Лекции.Орг


Поиск:




Категории:

Астрономия
Биология
География
Другие языки
Интернет
Информатика
История
Культура
Литература
Логика
Математика
Медицина
Механика
Охрана труда
Педагогика
Политика
Право
Психология
Религия
Риторика
Социология
Спорт
Строительство
Технология
Транспорт
Физика
Философия
Финансы
Химия
Экология
Экономика
Электроника

 

 

 

 


Фактор фиксированности текста 2 страница




 


9. Основные тенденции перевода в XV-XVIIвв. (Г.Штейнхефель, Альберт фон Эйб, Этьен Доле, Мартин Лютер).

 

 

Эпоха Возрождения. Отношение к переводу постепенно меняется в эпоху Возрождения, по мере того как меняется отношение человека к самому себе, Богу и окружающему миру. Первые симптомы этих изменений обнаруживаются еще в недрах Средневековья. В XII в. появляются университеты — очаги светского знания: в Болонье (1119), в Париже (1150), в Оксфорде (1167), в Валенсии (1212) и т. д. В некоторых из них даже не было теологических факультетов; например, университет Валенсии ввел изучение богословских наук только в XV в. Появляется светское искусство и светская наука, латынь теперь не только язык Священного писания и христианского богослужения, но и язык университетского образования и светской науки, тем самым она приближается по своему статусу к прочим европейски мязыкам.

Увеличивается, как мы уже отмечали, и популярность светской переводной литературы. Священный трепет перед текстом начинает постепенно сменяться интересом к его содержанию. Вполне согласуются с этими новыми тенденциями высказывания Роджера Бэкона (XIII в.), который в своем знаменитом произведении ≪Opus majus≫ отмечает, что в переводе ≪все передать невозможно≫, поскольку языки сложны и своеобразны, и призывает переводчиков опираться на совершенствование своего знания иностранных языков. Появляется взгляд на текст как на нечто организованное по правилам определенного языка. Большую роль в этой переориентации сыграло оживление интереса к античным текстам: первое место среди переведенных книг в XIV в. занимают античные авторы и во Франции, и в Италии, и в Испании; очень популярны они и в Англии. Среди знаменитых имен — Вергилий, Овидий, Саллюстий, Тит Ливии.

Не менее важно было появление светских текстов, содержащих осознанный вымысел (фактически это было начало зарождения художественной литературы в ее современном понимании). Повышенный интерес переводчики разных стран проявляют к новинкам итальянской литературы, находившейся тогда на переднем фланге литературного развития. Данте, Петрарка, Боккаччо переводятся в XIV-XV вв. на все основные европейские языки.

Новое поколение светских переводчиков XV-XVI вв. единодушно высказывается в пользу перевода, точно передающего подлинник по смыслу и соблюдающего нормы родного языка. В Германии это — Генрих Штейнхефель, переводчик Эзопа и Боккаччо (XV в.), во Франции — Иохим дю Белле, переводчик Овидия, и Этьен Доле, переводчик Платона и автор трактата ≪О способе хорошо переводить с одного языка на другой≫ (1540). Феррера Сайоль (XV в.), переводчик каталонской королевской канцелярии, переводя труд Палладия ≪О сельском хозяйстве≫, рассуждает в предисловии к своему переводу о способах передачи специальных терминов, демонстрируя особый интерес к точности передачи содержания адекватными средствами родного языка. Вместе с тем оживляется и расцветает старинная традиция культурной адаптации. Так, немецкий переводчик XV в. Альбреххфон Эйб при переводе комедий Плавта не только антураж действия заменяет на немецкий, но и меняет имена действующих лиц. Церковь в эпоху Возрождения ужесточает борьбу за свою чистоту, словно ощущая неизбежность перемен и сопротивляясь им из последних сил. Эту чистоту она также связывает и с пословной теорией перевода, основанной на иконической природе языкового знака. Пострадал переводчик и ученый, гуманист Этьен Доде. За неканоническое истолкование одной реплики Сократа в диалоге Платона он был приговорен церковным судом к смерти и сожжен на костре в 1546 г. Церковь запрещает и перевод Библии на народный язык, объявив его еретичеством. Несмотря на это, мы уже в XIV в. встречаемся с первыми попытками изложить текст Библии народным, общедоступным языком. Один из таких анонимных переводов на немецкий язык был напечатан в Страсбурге в 1465 г. Однако эту попытку нельзя признать удачной. Перевод, выполненный, очевидно, с Вульгаты, пестрит кальками с латыни и отличается тяжеловесностью синтаксиса. И вместе с тем именно с переводом Биб- лии связана самая существенная перемена, которая произошла в

следующем, XVI в.

