Доминирующая эпистемология нашего времени. В современном обществе существует целая серия предположений, которые не подлежат критике просто потому

В современном обществе существует целая серия предположений, которые не подлежат критике просто потому, что нас так обучили. Субъективный опыт не вызывает доверия; феномен должен повториться неоднократно, прежде чем мы примем его во внимание; причины явлений должны быть жестко отсепарированы от собственно явлений, которые следует изучить; чтобы систематически исследовать сложный феномен, необходимо сначала разложить его на составляющие, параметры или компоненты; количественные исследования важнее качественных; способность измерить явление – гигантский шаг к пониманию явления; победа в рациональном аргументировании и в риторике принципиально важна при определении верности мировоззрения; холистический подход – нечто неясное и «лохматое»; объективность – бесстрастна и политически нейтральна; и вообще, стремление к «научности» - правило хорошего тона.

Подобная сгущенная карикатура, конечно же, слишком проста. «Нашлепать» нечто научное – также вошло в привычку. (Вот и я тут сейчас «шлепаю» данную статью на компьютере). Но, тем не менее, нельзя не отметить, что доминирующая эпистемология стала столь незыблемой, что принципиально иные формы мировоззрения – теория поля, например, - переживают нелегкие времена на пути становления и признания, в особенности в кругах, положивших немало сил на то, чтобы укрепить устои и защитить эпистемологический status quo.

К настоящему моменту достаточно убедительно доказано (Capra, 1982, Berman, 1981), что доминирующая эпистемология XIX и XX веков построена на плодах философской революции Галилея, Ньютона и Декарта.

До того, четыреста-пятьсот лет назад, до старта научной эры, эпистемология существования была принципиально иной, конгруентной социальной и экономической системам того времени. Capra (1982) пишет: «До 1500 года н.э. доминирующей точкой зрения в Европе, как, впрочем, и в остальном цивилизованном мире, было организменное мировоззрение. Люди жили в тесных, спаянных сообществах и переживали природу через органические отношения, характеризующиеся взаимозависимостями духовных и материальных феноменов, и доминированием общественных интересов над индивидуальными».

Подобное мировоззрение должно было радикально измениться в XVI и XVII веках. По словам Capra «…представление о живой, органичной и духовной вселенной сменилось моделью «мир-машина», ставшей ключевой метафорой нашей эпохи». И вслед за подобной метафорой, сначала в философию, а затем – и в «академизировавшуюся» психологию, проникло и закрепилось убеждение, что к человеку также следует относиться как к машине, что субъективные переживания следует отсепарировать и рассматривать с точки зрения действительно ценных «объективных» измерений поведения в лабораторных условиях.

Частично, то, что произошло, явилось редукцией, снижением роли взаимосвязи и взаимозависимостей между людьми и в системе «человек - природа». Berman пишет: «До научной революции мир переживался человеком, как нечто магически-удивительное. Горы, деревья, реки и облака были чудесными, живыми, и человек чувствовал себя, как дома, в их окружении. Космос, таким образом, являлся местом, к которому принадлежал человек. Частица данного космоса отнюдь не являлась «объективным наблюдателем», напротив, человек принимал живейшее участие во вселенской драме. Его персональная судьба была лишь частицей космической судьбы, и это переживание осмысливало жизнь человека. Подобный тип сознания – «сознание участника» - включало идентификацию с собственным окружением и дарило психическую целостность, впоследствии надолго утраченную человечеством».

Таким образом, в истории человеческой цивилизации мы находим глубокие корни «полевого» мировоззрения; по крайней мере, существуют отчетливые связи с «примитивным» натуральным сознанием той далекой поры, когда дуализма не было и в помине, и не было глубокого расщепления, свойственного последним трем-четырем столетиям. «Сознание участника» - достойное альтернативное описание объединенного поля, в котором нет места быстрому решительному отделению наблюдателя от того, что находится под наблюдением, субъекта от объекта.

