Скучно жить. Нечем заняться. И всё в таком духе.
А теперь представь, что из киноленты твоей жизни, убрали все те моменты, в которых тебе скучно и не интересно. Представим, что ты парень, и представим типичные ситуации, которые по определению не могут быть скучными. Может быть не радостными и не желанными, но точно не скучными.
Так вот. Ты взял и родился. Вроде, как с пустого места. Рождение мало кто помнит и мало кто осознает, но это рядовое для всего мира событие, совсем не рядовое для конкретно взятого и рожденного на свет человека. И да, я не зря сказал, что именно «Мало кто» помнит и осознает свое рождение. Я к примеру, при желании умею возвращаться в день своего появления на свет, и видеть все глазами самого себя. Вижу и сейчас. И мне жутко. Я голый, маленький и беспомощный. Советский союз только распался, а за стенами больницы все летят обломки вчерашнего светлого будущего, которое никогда уже не наступит, в том виде, в котором его нам рисовали кровавые маляры 20-го века. Все что они писали кровавой краской, превратилось в квадрат Малевича, потому что кровь почернела. И вот на этом черном фоне, нам еще предстоит писать наше завтра, спотыкаясь о тени прошлого.
И все же я родился. Боже мой, как же все психоделично, красиво и жутко. И ведь, я этого еще не понимаю. Я это лишь чувствую. Как любовь, которую понять не можешь, но чувствуешь, а значит понимаешь на клеточном уровне.
Может однажды я умер в той больнице в которой родился, и от того рождение здесь кажется таким жутким.
Хотя, что значит «может»? При рождении я пережил клиническую смерть. 7 минут не дышал. Затаил дыхание и смотрел стеклянными голубыми глазами на белый потолок и дядю который рыбачил надомной пытаясь поймать мою ускользающую душу на крючок и прописать её в моем крохотном теле.
И ему удалось. Спасибо!
Еще пройдут годы, прежде чем я усевшись на диване, начну писать этот текст, и скажу тебе спасибо. Прежде, чем пойму, что все же надо тебе сказать спасибо.
Вдруг, через определенное количество лет, мои книги украсят книжные магазины, и полки тех, кто их сегодня с меня требует. И однажды, тому самому доктору, попадется в руки эта книга, и он каким-то невероятным образом, вспомнит, что однажды спас Павлу Працкевичу жизнь.
Хотя, почему «Невероятным». Много ли этому доктору доводилось спасать детских жизней? Может быть много. Но многие ли из них, были так несговорчивы и упрямы, что семь минут не под каким предлогом не соглашались дышать? Не знаю… Нет наверное.
Прости меня, дядя в белом халате, что местами так бездарно проживал свою жизнь. Жизнь данную мамой и папой, отнятую стечением обстоятельств, и возращенную мне тобой.
Быть может, тебя нет уже давно среди живых, а я так и не успел дать тебе повод, за стопкой толкнуть друга в плечо, и сказать «А я в своё время самому Павлу Працкевичу жизнь спас… 7 минут не дышал, сукин сын».
Ты воевал за меня со смертью. А я даже имени твоего не знаю. Что же я за поколение такое. Но я воздвигаю тебе в этом рассказе памятник нерукотворный. Ты безымянный солдат неведомой войны.
Нет. Ты генерал. Ты генералиссимус, который победил мою смерть. Да ты.
А я все эти годы кичился тем, что со мной спорить бесполезно, я мол смерть переспорил. Но нет. Сейчас понимаю, что нет. Ни я, а ты. Я был солдатом, а ты моим полководцем.
Так странно, сейчас поговорив с тобой, я чувствую такое облегчение и такой покой. Словно ничего страшного после моего рождения со мной не случится. Возможно в одном из миров. Но, мы не в том, мы в мире этом.
29 февраля 2016. Павел Працкевич.
«Психоделические обрывки детства - Черновик без продолжения»
И так рождение. Тебя не было, и вот вдруг ты есть. Так? Нет.
Ты был, был изначально. Только ты себя не помнишь. И точка нового отсчета времен начинаются сейчас.
