Часть 6. Лингвистическое нормирование

 

В этой части мы опишем лингвистическое нормирование. Мы покажем применение «АВ»-моделей для позиционного различения типов структурирований, для целей конструирования вербального языка, создания искусственного интеллекта, теории коммуникации, создания искусственного «языка».

 

ДОМ БЫТИЯ

 

Фраза Хайдеггера «Язык есть дом бытия» — самое цитируемое его выражение. Меж тем, есть в этом выражении нечто ставящее в тупик. Этот тупик тем более удивителен, что его, как правило, не замечают, сразу оказываясь уже внутри языка и устремляясь внутри языка к собственно бытию, то есть по той же дорожке, что и предлагал Хайдеггер. Но нас интересует более изначальный вопрос: откуда язык-то? Откуда, интересно, мы взяли нечто такое выразительно мощное, что оказалось «домом бытия»? Ссылка Хайдеггера на Вильгельма фон Гумбольдта (1767-1835), чьи теоретические работы о языке как находящемся в процессе развития, имеющим внутреннюю форму, зависящую от самобытности народного духа, о зависимости языка и мышления, об особом «языковом мировидении» — скорее ссылка на истолкование Гумбольдтом языка в языке, но отнюдь не на теорию конструирования языка. Если уж язык является столь мощным, чтобы истолковывать бытие, то не является ли конструирование такого языка еще более мощным для той же задачи?

«Дом бытия» — имманентно-структурное содержание бытия, налагаемое метафорой «дом». Здесь бытие истолковывается из языка, который принимается Хайдеггером как очевидная адекватная среда для истолкования бытия. Давайте ненадолго последуем за содержанием метафоры «дом». «Бытие» «находится» «в» «доме» «языка». Насколько большой этот дом, чтобы мы могли говорить о подлинной открытости бытия, о его полном размыкании? Что там, за «стенами» этого «дома»? Кто его построил этот «дом»? Каково бытие за стенами «дома»?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам вряд ли будут нужны филологи, уже много лет господствующие в философии. Толкователи и перетолкователи — филологи от философии и философы от филологии — вот кому мы обязаны успехами истолкования мира и фундаментальных сущностей или абсолютов. Однако с изменением онтологической позиции философии время господства филологии подходит к концу.

Апофеоз лингвоцентризма в философии — лингвистическая гипотеза Сепира-Уорфа, суть которой можно кратко преподнести так: не окружающая реальность нормирует язык, а язык нормирует окружающую реальность. Менее общая формулировка этой гипотезы содержит тезис о влиянии языка на восприятие и деятельность человека, что в свою очередь зависит от описания мира в культуре языка этого человека. Лингвистическая гипотеза является свидетельством невероятной филологизации философии и общественного мировоззрения, произведенной Хайдеггером и его последователями. Некоторые специалисты утверждают даже, что лингвистическая гипотеза не является гипотезой, поскольку она констатация очевидного: несомненного влияния языка на жизнедеятельность человека и общества. Наше время придало этой гипотезе явное политическое содержание. Однако содержание этой гипотезы исключительно субъективное: язык в той мере влияет на нашу жизнь, в какой мере мы сами руководствуемся языковым выражением наших знаний и действий в вербальном языке. Чем богаче культура на неязыковые (вне вербального языка) формы представления знаний, проектирования действий и производство коммуникации, тем меньше подтверждений лингвистической гипотезы она способна обнаружить.

Выйти за пределы вербального языка, чтобы приступить к конструктивному пониманию бытия, — такова задача философии. Избавиться от господства «филологии» в философии — вот цель прорыва к собственно изначальным истокам бытия. Избавиться от «филологии» в философии — не политика институциональной философии и не призыв к иной тематизации. Избавиться от «филологии» в философии означает прежде всего выйти за пределы вербального языка, стать по отношению к нему в позицию его конструирования и глубже понять собственно сам вербальный язык, где он оказывается конструируемой средой постижения. Это означает построить вербальный язык из предложенного нами структурного нормирования в конструкт-семиозисе и в метасемиозисе, где вербальный язык возникает как свободное комбинирование всех уровней структурного нормирования через их обозначение в словах, через сочетание слов в дискурсе и через сочетание дискурсов в сказе собственно вербального языка, тем самым показав язык как уже искусственный и вполне изменяемый под те или иные цели. Лингвистическое нормирование должно быть основано на структурном нормировании, а не на филологии, то есть не на истолковании языка в языке. А это и будет означать то, что «филологи» в такой работе не могут более занимать того доминирующего положения, которое они могли занимать ранее.

