Глава 6. Рождение детей и взаимодействие с ними. 1 страница

Рождение ребенка создает матерей, отцов, бабушек, дедушек, дядей, теть и оказывает влияние на всю систему семьи. Ребенок может стать желанным приобретением семьи или приносить с собой дополнительные трудности. Он может сплотить семью, или разрушить семью. Если присутствовали какие-либо сомнения относительно устойчивости брака, то с рождением ребенка они усиливаются. У членов семьи появляются новые обязанности. Супружеские контакты также меняются. Женщина, которая выбрала себе мужа, над которым могла легко доминировать, после рождения ребенка часто чувствует себя уязвимой и хочет, чтобы мужчина заботился о ней. Эти новые требования жен часто очень удивляют таких мужей. Если вещи и свекрови до сих пор не были допущены в дом, теперь они появляются там в качестве бабушек, и это, несомненно, оказывает влияние на отношения между супругами. Если в этот период появляются какие-либо эмоциональные проблемы, то их следует рассматривать в контексте изменившихся отношений в расширенной семье.

После рождения ребенка симптомы чаще всего появляются у матери. Она может стать депрессивной, совершать странные действия, что обычно диагностируется как послеродовой психоз, или же вести себя таким образом, который заставляет окружающих тревожиться о ее состоянии.

Если центром внимания является мать, а не целостная семейная ситуация, ее обычно помещают в психиатрическую больницу, при условии, что нарушения поведения у нее достаточно выражены. Этот подход, как обычно считают, представляет собой консервативное лечение с целью защиты здоровья матери и ребенка. Пока она находится в заключении, ей помогают понять, почему она заболела, став матерью. С точки зрения семейной психотерапии госпитализация представляет собой радикальное вмешательство в семью, имеющее неблагоприятные последствия.

Тут совершенно не учитывается результат госпитализации, если рассматривать его в целостном семейном контексте. Игнорироваться могут самые очевидные проблемы, такие, например, как вопрос о том, кто будет заботиться о новорожденном, пока мать находится в психиатрической больнице. Обычно ребенка включают в какую-либо семейную подгруппу. Часто отец забирает ребенка в свою родительскую семью, где за ним ухаживает его мать. Ребенок в данном случае включается в семейную систему таким образом, что его мать оказывается изолированной от семьи. Когда мать возвращается из психиатрической больницы, она обнаруживает, что ее ребенок стал членом другой семьи. Как правило, женщина начинает бороться за то, чтобы вернуть своего ребенка, или же она может беспомощно наблюдать, как за ее ребенком ухаживают другие. Когда мать снова помещают в больницу, то причиной этого обычно считают нарастание трудностей, связанных с ролью матери. Тот факт, что ее снова помещают в больницу тогда, когда она начинает злиться и отстаивать свое право заботиться о ребенке, игнорируется, равно как и другой факт, состоящий в том, что она проявляет беспомощность, реагируя на недоверие родственников по отношению к ней. В таких случаях муж начинает метаться между женой, на которую эксперты навесили ярлык психически больной, и матерью, которая успела привязаться к новорожденному. Когда его мать предъявляет обоснованную жалобу на то, что ее внука будет воспитывать бывшая пациентка психиатрической больницы, он теряется. Стигма госпитализации в психиатрическую больницу может заставить супружескую пару свернуть с нормальной лини развития и, таким образом, лечение лишь усложняет проблему вместо того, чтобы ее решить.

Следующий приводимый нами пример иллюстрирует кризис семьи в период рождения ребенка.

Женщина 20-ти с лишним лет родила своего первого ребенка, после чего ее психическое здоровье резко расстроилось. Она рыдала, заявляла, что она ничтожество, потому что не в состоянии позаботиться о своем новорожденном ребенке. Когда пришло время выписываться из больницы, она по-прежнему выглядела расстроенной, апатичной и все время рыдала. Сразу после выписки муж предпочел отвезти свою жену к своим родителям, а не в их собственный дом. Живя с родителями мужа, жена начала лечиться у районного психиатра. После нескольких недель безрезультатных встреч с ним она была помещена в психиатрическую больницу на обследование. В истории болезни записано: “Стационирование ускорилось тем, что однажды утром она приняла десять или двенадцать таблеток эмпирина, что очень встревожило ее мужа и его родителей, с которыми они жили вместе. Ранее предполагалось, что после выписки из роддома они будут жить в собственном доме, но это сказалось невозможным". После двухнедельного лечения в психиатрической больнице ей стало несколько лучше, но "это улучшение скорее всего было лишь демонстрируемым для того, чтобы скорее выписаться из больницы».

