Раскроем сначала сторону жизни внешней

С. П. ШЕВЫРЕВ

ПОХОЖДЕНИЯ ЧИЧИКОВА, ИЛИ МЕРТВЫЕ ДУШИ

Место и год публикации: журнал «Москвитянин»,1842г.

 

Цели и задачи автора: рассмотреть и дать оценку поэме Гоголя «Мертвые души»

 

Концепция статьи: в статье преобладают следующие аспекты:

- философский. Связан с теоретическим уровнем статьи. Критик основывается на собственных критериях анализа;

- публицистический. Шевырев рассматривает поэму в соприкосновении с современной действительностью;

- полемический. Критик ведет открытую полемику с читателями-критиками, заблуждающимися, как он считает, в оценке поэмы.

 

Жанр: рецензия (монографическая рецензия)

 

Композиция, логическая структура: работа разделена на две статьи самим критиком. В первой он решает «вопрос о том, что изобразил художник, относящийся к определению связи, какая находится между произведением и жизнью». Во второй статье-части решает другой вопрос: «как изобразил художник жизнь, им избранную» и дает характеристику «чистого элемента художественного и фантазии» автора. Шевырев использует распространенный метод построения статьи. Сначала приводит вопросы непонимающих читателей, которые, по его мнению, заблуждаются в оценке произведения, затем доказывает неверность их суждений и стремится привить им свою, верную точку зрения.

 

Особенности аргументации, стиля, средства привлечения читательского внимания: в подтверждение своих слов критик приводит цитаты из текста. Шевырев довольно осторожен и тактичен при высказывании своих оценок и замечаний («Так, например, неестественно нам кажется, чтобы Собакевич, человек положительный и солидный, стал выхваливать свои мертвые души и пустился в такую фантазию»). Критик ведет доверительный диалог с читателем («Выпишем из его поэмы одну страницу», «Вникайте далее»), задает ему вопросы, на которые читатель, само собой разумеется, должен знать ответы («Кто ж не знает, что страсть к приобретению есть господствующая страсть нашего времени, и кто не приобретает? Не правда ли, что в этом замысле есть какая-то гениальная бойкость, какая-то удаль плутовства, фантазия и ирония, соединенные вместе?»). Эмоциональность тона проявляется в использовании восклицаний («Да не подумают читатели, чтоб мы в чем-нибудь обвиняли Гоголя! Избави нас боже от такой мысли, или лучше, такого чувства!»). Ведет и воображаемый диалог-полемику с критиками поэмы, которых пытается убедить в том, что они заблуждаются в оценке произведения.

 

1. Давно уже поэтические явления не производили у нас движения столь сильного, какое произвели «Мертвые души». Мнение о них разделилось на противоположные крайности, такое явление не должно быть без причины. Это важно и требует объяснения. Причина должна содержаться в самом создании.

Две стороны имеет всякое произведение художника; одною стороною обращено оно к жизни, из которой черпает свой материал, свое содержание, но другою все оно есть плод творческого духа создателя, тайна его внутренней жизни. Ценители по большей части делятся на две стороны: одни смотрят только на содержание и на ту связь, которая находится между произведением и жизнию, особенно современною; другие наслаждаются искусством художника безотчетно или с отчетом, и не тревожит их вопрос о жизни. Это произведение, в котором внешняя жизнь и содержание представляют такую резкую противоположность с чудным миром искусства. Это первый источник разногласию мнений. Ясно, что взгляд на произведение будет тогда только полон, когда обнимет обе стороны: сторону жизни и искусства, и покажет их взаимное отношение в создании художника. Вот задача, которую мы задаем себе и на которую будем отвечать<…>

Раскроем сначала сторону жизни внешней.

Чичиков. Герой - плутоватый человек, которого в первом порыве негодования можно прямее назвать и мошенником. Но автор раскрывает нам всю его психологическую биографию, все его развитие от самых пелен Внутренняя наклонность, уроки отца и обстоятельства воспитали в нем страсть к приобретению. Мы смягчаем имя мошенника, называя его приобретателем, который пришелся по веку - страсть к приобретению - господствующая страсть нашего времени. Когда все приобретают, нельзя не испортиться средствам к приобретению. Теперь мы задумываемся, нет ли в каждом из нас какой-нибудь части Чичикова? Чичиков в воздухе, он разлит по всему современному человечеству, Чичиков есть настоящий герой нашего времени, и по всем правам может быть героем современной поэмы. Но из всех приобретателей Чичиков отличился необыкновенным поэтическим даром в вымысле средства к приобретению. В его замысле есть какая-то гениальная бойкость, какая-то удаль плутовства, фантазия и ирония. Он герой между мошенниками, поэт своего дела.