Собственно проделанное нами в Теории Виртуальности допустимо понимать как детально исполненную аналитику бытия, как осуществление проекта Хайдеггера. Однако в чем наши инновации по отношению к Хайдеггеру и к структурализму?

Прежде всего мы отказались от тезиса, что «язык есть дом бытия». Для Теории Виртуальности подлинно открытым бытие становится лишь в за пределами вербального языка — в «структурном видении». Если Хайдеггер в книге «Бытие и время» размыкает бытие через процесс временности, в языковом указывании в Dasein, в антропологическом присутствии человека в обществе себе подобных, в истории, в повседневности, то мы поступаем иначе.

Мы начали нашу работу за пределами структур понимания вербального языка, истолковывающего Dasein, как это предлагалось Хайдеггером и развивалось последовавшим за ним структурализмом, которых мы условно именуем «филологами».

В Теории Виртуальности мы вышли за пределы антропологической онтологии — в виртуальную онтологию. Прежде всего, мы заняли иную онтологическую позицию — конструктивную, указав отношение между двумя онтологическими позициями — конструирования и истолкования — как контрафлексивные. В отличие от Хайдеггера, контрафлексивное отношение мы задали не через вербальный язык, но через специальные знаковую и понятийную среды — конструкт-семиозис и метасемиозис — в их контрафлексивном различении из разных онтологических позиций: конструкт-семиозис из позиции конструирования и метасемиозис из позиции конструктивного истолкования. При этом сами таким образом созданные специальные среды относятся нами к структурному нормированию, а не к лингвистическому.

Структурное нормирование было произведено нами через онтологию виртуальности. В Теории Виртуальности мы попытались оказаться за пределами пространственно-временного мира, понятого нами как актуальный, — в виртуальности. Актуальному миру мы противопоставили мир виртуальности, мир вне пространства-времени, вне последовательной связности структуры, вне целостности вещей или объектов. Затем в контрафлексивном сопоставлении виртуальности и актуальности мы сконструировали иные способы постижения: уровни структурного нормирования, основывающиеся на фундаментальных структурных единицах и элементах, которые в феноменологически-апперцептивной функционализации позволяют конструктивно истолковать апперцепцию и феноменологию вообще. Мы предложили особое «структурное видение», которое позволило структурно размыкать бытие, то есть размыкать бытие в пятом и шестом измерении, что позволило истолковать само время как отношение структурное. Уровни структурного нормирования оказались также за пределами структурного предстояния «вот-бытия» (Dasein), предполагаемых ситуацией указывания «вот».

Таким образом, вслед за Гуссерлем и Хайдеггером, которые осуществили выход в философском мышлении за пределы предметного предстояния, мы в Теории Виртуальности пытались осуществить выход за три ограничения: лингвоцентризм, интенциональность феноменологии и структурное предстояние хайдеггерианства.

Особо важным нам представляется то обстоятельство, что вербальный язык в ТВ мы онтологизировали до семиозиса: распределили на конструкт-семиозис (знаковая среда конструирования) и метасемиозис (дирекционально-позиционно-структурная понятийная среда конструктивного истолкования), сопоставив их контрафлексивно, тем самым создав более мощные структуры конструктивного понимания, нежели экзистенциалы для истолковывающего понимания. Конструкт-семиозис это среда комбинирования конструктивных единиц и конструктивных элементов через конструктивную символизацию. Метасемиозис, вмещающий ДПС-понятия в вербальном языке, тем самым частично принадлежит вербальному языку. Поэтому не выяснив происхождение вербального языка, мы бы считали свою работу по созданию Теории Виртуальности незавершенной. В этом разделе мы и предпримем попытку произвести конструирование самого вербального языка.

Таким образом самое важное содержание Теории Виртуальности по отношению к филологическому истолкованию в философии состоит в том, что, во-первых, структурное нормирование проделано нами вне лингвоцентризма, то есть содержательно осуществлено за пределами вербального языка, во-вторых, вербальный язык мы собираемся сконструировать из структурного нормирования, а не наоборот, истолковывать структуру в языке, как поступала философия и особенно структурализм до сих пор. Тем самым мы говорим не о вербальном языке как основе истолкования («доме бытия»), а о лингвистическом нормировании — порождении вербального языка в конструктивной онтологической позиции из структурного нормирования («проектирование и построение дома бытия»).

