Талион как первый регулятор нравственности

Насколько позволяет судить конкретно-исторический материал, первоначальные отношения между различными человеческими объединениями (группами, стадами), которые носили,по всей вероятности, случайный несистематическая характер, были отмечены взаимной враждой, не знавшей никакой меры, никакого ограничения(2). «Вина старинная pодит людскую новую вину» (Эсхил), даже случайная обида становится источником распрей многих поколений. Это такие отношения, которые можно характеризовать как социально неурегулированные. Положение меняется, когда в ходе постепенного развития различные хозяйственно самостоятельные группы должны соседствовать между собой и вступать в определенные взаимоотношения (стадия родового строя). Прежние отношения неограниченной вражды должны уступить место первичной социальной регламентации. Дух примитивного уравнительного равенства, пронизывающий собой все сферы бытия древнего человека, предопределил характер такой регламентации: отношения между родами стали регулироваться принципом равного воздаяния, наиболее характерный выражением которого является талион: жизнь за жизнь, око за око. Непосредственный смысл этого уравнивания состоял в том, чтобы санкционировать ущерб, равный повреждению, и тем самым поддержать между различными группами состояние равновесия.

Равное воздаяние вообще и талион в частности как специфический способ взаимоотношения между коллективами является универсальным обычаем, характерным для всех народов на ступени их родового развития (обязанность кровной мести является, по характеристике Л. Моргана и Ф. Энгельса, существенным признаком ирокезского, греческого и римском родов). Он зафиксирован во многих древнейших письменных источниках (если брать, например, историю европейской культуры, то мы встречаем его у Гомера, Гесиода, Геродота Фукидида, в Библии и других источниках). Именно талион, как это доказал П. Лафарг, явилсяодним из решающих оснований идеи справедливости. И даже представления о справедливости ранних философов не выходят за рамки талиона (в таком духе можно осмыслить фрагмент Анаксимандра, или мысль пифагорейцев, о том, что число 9 символизирует справедливость). Об основательности идеи равного возмездия свидетельствует и тот факт, что она прослеживается на протяжении всей истории и в качестве устойчивого пережитка дошла до наших дней.

Как бы широко ни был распространен талион, тем не менее он мог возникнуть и существовать как эффективный социальный порядок лишь в условиях родового общества,а различные коллективы находились на одинаково примитивном уровне развития, не позволяющем им вступать в отношения господства и подчинения. Социальное бытие было застойным или, говоря точнее, социальная динамика обнаруживалась в такие исторические отрезки времени, которые были несравненно шире, чем границы жизни отдельных поколений. Группа растворяла в себе человеческие индивидуальности, лишая их социального своеобразия. И лишь в соотнесении с этими неповторимыми историческими условиями можно правильно осмыслить собственное содержание равного воздаяния, очистив его от многочисленных позднейших наслоений.

Талион «жизнь за жизнь, око за око, ущерб за ущерб», или, если сформулировать более обобщенно, «поступай по отношению к окружающим (чужим) так, как они поступают по отношению к тебе и твоим сородичам», заключает в себе такие особенности, которые отличают его от развившихся позже способов социальной регламентации и свидетельствуют о его синкретной природе. Каковы эти особенности?

А. В талионе масштаб действия задается внешним образом, лежит вне самого действующего лица. Фактическое поведение представителей одного рода вплоть до тонкостей предопределяет ответное поведение по отношению к ним. Насколько действия индивида предопределены стандартом существующего обычая, не зависят от его личностных качеств и индивидуальной судьбы, свидетельствует тот факт, что вина отцов наказуется в детях до третьего, четвертого и более поколений. Единственный критерий, соблюдение которого священно, – одинаковость, равенство, наиболее точное, в пределе полное соответствие ответного действия его первоначальному прообразу. Если, например, род предпринимает вооруженное нападение, чтобы отомстить за одного или двоих и т. д. своих сочленов, то точно такого же числа жертв они стараются достичь в сражении. Со временем начало равенства стало осуществляться более конкретно с соблюдением пола и возраста, доходя в отдельных случаях до курьезов (так, негры Багешу, похитив для мести сына убийцы ждут, пока он достигнетвозраста убитого, откладывая месть иногда на много лет)Но в то же время, надо полагать, такой способ действия полностью соответствует строю мыслей и чувств людей эпохи. «Месть одна из древнейших страстей человеческой души; она коренится в инстинкте самосохранения»(4). С одной стороны, охватываемое талионом действие выступает как следствие внешне заданного обычая и в то же время оно соответствует внутренним импульсам человека той эпохи, является обнаружением его инстинкта. Здесь нет четком разграничения внешних, объективных и внутренних, психологических побуждений к действию.