Но мы же договорились, выкинуть из жизни все скучные и проходные моменты. Оставить только лютый треш, и безудержное веселье, вперемешку с экшеном и безрассудством.
Что может быть более безрассудным, чем родится на свет? Наверное жить в нем.
Так я и сделал.
А был ли выбор?
Тогда не было.
Ну вот и хорошо!
Мы же договорились, что не будет скучных моментов. А это значит, от одного события, до другого, не будет передышек и времени осознать происходящее. Из одного месяца, мы будем перескакивать в другой. Обнаруживая себя более взрослыми, более опытными. Но, нам не будет понятно, откуда взялся опыт и как изменился возраст. А ведь, так мы себя и помним. Эпизодами, по нарастающей, хаотично, быстро.
И только рассуждения автора, отвлекают от схождения с ума, от количества безумства на квадратный метр памяти.
Родился. И сразу разбил коленку, о железную коробку для игрушек. Весело гулял по квартире, дурачился. И вдруг увидел, что коленка разбита, а на ней запекшаяся кровь. Не болит, не жжет, не беспокоит. Но, вид крови для ребенка, как красное для быка. Вид собственной крови, как команда ФАС.
По правилам нужно заплакать. Этикет требует. И ты плачешь. Мама жалеет. Видит, что кровь запеклась, и вряд ли болит, но жалеет. Искренни. Нужно жалеть, нужно.
Мужчины не плачут, но боль создана для того, что бы сигнализировать мозгу о том, что тело повреждено, и нужно принимать меры. А плачь ребенка, создан для того, что бы сигналы тела, дошли не только до безоружного мозга ребенка, но и до вооруженных до зубов аптечкой родителей, которые придут на помощь. Если отучить ребенка плакать, посылая сигналы о бедствии, можно лишится ребенка.
Мужчины не плачут. А дети плачут. Что бы иметь шанс вырасти, и стать не плачущим мужчиной.
Мама перестала жалеть. Нет не устала. Просто ей сейчас не до того. Она пластырями затягивает огромную рану на твоем подбородке. Потому, что ты бежал. И упав, проехался лицом по жесткому ковру. Когда приедет бригада скорой помощи, они восхитятся смекалкой и умением твоей мамы, которая стянула рану так, что ее даже не пришлось зашивать. И шрам столь незаметен по прошествии лет. Но, после они нагло отчитают твою маму, узнав, что у нее нет медицинского образования, даже в зачатке. И что не стоит оказывать ребенку первую помощь, если не проходили специализированных курсов. А то, что спасла ребенку внешность, ну так могла бы и не спасти, а наоборот ухудшить. Молодец, что спасла, но не молодец, что могла не спасти. Поэтому молодцы мы.
Ау, да что ж такое. Прыгал с горки на горку, и расшиб лоб. Проваливаешься в попытках понять, что было дальше, и понимаешь, что вместе с тобой проваливаются годы, и ты обнаруживаешь себя сбитым старыми ржавыми качелями. Это Дима, разбил тебе лоб по новой. И ты истекая кровью, идешь к подъезду, через весь двор. Капли падают на серые ступеньки подъезда, и оказав тебе первую помощь, бабушка спешит скорее убрать подъезд. Три этажа. Как хлебные крошки, что бы не забыть дорогу назад.
Всё, надоело мне получать от жизни увечья. Можно сменить формат воспоминаний?
Ну?!
Не только же увечьями запомнилась жизнь. Не только в этом был адреналин и веселье.
Можно? Спасибо!
А можно, вообще никогда больше не получать травм? Нет?
Что??? Еще предстоит порезать руку, вывихнуть её же, и …. Блин, ну хватит, Ок? Я понимаю, что список еще длинный. Раз 50 мизинцем об тумбочку стукнуться, упасть с гаража, упасть с горки, получить булыжником по голове. И тд. Но можно мне другого тамаду? С другими конкурсами и подходом к организации моей жизни. Этот че-то как-то ну ващеее.
Ладно, фарш невозможно повернуть назад, но можно хотя бы хлебом и луком разбавить. Спасибо.