Несколько раз в неделю она ходила теперь на индивидуальную психотерапию, однако несколько раз психотерапевту пришлось прийти к ней домой, поскольку "она ссылалась на то, что ее состояние не позволяет ей прийти к психотерапевту". На сеансах психотерапии она рыдала и называла себя неудачницей. Через четыре месяца безрезультатного лечения психиатр послал ее на консультации к двум своим коллегам. Один поставил диагноз "шизоэффективные нарушения у недостаточно зрелой личности" и счел показанным электрошоковое лечение, поскольку при использовании психотерапии больная не продвигалась к выздоровлению. Другой психиатр поставил другой диагноз: «истерическая структура характера с включением обсессивно компульсивных элементов", но вместе с тем он считал, что здесь "имеется минимум психотических факторов". Этот психиатр направил ее на психологическое обследование, и психолог дал заключение об "отсутствии психотических факторов". Она дала всего три ответа на десять карт.

После всех этих консультаций психиатр направил ее ко мне на гипноз, чтобы определить, возможно ли ослабление симптома, или же, по меньшей мере, прояснение причин ее болезни. При этом она продолжала посещать индивидуальную психотерапию.

При первой встрече с ней стало ясно, что она не является хорошим гипнотическим субъектом. Поэтому речи о гипнозе быть не могло. (Впоследствии я узнал, что по дороге ко мне она сказала мужу: «Никто не сможет меня загипнотизировать!")

Поскольку женщина могла лишь рыдать, я пригласил в кабинет ее мужа и разговаривал сразу с ними двоими. И жена стала меньше плакать, но больше говорить -- она была вынуждена делать это, потому что ей надо было корректировать то, что говорил муж о ее состоянии.

Муж оказался приятным молодым человеком, который работал у своего отца. Состояние жены его и пугало и, вместе с тем, вызывало недоумение. Он отметил, что, несмотря на утверждение жены о том, что она не в состоянии заботиться о ребенке, она прекрасно справляется с купанием и кормлением ребенка. Тут жена прервала его, чтобы сказать, нет, она не может этого делать, и что именно поэтому за ребенком ухаживает полностью его мать. Она сказала также, что не чувствует, чтобы ребенок был действительно ее, поскольку она за ним не ухаживает. Когда муж приходит домой с работы, он, чтобы поговорить о ребенке, идет не к ней, а к своей матери, и они обсуждают между собой поведение ребенка в этот день.

И все это происходит потому, что она так неадекватна и неполноценна, сказала она перед тем, как зарыдать с новой силой.

Эту проблему можно рассмотреть с различных точек зрения. Если в центре внимания будет находиться только жена, то следует предположить, что из-за определенных событий ее прошлой жизни материнство вызывает тревогу и страдание. Лечение в этом случае должно быть направлено на то, чтобы помочь ей понять, что означает для нее рождение ребенка и связать актуальную ситуацию с прошлыми ситуациями и подсознательными идеями.

Если же расширить угол зрения, то в ситуацию можно будет включить и мужа. Это был приятный молодой человек, который, по-видимому, не хотел покидать свою родительскую семью и брать на себя ответственность, присущую взрослому человеку. Он работал на своего отца, и, как казалось, был не в состоянии противоречить своей матери и поддерживать свою жену, когда между ними возник спор. Демонстрируя свою несостоятельность, жена хотела заставить мужа взять в их браке большую ответственность. Он же отреагировал тем, что передал эту ответственность своей матери.

Если же рассмотреть целостный семейный контекст, то окажется, что молодая пара жила в ненормальной ситуации. Их собственный дом оставался пустым, а мать мужа выполняла роль матери ребенка, вместо роли бабушки ребенка. Настоящая мать все больше и больше отдалялась от мужа и семейного круга, в то время как муж возвращался к роли сына, живущего в лоне родительской семьи.