Реформация. Да, настоящий перелом в истории перевода наступает только тогда, когда ревизии подвергается главный текст в жизни людей того времени — Библия. Вот почему этот перелом связан к первую очередь с именем Мартина Лютера. Мартин Лютер (1483-

1546), немецкий священник,"доктор пиально. новый перевод СвЯЩШного писания;ттпиртяс"ь"на древнееврейский и греческий ор!шгаалы7Ттакже На латинскую Вульгату. Лютер остро ощущал назревшую потребность европейской части человечества вступить в другие отношения с Богом, общаться с ним без посредников и воплотил эту потребность в новых принципах перевода.И новый перевод Библии стал основной опорой Реформации христианской церкви. Призывая соблюдать каноническую полноту и точность передачи содержания подлинника, Лютер призвал делать язык перевода таким, чтобы он был понятен и знаком любому человеку, т. е. ориентироваться на нормы общенародного языка. Интересно, что многие явно устные, просторечные "компоненты речи того времени, которые Лютер ввел в Библию, вскоре изменили свой статус и стали восприниматься как элементы высокого стиля. Подействовал авторитет текста Библии, как священного и возвышенного. Новые принципы перевода, ориентированные на полное самостоятельное понимание текста и переводчиком, и тем, кто его читает, распространились очень быстро на перевод Библии с латыни в других странах Европы, а затем и на перевод других христианских и светских текстов.


10.Основные тенденции перевода в эпоху классицизма (XVIIIв.). Переводы Шекспира. Флориан. Тайтлер.

 

XVIII век приносит особое явление в области перевода. В это время в европейских литературах гос­подствуют переводы, полностью при­спосабливающие подлинники к требованиям эстетики эпохи, к нормам классицизма. Французские писатели и переводчики стре­мились подчинить иноязычные литературы своим канонам, сво­им правилам «хорошего вкуса», своему пониманию художествен­ного идеала.

Требованиям «хорошего вкуса» и представлению об эстетическом идеале должны были отвечать не только оригиналь­ные литературные произведения, но и переводы, независимо от особенностей подлинника. Другими словами, переводы предпо­лагали в каждом случае огромную переделку. Этот вид перевода, характерный для эпохи классицизма, получил распространение и в других европейских странах и сохранялся до конца XVIII - на­чала XIX века. Для исчерпывающей его характеристики следует привести слова Пушкина из его статьи «О Мильтоне и Шатобриановом переводе "Потерянного рая"»:

«Долгое время французы пренебрегали словесностью своих соседей. Уве­ренные в своем превосходстве над всем человечеством, они ценили славных писателей иностранных относительно меры, как отдалились они от француз­ских привычек и правил, установленных французскими критиками. В пере­водных книгах, изданных в прошлом столетии, нельзя прочесть ни одного пре­дисловия, где бы не находилась неизбежная фраза: мы думали угодить пуб лике, а с тем вместе оказать услугу и нашему автору, исключив из его книги места, которые могли бы оскорбить образованный вкус французского читателя. Стран­но, когда подумаешь, кто, кого и перед <кем> извинял таким образом...»'.

Естественно, что при таком способе перевода стирались, вер­нее тщательно вытравливались местные, национально-исторические индивидуальные особенности подлинника и что от такой передачи больше всего страдали произведения, где эти особенно­сти были ярко выражены. Особенно существенно переделывался французскими пере­водчиками Шекспир:

- изменялась структура и композиция его трагедий,

- сюжеты, произведения существенно сокращались.