При этом происходит весьма важное изменение содержания онтологической позиции применительно к хайдеггеровской метафоре «дом». В конструктивной позиции «дом» как вместилище бытия нам более не дан только внутри, вместо этого нам оказывается дан проект этого дома вместе с территорией вне этого «дома», а равно с этим и сам спроектированный и построенный «дом» с его внутренним содержанием уже в позиции конструктивного истолкования.

Применяя все пять уровней структурного нормирования, мы осуществляем переход от апперцепции к слову, от слова к сочетанию слов как дискурсу и от дискурса к сочетанию дискурсов в сказе языка — мы получаем теперь уже в нашей конструктивной позиции — «язык» ТВ. Так мы получаем различение типов нормирования — структурное нормирование (онтологический, континуумный, функционально-феноменологический, апперцептивно-технологический, имманентный и концептуальный) и лингвистическое нормирование как особый способ выражения структурного нормирования через онтологические ситуации языка.

Скрытая конструктивная позиция в отношении языка, которая позволяет увидеть естественный вербальный язык как искусственный, обнаруживается в том, что конструирование языка происходит на протяжении длительного времени усилиями множества концептуализаций всеми носителями языка за все время его существования. Теперь мы открываем то, что происходило на протяжении длительного времени, но из иной позиции — не истолковывая язык в языке, как это делают «филологи», а конструктивно истолковывая язык извне него самого.

Для Хайдеггера онтологическая позиция истолкования порождает переход от уже достаточно сложного вербального языка к истолкованию простоты бытия. Для этого вербальный язык должен быть достаточно сложным, разнообразным, с использованием опыта разных вербальных языков, чтобы путем истолкования осмыслять бытие. Именно это обстоятельство — недоступность для многих полного освоения многоязычия и развитого в толковании бытия языка — создавало и создает преграды для использования хайдеггеровской философии столь же инструментально как, например, кантовской или гегелевской.

Философия должна в подлинном смысле вернуться к себе домой. Философия должна заниматься созданием новых фундаментальных представлений, а не копаться в языке. Эти новые представления должны быть конструктивными, а не только истолковательными; структурными, а не только лингвистическими; концептуальными, а не только имманентными; порождать иные нормирования реальности, а не относиться к имеющимся.

Для ТВ онтологическая позиция конструирования суть переход от простого структурного содержания бытия на онтологическом уровне структурного нормирования через виртуальность к сложному содержанию разворачивания, расположения, раскрытия бытия через уровни структурного и лингвистического нормирования. Для целей ТВ инструменты конструирования должны быть достаточно сложны, чтобы при помощи «структурного видения» порождать всю пошаговую сложность конструктивного истолкования бытия. В этом смысле ТВ, хотя конструкционно и более сложная философия, но пошагово более постигаемая, нежели хайдеггеровская. Во всяком случае, мы стремились именно к этому. Сделать «структурное видение» как можно более детально нормированным и пошагово выстроить ясное и понятное конструктивное их истолкование, не зависящее более от языка и от перевода из языка в язык — вот смысл и цель нашей работы. Ничего не должно оставаться в языке такого, что не поддавалось бы переводу из языка в язык — вот цель нашей философии.

Так построенное конструктивное понимание языка позволяет нам поставить вопрос о языке бытия иначе, нежели он ставился до сих пор: не как из языка возникает понимание бытия, а как из конструктивной позиции возникает сам язык, делающий доступным прорыв к осмыслению бытия — прежде всего на уровне структурного нормирования, а затем на уровне лингвистического нормирования. Причем осмысление бытия на уровне лингвистического нормирования прямо противоположно хайдеггеровскому истолкованию бытия в языке — по разной онтологической позиции: истолкование бытия в языке и конструирование бытия в структурном, а затем и в лингвистическом нормированиях. Мы ставим более фундаментальный вопрос: как структурно допустим вербальный язык, делающий допустимым размыкание бытия — в структуре и в самом вербальном языке. Далее мы произведем различение бытия относительно нормирования: бывание — в структурном нормировании как структуризацию и структурификацию — и бытийствование — в лингвистическом нормировании как пропозиционализацию и сигнификацию.

Отсюда мы получаем фундаментальный вопрос: мыслит ли человек в языке?