Если посмотреть на эту проблему более широко, то цель лечения становится очевидной: надо, чтобы молодая пара переехала в свой собственный дом, и мать начала заботиться о ребенке так, как это делают нормальные матери. Если же это произойдет не сразу, то будет лучше нанять служанку, нежели воспользоваться помощью кого-либо из родственников, так как впоследствии, когда мать выздоровеет, служанку можно будет просто уволить, в то время как родственников будет не так легко убедить в том, что все уже в порядке и помощь их более уже не нужна.

Чтобы разрешить проблему этой молодой пары, мы применили простую процедуру в стиле Эриксона. Поскольку жена считала себя беспомощной в данной ситуации, я разговаривал, обращаясь к мужу, она же участвовала в разговоре, делая поправки и высказывая возражения. Разговор касался их планов на будущее, и муж сказал, что они надеются, в конце концов, вернуться к себе домой. Жена со слезами согласилась с ним. В ответ на мой вопрос муж также сказал, что он всегда может на пару недель освободиться от работы, чтобы помочь жене ухаживать за ребенком, когда они переедут в свой дом. Поскольку с тем, что надо возвращаться домой, были согласны все, то оставалось лишь определить срок, когда это произойдет. Довольно резко я спросил мужа: «Не рано ли будет, если вы вернетесь в среду?" Среда наступала через два дня. Муж довольно нерешительно согласился, предположив, что это возможно. Жена перестала рыдать и начала протестовать, утверждая, что два дня это недостаточный срок, потому что дом был закрыт в течение многих месяцев и там надо как следует убрать. В ответ на мой вопрос муж сказал, что он сможет взять два выходных дня и посвятить их подготовке дома к переезду. Жена рассердилась и сказала, что они не успеют, поскольку детскую нужно отремонтировать и, кроме того, сделать еще очень многое. Но я продолжал настаивать на том, что они могут переехать уже в среду. Она упрямо отстаивала свое. Так продолжалось некоторое время, пока она не сказала сердито, что до субботы у них все равно ничего не получится. Компромисс был достигнут, и все согласились с тем, что надо переезжать в четверг, причем жена была очень довольна тем, что ей удалось снять среду с повестки дня. В течение трех последующих дней жена была так занята уборкой и ремонтом, что у нее не осталось времени осознать сам факт переезда. Родители мужа были поставлены перед свершившимся фактом и могли лишь помочь им переехать.

Мужу хватило всего недели, чтобы помочь жене адаптироваться. Через неделю он вернулся на работу. Молодая мать прорыдала несколько дней, но при этом ухаживала за ребенком очень хорошо. Через две недели она не только перестала плакать, но и выражала полную уверенность в том, что она способна быть матерью, и уверенность эту она оправдывала своими действиями. Психиатра она более не посещала.

При таком способе лечения может стать вопрос о том, была ли в действительности разрешена проблема, если даже мать теперь вела себя нормально. Что породило симптом и что ожидает эту женщину в будущем? Впоследствии состояние этой женщины оставалось нормальным, а ее младенец вырос и превратился в здорового, счастливого ребенка (каким он и был в период депрессии матери). Что же "скрывалось" за симптомом, осталось неизвестным.

Этот случай является примером того, как удивительно быстро можно вылечить человека, если разделять эриксоновскую предпосылку о том, что отдаленная цель терапии должна быть и непосредственной целью. Если конечная цель "лечения" состоит в том, чтобы женщина начала ухаживать за своим ребенком в своем собственном доме, живя с мужем, готовым взять на себя ответственность за семью, то следует предпринять немедленные действия, направленные на достижение этой цели. Цель не может быть достигнута, пока не преобразована жизненная ситуация, и проблема состоит именно в создании более нормальной жизненной ситуации. Чтобы изменить микросоциальную ситуацию, не обязательно вылечивать всех членов семьи, предписывая им терапию, как это представляют себе некоторые сторонники семейной терапии. Очень часто терапия, проводимая с одним из членов семьи, может изменить всю ситуацию, а для этой пары являлась нормальной ситуация правильного функционирования на стадии ухода за младенцем. Они нуждались лишь в помощи, которая дала бы им возможность преодолеть кризис, препятствующий переходу на эту стадию.

