Критические очерки. Лев Толстой

С каким священным трепетом и с ка­кой радостью приходится браться за перо. Еще бы! Ведь хочется поговорить о Льве Толстом, поистине великом писателе земли русской, покрывшем немеркнущей и бессмертной славой русскую литературу, о человеке, наконец, пред обаятельным духовным обликом которого преклонился весь просвещенный, культурный мир. Но, испытывая трепет, робость, – испытываешь вместе с тем и чувство безмерной радости, что пишешь еще о живом Толстом, что великий, но юный старец еще среди нас, что он, может быть, одарит еще нас не одним замечательным произведением, полным мощи, красоты и глубины содержания, идеи. Этой радостью были переполнены сердца всех, кому дорога литература, двадцать восьмого августа, день, в который исполнилось семидесятилетие со дня рождения гения Льва Толстого. Этот день золотыми буквами занесется на скрижали не только литературной, но и общественной жизни страны.

Этот день, в который неслись Толстому поздравления со всех концов мира, еще раз доказал, что Толстой более чем талант, что он – гений, ибо только гению не заказаны никакие пути, ибо только гений может быть понятен и дорог всем, буквально всем людям, без различия религии, народности, политических и иных идеалов. Есть одно царство, в котором „нет ни эллина, ни иудея», в котором все равны, в которое всякий желающий может войти с гордо поднятой головой, в котором все говорят на одном языке. Это царство человеческого духа, собрание духовных сокровищ, святая святых человеческой души. < …>

При имени Шекспира и Байрона вы не думаете об Англии, как не думаете о Германии при имени Гете, о Франции – при имени Руссо, Гюго, Вольтера, о России, наконец, при имени Льва Толстого. Все узко-национальное отходит на второй план <...>

II

Что сделал для русской литературы Лев Толстой? Нечто огромное, колоссальное, беспримерное для одного человека, для одного писателя, нечто такое, что по плечу, именно, только гению. Вглядитесь пристально в течение нашей литературы. Вы увидите, что она разделяется на целый ряд «годов», «периодов», эпох, вы увидите, что каждый ее этап воссоздавался не одним писателем, а известной плеядой жрецов слова. Любая эпоха русской общественной жизни делалась в литературе, отражаясь в ней, как в зеркале, общими усилиями группы писателей... Не то Толстой. Силою своего гения он один умудрился воссоздать в своих великих творениях всю русскую жизнь, и не за какой-нибудь краткий период, а за целое столетие. Вы понимаете всю мощь его гения за целое почти столетие! Огромность этого писательского подвига <…>.

Одним этим произведением, равного которому я не знаю в мировой литературе, Толстой доказал свою гениальность. Но «Война и мир» только одно из многого, что создал этот великий человек. Эпоха 12 года окончилась… Началась усиленная умственная работа общества, выдвинувшая новые вопросы, новые идеалы. Толстой создал в это время свое второе крупное бессмертное произведение – «Анну Каренину» <…>, снова дивно описал огромную полосу русской общественной жизни. <...>

III

Наступил затем перелом в творчестве великого писателя. От области чистого художественного романа Толстой переходит к области философской, публицистической. Романист сменяется философом, моралистом… Это – примечательнейший этап в жизни и деятельности великого Толстого. Тут с особой силой просыпается в нем мыслитель, тут он жадно углубляется в свое сокровенное «я» и старается его разгадать, чтобы этим самым приобрести право судить и разгадывать «святая святых», всех вообще людей. Тут прозвенело его знаменитое «непротивление злу», этот краеугольный камень его философской системы. Без сомнения, многие и многие могут оспаривать те или иные его выводы, положения, но никто не может, не имеет права бросить Толстому обвинение в низменности его мышления.

IY

И было время, когда великого Льва Николаевича пробовали хоронить заживо. Он, дескать, погиб для литературы, ничего больше он уже не создаст. Умер великий творец «Войны и мира» и «Анны Карениной»! Слепцы, свою грубую мерку они применяли к таланту, к гению! Они наивно полгали, что гений может когда-нибудь исписаться, что для гения существует предельный возраст! <…>

Никогда, пожалуй, еще так низко не котировались на житейской бирже понятия о чести, долге, правде, воздержании. Все это свилось в какой-то гигантский клубок. Прекрасное учение Ницше о «сверхчеловеке» у нас обратилось в колоссальную пошлость и мерзость. Сверхчеловечность у нас стали понимать, как право не быть человеком, как приглашение откинуть от себя все, что свойственно человеку, а не как учение о самосовершенствовании. Мысль «наплевать на все человеческое» понравилась многим и многим. И вот появилось у нас целое сонмище милейших «сверхчеловеков», для доказательства своей гениальности ворующих, убивающих, развращающих и пьянствующих во всю. Сын убивает отца, отец сына и т.д. <…>

И в это больное кошмарное время Толстой дал свое «Воскресение». Высокая мысль, положенная в основу этого произведения, призыв к духовному возрождению – должны явиться драгоценным бальзамом для измученной души.

За все, что сделал великий Лев Толстой, мы должны низко ему поклониться.

Р. Антропов

72. «Одесские новости», 1903, № 6088 (21 сентября)