29 февраля 2016. Павел Працкевич.
«Психоделические обрывки детства - Черновик без продолжения»
Есть в закромах памяти, воспоминания о таких событиях, которые воспринимаешь как данность, ну было и было, чего уж теперь.
И все до тех пор, пока не начнешь эти воспоминания рассматривать более детально. Даже не более детально, а пока не поймешь, что эти воспоминания были на самом деле. Тебе это не приснилось, ты не прочел об этом в книге, не увидел в фильме, и даже не услышал от друга.
Нет, это все и в правду было с тобой. Ты был главным героем этих событий, и весь мир вместе с твоим личным режиссером жизни, наблюдали то, что происходит с тобой. Давились поп-корном, комментировали происходящее, лили слезы и смеялись, а так же ставили ставки на то, сумеешь ли ты выпутаться из ситуации.
….
Тебе лет семь. Ребята постарше спрашивают тебя, видел ли ты когда-нибудь женские прелести.
Ты отвечаешь что видел.
Тогда ребята просят тебя описать, что именно ты видел. И ты немного растерявшись, описываешь то что совсем мельком видел в кино, но что так четко тебе запомнилось.
И ребята, которые тоже что-то такое видели в кино, искренне тебе завидуют, приняв твои слова за правду. Они ведь, только в кино видели. А ты в жизни.
Ты радуешься. Сумел обхитрить старших.
Они не унимаются, и просят рассказать, где, у кого и как.
И ты рассказываешь три на ходу сочиненных рассказа.
Прелесть детства в том, что когда ты придумываешь небылицы, ты и сам в них веришь.
А значит, все ты видел. А значит, ты не просто хитрец и смекалистый лоб. Нет, ты еще и успешный альфо-самец, гроза района и седые волосы на головах матерей красивых девочек.
О да, детка… Жизнь прекрасна.
И не важно, и кто докажет, что всего год назад, ты считал, что мужчины и женщины, совсем не отличаются тем что ниже пояса. Просто у мужчин ноги волосатые, а у девушек нет. Это мамы рожают девочек, а папы мальчиков. О детство в 90-х, ты прекрасно и непорочно.
И не возникает смысловых парадоксов, о том, что если мой папа родил меня, то он моя мама, а моя мама мой папа.
А потом ребята постарше берут с собой в посёлок. После недолгих блужданий, вы натыкаетесь на двор, в котором растет черешня.
И тебе доверяют, пробраться сквозь забор, и набрать черешни.
Минут 15 ты орудуешь на дереве, и все хорошо.
Но после ты видишь, как в окне дома появляются тени.
Боже как страшно.
Ты пытаешься слезть. Надо бы прыгать. Но не прыгаешь. Остаешься на месте.
И вот хозяйка дома выходит. Бьет тебя веником. Ты спускаешься. Отдаешь ей наворованную черешню. Выслушиваешь долгую мораль, про то что она сама покупает черешню на рынке, думаешь, какой же надо быть дурой, что бы иметь свою черешню, и покупать на рынке.
Она грозится сдать тебя родителям.
О боже, если, что-то страшнее в детстве, чем «Сдача родителям».
Ты дерешься с мальчиком из соседнего двора. Вас окружает человек 20, которые болеют и подначивают вас. Ты каким-то образом ударяешь его по руке так, что у него вылетает ноготь. Драка прекращается. Тебя стыдят, что так не поступали даже фашисты. Ты не можешь взять в толк, какое отношение имеют злостные оккупанты и их методы пыток партизан, к случайному стечению обстоятельств. И тебя ведут всем двором к родителям. Дверь откроет бабушка. И тебя посадят под домашний арест на все лето. За то что случайно в честной драке, сломал кому-то ноготь.
Вели на суд всем двором. Весь двор был зрителем и болел. Подначивал. Где суд над ними. Где логика в детстве.
И эта женщина, которая тебя сейчас ругает. Она напугает тебя. И ты будешь молить всеми богами. Старыми и новыми, что бы она отпустила тебя. И она отпустит. И ты наговоришь ей все маты, которые знаешь, после того, как она закроет калитку.