После рождения ребенка наступает длящийся несколько лет период ухода за маленькими детьми и вхождения в сложную роль родителей. Хотя и в этот период возникают проблемы, чаще кризисы возникают, когда дети достигают школьного возраста и у них становится больше обязанностей перед обществом. В этот период как дети, так и родители делают свои первые шаги к расставанию друг с другом.

Если у ребенка в этот период появляются проблемы, то чаще всего причиной этого является несоответствие ранее адаптивного внутри семьи поведения новым внешним обстоятельствам. Широко распространены проблемы, которые возникают в результате неспособности ребенка ходить в школу. Причины этого могут скрываться в доме, в школе или же во взаимодействии дома и школы. Обычно причины трудностей надо искать в семье, но это совсем не означает, что из-за проблемы ребенка на лечение следует брать всю семью. Но это означает, что психотерапевт, совершая вмешательство, должен учитывать при этом ситуацию в семье.

При работе с детьми Эриксон использовал множество процедур. Иногда он привлекал к лечению родителей, или же просто просил их сотрудничать с ним, выполняя определенные действия. Но он мог и совершенно исключить родителей из процесса лечения и объединиться с ребенком против родителей и против всего остального мира.

Критическое значение "игры" в эриксоновской терапии становится наиболее очевидным при его работе с детьми, но это отнюдь не игровая терапия в обычном смысле этого слова. Так же, как и при работе со взрослыми, Эриксон не ставит себе цели помочь ребенку понять, что он чувствует по отношению к своим родителям, или понять значение своих переживаний. Эриксон ставит себе цель совершить изменение. При работе с детьми он использовал и гипноз, но следует отдать себе отчет в том, что это был совершенно необычный гипноз. Он никогда не использовал обычную процедуру индуцирования транса, а просто реагировал на ребенка, используя его язык и видение ситуации, и рассматривал это как часть гипнотической техники. Сейчас мы приведем пример этой техники, где Эриксон взаимодействовал со своим собственным ребенком (он часто рассказывал случаи со своими детьми, чтобы проиллюстрировать то или иное свое утверждение).

Трехлетний Роберт упал с лестницы, рассек губы и вогнал передний зуб обратно в десну. Он истекал кровью и громко кричал от боли и страха. Мы с женой поспешили ему на помощь. Едва увидев, как он лежал на земле, рыдая с полным крови ртом, можно было понять, что ситуация требует срочных и правильных мер.

Никто из нас не попытался поднять его. Вместо этого, как только он сделал паузу для того, чтобы снова набрать в легкие воздуха для нового рыдания, я быстро сказал ему очень просто, твердо и с сочувствием: «Ужасно больно, Роберт. Тебе просто ужасно больно».

И сразу же, без малейших колебаний, мой сын понял, что я знаю, о чем говорю. Он мог согласиться со мной, и он знал, что я тоже полностью согласен с ним. Поэтому он мог теперь слушать меня и доверять мне, поскольку я продемонстрировал, что я полностью понимаю ситуацию. В педиатрической гипнотерапии нет ничего более важного, чем такое обращение к пациенту, которое давало бы ему возможность согласится с вами и начать уважать вас за то, что вы можете настолько правильно и полно понять ситуацию, как он считает со своей точки зрения. Затем я сказал Роберту: "И это будет еще болеть". Сделав это простое утверждение, я выразил в словах его страх, подтвердил его понимание ситуации, еще раз продемонстрировал, что я хорошо понимаю все это и полностью соглашаюсь с ним, поскольку в этот момент он мог единственно предвидеть, что впереди его ждут только страдания и боль.

Следующий шаг для него и для меня состоял в том, чтобы сделать такое следующее утверждение, как в тот момент, когда он делал вдох: "И ты очень хочешь, чтобы перестало болеть". И снова мы находились в полном согласии и я оправдывал и даже поощрял его желание. И это было его желание, исходящее изнутри и представляющее собой настоятельную потребность. Определив всю ситуацию таким образом, я мог теперь предложить утверждение, которое могло быть принято с некоторой вероятностью. Это было такое внушение: "Может быть, оно скоро перестанет болеть, через минутку или две". Это внушение полностью согласовывалось с его собственными желаниями и потребностями и, поскольку оно сочеталось со словами "может быть, перестанет", оно не противоречило его собственному пониманию ситуации. Таким образом он мог принять идею и начать реагировать на нее.