Berman описывает «развенчивание чудес», послужившее толчком развитию дуализма, следующим образом: «История современной эпохи, по крайней мере, что касается сознания, - это история развенчивания чудес. Научное мировоззрение – мировоззрение отчуждения; нет экстатического единения с природой, скорее присутствует полная сепарация. Субъект и объект существуют в неустранимой оппозиции. Я – не равно моему опыту, а, следовательно, - я не являюсь частью окружающего меня мира».

Теория поля возвращает нас к восприятию целостности мира, где субъект и объект не находятся в оппозиции: поле моего опыта включает в себя смыслы, обнаруживаемые мною в окружающем мире. Говорить об объективном знании, о беспристрастном, невовлеченном наблюдателе, который независим от опыта других участников системы, возможно, и отвечает требованиям той науки, которая доминирует сейчас, оперируя механическими представлениями о мире, но, без сомнений, подобное представление приводит к весьма неточному описанию феноменологической природы человеческого опыта. Более того, переход к дуализму явился не самой здоровой тенденцией в целом. Berman пишет: «Логическим завершением данной картины мира («мир-машина») является тотальное «вещное восприятие». Все является объектом, все чуждо мне, все - «не есть Я», и я тоже оказываюсь объектом, одним из целого мира столь же бессмысленных вещей. Этот мир – не мое творение, Космосу нет дела до меня, и я не чувствую истинной общности с ним».

R.D.Laing высказывал сходное мнение: в результате нескольких веков все возрастающего научного влияния на наши базовые особенности восприятия мира была утрачена масса особенностей, гуманистических черт, присущих человеческой жизни. Capra цитирует: «Выброшены звук, вкус, зрение, осязание и обоняние, и вместе с ними утрачены эстетика и этическая чувствительность, ценности, качества, форма, все чувства, мотивы, интенции, душа, сознание, дух. Опыт, подобный перечисленному выше, не укладывается в современную научную доктрину».

Подведем итоги: с ростом научного мировоззрения, механизации, доминирования количественных методов исследования, объективности, рациональности произошла фундаментальная сепарация между миром, который я естественным образом переживаю, и миром, который (согласно доминирующей в науке гипотезе) «существует на самом деле». И именно данное расщепление, или, по словам Berman’а, «отчуждение» легло в основу доминирующей эпистемологии нашего времени. Именно данному расщеплению оппонирует теория поля, происходящая из принципиально иной перспективы.

Новые направления

Стоит отметить, что доминирующая эпистемология настоящего времени испытывает критический напор не только с позиций теории поля. Все признают, что то, что Donald Schon (1988) назвал «технической рациональностью», имело поистине ужасающий успех в развитии идей «машинного» мира.

Но в настоящее время перемены востребованы многими: экологами, современными физиками (квантовая механика, теория относительности и проч.), представителями холистической медицины, альтернативными экономистами, коммунальными архитекторами и многими представителями иных профессий, включая Гештальтистов.

Действительно, мы живем во времена беспрецедентной активности в поисках и воплощении инноваций. Новое мышление находит свое применение во многих областях науки и человеческой жизни. Нарастает движение в поддержку более целостного понимания мира, более релятивистского мировоззрения. Все больше сомнений вызывает позиция объективного наблюдателя, все более признанной становится роль взаимозависимостей в сложных системах, и все более ограниченным (за пределами инженерных специальностей) - значение механистичного мышления (Capra о «растущей культуре», 1982).

И специфический прогноз: если тенденции «слома» старой эпистемологии сохранятся и получат свое развитие, следует ожидать перемены интеллектуального и культурального климата. В таком случае изменения конвенциональной психиатрической практики не заставят себя долго ждать, как это уже происходит в психоаналитической терапии. Думается, что число сторонников Гештальт-терапии будет неуклонно возрастать. Представители различных школ будут желать приобрести билет на поезд, в котором Гештальтисты путешествуют уже полвека. Я имею в виду, что присущие Гештальтистскому мировоззрению положения – холизм, организмическая саморегуляция, сфокусированность на настоящем времени - обобщенные «полевым» мировоззрением, завоевывают все большее признание в мировой общественности, и, как и труды Курта Левина, признаны теорией, значительно опередившей свое время. Гештальт-движению суждено сыграть решающую роль в зарождающейся новой эпохе.