И будешь, считать, что прав. Имеешь право. Это весело. И для ребят, что вдалеке наблюдают, ты герой.
А на деле залез в чужой двор, воровал чужие дорогие ягоды. Был пойман и отпущен без финансового и физического вреда. И после нанес моральный урон человеку, за бесплатно съеденную черешню, за сочувствие и отпущение.
Можно вернуться в прошлое, и набить себе семилетнему морду?
Нет? Жаль…
29 февраля 2016. Павел Працкевич.
«Психоделические обрывки детства - Черновик без продолжения»
Вот сидишь ты на краю мира. Сидишь себе тихонько, и плюешь в бесконечность. И вдруг понимаешь, что ты и есть эта самая бесконечность. Да, да. Ты и есть эта самая бесконечность. И нет иной бесконечности, кроме тебя самого. И весь мир вокруг, это ты. И все звуки этого мира, это звуки исходящие из тебя. Нет ничего вокруг, все находится в тебе. Ты и есть все. Ты и начало, и конец, и середина. И верх и низ. И далеко и близко. И черное и белое. И робкое и смелое. И большое и маленькое. И все это ты.
Ну, а потом ты теряешь это состояние. И мир вокруг, начинает существовать вопреки тебя. Хотя, казалось бы, не станет тебя, не станет и мира вокруг. Миллиарды людей рождались и умирали, и мир оставался. Но, как только не станет тебя, в ту же секунду не станет и мира вокруг. Ему незачем будет быть, ведь нет его носителя. Нет его создателя. И создатель этот, это ты. И это твой мир погибнет, а чужой останется. Если тебе дело до чужого мира. Есть, в то время, когда нет дела до своего.
Оборвется твой мир, ты ведь последний житель земли. Последний житель своей головы. И где-то в отголосках прошлых дней, которые настолько же далеко насколько и близко. Вот там, звучит Земфира, и поет о том, как будет жить в твоей голове. Но, ты знаешь, что этой песни нет и года, но знаешь ты ее всю жизнь. Она живет по соседству с голосом бензопилы, которое носит имя Юра. Юра музыкант, и поет и играет в группе ДДТ. Он давно живет в твоей голове. Но только Земфиру и всего две-три ее песни, ты сам впустил в свою голову. А Юра зашел без разрешения. Зашел в году 95, а может и раньше. Когда ты был еще совсем маленьким, и все было серого цвета. Ты ведь, различаешь цвета, но все твои воспоминания о детстве, в основном черно-белые. Или правильней сказать серые. Серые стены, и черный голос Юры. И кто-то пьет на кухне. Хотя нет, воспоминания есть и цветные. Но, те, что перестали быть полноценными и стали лишь размытыми образами, вот они серые. Приятные и страшные. И ты бы считал, что не было там Юры, если бы с возрастом не узнал бы, что он все же был там.
Но, было бы интересней, если бы ты никогда не слышал бы его больше, и его песни не уносили бы тебя в те серые дождливые дни, и те серые воспоминания о них. Это был не Питер, но толи из-за своей серости, толи из-за питерского башкира Юры, эти воспоминания все же говорят тебе, что это был Питер. Другой Питер. Питер 95 года.
А не знал бы ты Юру, считал бы, что этот голос, это голос какого-то знакомого дедушки, который так не уместно, и все же гармонично и красиво, сотрясает воздух и пространство своим прекрасным голосом.
А быть может, если бы ты никогда больше не слышал Юру, ты бы никогда и не вспомнил бы свой 95 год, и никогда бы в голове не родилась память о тех серых днях, вернее об одном конкретном сером Питерском дождливом дне. Который на деле, был в тесной кухне минской двушки. Но, видел и слышал все это, ты не из кухне, а из коридора.
И быть может, тебе бы никогда не приснился сон, в котором спустя 10 лет, ты услышишь песню. А спустя десять лет, эта песня выйдет в свет. Но, ты не мог ее слышать раньше, не было не стихов, ни набросков, ни музыки, да и исполнитель еще не нашел себя. Но, каким-то образом ты слышал эту песню, за десять лет до того, как она вышла в свет. Быть может ты ее предвидел. Может быть ты прослушал ее из архива общего информационного поля, из которого после, эту песню скачал ее будущий автор и исполнитель, и записал, содрогая твое сознание.