Как только он начал это делать, я перевел его внимание на другой важнейший аспект, важный для него как для страдающей личности и имеющий психологическое значение для всей этой ситуации в целом. Это перемещение внимания само по себе играло важную роль в изменении ситуации.

При использовании гипноза в лечебных или других целях наблюдается тенденция делать слишком сильное ударение на очевидном и неоднократно подчеркивать уже выполненные внушения, вместо того, чтобы создавать ситуацию ожидания, в которой могут возникнуть желаемые реакции. Каждый боксер знает, насколько вредной может оказаться перетренированность. И каждый продавец знает, как опасно запродать больше, чем имеется в наличии. Те же самые человеческие страсти влияют на применение гипнотической техники.

Следующим шагом в процедуре, использованной во взаимодействии с Робертом, было признание того значения, которое травма имела для самого Роберта — осознание боли, потери крови, телесных повреждений, потери целостности, нормального нарцистического самоуважения и чувства физического благополучия, так необходимого каждому человеческому существу.

Роберт знал, что ему больно, что он травмирован, он мог видеть на земле пятна сырой крови, ощущать ее вкус во рту и видеть свои измазанные кровью руки. Однако, подобно всем другим человеческим существам, в своем несчастье он хотел видеть нарцистический знак отличия, стремясь вместе с тем к нарцистическому комфорту. Никто не хочет страдать от пустяковой головной боли — если уж болит голова, то пусть это будет страшная, ужасная головная боль, которую сможет перенести только один страдалец. Любопытно, насколько искусной и успокаивающей может быть человеческая гордость! Итак, внимание Роберта должно было быть направлено на две вещи, жизненно важные для него в этот момент. Это было сделано с помощью следующих утверждений: "Смотри, на земле ужасно много крови! Это здоровая, хорошая, красная кровь? Мама, посмотри внимательно и скажи. Я думаю, что это кровь именно такая, но я хочу чтобы и ты убедилась".

В данном случае ценности, важные для Роберта, утверждались несколько другим способом. Ему необходимо было знать, что его несчастье в глазах других тоже выглядит катастрофически, как и в его глазах. Но он нуждался также и в том, чтобы ему представили осязаемое доказательство того, что он может сам себя оценить по достоинству. Выслушав мое замечание об "ужасном количестве крови", Роберт снова мог признать, что я умно и компетентно оцениваю ситуацию, принимая его собственные, пока не выраженные, но тем не менее реальные потребности. Вопрос о качестве крови возник в связи с психологическим значением этой травмы для Роберта. В ситуации серьезной травмы у человека, прежде всего, возникает непреодолимая потребность в компенсаторном чувстве благополучия. В соответствии с этим мы с его матерью рассматривали кровь на земле и оба выразили мнение, что это хорошая, красная, здоровая кровь. Таким образом, мы убедили его, не только на уровне эмоций, но и на уровне исследования реальности, обучая его этому.

Но затем мы дали Роберту понять, что благоприятное заключение о его крови надо еще подтвердить, рассмотрев кровь на белом фоне раковины в ванной комнате. К этому моменту Роберт перестал плакать, и его боль и страх отступили на задний план. Вместо этого он явно заинтересовался проблемой качества крови. Мать помогла ему встать и пройти в ванную комнату, где умыла его, чтобы посмотреть "правильно ли вода смешивается с кровью", придавая ей при этом "правильный розовый цвет". Затем мы снова внимательно проверили кровь на красноту с последующим благоприятным заключением, а воду после умывания — на розовость, к выраженной радости Роберта по поводу того, что его кровь была настолько хорошей, красной и здоровой, и при смешивании с водой придавала последней правильный розовый цвет.