Флориан (франц.) снабдил сделанный им перевод «Дон Кихота» предисловием, из которого видно его отношение и к гениаль­ному роману Сервантеса, и к задачам перевода: «Рабская верность есть порок... В «Дон Кишоте» встречаются излишки, черты худого вкуса - для чего их не выбросить?... Когда перево­дишь роман и тому подобное, то самый приятный перевод есть, конечно, и самый верный»1.

Даже такой выдающийся и прогрессивный для своего време­ни теоретик перевода, как англичанин А. Ф. Тайтлер, в своем «Опыте о принципах перевода» 2

-признал правомерным весьма большие вольности по отношению к оригиналу, вплоть до приукрашения его. Хотя вместе с тем он требовал

- точности в передаче содержания и соблюдения характера авторской манеры. В переводах XVIII века такое обращение с подлинником переходило порою и в произвол - смысловой и стилистический (как, например, в принадлежащем А. Попу переводе «Одиссеи», высоко оцененном Тайтлером). Во всех этих случаях проблема переводимости, вставшая перед Дан­те и Сервантесом, не возникала: перевод как переделка, как улуч­шение «несовершенного» подлинника и его приближение к эсте­тическому идеалу представлялся вполне осуществимым.

 

11. Основные тенденции перевода в эпоху романтизма (XIXв.). (Шиллер, Гете, А.Шлегель, Людвиг Тик, Шатобриан, Альфред де Виньи, В.фон Гумбольдт).

В XIX веке появляется новое, в корне противоположное отношение к искусству перевода. Происшедшая перемена во взглядах охарактеризована Пушкиным в цитированной статье «О Мильтоне и Шатобриановом переводе "Потерянного рая"»:

«Стали подозревать, что г. Летурнер мог ошибочно судить о Шекспире и не совсем благоразумно поступил, переправляя на свой лад Гамлета, Ромео и Лира. От переводчиков стали требовать более верности и менее щекотли­вости и усердия к публике - пожелали видеть Данте, Шекспира и Сервантеса в их собственном виде, в их народной одежде...

Ныне (пример неслыхан­ный!) первый из фр.[анцузских] писателей переводит Мильтона слово в слово и объявляет, что подстрочный перевод был бы верьхом его искусства, если б только оный был возможен! - Такое смирение во французском писателе, пер­вом мастере своего дела, должно было сильно изумить поборников исправи­тельных переводов...» (курсив Пушкина)1.

Большую роль в формировании новых задач перевода сыграла деятельность немецкого просветителя Гердера. Он собрал и обработал образцы фольклора - эпоса и песни - цело­го ряда народов (в собрании под заглавием «Голоса народов в пес­нях», 1778-1779).

Шиллер, переводя в начале XIX века «Макбета» уже руководствовался новым отношением к задачам перево­да и стремился показать как местный колорит трагедии в целом, так и своеобразие стиля Шекспира.

Позднее Гёте в сво­ем «Западно-восточном диване» (который он начал публиковать в 1817г.) проявил и глубокий интерес к народному своеобразию восточной поэзии. Гете сумел найти нужные средства для ее воссоздания на немецком языке.

Подобные тен­денции связаны были с общей политической обстановкой в Евро­пе в период войн против Наполеона и после разгрома Наполео­новской империи, с подъемом национально-освободительного движения в большинстве стран. Отсюда оживление интереса пи­сателей к национальному прошлому своей страны, к ее фолькло­ру и вместе с тем к литературному творчеству других народов в их национальном своеобразии.

Новое понимание целей и принципов перевода оконча­тельно определилось в эпоху романтизма. Эти принципы реализовали Август Шле­гель, Людвиг Тик - в Германии; Шатобриан, Альфред де Виньи - во Франции. Интересовались они главным образом произведениямипрошлого (но из иноязычных литератур XIX века они переводили в общем мало) и тем самым в деле ознакомления читателя своего времени с клас­сическим наследием сыграли, конечно, огромную положитель­ную роль.

Немецкие писатели Август Шлегель и Людвиг Тик перевели театр Шекспира, а Людвиг Тик «Дон Кихота» Серван­теса; французский поэт Альфред де Виньи создал новый пере­вод «Отелло», а Шатобриан перевел (прозой) поэму Мильтона «Потерянный рай».