Б. Такой же слитностью, нерасчлененностью характеризуется талион, рассмотренный с точки зрения того, каким групповой или индивидуальный интерес в нем выражен. Ценностное основание действий, совершенных в соответствии с требованиями воздающей справедливости, заключается в осуществлении такого возмездия, которое строго равно нанесем ному ущербу. И только. Действие же само по себе, так сказать, по своему вещественному содержанию (идет ли речь об убийстве, увечье и т. д.) ценностному анализу не подвергалось. Действия не разделялись на хорошие и плохие. Известно, что осуществление мести было актом публичным, о котором жертва, как правило, извещалась заранее. Убийство на основании талиона было предметом гордости. Хорошо ли, оправдано ли убивать людей, пусть даже, если это делаете в соответствии с освященными религией обычаями,– такого рода сомнения не смущали неразвитую душу первобытного человека. Его представления о праве и бесправии, вине и ответственности покоились на том, насколько адекватно осуществлено ответное действие. В этой связи возникает естественный с точки зрения современного человека вопрос, которого, однако, по всей вероятности никогда бы не поняли люди того отдаленного времени: является ли кровная месть способом взаимоотношения различныхродовых коллективов или она есть индивидуальное качество членов рода? И то и другое одновременно. Исторический колорит той эпохи в тоя и состоял, что люди ни фактически, ни в своих помыслах не отделяли себя от коллектива, и поэтому способ функционирования коллектива был одновременно и формой деятельности индивида. «...Для индейца,–пишет Ф. Энгельс,– не существуй вопроса, является ли участие в общественных делах, кровная месть или уплата выкупа за нее правом или обязанностью такой вопрос показался бы ему столь же нелепым, как и вопрос, являются ли еда, сон, охота – правом или обязанностью?»(5). По этой причине ценностное отношение, определявшее значимость поступка для коллектива, было достаточным основанием для его совершения индивидом. В своем архаичном состоянии родовая (кровная) месть вообще не делает различия между обидами личностными и общественными. Мы никогда поэтому не сможем решить, было ли равное воздаяние свойством человеческой психики или социальнойнормой взаимоотношений родовых групп, точно так же как мы не сможем установить, имеем ли мы здесь дело с нормой права или морали. Эти разграничения сами являются продуктом более позднего исторического развития.

В. Нормы равного воздаяния имеют дело с поступками и только с ними. Они не соотносятся ни с намерениями, им предшествовавшими, ни вообще с личностью обидчика. Одним из наиболее достоверных и документированных обширным этнографическим материалом фактов является то, что все родичи считают себя обиженными и обязанными осуществить месть, если даже обида непосредственно коснулась одного из членов группы. Точно так же любой представитель враждебной группы может стать жертвой возмездия, и вовсе необязательно, чтобы это был сам обидчик (даже в том случае, когда он известен). До какой степени умысел и личность не имели значения в определении характера ответного действия свидетельствует тот факт, что даже ущерб, нанесенный скотом или другими предметами, принадлежащими враждебной группе, подлежал возмездию, как если бы речь шла о человеке. Встречающееся в Ветхом завете установление «если вол забодает мужчину или женщину до смерти, то вола побить камнями, а мяса его не есть, хозяин же вола не виновен» (Исход 21, 28) можно понять как ограничение более древнего обычая, когда хозяин в подобных случаях считался в полной мере виновным.

Было бы неправильным утверждать, что личность обидчика согласно обычаю кровной мести вообще не имеет значения для ответного действия. Если быть исторически точным, то не принимается в расчет конкретная индивидуальность человека, а решающее значение приобретает его принадлежность к определенному кровнородственному коллективу. Но так как индивидуальное сознание является в то же время носителем группового, совпадая с ним по содержанию, то мы можем сделать парадоксальное, на первый взгляд, заключение, что талион судит прежде всего не поступки, а личность. Отвечая ин действия любого представителя родственного коллектива, индивид как бы отвечает за свои собственные действия.

Мы отметили ряд особенностей талиона в его древнем архаичном виде. Если приложить к его характеристике те представления о формах социального регулирования, которые имеются у нас, то обнаружится синкретная природа талиона. Его, например, в строгом смысле слова нельзя назвать ни правовым, ни моральным установлением. Он содержит в зачаточном виде и то и другое(6). Он в такой же мере являете феноменом общественного сознания, как и фактом индивидуальной психики. Талион с его внутренней нерасчлененностью соответствовал примитивным отношениям родового строя и мог существовать лишь в условиях замкнутой общинной структуры первобытности.

Переход от первобытнообщинного строя к эпохе цивилизации и, прежде всего, переход от родовой организации общества к территориально-государственной обусловил коренное преобразование механизма социальной регуляции. Талион отживает свой век. Почему он не мог успешно функционировать в новых исторических условиях? Какова непосредственная логика умирания норм равного возмездия? Самое общее представление по этим вопросам можно получить, обращайся к непосредственной аргументации, которая сопровождала вводимые ограничения талиона.