Но, все это не важно. Ведь, весь мир, это и есть ты.
15 сентября 2014. Павел Працкевич
«Психоделические обрывки детства - Черновик без продолжения»
Злые девяностые, мы все оттуда родом, но память притупляется с каждым новым годом. Память так скупа, что не дает усвоить – новый мир по новому всегда трудно строить.
В начале девяностых, с лица земли пропала огромная страна, оставив на своем месте вместо одной большой себя, полтора десятка больших и маленьких стран.
Подпольный миллионер Корейко, наварившись на революции и её последствиях, ждал, когда наконец капитализм победит социализм, и он сможет тратить свои миллионы. К моменту победы капитализма над социализмом, гражданину Корейко, должно было исполнится 100 лет, неплохой повод выйти из подполья. Корейки всего союза, вряд ли дожили до развала СССР, а вот их братья по классу, вполне себе да. Примерную схему того, как многие поднялись в 90-е, описаны в творческом пути гражданина Корейко из романа «Золотой теленок».
Исчезло СССР, а его наследие осталось. Причем и хорошее и плохое наследие. Остались дома, заводы, каналы, остался мутировавший менталитет, ненависть ко всему западному на фоне непреодолимого желания обладать ненавистным западным.
К примеру, один товарищ сказал «Хрещев будет гореть в аду только за Хрущевки». При этом, Хрущевки при Хрущеве строились на 20-25 лет, то есть, были временным жильем, и лично Хрущев, не несет ответственности за то, что его временные дома, стали вечными для граждан разваленной страны. При этом до Хрущевок, страна жила в деревянных бараках и тесных коммуналках. При этом Хрущевке, могли позавидовать многие иностранцы эпохи Хрущева. При этом, 60 000 000 были розданы народу практически бесплатно.
Причем здесь СССР? Я даже не родился в нем, не то что бы не жил… Стоп мотор, скажу иначе: Мне же, родится в СССР - не довелось, и был я зачат накануне августовского путча 91 года, и рожден на осколках СССР.
Если бы не общение с родителями и просто взрослыми людьми, если бы не историческое образование, я бы с трудом понимал бы сейчас фильмы той эпохи.
-А что там насчет Хрущевок?
-Эмм. Вообщем, большая часть нас родилась и выросла в них.
-Я вырос в деревянном доме.
-А я вырос на деревянных игрушках
-А я играл в детстве с картошкой.
-Я так-то тоже, мы же беларусы.
Времена моего детства, кажутся мне крайне устаревшими во всех отношениях. Мир, в котором я рос, уже давно перестал существовать.
С какой-то ностальгией вспоминаются вырезки из газет, вместо репостов. Тетради вместо ворда. И 4 не съеденных мороженых, ради покупки аудио-кассеты, на которой из 10-15 песен, у тебя нет всего двух.
Прошло 10 лет. Всего.
Было время, когда ты считался крутым, если у твоей мамы или папы, был знакомый, у которого был сотовый телефон.
По этому я не скучаю, ибо комфорт есть комфорт.
А вот по уюту скучаю. Нет уюта в репостах, ворде и аудио-онлайн.
Комфорт есть, а уюта нет.
Но. 10 лет назад, я мог только вырезать из газет статьи и заметки, сегодня могу распечатать. 10 лет назад, я мог только писать своим инопланетным почерком в тетрадь, сегодня могу делать все тоже самое, только при этом еще и в ворд перегонять. 10 лет назад, мой музыкальный вкус, был значительно уже чем сегодня, но, каждая песня заставляла остановиться, а сегодня песня стала фоном. И мы сами, и все, что есть в этом мире, стали лишь фоном.
В жизни не стало меньше жизни, просто нас в жизни стало меньше. Всего стало много, а нас мало.
Сентябрь 2015. Павел Працкевич
«Психоделические обрывки детства - Черновик без продолжения»