Полного единства в конкретных способах передачи подлинни­ка здесь, правда, не было:

Так, если Шлегель и Тик придержива­лись смысловой верности, соблюдая в то же время художествен­ное своеобразие оригинала, то Виньи в угоду французской театральной традиции и в целях приспособления текста к сценическим требованиям допустил в своем переводе «Отелло» ряд со­кращений и переставил некоторые сцены; Шатобриан же для до­стижения наибольшей точности и полноты отказался от передачи стихотворной формы Мильтона.

Но при всем различии в конкретном осуществлении нового переводческого принципа общей чертой являлось стремление передать и показать характерные осо­бенности подлинника, перенести читателя или зрителя в другую страну, другую эпоху, подчеркнуть все своеобразное или необычное, что есть в переводимом произведении.

Новый принцип перевода стал в дальнейшем господствующим, а метод перевода «исправитель­ного» или украшающего, перевода-переделки или перелицовки в чистом виде, собственно, перестал существовать. Элементы его сохранились только в переводах, упрощающих или сглаживаю­щих те черты подлинника, которые представлялись слишком не­привычными, резкими, трудными для восприятия (наиболее жи­вучим этот вид перевода оказался во французской литературе и в драматическом жанре).

Повышение требований к переводу обострило вместе с тем осознание его трудностей. Складывается теоретический взгляд, согласно которому полноценный перевод вообще невоз­можен и составляет неразрешимую задачу.

Наиболее резко и категорично такую точку зрения высказал основоположник сравнительного языко­знания, знаменитый немецкий лингвист и видный переводчик ан­тичной поэзии Вильгельм Гумбольдт. В письме к Августу Шлегелю (23 июля 1796 года) он утверждал:

«Всякий перевод представляется мне безусловно попыткой разрешить невыполнимую задачу. Ибо каждый переводчик неизбежно должен разбить­ся об один из двух подводных камней, слишком точно придерживаясь либо своего подлинника за счет вкуса и языка собственного народа, либо своеоб­разия собственного народа за счет своего подлинника. Нечто среднее между тем и другим не только трудно достижимо, но и просто невозможно»1.

Адресат же этого письма, А. Шлегель, не менее пессимисти­чески высказался о возможности перевода, уподобив его поедин­ку, в котором неизбежно погибает один из его участников - либо автор подлинника, либо переводчик.

Эти утверждения принципиальной невозможности перевода стояли в непосредственной связи с идеалистическим взглядом Гумбольдта и его единомышленников на языки мира. Каждый из языков, по их мнению, определяет и выражает национальное своеобразие «духа» (т. е. также и мышления), свойственного дан­ному народу, а поэтому несводим ни к одному другому языку, как и своеобразие «духа» одного народа несводимо к своеобра­зию «духа» другого народа.

Еще более категорический и пессимистический взгляд выражен в афоризме Морица Гаупта, филолога-классика середины XIX века: «Перевод - это смерть понимания»1.

Примеры подобных высказываний легко могли бы быть умножены: этот взгляд разделялся очень многими авторами.

Что служит основанием для таких утверждений о невозможности перевода?

1) действитель­ные трудности всякого перевода (в особенности - стихотворного), вызываемые несовпадением формальных эле­ментов разных языков, взятых в отдельности,

2) невозможностью воспроизвести в ряде случаев формальный характер той или иной особенности и вместе с тем ее смысловую и художественную роль.

3) преувеличенная оценка роли отдельного формального элемента, взгляд на литературное произведе­ние, как на сумму элементов, каждый из которых обладает, якобы, своим самостоятельным значением.

4) мистическое представление о языке, как о прямом отраже­нии «народного духа», которому не могут быть найдены соот­ветствия в другом языке.

Не случайно, что большинство высказываний о невозможно­сти перевода, как это уже отмечено выше, принадлежит именно поэтам, критикам и филологам, которые были представителями романтизма, а в более новое время - символизма. И это - несмотря на то, что практи­чески и те, и другие много занимались переводами, из которых многие были удачны.