Затем очередь дошла до вопроса о том, правильно ли кровоточит его рот и правильно ли он опухает. Тщательный осмотр к нашему и Роберта удовлетворению снова показал, что все, что происходит во рту, является хорошим и правильным, и доказывает, что имеет место реакция здорового организма. Затем встал вопрос о сращивании губы. Поскольку это легко могло вызвать негативную реакцию ребенка, контекст, в котором это было ему преподнесено, тоже был негативным, предотвращая таким образом его возможную негативную реакцию. Вместе с тем, это позволяло получить еще один важный результат, и я с сожалением сказал что вряд ли при сращивании губы ему удастся получить много швов, и к сожалению, он даже сможет их сосчитать. Похоже на то, что он не получит даже и десяти швов, а он умел считать до двадцати. Я сожалел также и о том, что у него не будет и семнадцати швов, как у его сестры Бетти-Элис, или двенадцати, как у его брата Алена. Но все-таки, и это его успокоило, у него будет больше швов, нежели у его братьев Берта и Ланса и у сестры Кэрол. Таким образом, актуальная ситуация была преобразована в такую ситуацию, когда Роберт получил возможность разделить со своими старшими братьями и сестрами общие переживания и, тем самым, почувствовать себя наравне с ними и даже выше их. Таким образом, он оказался подготовлен к тому, чтобы встретить хирургическое вмешательство без тревоги и страха, но с надеждой на то, что ему удастся помочь хирургу и желанием выполнить свое задание, т. е. убедиться в том, что он сможет посчитать швы. Таким образом, не требовалось больше никаких утешений, равно как и внушений об отсутствии боли.

К разочарованию Роберта, потребовалось всего семь швов, но хирург сказал ему, что для сшивания была использована нить из новейшего и лучшего материала, который был недоступен его братьям и сестрам, и, кроме того, хирург сообщил ему, что шрам будет иметь необычную форму буквы W, то есть первой буквы названия папиного колледжа. Таким образом, недостаточное количество швов было компенсировано.

Может возникнуть вопрос о том, был ли здесь использован гипноз. В сущности, гипноз в данном случае использовался с самого первого момента, и очевидным это стало, когда мальчик посвятил все свое внимание медицинским процедурам — всем по очереди, проявляя при этом интерес к ним и испытывая удовольствие.

В данном случае ни разу не было сделано фальшивого утверждения, а также никто не пытался утешать мальчика, высказывая суждения противоречащие его чувствам и пониманию ситуации. С самого начала я объединился с ним, опираясь на его понимание, а затем шаг за шагом мы рассматривали и определяли жизненно важные для него элементы ситуации, и эти определения должны были либо заведомо удовлетворить его, либо заслуживать того, чтобы он их принял. Роберт в этой ситуации находился в роли заинтересованного участника, адекватно реагирующего на каждую предложенную идею.

Этот пример так типичен для Эриксона, что он может служить эмблемой его подхода как ко взрослым, так и к детям. Сначала он полностью принимает позицию пациента, в данном случае говоря: "Страшно больно, Роберт. Ужасно болит". Затем он делает утверждение, противоположное по содержанию ободрению или утешению — он говорит: "И это будет еще болеть". Многие могут принять это за негативное подкрепление или за предложение оставаться в состоянии страдания. Для Эриксона же это способ присоединения к пациенту, создания таких взаимоотношений, при которых возможно изменение его состояния, в чем и состоит цель. Когда такие отношения устанавливаются, он может теперь делать шаг к изменению, говоря: "Может быть, через минутку или две это перестанет болеть".

Те, кто считает, что психотерапевт должен вести себя "непосредственно и честно", а не "манипулировать" людьми, прочтут это описание с некоторой осторожностью. Но, как отмечает Эриксон, мальчику не было предъявлено ни одного ложного утверждения. Гораздо менее честно и непосредственно было бы утешать мальчика, говоря ему, что не случилось ничего страшного, что у него ничего не болит, никак не учитывая, таким образом, его актуальные переживания.

Когда Эриксон называет это гипнозом, то нам должно быть ясно, что его понимание гипноза отличается от обычного. Для Эриксона гипноз — это способ взаимодействия двух людей друг с другом. Глубокий транс — это один из вариантов взаимодействия между двумя людьми. Понимаемый таким образом гипноз не предполагает выдачи повторяющихся инструкций или фиксации взгляда на специальном предмете, а также никаких других традиционных гипнотических процедур. В сущности, Эриксон предпочитал индуцировать глубокий транс в ходе обыкновенного разговора, или же с помощью неожиданного действия, ускоряющего наступление транса. Следующий пример как раз иллюстрирует быстрое наступление глубокого транса без использования каких-либо ритуальных действий.

