Аксаков приводит аргументы в подтверждение основного тезиса

Некоторым может показаться странным, что лица у Гоголя сменяются без особенной причины: это им скучно; но основание упрека лежит опять в избалованности эстетического чувства, которое требует у них интриги, анекдота. Именно эпическое созерцание допускает это спокойное появление одного лица за другим, без внешней связи, тогда как один мир объемлет их, связуя их глубоко и неразрывно внутренним единством.

Созерцание Гоголя таково, что предмет является у него с тайною своей жизни, одному Гоголю доступною; его рука переносит в мир искусства предмет (творчески создает, а не описывает, ведь всякое описание скользит только по поверхности предмета), не измяв его нисколько; свободно живет он там, еще выше поставленный; не видать на нем следов его перенесшей руки, и поэтому узнаешь ее. Только у Гомера можно найти такое творчество.

Интерес, разумеется, есть; но не интерес анекдота, занимающий в романах и повестях; а интерес эпоса, поэмы. Т.е., прочтя часть, чувствуешь живой интерес, но совсем не потому, чтобы узнать, как разгадается такая-то загадка, занимает то, как разрешится самый эпос, как явится и предстанет полное все создание, как разовьется мир, пред нами являющийся, мир, носящий в себе глубокое содержание. Какой смысл получает после всего, нами сказанного, название поэмы! Да, это поэма, и это название вам доказывает, что автор понимал всю великость и важность своего дела.

Здесь нечего искать содержания романов и повестей; это поэма, и, разумеется, в ней лежит содержание поэмы. какой мир объемлет собою поэма? в этой поэме обхватывается широко Русь, в ней заключена тайна русской жизни.

Критик дает высокую оценку окончанию первой части поэмы (образ бегущей тройки):

Чичиков, как и любой русский, любил скорую езду, и это общее народное чувство, возникнув, связало его с целым народом. Поднимается пыль, и видна только тройка.

Здесь проникает наружу и видится Русь, лежащая, тайным содержанием всей его поэмы.

Несмотря на мелочность предыдущих лиц и отношений на Руси, - как могущественно выразилось то, что лежит в глубине, то сильное, субстанциальное (субстанция-сущность народная), вечное, не исключаемое нисколько предыдущим.

Указывать ли на места? Но без полного созерцания это значит вырывать их. Все, от начала до конца, - полно одной неослабной, неустающей, живой жизни которою живет предмет, перенесенный без малейшей утраты в область искусства; и потому медленно надо читать Гоголя; содержание предлагается в каждом слове. Автор говорит о высокой художественной ценности поэмы: каждая глава много, много наполнит человека, и изящное его чувство много, много насладится.

Критик также высоко оценивает слог Гоголя: «Вероятно, некоторые станут нападать на слог, но тут будет совершенная ошибка; слог Гоголя не образцовый, и слава Богу; это был бы недостаток слога у Гоголя составляет часть его создания и он в высшей степени хорош».

Пора перестать смотреть на слог, как на какое-то платье, сшитое известным и общим для всех образом, он жив, в нем играет жизнь языка его, а не заученные формулы и приемы. Надобно только постичь дух и законы языка, и Гоголь постиг это своим творческим гением.

Аксаков выявляет еще одну особенность, по которой он сравнивает «Мертвые души» с «Илиадой»: сравнения. Сравнивая, Гоголь совершенно предается предмету, с которым сравнивает, оставляя на время тот, который навел его на сравнение; он говорит, пока не исчерпает весь предмет, приведенный ему в голову. Этот характер сравнения необходим при всеобъемлющем эпическом взгляде; у поэта-эпика не может быть намеков, он не может просто указать на предмет и yдoвoльcтвoвaтьcя; взор его видит его вполне, со всею его жизнью, в которой находит сродство с жизнию повествуемого предмета.

Общий характер лиц Гоголя тот, что ни одно из них не имеет ни тени односторонности, ни тени отвлеченности, и какой бы характер в нем ни высказывался это всегда полное, живое лицо, а не отвлеченное качество (как бывает у других, так что над одним напиши: скупость, над другим: вероломство и т. д.); нет, все стороны, все движения души не пропущены; он не лишает лицо, отмеченное мелкостью, низостью, ни одного человеческого движения; все изображены в полноте жизни; на какой бы низкой степени не стояло лицо, вы всегда признаете в нем человека, своего брата. Это видишь во всех его сочинениях (Иван Федорович Шпонька, старосветские помещики).

У кого встретим мы такую полноту, такую конкретность создания? очень у немногих: только Гомер, Шекспир и Гоголь обладают этою тайною искусства. (автор ставит их в один ряд не в отношении к объему творческой деятельности, к содержанию ее, нов отношении к акту творчества, в отношении к полноте самого создания).Только Гомер, Шекспир и Гоголь обладают великою, одною и тою же тайною искусства. И потому велико всякое создание Гоголя. Кроме его художественных повестей, он дал нам истинную комедию, какой нигде нет; он дает нам поэму; он может дать нам трагедию.

Еще одно важное обстоятельство сопряжено с явлением Гоголя: он из Малороссии.

Теперь, с Гоголем, обозначился художественный характер Малороссии, из ее прекрасных

малороссийских песен, ее прекрасного художественного начала, возник, наконец, уже русский гений, новый элемент искусства втек широко в жизнь искусства в России. Гоголь, принесший нам этот новый элемент, Гоголь - русский, и это наиболее видно в его поэме, где содержание Руси, всей Руси занимает его, и вся она, как одно исполинское целое, колоссально является ему. Итак, важно это явление малороссийского элемента уже русским, живым элементом общерусской жизни, при законном преимуществе великорусского.

Автор заканчивает статью рассуждением о русской песне и о великом значении великорусского племени: «А великорусская песня! песня русская, как называется она, и справедливо: ибо это племя не имеет односторонности, когда могло создать все государство и слить воедино все разнородные члены; имя: "Русский" осталось за ним и вместе за Россией. Дух и образ великого, могучего пространства лежит в русской песне, которую так часто вспоминает Гоголь в своей поэме. Нет ей конца, бесконечная песня, как называет её он же. В самом деле, она не оканчивается, но уносится, где-то поется, вечно поется».