В западноевропейской литературе эта пессимистическая точка зре­ния на перевод, вовсе отрицающая или крайне ограничивающая его возможности, является чрезвычайно распространенной и живучей.

 

12.Спор о переводимости. Основания для отрицания переводимости. Гипотеза неопределенности перевода Уилларда Куайна. Воспроизведение «духа автора» как средство создания адекватного перевода. Гете о возможности полноценного перевода. Решение вопроса о переводимости у современных переводоведов.

 

В современной зарубежной филологии отрицание перево­димости находит опору в концепции американских лингвистов Э. Сепира и Т. Уорфа, по которой особенности каждого языка влияют на особенности мышления людей, пользующихся данным языком. В результате этого содержание мысли, выраженной на одном язы­ке, в принципе не может найти соответствие в другом, если они различны1. Концепция Сепира-Уорфа представляет по самому су­ществу продолжение и развитие в новых условиях языковедче­ских взглядов В. Гумбольдта. В немецком же языкознании середи­ны и 2-й половины XX века неогумбольдтианство (т. е. обновление концепции Гумбольдта) представлено работами Лео Вайсгербера (ФРГ) и его последователей; для них каждый язык - это особое «видение мира», особая картина действительности, недоступная для носителей другого языка.

В последние десятилетия разновидностью идеи непереводимости стала так называемая гипотеза «неопределенности перевода», предложенная американским фило­софом Уиллардом Куайном. Неопределенность перевода объясняется

а) невозмож­ностью адекватной передачи высказывания (даже в рамках одного языка),

б) несводимостью значений слов одного языка к значениям в другом,

в) необщностью ситуаций2.

Это объясняется не только подлинными трудностями перевода, вытекающими из нацио­нальной специфичности двух языков, но также и легкостью, с какой можно иллюстрировать такую точку зрения примитив­ным эмпирическим путем. В самом деле, нет ничего проще, как указать на отдельную особенность того или иного языка, например, на наличие видовой формы глагола в русском языке, на наличие артиклей или сложных форм прошедшего времени в немецком, французском, английском языках; далее-указать на отсутствие формально соответствующей особенно­сти в другом языке и отсюда сделать вывод о непередаваемсти того смысла, который она выражает (хотя на самом деле смысл может быть передан другими средствами, например, со­ответствующим подбором слов).

Попытки обосновать противоположный взгляд на перевод, как на задачу выполнимую, хотя и трудную, встречаются в западно­европейской литературе вопроса в течение XIX века гораздо реже. Одна из них сделана Шлейермахером, автором трактата «О различных методах перевода» (1813 г.), где есть следующее положительное утверждение:

«Читатель перевода лишь тогда оказывается в равном положении с вни­мательным читателем произведения в подлиннике, когда он наряду с духом языка получает возможность почувствовать и постепенно воспринять своеобразный дух автора»1.

Путь к положительному решению задачи, по Шлейермахеру, - в воспроизведении «духа автора» (стиля). Однако Шлейермахер для достижения этой цели пред­лагал копировать особенности языка оригинала, не стесняясь на­рушать и нормы родного языка. Кроме того, его основ­ной тезис, равно как и определение разновидностей перевода, не подкреплены примерами, а это, конечно, делает и весь трактат неконкретным.

С положением о возможности полноценного перевода одновременно выступил Гёте - в речи, посвященной памяти Виланда (1813). Оценивая обширную переводческую деятельность это­го писателя, Гёте так сформулировал свое понимание путей переводческой работы

«Существует два принципа перевода: один из них требует переселения ино­странного автора к нам, - так, чтобы мы могли увидеть в нем соотечественни­ка, другой, напротив, предъявляет нам требование, чтобы мы отправились к этому чужеземцу и применились к его условиям жизни, складу его языка, его особенностям. Достоинства того и другого достаточно известны всем про­свещенным людям, благодаря образцовым примерам. Друг наш (т. е. Виланд -А. Ф.), который и здесь искал среднего пути, старался сочетать оба принципа, но в сомнительных случаях он, как человек чувства и вкуса, отда­вал предпочтение первому из них»1.

