошибку, когда величие Гете в органической науке пытаются найти в том, что видят в нем просто предтечу Дарвина. Его способ рассмотрения гораздо шире и охватывает обе стороны:
1. Тип, т. е. открывающаяся в организме закономерность — животное бытие в животном, себя из себя производящая жизнь, которая имеет силу и способность развивать себя во внешних обликах (видах, семействах), посредством заложенных в ней возможностей.
2. Взаимодействие организма и неорганической природы и организмов между собой (приспособление и борьба за существование).
Дарвин дал только последнюю сторону органики. Итак, можно сказать: теория Дарвина является образованием основной идеи Гете, но она образует только одну сторону последней. Она смотрит только на те факты, которые показывают, что мир живых существ определенным образом развивается, но не на то «нечто», которое действует определяющее на эти факты. Если проследить только одну сторону, то вообще нельзя прийти к полной теории организмов. Она может быть выстроена только в гетевском духе, она должна быть закончена и углублена другой стороной этой теории. Простое сравнение поможет прояснить вопрос. Возьмем кусок свинца, расплавим его, и затем выльем в холодную воду. Свинец пройдет две, следующие друг за другом, стадии состояния. Первая вызывается действием высокой температуры, вторая — низкой. Как образуются эти две стадии, зависит не только от природы тепла, но также существенно от природы свинца. Другое тело под действием того же самого средства, приняло бы совсем другое состояние. Также и на организм можно повлиять посредством свойств окружающей среды, и он так же под действием ее будет принимать различные состояния, но соответственно своей природе, соответственно тому существу, которое его делает организмом. И это существо находится в гетевской идее. Только тот, кто подготовлен для понимания этого существа, в состоянии постичь, почему на определенные воздействия организм отвечает только определенным и никаким иным образом не реагирует. И только такой человек в состоянии образовать правильные представления об изменчивости форм проявления организма и, тем самым, о законе приспособления и борьбы за существование
Дух Гете все определенней и ясней образует мысль о прарастении. В ботаническом саду в Падуе, где ему встретилась совершенно неизвестная ему вегетация, у него «стала еще более живой мысль, что, быть может, все растения некогда образовались из одного». 17 ноября он пишет Кнебелю: «Моя ботаника доставляет мне столько радости в этой стране, где обитает такая веселая, непрерывная вегетация. Я уже сделал весьма милые, касающиеся общего, замечания, которые впоследствии также и тебе будут приятны». В феврале 1787 года он пишет в Рим, что находится на пути «открытия новых чудесных отношений, при которых природа из простейшего развивает многообразие». 25 марта он просит сообщить Гердеру, что он скоро справится с прарастением. 17 апреля он пишет о прарастении следующее: «Как таковое /, оно/ должно быть дано: иначе, как бы я мог узнать, является ли то или иное образование растением, если бы все они не были созданы по одному образцу». Он рассматривает комплекс формирующих законов, которые организуют растение, делают его тем, чем оно является, и благодаря чему при виде определенного природного объекта мы приходим к мысли: это растение; этот комплекс и есть прарастение. Как таковое оно суть идеальное, существующее только в мыслях, но оно приобретает облик, оно приобретает определенную форму, величину, окраску, число своих органов. Этот внешний облик не есть нечто постоянное, но претерпевает многочисленные видоизменения, которые все соответствуют этому комплексу формирующих законов, из которого следуют с необходимостью. Когда мы познали эти формирующие законы, этот прообраз растения, то мы установили идею, лежащую в основе каждого растительного индивидуума в природе, следствием которой он является и в соответствии с которой он образуется. Мы можем сами, в соответствии с этими законами, находить растительные облики, которые с необходимостью следуют из существа растения и могут существовать, когда для этого создаются подходящие условия. Гете пытается в духе повторить то, что происходит в природе при образовании ее существ. 17 мая 1787 года он пишет Гердеру: «Далее я должен тебе сообщить, что я вплотную приблизился к тайне растительного зачатия и что это самое простейшее из того, что только можно себе представить. Прарастение — это удивительнейшее творение в мире, из-за которого мне должна завидовать сама природа. С этой моделью и ключом можно затем находить еще бесконечное множество растений, которые, если и не существуют, то могли бы существовать, и они не являются какими-нибудь художественными или поэтическими образами, но обладают внутренней истинностью и необходимостью. Тот же самый закон распространяется на все живое». Здесь выступает еще дальнейшее отличие гетевского воззрения от воззрения Дарвина, в особенности в той форме, в которой последнее обычно выступает перед нами
Оно принимает, что внешние влияния, как механические причины, действуют на природу организма и соответственно изменяют его. У Гете отдельные изменения суть различные проявления праорганизма, который сам по себе обладает способностью принимать различные облики и в каждом отдельном случае тот, который более всего соответствует внешним условиям. Эти внешние условия являются просто побуждением для того, чтобы внутренние формирующие силы проявились особенным образом. Эти формирующие силы суть конститутивный принцип, творящее начало в растении. Поэтому 6 сентября 1787 года Гете назвал его «одно и все» растительного мира.