Родители наполовину ввели, наполовину втащили в мой кабинет восьмилетнего сына. Он мочился в постель. Его родители стыдили его перед соседями и публично молились за него в церкви. Сейчас они привели его к "доктору для сумасшедших", что было для них последним шансом. После визита ко мне ему был обещан обед в ресторане.

Очевидно, что мальчик был крайне озлоблен. Я сказал ему в присутствии родителей: "Ты очень рассержен и ты имеешь право быть рассерженным. Ты считаешь, что с этим ничего нельзя поделать, но на самом деле можно. Ты не хочешь видеть "доктора для сумасшедших", но ты здесь и поэтому ты хотел бы что-либо сделать, но ты не знаешь, что. Сюда привели тебя твои родители. Они заставили тебя прийти сюда. Но ты можешь заставить их выйти из кабинета. Фактически, мы вместе можем это сделать. Давай скажем им, чтобы они вышли". Тут я дал родителям незаметный сигнал, и они вышли, к немедленному, почти внезапному удовлетворению мальчика.

Затем я сказал: "Но ты еще рассержен, впрочем, и я рассержен тоже, потому что они приказали мне вылечить тебя, чтобы ты перестал мочиться в постель. Но мне-то они не могут приказывать, как они приказывают тебе. Но сначала мы приготовим их к этому", — сказал я и сделал медленный тщательный привлекающий внимание указующий жест: "Посмотри-ка на этих щенков, мне больше нравится коричневый, но мне кажется, что тебе понравится этот черно-белый, потому что у него белые передние лапки. Если ты заботливый, то ты можешь погладить и моего щенка тоже. Я люблю щенков, а ты?"

Ребенок, крайне удивленный, тут же погрузился в сомнамбулический транс. Он встал, сделал несколько шагов и стал делать движения, как будто бы он гладил двух щенков, одного чаще, чем другого. Когда он, в конце концов, посмотрел на меня, я сказал: "Я рад, что ты на меня больше не сердишься. Я не думаю, что мы должны что-либо рассказывать твоим родителям. В сущности, ты дашь им хороший урок за то, что они притащили тебя сюда, если подождешь примерно до конца учебного года, но одну вещь я могу тебе сказать определенно: ты можешь спорить с кем угодно, что если в течение месяца у тебя будет сухая постель, ты получишь в подарок щенка, точно такого же, как этот черно-белый, даже если ты не скажешь родителям ни слова об этом. Они просто сделают это и все. А сейчас закрой глаза, глубоко дыши, крепко спи и проснись ужасно голодным".

Ребенок выполнил все инструкции и я отпустил его родителям, с которыми я потом побеседовал отдельно. Через две недели мальчика демонстрировали как больного на занятии для группы врачей. Никаких попыток лечения не предпринималось. Наступил последний месяц учебного года, и мальчик каждое утро драматически зачеркивал каждый прошедший день в календаре. В конце месяца он загадочно сказал матери:

"Тебе лучше приготовиться".

31 мая мать сказала ему, что его ждет сюрприз. Он ответил: "Лучше, если он будет черно-белый". В этот момент в комнату зашел его отец со щенком. К огромному удовольствию мальчика он забыл, что надо задавать вопросы, Через 18 месяцев его постель по-прежнему оставалась сухой.

Кажется, что в этом случае транс у ребенка наступил внезапно и каким-то чудесным образом. Однако следует учитывать, что инструкция галлюцинировать щенков не представляла собой изолированного утверждения, но упала на почву, тщательно подготовленную всем предшествующим взаимодействием Эриксона с мальчиком против родителей, предъявлением серии внушений и чудесным исчезновением родителей из кабинета. Удивительное движение, указывающее на щенков, было последним элементом в серии взаимодействий, которые привели к наступлению транса у ребенка, и оно лишь кажется изолированным. Как правило, Эриксон тщательно готовит почву для тех действий, которые он предпринимает позже. И эта почва весьма богата потенциальными возможностями, любую из которых Эриксон может использовать при подходящем случае. Он называет это "посевом" идей, после которого наступает период неопределенности, когда он принимает решение о движении в определенном направлении. Предпосылки для этого движения, таким образом, уже созданы.