Те две опасности, которые, по Гумбольдту, подстерегают каж­дого переводчика, для Гёте только два мыслимых пути, два прин­ципа, имеющие равное право на внимание и вовсе не неприми­римые друг с другом, а скорее, по-видимому, отвечающие двум тенденциям, возможным во всяком переводе. Гёте считает осу­ществимым их гармоническое сочетание, хотя в его собствен­ной формулировке проступает симпатия к переводческим прин­ципам классицизма. В этом суждении Гёте указывает не только на возможность положительного результата в перево­де, но и на решающую роль содержания. Одной фразой дальше Гёте замечает:

«Как твердо он был убежден в том, что одухотворяет не слово, а мысль».

Гёте не высказался более подробно о том, каким именно обра­зом могут быть примирены обе крайние тенденции перевода, и возможность положительного решения вопроса о переводимости была им намечена только в самой общей форме.

Вопрос о переводе не переставал в дальнейшем привлекать внимание переводчиков и филологов, в особенности немецких. Если в конце XVIII в. - начале XIX в. теме перевода посвящаются статьи, речи, отдельные высказывания, то начиная с 1820-х годов и в течение всего столетия появляется целый ряд немецких книг о переводе2. Ко второй половине XIX в. относятся литературоведческие труды по истории перевода, представляющие на пер­вых порах главным образом сводки фактов, библиографических данных и т. п.1

По характеру материала, на основе которого ставятся теорети­ческие вопросы, западноевропейские работы о переводе представ­ляют несколько разновидностей:

- в одних привлекаются к рассмот­рению преимущественно переводы с западноевропейских языков на родной язык исследователя (с французского и англий­ского на немецкий, с немецкого и французского на английский),

в других - материал древних языков (часто в связи с задачами их преподавания в старших классах школ).

По отношению к кардинальному вопросу о переводимости большинство этих работ имеет характер компромиссный:

- с одной стороны, они содержат интересные наблюдения над конкретны­ми переводами, представляют попытки классифицировать типы перевода и разные случаи, встречающиеся в переводах,

- с другой же стороны, основная и общая задача - полноценное воспроизве­дение подлинника - изображается в них как дело непосильно труд­ное в целом.

Внимание теоретика поэтому нередко сосредоточи­вается на какой-нибудь частной, отдельно взятой задаче перевода, как, например, воспроизведение тех или иных стихотворных раз­меров, поиски соответствий грамматическим особенностям и т. п. Постоянно подчеркивается относительность возможностей пере­вода. В спор о переводимости, таким образом, эти работы чего-либо принципиально нового не вносят.

Другую группу работ (количественно меньшую, правда) состав­ляют работы, где с полной категоричностью отрицается самая воз­можность перевода художественных произведений, вообще - эмо­ционально насыщенных и образных высказываний и допускается передача только логической стороны суждений.

Среди всех этих работ особняком стоит попытка обосновать возможность художественно точного перевода, сделанная немец­ким филологом-эллинистом Виламовицем-Мёллендорфом в ста-тье «Что такое перевод» (первое издание- 1891 г.)1. Здесь утвер­ждается, что цель художественного и, в частности, поэтического перевода может быть достигнута с помощью выбора таких средств, которые вызывали бы то же впечатление, те же эмоции, какие вы­зываются оригиналом. Этот тезис автор практически иллюстри­рует примером перевода стихов Гёте, Шиллера, Гейне с немецкого на древнегреческий и латинский и даже указывает, какие античные метры соответствуют по производимому впечатлению конкрет­ным немецким размерам. Исходное положение доказывается, как видим, весьма необычным путем и, хотя автор статьи является од­ним из лучших в XX веке знатоков античного мира и античной поэ­зии, даже филолог-классик должен принимать на веру его экспе­римент, поскольку нет никакой объективной возможности судить о впечатлениях, которые на древнего грека или римлянина произ­вели бы переведенные им стихи.

Работы о переводе, довольно многочисленные в первой трети XX века, рассматривают, как правило, те же виды материала и представляют в основном то же отношение к проблеме переводи-мости, какое дают работы более ранние2. Новым моментом явля­ется начало разработки вопросов психологии перевода3.