Если мы рассмотрим само это прарастение, то мы можем сказать о нем следующее: живое — это замкнутое в себе целое, которое из себя самого определяет свои состояния. Как в расположенности членов, так и во временной последовательности состояний живого существа есть переменные отношения, которые не обусловлены ни чувственными свойствами членов, ни механически-каузальной зависимостью последующего от предыдущего, но над ними господствует высший, стоящий над членами и состояниями принцип. Природой целого обусловлено, что одно состояние выступает первым, другое — последним, а также последовательность средних членов в идее определена целым; предшествующее зависит от последующего, и обратно. Короче, в живом организме развитие одного из другого, переход друг в друга состояний не есть готовое замкнутое бытие отдельного, но суть постоянное становление. В растении это бытие каждого отдельного члена, обусловленное целым, выступает постольку, поскольку все органы построены по одному и тому же образцу.
17 мая 1787 года Гете высказывает Гердеру эту мысль следующими словами: «Мне открылось, что в том органе растения, который мы обычно называем листом, лежит скрытым образом истинный Протей, который присутствует и может открыться во всех остальных обликах. Вперед и назад растение — это всего лишь лист, с которым так нераздельно связано будущее семя, что одно без другого немыслимо». В то время как у животного тот высший принцип, который господствует над каждым отдельным явлением, конкретно выступает перед нами как нечто, что управляет движением органов, заставляя использовать их соответственно потребностям, и т. п., растению еще не хватает такого действительного жизненного принципа; у него он открывается только самым неопределенным образом в том, что все органы построены по одному и тому же образующему типу, что в каждой части имеется возможность целого растения и в подходящих условиях может из нее развиться. Гете это стало особенно ясным тогда, когда в Риме во время его прогулки с советником Райфенштейном, тот то здесь, то там срезал побеги, доказывая, что, если их воткнуть в землю, они примутся и разовьются в целое растение. Итак, растение — суть существо, которое в последовательные промежутки времени развивает определенные органы, которые все как один по отношению к другому, так и любой отдельный по отношению к целому, построены согласно одной и той же идее. Каждое растение — это гармоническая совокупность растений
Когда это стало совершенно ясным для Гете, ему оставалось лишь отдельные наблюдения, различные стадии, производимые из самого себя растением, представить в отдельности. Но для этого было уже многое сделано. Мы видели, что Гете уже весной 1785 года исследовал семена; 17 мая 1785 года он сообщает Гердеру, что он совершенно ясно и без всякого сомнения нашел точку, из которой выходит росток. Тем самым была обеспечена первая стадия исследования растительной жизни. Вскоре ему стало весьма наглядным и единство в строении всех листьев. Наряду со многочисленными другими примерами, Гете изучал различия в строении верхних и нижних листьев фенхеля, которые, тем не менее, представляли собой один и тот же орган.
