Трагедийность бытия в поэме Т.С. Элиота «Бесплодная земля». Символика и мифологизм

ЭЛИОТ Томас Стернз (1885-1965), англо-американский поэт (в Великобритании с 1917). 1-ю мировую войну воспринял как банкротство цивилизации и крах всего либерально-гуманистического мироощущения, что сказалось в поэме «Бесплодная земля» (1922) с ее исключительной идейно-художественной сложностью (сплав трагедийности, лиризма, пародийной и мифологической образности). Трагическому ощущению бессмыслицы, опустошенности, эстетического вырождения в современной жизни (гротескные метафозы поэмы «Полые люди», 1925) противопоставлял поиск и обретение духовных начал в религии (модернизированное христианство), а также в культурных и художественных традициях доренессансной эпохи (книга эссе «Священный лес», 1921; поэтическая сюита «Пепельная среда», 1930; философское моралите, драма в стихах «Смерть в соборе», 1935). В поэтическом цикле «Четыре квартета» (1943), во многом лирическом и исповедальном (вопреки собственной декларации о «деперсонализации» поэтического акта), — автобиографический рассказ о тяжком пути к нравственной истине и тревоге за послевоенное будущее человека как носителя гуманности. Эссеистика в защиту художественной традиции и классики как вечного эталона. Нобелевская премия (1948).

Э́ЛИОТ (Eliot) Томас Стернз (26 сентября 1888, Сент-Луис, шт. Миссури — 4 января 1965, Лондон), англо-американский поэт, критик, историк культуры, драматург. Элиот родился и до 1914 жил в США, затем переехал в Лондон, был служащим банка, преподавал, выступал как рецензент. В 1922-39 Элиот возглавлял журнал «Крайтерион», в котором опубликованы программные для него статьи философского характера, а также основные работы, характеризующие его понимание сущности и назначения культуры. Важнейшее событие жизни Элиота происходит в 1927, когда он принял англокатолицизм (т. е. стал адептом «Высокой церкви»)и одновременно стал британским подданным.

Неприемлемое для Элиота засилье утилитаризма и практицизма, формирующих социальную психологию соотечественников, заставляли его отзываться об Америке как о царстве «вульгарности», являвшейся наиболее зримым проявлением того «варварства», которое он считал сущностью своей эпохи. Страх перед «варварством» и нарастающее отвращение к современной жизни, отвергшей культуру как живую традицию, во многом предопределили весь характер творчества Элиота.

Они раскрылись уже в первом значительном сочинении Элиота, обращенном к проблемам эстетики и культуры, — книге «Священный лес» (1920), заключавшей в себе полемику с романтическими взглядами на сущность художественного творчества. Отвергая представление о поэзии как спонтанном акте, в котором решающая роль принадлежит воображению и лирической исповедальности, Элиот обосновывал доктрину «деперсонализации» художественного высказывания, которое подразумевает строгую упорядоченность, а не всплеск эмоций, отказ от «случайного» во имя «всеобщего», подавление «пристрастности» и изгнание «декламации», в чем бы они ни проявлялись. Романтической апологии личности Элиот противопоставил идею непрерывающейся культурной традиции, которая не только присутствует в любом новом тексте, но должна использоваться художником сознательно. Новаторство возможно только как обогащение традиции, поскольку каждый новый текст находится в определенных соотношениях со всей совокупностью уже созданных текстов (они и образуют «традицию»). В то же время новый текст, если он действительно явление высокого искусства, до той или иной степени изменяет внутренние пропорции этого единства. Так, по Элиоту, происходит литературная эволюция. Элиот решительно отверг попытки воспринимать поэтическое слово в качестве эквивалента или заменителя религиозных, этических философских концепций и последовательно защищал мысль об автономности, самоценности искусства. Возникшая в 1930-е гг. англо-американская школа «новой критики» догматизировала эти положения, используя их для сугубо формалистической интерпретации явлений искусства вне их соотнесенности с реальным жизненным опытом. Сам Элиот, однако, никогда не был приверженцем «чистой поэзии», признавая за искусством не только возможность, но и обязанность «оказывать воздействие на характер восприятия реальности... разрушать бытующие нормы сознания и оценки, заставляя по-новому видеть мир». Эта идея положена в основание трактата «Назначение поэзии и назначение критики» (1933), где Элиот сформулировал основные понятия своей философии искусства. Аргументы в подтверждение своих теорий Элиот черпал в изучении истории поэзии — от Данте и открытых им английских «метафизических поэтов» 18 в. до Бодлера, на котором для него практически завершалось цветение традиции.

Оценки ряда явлений литературы у Элиота нескрываемо пристрастны. Особую недоброжелательность у него вызывали авторы, разделяющие романтическое понимание поэзии, а также поборники гуманизма как предпосылки художественного творчества, обладающего высоким этическим значением. Философия гуманизма отвергалась Элиотом, так как он считал, что идея свободной и самоутверждающейся индивидуальности утратила под собою почву.