Своеобразным ограничением талиона явилось требование его скрупулезно-точного осуществления. Это было новшеством по сравнению с более ранней практикой, когда не только убийство, но и целый ряд других обид (оскорбление очага колдовство и пр.) карались смертью. «Кто убьет какого-либо человека, тот предан будет смерти, кто убьет скотину, должен заплатить за нее, скотину за скотину, кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб; как он сделал повреждение на теле человека, так и ему должно сделать» («Ветхий завет», Левит, 24, 17–20). Попытка точного соблюдения равенства в воздаянии никогда, однако, не могла быть строго осуществлена, поскольку во многих ситуациях это было просто физически невозможным. Например, мусульманское право, в котором талион получил подробную разработку, в тех случаях, когда соблюдение необходимой точности телесного повреждения является делом сложным, реализацию равного возмездия поручает особому хирургу. Но если хирург не смог соблюсти соответствующую меру, то он в свою очередь подлежал отмщению. Талион мерил одной меркой все враждебные действия чужих – представителей других родов. Он изживает себя в новых условиях, когда появляется потребность более конкретного и дифференцированного подхода к социальным действиям.

Далее талион мог более или менее эффективно действовать в условиях застойного, равного самому себе состояния, когда соседи и вообще внешние связи были четко фиксированы и когда, следовательно, можно было предвидеть ближайшие следствия своих действий. Дело изменилось с нарастанием социальной динамики, усложнением общественных связей и соответственно возросшей неопределенностью человеческого бытия. Ощущение того, что день грядущий будет повторением раз и навсегда данного порядка, исчезает. Появляется чувство неопределенности, страха и, как естественная приспособительная реакция к новой ситуации, осторожность в общении с чужеплеменниками: «...когда поселитсяпришелец в земле вашей, не притесняйте его... ибо и вы были пришельцами в земле Египетской» («Ветхий завет», Левит, 19, 33–34).

Неопределенность судьбы, изменчивость человеческого счастья невольно заставляют смотреть на ситуацию не только со своей колокольни, но и глазами другого, ибо каждый может попасть или попадал в его положение.

Талион фиксирует в себе двоякое отношение: во-первых, факт цельности, спаянности, безусловной взаимной поддержки внутри родственного коллектива, который в то же время является законченным хозяйственным целым, и, во-вторых, факт взаимной вражды и отчужденности между различными родами. Характер отношений между родами и племенами в значительной степени был враждебным. Талион как бы поддерживал состояние равновесия в условиях этой враждебности. Цивилизация с ее разделением труда и торговлей установила взаимную зависимость различных местностей и этнических групп. Теперь вред другим (соседям, окружающим) есть одновременно в какой-то мере вред самому себе. «Себе самому строит зло человек, который другому зло устраивает», – пишет Гесиод («Работа и дни», ст. 265), и этот мотив повторяется в его поэме неоднократно. Точно такое же рассуждение встречаем мы в сочинении Продика о Геракле: «Если ты желаешь, чтобы тебя любили друзья, ты должен делать друзьям добро; если ты хочешь уважения к себе со стороны какого-нибудь города, ты должен приносить пользу этому городу»(7). Талион, следовательно, уже не способствовал социально-регулированной жизни, а дезорганизовывал, разрушал ее. В новых условиях он стал неудобен, невыгоден, лыжи хороши зимой, летом они мешают.

Наконец, решающее обстоятельство заключается в том, что над ивидуализацией социального бытия был открыт новый неизведанный мир субъективных человеческих помыслов. Постепенное обособление индивидов от родовой общины, а также нежелание группы брать на себя всевозможные отрицательные следствия поступков своих членов привело к тому что осуществление талиона стало делом отдельных семей. Отдельная личность, порвавшая пуповинную связь с кровнородственным объединением, получает социально-нравственную реальность. Но одни голые поступки, взятые вне соотнесения с внутренними замыслами, не дают правильного представления об отдельном человеке и, следовательно, норму равного возмездия уже не могут эффективно регулировать отношения между социально-индивидуализированными субъектами. Именно в основном по этой линии идет ревизия талиона как формы общения.

Клеон в речи, направленной против митиленян, восставших против Афин, основной упор делает на злоумышленность их деяния. «Ведь они причиняли нам вред по доброй воле, они злоумыслили против нас сознательно; а прощается только невольное прегрешение» (Фукидид. История, III, 40, I). «Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти; но если кто не замышлял, а бог попустил ему попасть под руки его, то я назначу у тебя место, куда убежать (убийце)» («Ветхий завет», Исход 21, 12–13).

Это решение, сделавшее исключение для непреднамеренных поступков и вместе с тем прорвавшее ощутимую брешь в древнем законе равного возмездия, далось, по-видимому, не сразу и не без мучительной борьбы. Рассказывают, что Протагор и Перикл проспорили целый день о том, кто или что повинно в смерти человека, происшедшей на играх: метательное ли копье, сам мечущий или устроитель игр. Первобытность и цивилизация, столь резко противостоящие друг другу, отличаются также и различным решением вопроса о вменяемости.

Словом, новая ситуация требовала преодоления воздающей справедливости как решающего регулятора взаимоотношений человека с внеродственным кругом. Преодоление талиона происходило, по крайней мере, в двух направлениях из него выросли, с одной стороны, определенные государственно-правовые нормы (защиту индивида, которая раньше гарантировалась родственным коллективом, теперь берет на себя государство), а с другой стороны – нравственные. Нас интересует только второе направление.