25 марта Гете просит сообщить Гердеру, что его учение о сотледонах настолько сублимировано, что было бы трудно сколько-нибудь еще продвинуться вперед. Необходимо было сделать еще один последний шаг, чтобы лепестки цветка, тычинки и пестик рассматривать как метаморфозированные листья. В этом могли помочь ставшие уже в то время известными исследования английского ботаника Хилла, предметом которых было превращение отдельных органов цветка в другие.
По мере того, как силы, организующие существо растения, вступают в действительное бытие, они принимают ряд пространственных образующих форм. Проблема теперь состояла в живых понятиях, которые эти формы связывают между собой.
Когда мы рассматриваем гетевское учение о метаморфозе в том виде, как оно было предложено в 1790 году, мы находим, что у Гете это было понятием попеременного растяжения и сжатия. В семени растительное образование сжато (сконцентрировано) сильнее всего. С появлением листа происходит первое развертывание, расширение образующих сил. То, что в семени было сжато в одну точку, пространственно развертывается в листьях. В чашечке силы снова стягиваются к оси, в венчике происходит следующее развертывание, тычинки и пестик образуются в результате следующего сжатия, плод образуется посредством следующего (третьего) расширения. Затем вся сила растительной жизни (принцип энтелехии) снова скрывается в высшей степени сжатом состоянии — в семени. Если бы мы могли в достаточной мере проследить все подробности /хода/ мыслей /Гете/ о метаморфозе, вплоть до окончательного оформления их в виде статьи в 1790 году, то оказалось бы, что с понятием расширения и сжатия дело обстояло не так легко. Но мы не ошибемся, если посчитаем, что эта, глубоко укоренившаяся в духе Гете, мысль уже в Италии была сплетена с понятием растительного образования. Поскольку содержание этих мыслей о большем или меньшем пространственном развертывании, обусловленном образующими силами, заключается в том, что растение непосредственно предлагает глазу, то оно образуется легче всего, если попытаться делать зарисовки растений согласно законам естественного образования. В Риме Гете нашел куст гвоздики, демонстрирующий принцип метаморфоза особенно ясно. Он пишет об этом: «Не видя никакого средства для сохранения этого удивительного облика, я попытался точно его зарисовать, и при этом я значительно продвинулся в своих взглядах на основное понятие метаморфоза». Такие зарисовки, по-видимому, делались нередко, и это могло привести к понятию, о котором шла речь.
В сентябре 1787 года при своем втором посещении Рима Гете излагает предмет своему другу Морицу, при этом он находит, каким живым и наглядным становится предмет при таком изложении. Им постоянно записывается, насколько он продвинулся. В этом месте и из некоторых других заметок Гете кажется вероятным, что запись учения о метаморфозе, по крайней мере, в афористической форме, была сделана им уже в Италии. Далее он говорит: «И в таком виде — в виде, в котором оно излагалось Морицу, я смог занести свои мысли на бумагу».
Нет никаких сомнений, что к периоду конца 1789- начала 1790 года работа уже приобрела тот вид, в котором она стала доступной нам, но насколько эти последние записи носили чисто редакционный характер, и что еще было добавлено — об этом судить трудно. Объявленная к следующей Пасхе книга, которая могла бы содержать подобные мысли, побудила его оформить свои идеи и предпринять их публикацию. 20 ноября он пишет герцогу, что он торопится описать свои ботанические идеи, 18 декабря он уже отсылает свое сочинение для прочтения ботанику Бачу в Иену. 20 декабря он сам едет туда для обсуждения его с Бачем, 22 декабря он сообщает Кнебелю, что Бач хорошо принял сочинение. Он возвращается домой, еще немного работает над рукописью, затем снова отсылает ее Бачу, который возвращает рукопись 19 января 1790 года. Какие переживания и события были связаны с этой рукописью и книгой — об этом подробно рассказал сам Гете. Большое значение учение о метаморфозе, а также сущность последнего подробно рассматриваются нами ниже, в главе «Существо и значение гетевских сочинений об органическом образовании».