<…> Для того чтобы привести в исполнение свой замысел, Чичиков должен был найти особенный город N и людей к тому способных. Герой и его предприятие привели за собою неизбежно достойное их окружение. Некоторые читатели порицают автора за выводимые им лица; но это напрасно. Герой не мог исполнить свой замысел в ином городе и с другими лицами, кроме тех, какие изображены в поэме. Далее критик пересказывает содержание «Мертвых душ», характеризует помещиков, с которыми встречается Чичиков: Манилова, Коробочку, Ноздрева, Собакевича, Плюшкина. Все они, кроме особых свойств, каждому собственно принадлежащих, имеют одну черту, общую всем: гостеприимство, это русское радушие к гостю, которое живет в них как будто инстинкт народный.

При Чичикове - два верные спутника: лакей Петрушка и кучер Селифан. Петрушка лакей совершенно по герою: это его живой, ходячий атрибут; Кучер Селифан - другое дело: это новое, полное типическое создание, вынутое из простой русской жизни.

Из всех лиц большее участие наше возбуждено к неоцененному кучеру Селифану. Во всех предыдущих лицах мы видим, как пустая и праздная жизнь может низвести человеческую натуру до скотской. Каждое из них представляет разительное сходство с каким-нибудь животным. Собакевич соединил в себе породу медвежью и свиную; Ноздрев похож на собаку, которая без причины в одно и то же время и лает, и обгрызывается, и ласкается; Коробочка - суетливая белка, которая вся живет в своем хозяйстве; Плюшкин - муравей, одним животным инстинктом, все что ни попало, тащит в свою нору; Манилов –потатуй (удод), который, сидя в лесу, надоедает однообразным криком и как будто мечтает об чем-то; Петрушка со своим запахом превратился в пахучего козла; Чичиков плутовством перещеголял всех животных и тем только поддержал славу природы человеческой... Один лишь кучер Селифан век свой прожил с лошадьми и сохранил всех вернее добрую человеческую натуру. Но есть еще лицо, живущее в поэме своею полною жизнию и созданное комическою фантазиею поэта - город N. В нем вы не найдете ни одного из наших губернских городов, он сложен из многих данных, которые, будучи подмечены наблюдательностью автора в разных концах России и прошед через его юмор, слились в одно целое.

Вот материалы, которые поэт взял из жизни и перенес в свою поэму! Мы, излагая содержание, умышленно обнажили всю эту жизнь от прелестей искусства, чтобы удобнее дать заметить ее значение. Критик сравнивает истинные поэтические создания со снами, зависящими от впечатлений окружающей писателя жизни.

Автор строит воображаемый диалог с читателями-критиками поэмы. Вы говорите: довольно того, что весь этот мир существует на деле; к чему еще переводить его в мир искусства? Но без поэта, знали ли бы вы, что он точно существует на деле? понятно ли б было для вас все его глубокое значение, вся его тайная, незаметная связь с миром, вас окружающим? Неправы те, которые брезгают содержанием поэмы, стороною жизни действительной, восхищаясь отвлеченно одним только его искусством. Мы не разделяем этих мнений: весь странный мир сельских и губернских героев, о котором мы имели какое-то смутное понятие, но который теперь так ясно и живо представлен в поэме, имеет весьма глубокое и великое современное значение. Чем глубже вглядитесь вы в поэму, тем важнее предстанет вам ее с виду забавное содержание - исчезнет смех и появится глубокая внутренняя дума.

Пора уже нам от блестящей жизни внешней возвращаться к действительности собственно русской, как бы ни казалась она ничтожна и отвратительна нам, увлекаемым чужим просвещением, и потому каждое значительное произведение, напоминающее нам о тяжелой существенности нашего внутреннего быта, открывающее захолустья, может по всем правам иметь достоинство благородного подвига на пользу отечества.

Заключим же: наша русская жизнь своею грубою, животной, материальною стороною глубоко лежит в содержании этой первой части поэмы и дает ей весьма важное, современное, с виду смешное, в глубине грустное значение. Поэт обещает нам представить и другую сторону нашей жизни - сокровища русской души: конец его поэмы исполнен благородного, высокого предчувствия ее.

2. Теперь о том, как изобразил художник жизнь, им избранную.

Одно из условий изящного произведения есть водворение полной блаженной гармонии во всем внутреннем существе нашем, которая не свойственна обыкновенному состоянию жизни. Поэтому чем ниже, грубее, материальнее, животнее предметный мир, изображаемый поэтом, тем выше, свободнее, полнее, сосредоточеннее в самом себе должен являться его творящий дух.