Теория поля в практике

В своем докладе о теории поля я хотел донести до вас важность и большую пользу теории поля для Гештальт-терапии. До сих пор мои замечания носили общий характер. Пришло время перейти к обсуждению специфики и конкретных вещей.

Рассмотрев теорию поля в качестве перспективной модели для Гештальт-терапии, мы переходим к определению понятия «self» в рамках нашего подхода. После этого я приступлю к обсуждению идеи со-творения общего поля двумя составляющими или двумя личностями, и это естественным образом приведет к дискуссии о терапевтическом взаимодействии «один-на-один».

Self

Перзл, Гудман и Хеферлайн (1973) под self понимали «систему контактов в каждый момент времени … self это граница-контакт в действии. Активность self заключается в формировании фигур и фонов». Joel Latner (1986) называет self «…нашей сущностью. Self - это процесс оценивания возможностей в поле, их интегрирование и доведение до окончательного удовлетворения организмической потребности… self работает на завершение… self это мы-в-процессе». Гудман говорил: «Self это интегратор… художник жизни». Наконец, самое лучшее феноменологическое описание self, которое я когда–либо слышал, принадлежит Соне Невис: «Self это трепещущая (дрожащая) масса нашего потенциала».

Hunter Beaumont (1990) предложил, считая это полезным, использовать на практике слово «Гештальт» не только как существительное, но и как глагол. Таким образом, «сделать Гештальт» или «Гештальтировать» означало создать или сгруппировать что-то в единое целое, включить «что-то» в конфигурацию. Я склонен следовать этой практике и использовать «Гештальт» и как существительное, и как глагол.

Используя язык теории поля – и я вновь благодарен Hunter Beaumont за это – под self мы можем понимать нечто, что группирует, организует поле. Это определение self несколько отличается от предыдущих, но вполне совместимо с ними. Каким образом я могу задать границы реальности в определенный момент? Как я организую мое «жизненное пространство»? Как организую свой опыт? Я делаю все это путем организации или формирования поля в соответствии с особыми смыслами, с индивидуальным процессом, в котором некоторые части моего поля становятся фигуральными, в то время как другие организовываются вокруг них, образуя фон. И этот процесс истолковывается как работа self, или, словами Латнера, «мы-в-процессе». Следовательно, self в Гештальт-терапии - это процесс, а не статичная, абстрактная умозрительная сущность. Self обеспечивает способ описания процесса, того, как течет, развивается, изменяется, трансформируется процесс, в который мы постоянно вовлечены – формирование поля опыта, выбор реальности.

Два человека, две личности (Selves)

Итак, что происходит, когда есть два человека, взаимодействующих друг с другом и совместно формирующих свои поля? Вместо размышления о двух отдельных феноменологических полях, давайте считать, что, когда два человека взаимодействуют каким-либо образом, появляется «нечто», не являющееся продуктом каждого из них отдельно. То, что появляется между ними, является функцией их обоих. Это их со-творенная реальность (Hunter Beaumont, 1990), которая потенциально включает в себя все, что есть в поле или жизненном пространстве каждого, но не является просто суммой их переживаний. Скорее это совместное поле, общий коммуникативный дом, созданный совместно.

Как же это совместное поле начинает существовать? Если два человека сидят, молча глядя друг на друга, как это случается с ожидающими в приемной стоматолога, пространство между ними остается недифференцированным и бесформенным, и общность их реальностей будет очень мала. В лучшем случае, пространство будет наполнено размытыми проекциями, догадками, непроверенными предположениями и неподтвержденными стереотипами. Если же между людьми есть контакт глаз, обмен словами или мимикой по отношению друг к другу, если есть начало коммуникации, пространство между ними начинает оживать. Перлз говорил: «Мы начинаем понимать, что люди могут общаться друг с другом, создавая так называемый общий мир (mitwelt), который есть у тебя и у другого человека тоже. Вы замечали, что когда люди встречаются, диалог они начинают с «гамбита», примерно так: «Как у тебя дела? Хорошая погода». И другой говорит что-то в ответ. Таким образом они ищут общие интересы, или общий мир, где есть общие интересы, где с «я» и «ты» вдруг происходит переход на «мы». «Мы» - это всегда изменяющаяся граница, на которой встречаются два человека. И, когда мы там встречаемся, я меняюсь, и ты меняешься во время процесса, объединяющего нас».