1930-е и первая половина 1940-х годов нашего века, на кото­рые падает период фашистской диктатуры в Германии и Италии оккупация гитлеровскими войсками ряда стран Западной и Цент­ральной Европы и кровопролитная война, навязанная свободолю­бивым народам мира, были конечно, мало благоприятны для раз­вития зарубежной теории перевода, как и для гуманитарной науки в целом; работы по вопросам перевода, которые появились за это время на Западе, немногочисленны1.

После окончания второй мировой войны интерес к пробле­мам перевода в странах Запада стал постепенно оживляться, но вплоть до конца 1940-х годов чего-либо существенно нового в этой области не возникало. Начало нового периода в развитии переводческой мысли за рубежом относится уже к 1950-м го­дам (это будет темой соответствующего раздела главы четвер­той - см. ниже).

 

18.Переводоведение в Англии. Ранние работы по переводу (взгляды на перевод Дж.Драйдена, А.Тайтлера).

 

Как и во многих других странах, в Англии первые попытки теоретических обобщений в области перевода были предприняты самими переводчиками, среди которых было немало выдающихся писателей и поэтов. Многие из них сопровождали свои переводы пространными комментариями, в которых они обосновывали или оправдывали свой подход к решению различных переводческих проблем, пытались сформулировать некоторые правила и принципы перевода. В XVI и XVII веках, когда переводческая деятельность в Англии приобрела особенно широкий размах, практика подобных переводческих комментариев получила значительное распространение.

 

Конечно, высказывания переводчиков о своей работе не составляли теории перевода в современном понимании. Они носили фрагментарный характер, не отличались последовательностью и не исходили из каких-либо научных концепций о языке, соотношении языков, участвующих в процессе перевода, или особенностях речевой коммуникации. Как правило, они сводились к формулировке ряда требований, которым должен был удовлетворять переводчик и его перевод. Обычно эти требования оказывались самоочевидными и касались лишь самых общих сторон переводческой деятельности. Вместе с тем такие комментарии сыграли свою роль в создании предпосылок для развития переводческой теории. Они привлекали внимание к переводческой проблематике, указывали на сложность задач, решаемых переводчиком, нередко содержали достаточно богатый и интересный фактический материал.

 

Характерным примером ранних теоретических обобщений подобного рода могут служить высказывания выдающегося английского поэта и переводчика Дж. Драйдена (1631-1700). Свои взгляды на перевод Дж. Драйден изложил главным образом в предисловии к переводу «Понтийских посланий» Овидия, опубликованному в 1680 г. Опираясь на опыт современных ему переводчиков, Дж. Драйден предлагает прежде всего различать три вида перевода. Во-первых, «метафраз» -точная передача оригинала, слово за словом, что позднее назвали бы буквальным переводом. Во-вторых, «парафраз» - вольная передача оригинала, ориентированная на дух оригинала, а не на его форму, и, в-третьих, «имитация» (подражание) - вариация на тему оригинала, когда переводчик фактически перестает быть переводчиком. Указав, что самым правильным для переводчика является средний путь между метафразой и парафразом, Дж. Драйден в соответствии с традицией формулирует правила, с помощью которых переводчик может достичь этой золотой середины. В соответствии с этими правилами переводчик должен:

 

1. Быть поэтом.

 

2. Владеть языком оригинала и своим собственным языком.

 

3. Понимать индивидуальные особенности автора оригинала.

 

4. Сообразовывать свой талант с талантом автора оригинала.

 

5. Сохранять смысл оригинала.

 

6. Сохранять привлекательность оригинала без ущерба его смыслу.

 

7. Сохранять качество стиха в переводе.

 

8. Заставить автора говорить так, как говорит современный англичанин.

 

9. Не следовать слишком близко букве оригинала, чтобы не утратить его дух.

 

10. Не стараться улучшить оригинал.





Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2016-10-22; Мы поможем в написании ваших работ!; просмотров: 537 | Нарушение авторских прав


Поиск на сайте:

Лучшие изречения:

Самообман может довести до саморазрушения. © Неизвестно
==> читать все изречения...

2538 - | 2392 -


© 2015-2025 lektsii.org - Контакты - Последнее добавление

Ген: 0.012 с.