Далее Шевырев указывает на «двойственность»Гоголя: Субъективная личность писателя проявляется в юморе, который есть чудное слияние смеха и слез. Неистощим комический юмор Гоголя; все предметы по его воле становятся смешными. Но тот не далеко слышит и видит, кто в ярком смехе Гоголя не замечает глубокой затаенной грусти. В «Мертвых душах» веселость часто сменяется задумчивостью и печалью. Смех принадлежит в Гоголе художнику; но грусть его принадлежит в нем человеку. Как будто два существа виднеются нам из романа: поэт, увлекающий нас своею фантазиею, веселящий игрою смеха, сквозь который он видит все низкое в мире, - и человек, плачущий глубоко и чувствующий иное в душе своей в то самое время, как смеется художник. Таким образом, в Гоголе видим мы существо двойное или раздвоившееся; поэзия его не цельная, не единичная, а двойная, распадшаяся.

Способность легко переходить от хохота до самых высоких лирических восторгов показывает, что смех поэта проистекает в нем не от холодного рассудка, который все отрицает и потому над всем смеется, но от глубины чувства, которое в самой природе человеческой двоится на веселье и горе. Вот чем юмор Гоголя отличен от того пустого пересмешничества.

Критик выводит своеобразную формулу художественного метода Гоголя: Смех и грустная задумчивость. Гоголь намеренно дает такую расстановку характеров: сначала вы смеетесь над Маниловым, над Коробочкою, несколько серьезнее взглянете на Ноздрева и Собакевича, но, увидев Плюшкина, вы вовсе задумаетесь: вам будет грустно при виде этой развалины человека. Герой поэмы также смешит он вас, отважно двигая вперед свой странный замысел, когда поэт разоблачил перед вами всю внутренность человека, - не правда ли, что вы глубоко задумались?

<…> В произведении Гоголя заметно присутствие светлой творческой фантазии, которая могла бы перенестись в чистый идеальный мир искусства, если бы слишком низкие предметы земной жизни не сковывали ее и если бы комический юмор не препятствовал ее свободному, полному и спокойному созерцанию жизни.

Характеры, создаваемые Гоголем, - не какие-нибудь частные случаи, они возведены в степень общего типа. Автор, признавая великим талант Гоголя в создании характеров, отмечает и недостаток в полноте их изображения. Комический юмор препятствует тому, чтобы они предстали всеми своими сторонами. Мы догадываемся, что, кроме свойств, в них теперь видимых, должны быть еще и другие добрые черты, которые раскрылись бы при иных обстоятельствах. Отмечается даже, что иногда характеры выходят из границ своей истины и герои ведут себя несоответственно.

Критик о воссоздании автором русской жизни: всей фантазия Гоголя с чудною ясностью созерцает всю невидимую для простого ока ткань русской жизни, со всеми запутанными нитями и узлами, они мастерски прилажены к целому и между собою. Но и здесь критик отмечает тот же недостаток: комический юмор автора мешает иногда ему обхватывать жизнь во всей ее полноте и широком объеме. Это особенно ясно в тех ярких заметах о русском быте и русском человеке, которыми усеяна поэма. Критик отмечает, что автор больше показывает в них одну отрицательную, смешную сторону (всякая глупость и бессмыслицу) полобхвата, а не весь обхват русского мира.

Критик предвосхищает возможные неверные трактовки его суждений: «Да не подумают читатели, чтоб мы в чем-нибудь обвиняли Гоголя! Гоголь любит Русь, знает и отгадывает ее творческим чувством лучше многих: на всяком шагу мы это видим. Да не подумают читатели, чтоб мы признавали талант Гоголя односторонним, способным созерцать только отрицательную половину человеческой и русской жизни, конечно, мы так не думаем».

Шевырев выявляет важное свойство творчества Гоголя: комический юмор, увлекая фантазию поэта и представляя ей одну только половину жизни, препятствует полноте внешнего и внутреннего ясновидения. Однако он предполагает, что, развиваясь, фантазия Гоголя будет богатеть полнотою и обнимет жизнь не только Руси, но и других народов. Отношение юмора к фантазии есть дело первой важности в поэтическом его таланте. Оба в нем - дары божие и необходимые: поставить их в надлежащее равновесное отношение друг к другу - великая задача поэта! Это отношение само собою прекрасно определяется второю чертой фантазии Гоголя: тесное ее согласие с сущностью жизни, им воссоздаваемой.

В заключение критик дает свое объяснение обозначению «поэма». Значение слова: поэма - кажется нам двояким: если взглянуть на произведение со стороны фантазии, то можно принять его в настоящем поэтическом, даже высоком смысле; - но если взглянуть на комический юмор, то невольно из-за слова поэма выглянет глубокая ирония, и скажешь внутренно: «не прибавить ли уж к заглавию: «Поэма нашего времени»? В этом предложении своего толкования «поэмы» Гоголя чувствуется полемика Шевырева с романом Лермонтова «Герой нашего времени», который якобы навеян целиком Западом.

 

 

К. С. АКСАКОВ