Carl Hodges (1990) говорил, что «…контакт организует поле», и возникает совместная реальность. Взаимоотношения начинают приобретать форму.

Мы можем использовать аналогию с танцем. Два танцора приходят вместе. У обоих есть опыт их предыдущих танцев, возможно, включающий обучение у разных учителей, в разных подходах. У каждого танцора есть репертуар предпочтительных движений, ритмов, танцевальных шагов. Один, возможно, любит прыжки, другому нравятся медленные движения. И их танец - это результат совместного творчества. С точки зрения Гештальта качество их танца – и как зрителей танца наше эстетическое удовлетворение от него - будет зависеть от качества их взаимодействия, насколько хорошо они контактируют.

Когда они начинают, поле или общая реальность бесформенна и недифференцированна. По мере взаимодействия поле приобретает структуру. Первые несколько шагов – прецедент. Эта частичка аналогична тому, как если бы художник – абстракционист нанес один мазок краски на чистый холст. С этого начинается структура поля, организуется та самая реальность. Следующий мазок будет находиться уже во взаимодействии с первым. И, по мере нанесения художником новых мазков, возможности сделать что-либо совершенно разное уменьшаются. Есть уже меньше степеней свободы. Поле приобрело форму, оно Гештальтировалось.

По мере того, как поле становится более дифференцированным, более организованным и структурированным, разворачиваются новые события, и тогда уже само поле определяет, что будет дальше. Творческие возможности художника, танцора теперь уже частично зависят от предыдущих событий. Принцип применим достаточно широко: мы формируем нашу жизнь, свои отношения, дом, карьеру, характер, работу, и, в свою очередь, они формируют нас. Чем жестче конфигурация поля, тем сложнее становится изменить существующий паттерн и сделать что-нибудь новое, выходящее за рамки. Нам всем знакома сила привычки и ужасная трудность, сопровождающая процесс изменения сложившейся конфигурации, закрепленного Гештальта.

Таким образом, self - это «Гештальтирующая функция», создающая наше индивидуальное личностное пространство, нашу личную реальность. Два относительно здоровых человека могут создать совместную реальность множеством разных способов. Танец, со-творенный Гештальт могут быть шуткой, игрой.

Предположим, однако, что у одного или у обоих уже есть стереотип, по которому они создают свое поле. В таком случае процесс формирования Гештальта становится негибким, фиксированным. Что происходит в этом случае? Допустим, мужчина приближается к женщине, будто у него искажающие линзы, потому что он считает эту женщину похожей либо на его мать, либо на его первую школьную учительницу (очень распространенный случай!). В таких случаях он привносит в «со-творчество» поля значимый элемент своего ригидного опыта (другими словами, привычный способ реагирования в данной ситуации может быть назван нарушением на границе-контакт по механизму проекции).

Возвращаясь к аналогии с танцами, когда процесс взаимодействия нарушен по этому механизму хотя бы одним участником, танец уже существенно искажен. Потому что всякий раз, когда она двигается определенным образом или с некоей «узнаваемой» экспрессией, он воспринимает ее – из-за своей проекции - либо как критика, либо как нуждающуюся в заботе, либо флиртующую, либо в каком угодно качестве, которым он сам ее и наделяет. Воспринимая ее уже таким образом, он будет двигаться, реагировать привычными способами, закрепленными в его поле, и не таким образом, как было бы, если бы он воспринимал ее такой, как она есть, без проекций. Она чувствует, со своей стороны, его реальность, чувствует, что частично танец управляется его поведением. В итоге это повлияет и на ее собственный характер танца. Танец, совместное действо, неизбежно искажается, теряет гибкость и естественность, даже если только один из партнеров переживает мир проективно, ригидно и сквозь призму собственных стереотипов.