Проблему «внутренней речи» поставил Л.С.Выготский (1896-1934). Выготский различал две традиции соотношения мышления и языка: отождествление и полное размежевание. В его трудах отношение мышления и языка трактуется как последовательность фаз: мотивация — мысль — внутренняя речь — реализация.

Философия Гуссерля (1859-1938) представляет собой систематическую попытку оформить чистое мышление как интенциональные акты, не зависящие от языка. Противостояние феноменологии и филологии в философии в поставленном нами вопросе продолжается до сих пор при явном доминировании филологов, на знамени которых начертано: «лишь в языке мысль обретает смысл».

Теория Виртуальности на этот вопрос отвечает так: в мышлении происходят четыре взаимосвязанных онтологически и дирекционально разных процесса: структурное конструирование и структурное конструктивное истолкование (структурное нормирование), лингвистическое конструирование и лингвистическое конструктивное истолкование (лингвистическое нормирование) [140]. Логика не является независимой дисциплиной, поскольку она либо подчинена структурному нормированию, либо подчинена лингвистическому нормированию. Человек мыслит в семиозисе и оформляет мыследеятельность в языке: 1) для работы со сложными конструктами семиозиса; 2) для рече-текстовой коммуникации с другими людьми.

Структурное нормирование доступно животным — собственно этим объясняется их способность выделять себя из окружающего мира, иметь весьма сложное поведение. Собственно этим объясняется и примитивный «язык» животных, который не будучи связан с лингвистическим нормированием в мышлении, является тем не менее системой знаков, непосредственно указывающей на ситуации прямого структурного замещения, которые позволяют животным общаться в пределах структурного нормирования. Кроме того, как показывают эксперименты, животные, особенно приматы, способны к освоению языка, состоящего из многих слов. Без наличия «языка» структурного замещения в мышлении животных, обучение их языку было бы невозможно.

Лингвистическое нормирование — заслуга человека. То обстоятельство, что лингвистическое нормирование долгое время понималось исключительно как язык и способы его филологического истолкования (лингвистика, литературоведение, текстология и т.д.), до сих пор затрудняет видение языка с иной онтологической позиции — конструирования. Чтобы увидеть и отличить структурное нормирование от лингвистического, нам понадобилось сконструировать особый конструкт-семиозис «АВ»-моделирования. И только такой конструкт-семиозис нам впервые позволил отличить два типа нормирования и четыре различных процесса мышления.

Однако чей этот вербальный язык в конструктивной позиции? Разве остается он теперь исключительно человеческим? Разве поняв конструктивный проект вербального языка, мы оказываемся единственными его носителями и конструкторами? Ведь принадлежность языка человеку объяснялась только тем, что человек, являясь носителем языка, мог его так или иначе развивать и применять, не умея передать его развитие и применение нечеловеку. С тех пор, как вербальный язык становится осознанно конструируемым онтологически — в различении всех уровней структурного и лингвистического нормирования — вербальный язык перестает принадлежать исключительно человеку.

Тем самым мы ставим еще одну проблему: как сконструировать вербальный язык так, чтобы наше конструирование мы смогли передать искусственному интеллекту, то есть выйти также и за пределы антропоцентричности, предлагаемой Хайдеггером в его понимании бытийной «заботы». Таким образом мы пытаемся предложить новые подходы в осмыслении самой онтологии, более не связанной ни с единственной онтологической позицией как истолкованием бытия, ни с вербальным языком как «домом бытия», ни с бытийным временем, ни с антропологическим содержанием бытийности. Бытие оказывается конструктивно понимаемым лишь из виртуальности в ее разворачивании через структурное и лингвистическое нормирование — с иной онтологической позицией как конструированием сложности бытия, с контрафлексивно сопоставленными искусственными конструкт-семиозисом и метасемиозисом, с процессом структурного усложнения (виртуализации и ревиртуализации), с содержанием бытийности искусственного интеллекта.

Проблема искусственного интеллекта не является «пристегнутой» к Теории Виртуальности: она является самым фундаментальным целевым выражением позиции конструирования и самой фундаментальной проверкой конструктивной символизации и технологизации нашего нормирования — как структурного, так и лингвистического. Подобно тому как проблема бытия у Хайдеггера является самой фундаментальной проблемой истолкования — проблема искусственного интеллекта является для ТВ самой фундаментальной проблемой конструирования.

Так проблема конструирования вербального языка оказывается связанной с проблемой искусственного интеллекта. В разделе «Прикладные аспекты» смотрите главу «Проблемы искусственного интеллекта».