Предназначение поэта Элиот понимал однозначно: «Его прямой долг лежит в сфере родного языка: во-первых, сохранять его, во-вторых, развивать и совершенствовать». В своих литературно-критических работах Элиот требовал от поэта освоения и сознательного следования многовековой культурной и литературной традиции, недопущения субъективного Элиот даже предпринял интересную, хотя и малоперспективную попытку обновить в 20 в. жанр елизаветинцев - драму в стихах: «Убийство в соборе» (1935), «Прием с коктейлями» (1950) и др. Представления о миссии поэта — хранить, приумножать и передавать новым поколениям воплощенное в слове наследие национальной и мировой культуры — равно питали и его сложную философскую поэзию, и гротески «суиниады», и изящно-шутливые стилизации в духе английской детской поэзии — цикл «Популярная наука о кошках, написанная Старым Опоссумом» (1939), легший в основу либретто знаменитого мюзикла Э. Ллойда Веббера «Кошки» (1981).

Вместе с тем прочтение классики, предложенное в его работах, носит новаторский характер. По сути, менялось само представление об истории литературы, впервые представавшей как целостный процесс, логика которого понимается как развитие собственно эстетических идей, хотя они основываются на меняющемся постижении сущности мира и исторически обусловленных формах духовной и нравственной ориентации. Особое значение имело выдвинутое Элиотом истолкование сущности искусства, которое призвано выразить «сознание вечного так же, как и сознание сегодняшнего, — вечного и сегодняшнего в их единстве

Объявляя себя в литературе приверженцем классицизма, точно так же как в политике сторонником роялизма, а в религии — «Высокой церкви» (сборник эссе «В защиту Ланселота Эндрюса», 1928), Элиот как поэт (и в меньшей степени как драматург, добившийся наиболее значительных высот в жанре стихотворной драмы со сложными этическими коллизиями — «Убийство в соборе», 1935) предстает художником, воплотившим типичные особенности мирочувствования и умонастроений своей «катастрофической» эпохи. В сознании Элиота эта эпоха отмечена глубоким кризисом веры и крушением ценностей либерально-гуманистического характера.

Поиски «точного слова», которым Элиот отдал свои творческие усилия, начиная с первого сборника «Пруфрок и другие наблюдения» (1917; в поэме, давшей заглавие книге, впервые использована идея персонажа-маски, отчасти представляющего собой пародийный автопортрет), направлялись сознанием исчерпанности не только стилистики и поэтики, имеющих романтическое происхождение, но пустоты слов, а тем самым и понятий, выражающих доктрину поступательного хода истории, могущества разума, необратимости прогресса. Верованиям, доминировавшим вплоть до катастрофы Первой мировой войны, Элиот противопоставил идеи, впоследствии ставшие фундаментом философско-эстетической доктрины модернизма. Время истолковывалось у него, вслед за философией А. Бергсона, как «реальная протяженность», ничего общего не имеющая с поступательностью развития, концепции детерминированности противостояло понятие хаоса реальности. Момент опыта понимался не как упорядоченность, но как «амальгама разрозненных впечатлений», обретающих единство лишь в границах «мифа», трактуемого Элиотом в статье об «Улиссе» Дж. Джойса (1922) как соединение логически несоединимого с целью придания единства внешне бессвязному потоку бытия.

Все эти идеи творчески с наибольшей полнотой воплощены в поэме «Бесплодная земля» (1922). Воспринятая как манифест «потерянного поколения», поэма, представляющая собой несколько формально несопряженных фрагментов, явилась, однако, не декларацией «бунта», а точным свидетельством о масштабах и значительности исторического перелома, который для Элиота знаменовал собой прежде всего трагическое завершение большой культурной эпохи, длившейся с Ренессанса и оборванной крахом 1914 года. Последовательность «масок» (некто Тиресий, наблюдающий толпу мертвецов на Лондонском мосту после войны, «слепой старик со сморщенной женской грудью» и др.) не только доносит ощущение мертвенности и жестокого хаоса жизни, но воплощает важную для Элиота мысль об исчезновении самого понятия личности в мире тотального отчуждения, каким воспринимает современность сознание поэта. Миф становится единственной возможностью придать целостность «груде поверженных образов», которые объединены мотивами бесплодия, заклятия, наложенного на страну физически немощного Царя-рыбака, и др. (эти мотивы заимствованы из трудов крупных этнографов-фольклористов Дж. Фрезера и Дж. Уэстон). Поэма осталась образцом интеллектуальной поэзии, требующей пространного комментирования, начало которому положил сам автор, написавший примечания. В 1948 Элиот был удостоен Нобелевской премии и ордена «За заслуги». Он скончался в Лондоне в январе 1965 и был похоронен в деревушке в графстве Сомерсетшир, откуда его предок Э. Элиот в 17 веке эмигрировал в Америку.